Зверь внутри

      

***

      Земля взвыла неисчислимыми трещинами, сдаваясь яростному, не ведающему о пощаде солнцу саванны. Вдоволь намучив её испылённое нутро, злобное светило, со слепящим чувством истинного самодовольства, неспешно упрятало свои лучи под кроткой вуалью пестреющего горизонта. Наступила тихая и ясная ночь, и её нежное, матерински-ласковое дыхание словно в извинении принялось приглаживать испалённые стебли ленно ветвящихся акаций, жалобно жмущихся к почве златосочных трав, недоумённо блеющих и презрительно фыркающих копытных.       Едва иссушенный воздух прекратил жечь горло, а непрекращающаяся трескотня отохотившихся львичек сменилась тихим и томным сопением, принцесса поспешила тайно, неприметно, но вместе с тем — по-королевски изящно выбраться из пещеры прочь, туда, где могла вершиться её истинная свобода.       Коснувшись лапою приятно-тёплой земли, она опасливо навострила округлые ушки и нервно осмотрелась по сторонам. Изловив лишь тишину и умиротворение ночи, самочка облегчённо выдохнула и торопко направилась по едва приметной тропке, подальше от скалы Предков, не желая быть запримеченной одной из любопытных сестёр, или, что ещё хуже — отцом.       Пока совершенно нелепые и неуместные придирки старших охотниц терпеть ещё как-то удавалось, неисчислимые заботы и предосторожности короля уже начинали откровенно выводить молодую львицу.       «Нельзя идти туда-то… нельзя идти сюда-то… тут не так ведёшь себя… здесь не так поступаешь… бла-бла-бла» — всё раздражалась и раздражалась Киара, гневно и строго поглядывая по сторонам, точно желая найти кого-то, на ком случилось бы сорвать свою цветущую принцесскую злобу.       На её негодующие глазки попалась лишь нечаянно заплутавшая антилопка. Увидев ярящуюся хищницу, та в совершенном изумлении промычала и тотчас ударила копытами прочь, да так, что оставила после себя лишь лёгкое облачко пыли.       «Прячьтесь-прячьтесь, трусливые хвосты, а не то узнаете, какой грозной может оказаться ваша будущая королева», — с довольной и хищной ухмылкой проводила её взглядом юная дочь саванны, а затем даже мурлыкнула: и самой себе, и всему этому миру — чтобы впредь знал, с кем связывается.       Обнаружив, что мерно журчащая речка не исчезла вслед за солнцем, и всё так же прячется за густыми, черневшими под светом луны травами, львица облегчённо выдохнула и поспешила предаться своим необходимым влажным умываниям. Хотя изящная, золотисто-бархатная, пышно-густая шёрстка и без того имела должный вид, Киара справедливо рассудила, что «должный» для неё, для целой принцессы прайда — не значит «идеальный», а потому с особой старательностью прилизала всякую шерстинку, да так, чтобы всякий, кто заприметит её издали, сразу бы осознал, что пред ним не какая-то там преобыкновенная охотница-неряха, а самая настоящая великородная дочь короля, и лучше бы ему заранее поклониться, лучше бы изродиться всеми полагающимися для такого случая речами. Ещё со львёночества приученная к особливой чистоплотности, молодая прелестница поспешила умыть и все прочие свои потаённые местечки, необыкновенно сдобренные чуть прелым, солоноватым привкусом.       За весь день, что она в праведном, пусть и весьма томительном безделии провалялась на скале, ей, столь увлечённой и поглощённой делами прайда, не досталось ни мгновения положенного уединения — такого, при котором бы она смогла наконец-то привести себя в порядок. Всякий раз, когда она задирала лапку, дабы поскорее обратиться к своим влажным этикетам, её преследовали то глазки любопытных кошечек прайда, то внимательный и обеспокоенный взгляд отца. И хотя ранее она совершенно не придавала этому значения, с каждым новым охочим сезоном, с каждым новым пятнышком, сошедшим с шёрстки, творить свои особые, самочьи приготовления при Симбе ей отчего-то становилось всё страннее и пристыженней.       Сладко смыв последние следы слежалости со своих блестящих тайничков, она ленно потянулась, обратившись удовлетворённым взором к воде. На неё смотрела весьма пушистая молоденькая львичка мягких и округлых очертаний, горделивой осанки и требовательного, чуть капризного взгляда. Несомненно, у дочери короля было чем завлечь своего будущего благородного принца.       Она чуть тоскливо выдохнула, поджав ушки и возведя глазки к звёздному небу. От мыслей о будущем льве её жар, чуть поутихший к вечеру, вновь восхозяйствовал со стороны хвоста, приятно истомляя своим пламенем сознание и чувства.       «Какой же он будет?» — с искренним любопытством высматривала небеса Киара. — «Такой же докучливый, и досадливый, как отец, или… нет, ну он точно не будет таким! Он будет… м-м-м… сильным, смелым и… с тёмной, сочно-тёмной гривой, мррр!»       Короли прошлого всё так же молчали, вкрадчиво подмигивая ей сверху.       «Когда же он меня найдёт?.. Когда сделает своей львицей?..» — томилась в нетерпении львичка.       Всякий раз, когда она задавала этот вопрос в прайде, самочки постарше тихонько фыркали, смущённо избегая всякого ответа. Отец и вовсе как будто бы злился, едва слышал от неё подобное, а мать в ответ лишь хитро усмехалась, коварно поглядывая краешком глаза на собственного льва. А время как будто бы подступало — она, как очевидилось самой самочке, уже была совсем-пресовсем взрослой, и её первый, поначалу немало испугавший её жар, теперь оказался её постоянным, мучительным спутником, побуждавшим всё сильнее и громче говорить и всё меньше и неохотнее слушать.       — Ну когда ты уже пошлёшь его мне? — недовольно прорычала Киара в небо, накрепко поджимая к пылавшему междулапью длинный и изящный хвост, обращаясь не ко всем звёздам, но лишь к одной, той, что сверкала ярче прочих, что казалась куда младше остальных. — Если ты теперь такой всесильный, так как насчёт того, чтобы сделать хоть что-то полезное для дочери короля и своей… своей законной наследницы?       И хотя все прочие звёзды не удостоили её ответа, продолжая тихонько перемигиваться в своих возвышенных сплетнях, та из них, к коей и замышлялись её смелые слова, вдруг резво восстремилась по чернильному небосводу вниз, срываясь за самый край горизонта, да ярко полыхнула в своём последнем намерении, оставив миру и дочери его лишь гнетущую, чернеющую пустоту.       Ночь как будто бы замерла и упряталась в своих густых тенях. На изморившееся, упокоившееся плечико львицы вальяжно приземлился какой-то мелкий, важно странствующий в ночи жучок, которого та тут же, испуганно и возмущённо вскрикнув, сбросила прочь. Недовольно топнув и удручённо поджав ушки от такой вопиющей наглости, боязливая до всякой мелкой насекомой твари принцесса направилась к небольшим, столь маняще мерцавшим в отдалении одиноким скалам.       И хотя отец строго-настрого запретил ей все прогулки, что тянулись дальше водопоя, нечто близкое, пусть и столь притаённое внутри, продолжая разгораться в своём жадном, нестерпимом любопытстве, как будто бы вело её супротив любых правил и обычаев, и чувство того, что она, вероятно, нарушает важный, обязательный указ своего короля, совсем не пугало, как неизменно ощущалось ранее, скорей наоборот — теперь оно как будто бы только сильнее распаляло её желание.       Мечтательно покачивая пышными бёдрышками и сладостно мурлыча в такт своим новым, весьма непристойным и неблагонравным мыслям о молодом и прекрасном черногривом принце, она и сама не заметила, как очутилась у угрюмой поросли каменистых гигантов. Едва не вступив лапой в запрятавшуюся посреди забродившей листвы лужу грязи, она опасливо отстранилась прочь, брезгливо сморщив свой благородный носик, но тотчас позабыла о всём, едва её мордочка обратилась к темнеющей дали.       Там, впереди, вызывающе простирались дикие, пустынные земли. Чаруясь ими, точно мотылёк в свете испепеляющего пламени, молодая самочка тревожно переступала с лапки на лапку, возбуждённо набивая хвостом. Конечно же, она бы никогда и ни при каких обстоятельствах туда не направилась, но само ощущение парящей, словно огрызающейся пред мордочкой опасности до странного обжигало на сердце и под хвостом, заставляя всю её восторженно трястись.       С совершенно непостижимой для самой себя страстью, самозабвенно восхищаясь пугающими видами Чужеземья, она почти бессознательно прижалась изнывающим междулапьем к приятно-тёплому и, одновременно, грубовато-ребристому ветхому камню. Её изнеженная, чуткая, ещё не познавшая своего первого самца плоть приятно вжалась в скалистые шероховатости, трепетно и жадно обтираясь о них всем своим естеством. Принцессе стало так хорошо, что она едва не застонала, и лишь строгий, самый древний её инстинкт востребовал у неё хранить положенную, оберегающую тишину.