Зверь внутри

      

***

      Её притащили к небольшому тихому пруду, где она обыкновенно умывала свою мордочку поутру, предвкушая свой скорейший завтрак. Притащили — и сразу же бросили мордой в землю.       — Давай, умой как следует эту сучку, а я пока тут прогуляюсь, осмотрюсь, не успели ли мы привлечь ненужного внимания, — черногрив махнул лапой на едва держащуюся в сознании львичку с заплывшими, устремившимися куда-то прочь глазками.       — Опять я? — огрызнулся Нука. — Недостаточно того, что я протащил эту откормленную шлянь едва ли не через треть всех здешних оврагов?       — Ты её взял — ты и мой, — философски заключил Кову, — Можешь считать это расплатой за первую ночь любви с королевской львицей. Вряд ли твоя истрёпанная судьба когда-либо предполагала такую роскошь.       Драногрив попытался было нагнать брата смачным и долгим ругательством, но успел заприметить лишь его тёмную кисть хвоста, стремительного скрывшуюся в густых и высоких зарослях.       — От, чёртов термит! — он рассержено притянул к себе за хвост завалявшуюся рядом тушку принцессы, — Ну что, Симбина пися, теперь остались только ты да я. Чем займёмся, может, о королевских делах поговорим?       Громко фыркнув от своего лучившегося в этой ночи остроумия, Нука пристроился на загривке Киары и несколько раз поводил по её губам своими тяжёлыми и прелыми яйцами, прислушиваясь к ощущениям.       — Ты оказалась такой отборной лярвой, что я даже не могу придумать, как тебя ещё можно унизить, — пожаловался ей драногрив, просовывая костистый пальчик в её изодранное лоно и вдумчиво ощупывая её там, — Слушай, вот скажи честно: на этих землях остался хоть кто-то, кто ещё не успел выдрать тебя под хвост?       Он чуть повозился крупом, присматривая себе более удобное место для сидения. Влажный носик принцессы очень приятно, даже волнующе ощущался на прелом анусе Нуки, а потому он чуть поуспокоился и даже немного испустил язык, натираясь своими изголодавшими бёдрами то вперёд, то взад о мордочку львицы.       От всего этого непотребства, дочь короля довольно-таки быстро пришла в себя, недовольно замычала и замахала лапами в знак протеста.       — А, очнулась, — Нука неохотно посмотрел через плечо на её изливавшиеся ненавистью глазки, — Это хорошо. Я как раз придумал, чем ещё отплатить твоей семейке.       С этими словами он развернулся, сдавливая когтистой лапой уже изрядно исцарапанную шейку львицы и придвигая к её пастьке своё сморщившееся копьё:       — Раз уж тебя всё равно придётся мыть, не грех и как следует запачкать, верно? — он ехидно соскалился, отряхивая растрёпанное ухо от налетевших мошек.       — Нет… нет… — обессиленно пролепетала Киара, ощущая перед носом уже знакомую, гадкую, омерзительно сочащуюся самцовую плоть, — Только не снова…       — Давай-давай, — лев недовольно просунул ей в пасть свой палец, вынуждая расцепить клыки, — И не говори, что тебе не нравится, я то знаю, ты уже без ума от маленького дружка Нуки.       Принцесса поморщилась и тяжело выдохнула, пытаясь смириться с резким ароматом своего пленителя. Разочарованно сощурившись и поджав ушки от совершеннейшего унижения, она вновь припала губами к его пунцовому и вожделеющему корешку.       — О да… вот так, да, — тотчас разомлел от экстаза дикарь, — Хорошая принцесска!       Он с довольным урчанием принимал ласку львички, насильно приталкивая к себе её загривок всякий раз, когда желал больших, ещё более острых ощущений. Киара же совсем не противилась его воле, напротив, она безмолвно и безропотно ей отдавалась, не имея сил ни на противление, ни на проявление гордости. От мыслей о том, что он таки сумел приручить себе целую принцесску, самец набрался истинной гордости за себя и за своё достоинство. Он уже воображал, что точно так же будет усмирять её пышнотелую, высоко задравшую нос мамочку, а затем и остальных львиц Симбы.       «Отец бы гордился мной!» — восторженно рычал себе в мыслях драногрив, нанизывая на свой шипастый кол дочь Симбы. — «Да-а-а… он бы сразу же сделал меня свои наследником, а не этого нагулянного термита».       Жаркое, пышущее страстью чувство всё больше и больше начинало уступать чувству ещё более естественному, а потому не менее безобразному. Всё это время, пока он то сношал, то тащил на себе эту прайдовую кошку, у него не было момента ни отойти, ни скрыться в кустах, дабы облегчить свою ношу, и теперь она немало распирала его живот, норовя вырваться своим более привычным, пусть и не терпящим лишних глаз образом.       Чем больше терзал его этот инстинкт, тем меньше он радовался своей нечаянной добыче, сбивчиво размышляя о том, как бы ему пошустрее избавиться от столь неуместного желания, не теряя из виду пленницу.       Нежданная, совершенно безумная, но оттого и невероятно будоражащая идея вдруг настигла обыкновенно неохочую до открытий голову драногривого льва. Он опустил свои глаза на мордочку Киары, покорливо обсасывающую его величественный и ужасный стручок. Её глазки были прикрыты, а уголки губ сильно привлажнены от обильной смазки полируемого ею острия. Несомненно, это было идеальное место для того, чтобы справить нужду будущего короля.       От странных ощущений, волной наскакивающих на его грудь, Нука сощурился, напрягая все свои иссохшие мысли и мышцы. И без того желанное чувство облегчения на этот раз дополнилось ощущением сладостной власти и безнаказанности, а ещё — приятными и чуткими прикосновениями о ранимую, чувствительную плоть. Ритмичные хлюпающие и чмокающие звуки жаркой ночи дополнились вкрадчивой и переливчатой мелодией журчащего ручейка.       Подумав, что, верно, самец вновь извергся в неё своим гадким семенем, принцесса не сразу поняла, что случилось нечто и впрямь несносное. Лишь когда первые капли расслабленного, солёного блаженства настигли её горла, она недоумённо закашлялась, а затем непонимающе уставилась глазами на своего мучителя.       Эмоции на её мордочке сменялись точно густые тучи в яростный сезон дождей. Исходясь из лёгкой и непритязательной оторопи, они вмиг вобрали в себя совершенный ужас осознания, отчаянную злобу и подлиннейшее непонимание.       Да, она не понимала, совершенно не понимала, как какой-то дикий, жалкий и облезлый лев может взять и выдрать её, дочь прайда, дочь короля саванны, да ещё и в самое горло, а затем так же, не дрогнув ни чувством ни шерстинкой, справить свою влажную нужду прямо туда же, туда, куда даже целовать не всякому велено.       Но как бы ни казалось это совершенно невероятным, чужак именно это и делал, и делал с совершенным, почти исступлённым удовольствием. Его лапа продолжала предупредительно сжимать горло львицы, а коварная шипастая коряга, упрятанная почти полностью в глубинах её нежных недр, вздрагивала снова и снова от новых потоков своих щедрых, вобранных как за день, так и за ночь накоплений.       — Давай-давай, пей. Пей, — тихо и полубезумно нашёптывал ей Нука, восседая на ней, точно на своём троне, — Ты будешь пить это, пить до самой последней капли. Такова моя воля. Такова воля твоего настоящего короля.       И она пила. Пила, потому как не могла не делать этого, потому как хищная лапа самца лишила её возможности на яростное мщение, а его исполненное солоноватости древко — било столь обильно и неистово, что не случись ей вовремя принять в себя его пряных даров, она бы, вероятно, тотчас задохнулась. Всё, что ей оставалось — смотреть. Смотреть с унижением и совершенным стыдом в его смешливые, хищные, алые глаза, что неотрывно ослепляли своим светом. Смотреть — и ощущать, как собственные беззвучные ручейки слёз медленно стекают по вздувшимся щекам, а другие, чужие и ещё более солёные — по изнеженной и изласканной прайдовой жизнью пастьке.       «Зачем… зачем я только сюда пришла!..» — львица не находилась от безжалостных, терзающих самое сердце мыслей, — «Надо было слушать… надо было оставаться с папой, он бы точно не дал меня в беду…»       Но как бы ни казались сильны эти мысли, воплощаться в какую-либо полезную форму они совсем не спешили. И потому, стряхнув последние капельки золотистой влаги в пасть золотистой кошке, Нука с выражением львёнка, свершившего какое-то несоизмеримо важное и ответственное поручение взрослых, вытянул из неё свой обласканный отросток и довольно пришлёпнул им напоследок изляпанную щёчку принцессы:       — Нравится? Это только начало, Симбина пися, — драногрив обхватил основание её хвоста, углубив один из пальчиков в покорливый мясистый ромбик, так, чтобы было удобнее держаться и нести свою ношу, — Знай, что теперь ты будешь делать это всякий раз, когда мне будет лень подниматься на лапы.       Оттащив измаранную и изрыданную тушку Киары к краю упрятанного в ночи пруда, он яростно огрел её пушистую ляжку своей лапой:       — Хватит реветь! Кто тут твой новый король?       Молчание, лишь тихий всхлип в ночи. Вслед за первым проследовал новый, ещё более суровый удар, уже с подвыпущенными когтями, за которым тут же последовал громкий стон юной львицы.       — Не слышу! Кто твой король, спрашиваю?! — упоённый своей нечаянной властью, драногрив и впрямь стал чуть более безумен, нежели обычно.       — Т-т… ты… — прохлюпала носом Киара, сжимаясь от страха исполучить новую порцию угнетения для своей янтарной булочки.       Однако, так и случилось. Впрочем, на этот раз ярость самца свершилась мягче, как будто бы даже любовнее и теплее, пусть и сумела оставить строгий, розоватый след на изнеженной плоти, запрятавшейся под густой шёрсткой самочки.       — Умница! А ты кто? Правильно! Ты — моя шлюшка… наша шлюшка. Меня и моего маленького Нуки. Давай-ка, так и скажи: скажи мне и моему маленькому Нуке: «Я — ваша маленькая шлюшка».       Принцесса на мгновение переменилась в эмоциях, испытывая истинное презрение и ненависть к этому жалкому и сумасшедшему льву, но вид его когтистой лапы, угрожающе возвысившейся над всласть измученным бёдрышком самочки, заставил её в очередной раз проглотить свою гордость:       — Я твоя… ваша… ваша маленькая… шлюшка… — бесцветно пролепетала она, и впрямь уже готовая делать всё, что тот скажет, лишь бы перестал лупить её, точно капризную антилопу гну.       — Вот так, всё верно! — радостно заурчал самец, обходя её с противоположной стороны и заготавливая лапу для своей очередной проказы, — Я твой король, ты моя шлюшка. Меня такая правда полностью устраивает. А теперь… Теперь поостудись-ка чуть, слишком уж ты горяча!       И с этими словами он резким движением вытолкнул её с обрывистого края пруда, отправляя прямиком в стоячую, нещадно излизанную хладом ночи воду.       Он в искушённом упоении пронаблюдал как юная львица сперва истошно изверещалась, отчаянно трепыхаясь в ледяной влаге, а после, свыкшись и смирившись со своей новой участью — принялась нервно и спешно умывать все свои слежавшиеся и осквернённые места. Сам вид таких особых, полуночных ритуалов безмерно униженной им львицы столь возбудил драногривого отщепенца, что тот, повалившись на спину и притянув лапу к своему хозяйству, наконец-то сумел справить свой второй, так и не доведённый до своего торжественного завершения инстинкт.       Едва принцесса закончила все свои важные и влажные дела и, надменно поджав ушки, приблизилась ко льву, желая поскорее выбраться прочь из искалывающей своей свежестью воды, тот тяжело и низко выдохнул, а затем резво направил на неё свой ликующий пиструн, и горделивая и высокородная мордашка дочери короля, столь тщательно и отчаянно излизанная, оказалась вновь нестерпимо заляпанной.       — Куда идёшь, смотри, у тебя вон там ещё пятно осталось, — стараясь сдержаться от хохота, Нука указал лапою на ручейки семени, медленно стекавшие с её пушистой щёчки и благородного подбородочка.