Дьявол носит школьную форму

ke$ha — blow

      Две недели ежедневных исправительных работ. Отстранение от деятельности во всех кружках: вместо этого Тэхён будет помогать библиотекарю Ли разбирать новую поставку книг и приводить книжное святилище Чо Чувона в порядок через все «не хочу» и «не буду» — таков вердикт завуча после получасовой промывки мозгов, которую они с этим придурком получили у того в кабинете. Ким-сонсэнним был серьёзным, Тэхён был злым, педик же вообще вёл себя так, будто ничего не случилось и вовсе не он осквернил стены столовой нецензурной бранью в адрес преподавателя после того, как в очередной раз крупно скозлил.       Чон Чонгук вообще ведёт себя так, будто это все было сугубо частью его ежедневной рутины, хотя, чёрт его знает, может, так и есть: Тэхён об этом мудаке и его прошлом не знает ровным счётом ни хрена, кроме того, что тот долбится в задницу даже тогда, когда находится за пределами школы. Но об этом все в курсе — тот из факта своей ориентации тайны не делает, и, если быть до конца откровенным, то в какой-то степени его храбрость (или же слабоумие) даже не могут не восхищать.       Просто представьте: открытый гей в корейском мужском интернате, что само по себе нонсенс: о Чон Чонгуке говорят абсолютно все, он как чёртова восходящая звёздочка, и это Тэхёна ни хрена не устраивает. Если быть точным, то не устраивает до абсолюта, потому что это его ниша и его территория, которую он разделяет только с Хосоком и больше не собирается здесь терпеть кого бы то ни было. Но Чон Чонгук, который прямо сейчас сидит в кресле напротив стола завуча, вытянув ноги и слушая лекцию, выглядит чертовски расслабленным — ровно настолько, чтобы начать раздражать даже больше, чем раздражало огромное пятно на рубашке, которую Тэхёну разрешили переодеть во время обеденного перерыва.       И вот сейчас...       — Сядь нормально, — чеканит Ким-ним, глядя на педика прямо в упор, а Тэхён только глаза закатывает, глядя на цирк, который этот клоун разыгрывает прямо перед, чёрт возьми, завучем. Чон пожимает плечами и поджимает ноги под стул, однако в каждом движении тела проскальзывает та самая раздражающая расслабленность: как человек, который следит за своей репутацией, Тэхён сейчас зол на него до невозможного и едва сдерживается, чтобы не рвануть бочкой с порохом — слава богу, жизнь не обделила его самосознанием.       А вот терпимостью и толерантностью — вполне себе.       — Я не хочу таскать книги с таким, как он, — спокойно и на одноклассника даже не глядя, заявляет Тэхён, скрестив на груди руки и презрительно цыкая. — Это навредит моей карме.       — Спойлер: твоей карме уже давно ничто не поможет, — ввинчивает насмешливо Чон, скосив глаза в его сторону.       — Катись в... — и Тэхён поспешно осекается, потому что он чуть было не ругнулся в кабинете завуча? Вот дерьмо! — ...пекло.       — Ким-ним, он, кажется, вовсе не туда меня послать хотел! — веселясь, замечает этот придурок.       — Так, вы оба! — и завуч, вздохнув, устало потирает переносицу. Чонгук снова пожимает плечами, и вид у него такой ужасно довольный, будто вовсе и не его родителям позвонят этим вечером, чтобы отчитаться за поведение сына. Сам Тэхён заранее в ужасе: отец ему головомойку устроит за то, что он влип в передрягу, пусть в ней и нет его вины вовсе, потому что он действительно был спровоцирован этой задницей, которой на всё до фонаря. Возможно, у этого придурка действительно плохая семья, раз он позволяет себе нечто, подобное брани в присутствии педагога, чёрт его знает. Отец о таких говорит «дурная кровь» или «паршивая особь в помёте», если семья очень приличная, а вот с отпрысками не повезло.       Тэхён никогда не забудет слёзы и клеймо позора, которое легло на семью Ли после того, как их сын Чонву открыто заявил на званом ужине, что он гей и состоит в отношениях с каким-то бразильцем. Госпожа Ли рыдала три часа в гостиной семейства Ким, не в силах справиться с шоком, а господин Ли бы всенепременно отметелил Чонву на глазах у всех присутствующих, коих было порядка тридцати человек, но его удержали.       А тот просто... уехал? Как он сказал, жить так, как захочет он сам, а не так, как диктуют деньги и клетка из золота. Бросил родителей вариться в этом скандале, клеймённом позором.       Возможно, Тэхён думает об этом куда чаще, чем ему бы хотелось. Пару раз в неделю так точно, когда Чимин стоит перед ним на коленях с членом во рту, и порой не может банально спустить из-за парализующего чувства страха, что их двоих вдруг кто-то заметит или же из-за того, что вспоминает моменты, когда ему самому даже кажется, что это немного... за гранью. Потому что иногда эмоций становится куда больше, чем должно быть в простом перепихоне с целью спустить пар или вроде того. Потому что иногда он даже на хосокову задницу может залипнуть, пусть наваждение и быстро проходит, а осознание, что она действительно привлекательна, но лишь эстетически приходит достаточно быстро.       Тэхён не гей, разумеется.       Ему с его семьёй и статусом этой самой семьи им быть попросту запрещено.       В конце концов, ему очень не хочется когда-нибудь узнать, что отец и о нём говорит не иначе, как «паршивая особь в помёте».       — Завтра у вас двоих промежуточный тест по алгебре, — наконец, произносит Минсу-ним, глядя на них обоих по очереди. — Сегодня я дам вам двоим время на подготовку — у вас обоих его теперь будет навалом. Так что начнёте таскать книги завтра после уроков.       — Ким-сонсэнним... — неловко откашлявшись, задает Тэхён главный вопрос: — Вы позвоните родителям?       — Первый раз — нет. Но если ещё раз нарушите устав или будете недобросовестно работать в библиотеке, я это сделаю, не сомневайтесь. Свободны.

***

      Столько, сколько он себя помнит, Чон Хосок верит в карму. Она настигает везде и абсолютно каждого: никто не уйдёт от вселенского возмездия, оно постигнет каждого за каждый малейший проступок. Хосок глубоко убеждён: в космосе есть одно нерушимое правило, которое значится в нём равновесием, где на одной чаше разместились поступки хорошие, а на другой — из раздела «не очень». Он не верит в бога, но верит в посмертное слияние разума с безграничным космическим пространством, однако же последнее время почему-то уверен, что теория о перерождении имеет определённый смысл, и в той, предыдущей, он наверняка творил что-то ужасное.       Потому что сейчас он не понимает, за какие грехи ему прилетают кармические пинки в тонну весом и в лице хилого, но самодовольного и грубого засранца, которому, кажется, от всей души поебать абсолютно на то, что в этой школе есть определённые правила, пусть даже если они прямо и не озвучиваются. Что-то такое, что было здесь абсолютно всегда, ещё до поступления сюда Хосока и его лучшего друга, что-то, что называют...       Иерархией.       — Well, students, today we will study the traditions and customs of Great Britain, — со смешением корейской отдушки с поставленным британским произношением сообщает классу Чо-сонсэнним, записывая озвученное на интерактивной доске.       Хосок не из тех, кто пропускает слова преподавателей мимо ушей, однако сегодня (как и много дней до, на самом-то деле) его мысли заняты совершенно иными вещами, пусть по смыслу и схожими — и по этой причине он тщательно старается скрыть от строгих глаз учителя полную незаинтересованность в теме занятия, а от сидящего рядом Тэхёна — во многом излишний интерес в адрес одного из учеников.       Traditions and customs. Эти два термина касаются многих социальных сфер, а не только каких-то конкретных масштабных единиц, и школа — не исключение. Хосок может действительно гордиться тем, что за всё пребывание в престижном закрытом мужском интернате имени Чо Чувона в качестве одного из его обучающихся он не попался на нарушении правил ни разу. Напротив: его репутация белее первого снега, несмотря на то, что он часто отходит от общепринятых рамок — Чон знает действительно многих ребят, которые остаются, по их словам, себе верными, и потому обходятся скудной быстрой дрочкой в пустых душевых раздевалок.       Сам же Хосок, если выражаться в их стиле, себе не изменяет и ничего зазорного в том, чтобы помогать друг другу облегчить существование в его королевстве, абсолютно не видит. Проблема лишь кроется в том, что нормы и правила всё ещё остаются тем самым, что держит их всех визуально в узде, а никакому родителю гомофобного социума не захочется неожиданно узнать от педагогического состава, что их сын трахается с другими мальчишками.       Ещё и в пассивной позиции.       И именно по этой причине он, возможно, излишне гипнотизирует фигуру Мин Юнги, который сидит за второй партой в правом ряду. Новенький, который вместе со своим экстра дружком может найти в себе смелость на то, чтобы нарушить привычный мироуклад в рамках закрытой школы, где за твоим каждым шагом следит толпа коршунов, прикидывающаяся невинными овцами. Новенький, которому абсолютно плевать, кто и что о нём скажет, потому что он уверен в себе куда больше, чем даже тот же Тэхён, который зачастую строит из себя чёрт знает что, и именно по этой причине Мин Юнги заслуживает уважения хотя бы как человек, который может за себя постоять и ощущает себя в безопасности даже тогда, когда у него нет союзников.       А вот Хосок не ощущает себя в безопасности. Даже тогда, когда каждый хочет с ним подружиться, быть ближе и пытается втереться в зону комфорта. Даже тогда, когда у него есть проверенный любовник со времён средней школы, который о них точно никому не расскажет, однако сейчас он чувствует себя в совершенно уязвимом и унизительном положении. Потому что если в Соджуне он уверен на всю сотню процентов, то в Мин Юнги, который теперь имеет на руках прямую угрозу его спокойного существования — нет, ни хрена.       — Ты весь на иголках, — шипит Тэхён ему на ухо, пользуясь тем, что Чо-сонсэнним отвернулся обратно к доске. — Что происходит?       С того момента, как Юнги в столовой перед своими друзьями обнародовал факт наличия у себя компромата на одного из королей этой школы (со вчерашнего дня), Хосок не был уверен, говорить ли лучшему другу о произошедшем ввиду того, что на носу был контрольный тест по алгебре, а уже начиная с сегодня Тэхён — известный холерик — будет приставлен к Чон Чонгуку в качестве напарника для отработки наказания в библиотеке. Где Тэхён, там часто горячность и излишек эмоций, который сейчас имеет все шансы сослужить Хосоку самую дерьмовую службу, потому что Мин выглядит тем самым парнем, который, невзирая на маску абсолютного похуя, за своих друзей будет горой стоять в любом случае, а значит, что в крайнем случае не постесняется унизить себя сливом чужих интимных изображений.       Но также Юнги не выглядит тем самым придурком, который действительно будет пользоваться приёмами такого грязного рода до того, как ситуация дойдёт до крайности. Проблема кроется в том, что Тэхён со своим темпераментом это правда может устроить — просто потому, что зачастую банально не подумает перед тем, как что-то в очередной раз сказать.       С другой стороны, лучше Тэхён всё же узнает об этом от Хосока, а не от того же Чонгука, который, Чон в этом уверен, не постесняется сообщить своему злейшему врагу такого рода деталь — тогда взрыв до поры до времени будет локальный, а не разносящий всю библиотеку к чертям. И он действительно будет иметь последствия, однако не такие масштабные, потому что до похода на отработку совместного наказания у Тэхёна ещё будет время, чтобы и взорваться, и хорошо проматериться, и успокоиться, а потом совершать уже наименее (не)взвешенные решения.       — У Мин Юнги есть мой нюдс, — сообщает он негромко и в какой-то степени буднично, нервно покусывая кончик ручки и глядя на интерактивную доску пустыми глазами. У Чо-сонсэннима что-то пошло не по плану: та немного зависла, и сейчас он копается в рабочем компьютере в попытках вернуть всё, как было, а Хосок пользуется секундной заминкой в уроке, чтобы позволить себе бесцельно залипнуть на отвлекающей сознание вещи и не смотреть на реакцию своего лучшего друга.       — Что, блять? — голос Тэхёна сквозит интонациями невероятнейшей сладости, что говорит Хосоку о том, что тот безумно взбешён. Настолько, что, кажется, вот-вот получит ещё один поход к завучу за мордобой на уроке. — Этот уёбок тебя шантажирует?       — Нет, — Чон спешит его успокоить. — Скорее, использует в качестве гаранта своей защищённости. Неприкосновенности. Короче, я ни хрена не смогу ему сделать, выкинь он что-то, потому что там не... — и, вздохнув, Хосок всё же переводит на Тэхёна взгляд. — Не просто нюдс.       В принципе, Ким выглядит... сносно. Разве что ноздри раздуты широко-широко, взгляд стеклянный, а смуглая кожа побелела на пару тонов. По крайней мере, с этим можно работать, если делать всё осторожно: зачастую в их общении Чон ощущает себя блядским сапёром, потому что сложно точно сказать, когда именно может рвануть, и действует по большей степени интуитивно.       — Что там? — чеканит Тэхён уже достаточно злобно: прямо сейчас на глазах у Хосока разворачивается та самая сцена, где осознание приходит к человеку в полной мере, и он всё ещё не уверен, что идея была действительно годная. Просто потому, что это Тэхён.       — Там я и Соджун, — негромко говорит он лучшему другу.       — Не продолжай, — цыкает Ким. — Я понял.       — Я просто прошу тебя не делать глупостей на этой дерьмовой отработке, потому что это может мне аукнуться полным дерьмом. Сам понимаешь, в каком я положении.       — Хочешь, я просто поговорю с этим Юнги?       О нет, спасибо.       — Не стоит, — усмехается Чон. — Нормально ты разговаривать плохо умеешь.       — Пока никто не козлит и не причиняет вред моим друзьям, я само очарование, не пизди мне тут, — цыкает Тэхён в раздражении, а потом, вздохнув, откидывается на спинку стула и упирается взглядом в профиль предмета их разговора. Юнги не поворачивается, даже если и что-то заметил: просто продолжает что-то записывать в тетради в попытке успеть за Чо-сонсэннимом, который, наконец, разобрался со всеми неполадками в механике и сумел полноценно продолжить занятие. — И что будешь делать? — наконец, задаёт Ким верный вопрос.       — Поговорю с ним сам. Просто чуть позже, чтобы он не понял, что я на диком очке. Будь хорошим мальчиком на отработке, пожалуйста, хотя бы день или два потерпи этого кретина Чонгука, и дальше уже будем действовать по ситуации. На кону моя репутация. В худшем случае, семейная, и если я для тебя что-то значу, то...       — Да понял я, — фыркает Тэхён, нервно ероша тёмные волосы. — Буду хорошим мальчиком, папочка.       — Отвратительно, — с постным лицом отвечает Хосок.       — Потом похвалишь меня? — наморщив нос, улыбается Ким.       — Я заканчиваю этот разговор.       — Айщ! — и тот негромко смеётся. — Уже и пошутить даже нельзя, а, Хосок-и? Не переживай, «ауты» никогда не узнают, что наш король школы напуган!

***

      — О, ты снова здесь! — и его невозможные губы растягиваются в той самой улыбке, которая когда-то поразила Намджуна в самое сердце. Вовсе не Намджуна-отличника, который интересуется литературой и классической музыкой, не Намджуна-тихоню, который прилежно грызёт гранит науки, говорит красиво и поэтично, а также старательно гладит школьную форму, отнюдь.       Ким Сокджин со своей красотой, мягким подходом к ученикам и невероятной улыбкой с ноги ёбнул в дыхло того самого парня, который привык драться на улицах, много бухать и шататься по клубам с поддельным ID.       Ким Сокджин со своей литературой ураганом ворвался в жизнь того самого парня, который ненавидел учиться, но обожал крутые кроссовки и удирать от копов, которые ловили на улице за нарушение комендантского часа.       Ким Сокджин со своим тактом и вежливостью просто снёс к херам все перекладины самосознания того самого парня, который через слово грязно ругался, бунтовал и предпочитал разовый трах в подворотнях «возвышенному чувству любви», о котором отзывался с сарказмом и горькой иронией.       Ким Сокджин просто случился с одним Ким Намджуном, и теперь Ким Намджун стоит перед ним, в очередной раз совершенно и как-то разом во всех социальных сферах неловкий, и откровенно теряется, потому что не думал, что классный руководитель будет в учительской. Планировал, мол, успеет придумать очередной глупый предлог для прихода сюда: что-то вроде «Ким-сонсэнним, скажите, пожалуйста, какую книгу про рыцарей Вы можете порекомендовать?».       О.       О!       — З-здравствуйте, К-ким-с-сонсэнним, — Намджун отвратительный. А ещё нервно потеет. А ещё заикается. И — боже! — краснеет. Совсем глупо и абсолютно не круто. Чрезмерно заметно. Невероятно паляще, но учитель настолько не сексуализирует своих учеников, что, очевидно, даже не расценивает его волнение как нечто романтического характера. Просто робость ученика перед педагогом, думает наверняка.       — Не нервничай так! — и Сокджин негромко смеётся, подмигивая ему совсем как-то по-доброму. Ужас какой. — Хочешь чай? Как доказательство, что я не кусаюсь и тебе вовсе не нужно так волноваться! — ну, что и требовалось доказать, в общем-то.       — Нет, спасибо! Я... — «Я когда-нибудь перестану вести себя как придурок?». — Я ненадолго, Ким-сонсэнним, я всего лишь хотел попросить у Вас... рекомендацию. Рекомендацию, да... Книгу хочу почитать.       — Книгу? О чём же? — вскинув тёмную бровь, учитель становится само внимание. — Всегда рад помочь!       Он такой добрый, без шуток. Даже когда класс начинает слегка гомонить, не повышает голос, а только улыбается и говорит своё: «Дети...». На самом деле, такие моменты бывают очень редко: Сокджин (а про себя Намджун имеет смелость называть классного именно так, не иначе, ведомый чувством пылкой первой влюблённости, столь нелепой в своём существовании в принципе) зарекомендовал себя тем самым сортом учителя, которого даже как-то и расстраивать совершенно не хочется. Стыдно как-то, чёрт побери.       — О... рыцарях? — неуверенно тянет Намджун. — Да, о рыцарях. Я хотел бы прочесть.       — О рыцарях, значит, — задумчиво тянет Ким-сонсэнним. — «Дон Кихот», «Айвенго»? Читал что-нибудь из этого?       — Нет, не читал, — вот и всё. Время очередного визита по идиотскому поводу вышло, сейчас ему предложат поискать эти книги в библиотеке, а потом вернутся к работе, напомнив, что кому-то здесь нужно готовиться к предстоящей контрольной. Так всегда происходит. Намджун выдумывал предлоги для встречи уже раз семь... десят, наверное, без шуток, и он уже отлично знает Ким-сонсэннима с этой стороны.       — Обязательно поищи эти книги в библиотеке, Намджун. Мне кажется, что тебе понравится, — и Сокджин кивает сам себе для убедительности, после чего садится на офисный стул на колёсиках и поворачивается к экрану компьютера. — Но не зачитывайся. Завтра контрольная, тебе нужно готовиться к ней, если ты не забыл.       — Да, Ким-сонсэнним, я помню, — вздохнув, Намджун поднимается со стула, чтобы уныло пройти к выходу, и тут его осеняет не совсем гениальной, но всё же идеей. Той самой, что заставляет развернуться уже на пороге и окликнуть Сокджина ещё раз.       — Слушаю тебя?       — А я могу потом обсудить с Вами эти книги, Ким-сонсэнним?       Такого не было раньше. Так, чтобы Намджун предлагал открыто провести время друг с другом подольше... и в какой-то момент затянувшейся паузы он даже начинает нехило так стрессовать, потому что Сокджин смотрит ему в глаза достаточно долго и из-за этого кажется, будто он... оплошал? Спалился? Чёрт его знает.       А потом учитель опять ему улыбается.       — Можешь, конечно. Я удивляюсь, что ты до сих пор мне этого не предлагал, ведь ты столько раз просил у меня рекомендации! Мне интересно знать, что тебе понравилось, а что нет!       — Х-хорошо, — снова начиная вдруг заикаться, но широко улыбаясь, отвечает Намджун. — Я приду обязательно!       — Буду ждать тебя!       Обратно в комнату Намджун возвращается в полном смятении. Конечно, это не свидание — в конце концов, он всё ещё ученик, а Сокджин — учитель, и это буквально была бы педофилия, а сонсэнним слишком хороший человек порядочных нравов и крепкого ментального здоровья, чтобы вдруг начать сексуализировать своего ученика. Возможно, ответь он ему очевидной взаимностью или прояви интерес первым, Намджун бы в нём даже разочаровался или вроде того.       Это не свидание.       Но это уже повод для того, чтобы провести больше времени с тем, кого ты безгранично уважаешь и ценишь. И любишь — но это уже второстепенный вопрос.       Поэтому, да.       Ким Намджун — и тот, который ругался матом и дрался на улице, и тот, который учится на одни только «отлично» — может сказать, что он счастлив сегодня.