Дьявол носит школьную форму

      Ситуация похожа на сюр.       Или на худший в мире кошмар — Хосок ни хрена ни в чём не уверен кроме того, что прямо сейчас он бы сбежал, если бы у него была такая возможность, да вот только ноги к полу будто прилипли, а сам он будто бы онемел.       Сознание, находясь в полном стрессе, выцепляет совершенно неуместные в данную минуту детали: например, то, как же сильно Юнги похож на родителей. На маму — особенно. Да и от папы многое есть, например, разрез глаз и, кажется, подбородок.       Или же, например, то, что у его родного отца часы новые. «Ролекс». Тяжёлые, роскошные, очень солидные — меньшего Хосок и не ждал. И что у мамы парфюм поменялся: очевидно, изменила старушке Коко, которой была верна много лет.       Юнги по правую руку, кажется, совершенно не нервничает: Хосок плечом ощущает чужую расслабленность — Мин-младший едва что не пилку достал, чтобы придать форму ногтям.       — Что же... — наконец, произносит хосоков отец. — И как давно вы двое встречаетесь?       Это, кажется, худший день в жизни Хосока, но он не уверен.       Но обо всём по порядку.

***

jimmy allen, noah cyrus — this is us

      Подготовка к финальным экзаменам — это всегда чёртов стресс. Испокон веков было так, что перед выпуском каждый уважающий себя человек проходит все фазы принятия — да, тех самых, что о неизбежном. Забавен тот факт, что каждый из пятёрки закадычных «друзей-пидорасов» (так прозвал их малолетка Чимин, тот лицемер, что смотрит аккурат на Намджуна глазами-сердечками) проходит по нужной ступеньке тех самых стадий, но просто с небольшой разницей.       В день, когда Юнги, Намджун и Хосок были на отрицании, Тэхён и Чонгук открыли бутылку вискарика, которую Чон вёз, вообще-то, Юнги, но в какой-то момент почему-то решил, что им с Тэхёном нужно наебениться срочно.       — Всё сложно, братан, — эти пьяные выхлопы Мин слушал в комнате вечером, и даже был, как ни странно, не против: то всё была ступень отрицания, на которой Юнги открыл учебник по алгебре и столь же благополучно послал его нахуй. — Он любит меня, но у него много заёбов и, скорее всего, он вскоре даст заднюю. Я знал, на что шёл, и я всё понимаю, конечно. Больно ли мне? Охуительно, парень. Готов ли я ждать его тысячу лет? Да, Юнги, я готов. Да я ради него...       — Почему ты так уверен, что Тэхён сдаст назад? В разговорах с Хосоком он был весьма убедителен.       — Он был в эйфории, чува-а-ак, — протянул Чонгук жалобно. — И был готов горы свернуть. А сейчас у нас прошёл конфетно-букетный, а ещё поступление дышит в затылок, и стресса пиздец, как много, сечёшь? Всё это накапливается. Я и сам на очке.       Юнги, вздохнув, только головой покачал. Даже не ведая, что там, в другой комнате, происходил диалог очень похожий, да вот только пьяный Тэхён уже дошёл до своего рода Гонконга, и теперь Хосок подаёт другу платочки.       — Всё так сложно, Хосок... — у него опух нос, а Хосок, со вздохом (может быть, облегчения) отложил биологию и приготовился слушать одну и ту же тираду по-новой. — Я так люблю его, но мне так, сука, страшно. Я же ни хрена не умею, я же даже не знаю, каково моё будущее — мне бы хотелось, чтобы родители меня поддержали, но ведь они не поддержат. Ничего из того, что я выберу. Им важно лишь то, что нужно им.       — Хочешь спасануть сейчас? — поинтересовался Хосок, а Тэхён, заскулив, покачал головой:       — Не хочу. Но ещё не хочу, чтобы у него потом были проблемы из-за того, что он полюбил не того.       — Ты сейчас за двоих принимаешь решение. Это неправильно и несправедливо.       — Он сказал, что поддержит меня в любых моих рвениях.       — Этот Чон просто святой. И что делать будешь?       — Пока... пока что я буду просто готовиться к выпуску, ладно?       (Узрев цирк в комнате Юнги и Чонгука, Намджун даже поблагодарил небо за возможность безответно влюбиться и странно, а также неловко смущаться от голоса учителя, которого он скоро вообще увидит последний, блять, раз).       Абсурд заключался в том, что затем Намджун застыл на первой ступеньке принятия, подтянув к себе Чонгука с похмельем, а вот Тэхён за сутки скакнул к Юнги и Хосоку на стадию гнева: вечером следующего дня в комнату двух королей было страшно войти — мат и злоба там стояли такие, что становилось действительно жутко.       — Да я в рот ебал образование!       — Ты вообще первый день занимаешься, Ким, какого хуя ты вообще возникаешь?!       — А я, что, не могу возмутиться в собственной спальне?! Хосок, пошли его нахуй отсюда!       — Да заткнитесь вы оба!       Потом Чонгук спонтанно двинулся к торгу, куда к тому моменту дошёл и Хосок: Юнги и Тэхён остались на ступени пониже — всё ещё гневе, — поприветствовав Намджуна в рядах злых обывателей школы. И к трёхэтажному мату добавились крики отчаянья в духе: «Если выпадет чётное число на эмодзи костей в телеграме, то я точно сдам», «Четвёрка! Ну всё, я точно сдам! Должен ли я готовиться прямо сейчас?», «Могу ли я не готовиться?», «Как много платят мужчинам в эскорте? Если что, мне для друга!».       Чонгук и Хосок торговались два дня. И пока рынок судьбы принимал посетителей, злорадно смеясь над Намджуном, Тэхён и Юнги шагнули к депрессии. Может быть, допили остаток вискарика, немного поплакали, разом вдруг осознав, что никуда не поступят. Где-то на грамме сто двадцать пятом неожиданно поняли, что никто в этом мире не прочувствует их двоих так, как они друг друга чувствуют. На сто пятидесятом Тэхён решил не подаваться в художественный и решил стать сантехником, а Юнги решил отправиться в пед, после чего они снова заплакали.       Грамм через двадцать в комнату зашёл какой-то Чонгук и почему-то начал мандеть, что они пьют его виски. Но это не имело значения для двух новоявленных лучших друзей, которые сошлись по итогу на том, что умрут в нищете, и снова заплакали.       К принятию все добрались за неделю до старта экзаменов. Это когда по итогу каждый из них не поднимал головы, злился на родственников, которые зачастили сюда приезжать и отвлекать от учёбы и даже не выбегал за церковь курить. Может быть, потому что зима выдалась чертовски сырая, а может, всё дело в том, что каждый из них замкнулся в себе и в мыслях о будущем. А после всего — и в ожидании результатов этих экзаменов, где все поделились на три категории.       Категория первая являла собой Намджуна с Хосоком, которые были абсолютно уверены в том, что завалили.       Категория под номером два была Тэхёном с Юнги, которые были уверены в том, что написали неплохо, но ходили жутко подавленными.       Категория третья характеризовалась просто Чонгуком, который достал вторую бутылку вискарика и на радостях оприходовал её вместе с почему-то Чимином, который всегда знал толк в том, что значит быть в нужном, так сказать, месте и в нужное время.       И где-то в конце того ожидания Юнги вдруг... откровенно заёбывается. От подготовки к выпускному ли, от перспектив поступления — чёрт его знает. Но когда родители снова их навещают, он делает то, что, сука делает: берёт Хосока прямо за руку, подходит к улыбающейся ему чете Мин и...       Говорит вдруг своё:       — Мам, пап, это Хосок. Я люблю его, а он любит меня. Мы с ним встречаемся.       ...И вот так они оказались в учительской с сидящим в позе мыслителя Ким-сонсэннимом, совершенно растерянными родителями и одним невозмутимым придурком, который выглядит так, будто прямо здесь и сейчас готов убить за любовь. Хосок в стрессе и в ахуе, ну, разумеется, однако не может считать ход плохим: их родители только сейчас познакомились на фоне общего шока, и прямо сейчас расположились друг к другу по той же причине. Негативно отреагировать они всё же не могут — не место, не время. А потом переварят и смирятся — успех гарантирован. Может быть. Чёрт его знает, однако Чон чувствует необходимость не роптать перед предками и на вопрос отца отвечает коротким:       — Достаточно, чтобы понять, что это не просто детская дурь.       И после этого комната немного взрывается: родители начинают активно доказывать каждому, что они оба слишком юны, чтобы говорить столь громкие вещи: отец Юнги вообще сообщает, что они с его матерью сошлись лишь в двадцать семь, отец Хосока активно кивает, поддакивая. Ким-сонсэнним, явно взволнованный, но подозрительно тщательно прячущий улыбку в краешках губ, старается унять посетителей, и всё рискует стать тщетным, однако...       Однако весь гомон перекрывает ровный тон того из семейства Мин, что всё же будет помладше, и вид у него при этом настолько спокойный, будто они обсуждают погоду:       — Мы всё решили. Вы либо принимаете это, либо не принимаете. Потому что каждый из нас выиграл грант в универе, и сегодня с утра с нами связались ребята из SKY. Наше будущее не будет зависеть от вас, а только от нашего рвения и трудолюбия, а этого в нас с Хосоком достаточно, чтобы приложить все усилия, запомниться кафедрам и получить стажировки, а там — и работу.       И где-то на этом моменте Хосок понимает, что связал себя с парнем, что в манипуляциях крайне силён: две пары родителей ахают разом, услышав про то, что их дети поступят в столь престижные ВУЗы, и мамы даже прикрывают ладонями рты. Две новости — непонятная, страшная, и чертовски волнующая — смешиваются в их головах со скоростью звука, однако до конца не укладывается ни та, ни другая. Но Юнги, чёрт возьми, слишком хитёр, и переключил их внимание с их каминг-аута на их поступления — что-то ну очень хорошее. Оставит от встречи осадок с положительным привкусом плюса.       Это всё похоже на хаос. Тот самый, где их родители договариваются пересечься друг с другом вечером и обсудить последние новости — никто не просит их забрать документы, скандал сходит на нет, и это уже Чон считает неплохим знаком. Может быть, это всё происходит пока что, чёрт его знает: в школе им осталось жить всего-то неделю, а дальше каждый вернётся в лоно семьи. И им двоим ещё предстоит отвечать за гомосексуальную связь, что всей страной порицается, однако в момент, когда Юнги нежно сжимает его пальцы своими и игриво подмигивает, неожиданно... становится легче.       Чёрт возьми, он готов рисковать. Ради того, с кем чувствует себя в безопасности и ради того, в ком он уверен — тысячу раз.       И застывает, когда Мин, наклонившись, шепчет негромко на ухо:       — Я готов рисковать ради тебя, потому что чертовски люблю тебя, Чон Хосок. Забавно жизнь складывается, ты не находишь? Ведь я тебя почти ненавидел.       А школьный Король, готовый вот-вот уже снять с себя полномочия, не может не ответить с широкой улыбкой:       — Взаимно, дурак.       — Что из мной перечисленного?       — Всё, чёрт возьми. Всё.

***

      То, что он собирается сделать — это настоящей формы безумие, однако выпускной уже почти наступил, завтра вечером каждый из них триумфально получит дипломы и уедет домой для подготовки к новой ступени во взрослую жизнь. Изначально Намджуну очень хотелось толкнуть свою речь прямо со сцены, но он откровенно зассал — или, быть может, включил-таки голову. В конце концов, Ким-сонсэнниму здесь ещё пока что работать, а в зале будут родители — к каминг-ауту он ещё не готов, да и учителя подставлять очень не хочется. А если просто речь сказать, то его могут понять совершенно не так, как ему бы хотелось.       Поэтому он решает сделать это в учительской почти перед самым отбоем. Тет-а-тет, собрав всю волю в кулак — и стучит по традиции, дожидаясь слегка приглушённого: «Входите, пожалуйста!».       Ким-сонсэнним так красив, даже когда выглядит чертовски усталым из-за того, как много работы ему приходится делать. Человек слова и дела — не отошёл от их класса ни на секунду, подбадривал каждого, внимательно слушая, будто все они — его дети. Будто каждый из них — для него великая ценность.       Он такой потрясающий, чёрт побери.       — Намджун! — и учитель ему искренне радуется, отложив в сторону ручку. — Давно ты не заходил ко мне за рекомендациями!       — Сегодня я не за ними, Ким-сонсэнним, — сдавленно говорит ему тот. Он всё решил. Всё тщательно взвесил, каждое слово проверил на прочность, а потому уверен во всём, что хочет сказать. — И я последний раз здесь.       — Да, знаю, — вздыхает Сокджин-ним негромко. — Выпускной и вручение уже завтра ведь, так что.       — Именно по этой причине я здесь. До последнего дня держался, не хотелось всё портить. Могли бы вы меня выслушать? Я не займу много времени.       — Да, разумеется, — немного нахмурившись, кивает учитель. — Может быть, ты хочешь чай?       Намджун не хочет чай, честно. Но цианида бы выпил с большим удовольствием.       — Я любил вас несколько лет, — не садясь, говорит он, глядя тому прямо в глаза. — Не как педагога, а как мужчину: благодаря вам я стал совершенно другим человеком. Поверьте, вы бы не хотели знать меня прошлого, однако именно ваша фигура стала для меня ключевой и сподвигла на то, чтоб измениться. Благодаря вам у меня проснулась любовь к чтению книг — раньше я это, честно говоря, ненавидел. На протяжении всего того времени, что мы с вами знакомы, я развивался для вас, обучался для вас и стремился стать лучше. Для вас. Вы вдохновляли меня, как никто никогда не мог меня вдохновить. Однако... — коротко выдохнув, он смотрит Сокджин-ниму прямо в глаза — те распахнуты широко-широко, губы слегка приоткрыты. — Я всегда понимал, что это всё будет всегда безответным. Вы человек строгих правил и чести, вы относитесь к нам, как к своим детям, и это до ужаса правильно, Ким-сонсэнним: будь вы другим человеком, я бы никогда не смог вас полюбить. И именно ваша честность и искренность, рвение помочь каждому тут — это то самое, что я в предпоследний день нашего с вами знакомства желаю вам сохранить.       — Намджун... — начинает было учитель, но тот поднимает вверх руку:       — Позвольте договорить. Вы удивительный, честный и правильный — в самом лучшем из смыслов. Я в своей любви не страдал ни мгновения, поскольку ваш образ до невероятного светел. Чон Хосок — уверен, мне не нужно говорить вам, почему именно он — хорошо помог мне разобраться в себе. Он слушал все мои мысли, уважал мои чувства. Знаете, когда-то я думал, что он отвратителен, но счастлив сказать, что это не так. Хосок тоже отличный товарищ и друг, который не отвернулся от такого меня, а поддержал и дал много советов. И тогда я начал копаться в себе, и пришёл к выводу, что невзирая на все светлые чувства и невзирая на ваш образ как вдохновителя, все эти годы я был дураком. Ведь если вдуматься, то... на протяжении всего того времени, что мы с вами знакомы, я развивался лишь для себя, обучался лишь для себя и стремился стать лучше. Для себя и лишь для себя, ведь мне только предстоит сложный жизненный путь, в котором я буду делать много ошибок. Однако мне бы очень хотелось, чтобы вы о моих чувствах узнали. Узнали о том, что когда-то кому-то вы помогли, даже не ведая. Узнали о том, что в вас столько внутренней силы, что она способна изменять тех, кто вас окружает. И это ещё одна ваша черта, которую я от всего сердца желаю вам сохранить. А от себя же скажу: спасибо за то, что вы были рядом с каждым из нас. И спасибо за то, что когда-то я смог вас любить, смог личностно вырасти и отпустить и вас, и себя, став другим человеком. Спасибо.       Он написал эту речь и выучил её наизусть. И ещё в момент её подготовки отличнейше знал, что говорит искренне каждое слово, а о том, что смог отпустить не врёт совершенно. Спасибо Хосоку, который действительно помог унять шторм первой влюблённости, поделился своим горьким опытом и помог избежать кучи глупых ошибок. И спасибо Ким-сонсэнниму за то, что он его выслушал.       И за книги... тоже спасибо. Каждая из них была удивительной. Каждая смогла оставить свой отпечаток, заставляла взрослеть и меняться.       И вот теперь Намджун абсолютно готов начать новую, взрослую жизнь.       Абсолютно готов бросать новые вызовы.       — Доброй ночи, Ким-сонсэнним, — говорит с широкой улыбкой и отворачивается в сторону двери. — До завтра.       И делает два твёрдых шага на выход, чтобы обернуться, будучи одной ногой уже в коридоре, на негромкое, хриплое:       — Намджун-а.       — Да? — через плечо, интересуется юноша.       А Ким-сонсэнним, смахнув слёзы с глаз, мягко ему улыбается:       — Спасибо тебе за силу и искренность.       И, снова широко улыбнувшись, Намджун закрывает дверь с другой стороны.       Он сделал всё правильно.       Он поступил честно с тем, кто всегда был с ним честным.