Дьявол носит школьную форму

iggy azalea — team

      — Чон Хосок на очке, — это то, что Чонгук говорит, скидывая с себя белую рубашку и позволяя Юнги разглядеть рукав татуировки в полной красоте. Что ни говори, с точки зрения эстетики этот дебил реально хорош собой: у него отличное безволосое тело и даже соски проколоты. Какого хрена у него проколоты соски вообще, вашу мать? — Я видел, как они с моим будущим парнем нервно шептались на уроке английского, и я так люблю Ким Тэхёна, знаешь...       — Вау, уже и до такой степени у тебя развился стокгольмский синдром? — не может не ввинтить колкость Мин, но Чонгук, стоя топлесс, только отмахивается, чтобы продолжить:       — ...за то, что у него всегда всё на роже написано. Он зол, расстроен и чрезмерно эмоционален, — и на лице своего соседа по комнате Юнги замечает то самое тупое выражение дебильной подростковой влюблённости той отвратительной категории, что просто по факту и без обоснуя.       (Если честно, то Юнги никогда не просто не влюблялся, но даже сексом не занимался, однако это будет та самая тайна, которую он Чонгуку ни за что не расскажет ввиду того, что тогда будет хренова гора шуток из категории «ты так скептически относишься к членам, потому что у тебя вообще никого не было, да?», которые ему бы очень не хотелось услышать.       Возможно, у Юнги комплексы, потому что все его друзья и знакомые уже давным-давно перетрахались, однако не он.       И нельзя исключать, что он банально боится когда-нибудь раздеться перед объектом своей потенциальной симпатии, потому что его тело всегда не такое и никогда ему не суждено быть таким, чтобы он имел какую-либо уверенность в себе и в том, что ему предстоит делать наедине с другим человеком в том самом — интимном — смысле.       Кто знает, может, именно поэтому его тошнит от всех разговоров о пылкой влюблённости.       И от перспективы влюбиться — особенно).       — У тебя такой сильный краш, что меня тянет блевать, — морщится Мин, садясь на кровать и наблюдая за тем, как Чонгук переодевается в простые чёрную футболку и джинсы: библиотекарь, имени которого Юнги всё никак не может запомнить, попросил их надеть ту одежду, которую не будет жалко пылью испачкать, но можно будет легко отстирать.       — Почему? — вскинув тёмную бровь, Чон к нему оборачивается и впивается изучающим взглядом.       А Юнги неожиданно вдруг смущается от такого внимания.       — Не знаю, просто... это странно для меня. Он не сделал тебе ничего хорошего, с чего ему тебе нравиться?       — Он меня зацепил, заставил меня запомнить себя. Показал характер, если угодно. Да, возможно, не самый хороший, но уверен, что у него дохрена хороших сторон, — пожимает плечами друг. — Которые мне было бы интересно узнать.       — Но как же ты можешь быть влюблённым в человека, даже не зная его? — хмурится Мин. — Я этого не понимаю.       — Влюблённость подразумевает собой в первую очередь сильный интерес к узнаванию личности, внешнюю симпатию и плотский интерес. У всех трёх факторов были основания появиться, так что не вижу проблемы... — и Чонгук вдруг смотрит на него достаточно пристально, чтобы...       Чтобы всё внезапно понять.       — Ты никогда не влюблялся, большой парень, — с весёлой удивлённой улыбкой говорит он Юнги, а тот, к своему ужасу, чувствует, как кровь приливает к щекам, и он ничего не может с этим поделать хотя бы потому, что чертовски, блять, бледный сам по себе, а потому горит, как светофор. А Чонгук продолжает буравить его глазами и заканчивает очевидную мысль: — А зная тебя, ты не из плохих парней, которые трахаются без чувств, так что ты...       — Ты опаздывал на свиданку к своему королю нестабильной менталки, — фыркает Юнги, прикладывая всевозможные усилия, чтобы не отвести взгляд и не спрятать лицо в ладонях от смущения.       — ...девственник, — без вопросительной интонации заканчивает Чон свою мысль.       Юнги кидает в него пиджаком.       Чонгук, весело гикая, выбегает за дверь с возгласом «Мы обсудим это, когда я вернусь!» и бойко захлопывает её за собой, оставляя своего соседа в одиночестве.       Или же нет.       Ведь комплексы и природная скованность такого самоуверенного Мин Юнги никогда не бросают, как бы он ни старался.

***

dua lipa — new rules

      Чонгук всегда испытывал влечение к своему полу: столько, сколько он себя помнит, его привлекали лишь мальчики, будь то Шрам из «Король Лев» или же Сынрё — парнишка из дома напротив. Вариаций было достаточно много, кандидатов на краши — тоже прилично, однако ни с кем у него не получалось выстроить тех отношений, которые характеризуют собой романтические.       В конце концов, он всё ещё живёт в гомофобной Корее, где, по его скромному гомосексуальному мнению, слишком много гетеросексуальных пар и слишком мало холостых горячих мужчинок.       Окей, возможно, горячий — это не так уж и важно. Чонгуку вполне себе хватило бы, чтобы от парня, с которым бы он пошёл на свидание, не воняло, и тот был знаком с зубной щёткой.       Он не может, конечно, отвечать за всех, однако лет с пятнадцати и вплоть до нынешних дней жизнь почему-то складывалась достаточно странно. В смысле, личная жизнь, потому что геи из Тиндера, с которыми Чонгук всё же ходил на свидания, делились на несколько категорий: 1. Объективно омерзительные личности: те, которые действительно не знали, что такое мочалка и шампунь против перхоти. Практика показала, что именно такие молодые люди очень настойчивы касательно минета на первом свидании — конечно, сами сосать они не будут, но ты будь любезен отработать свой кофе из Старбакса. Нет, спасибо, Чонгук сам заплатит за кофе. 2. Горячие брутальные альфа-самцы: те, которым, как правило, хорошо перевалило за тридцать, однако ввиду каких-то им одним ведомых комплексов они всё ещё пытаются играть в задорных юнцов и таскаются на свидания с мальчиками вдвое меньше. Здесь практика показала, что фразу «Мы никому не скажем» на предостережение «Мне нет девятнадцати» можно слышать даже чаще, чем «Доброе утро!» от любимой мамочки утром. Кринж. 3. Сладкие милые мальчики: слишком жеманные, слишком ярко накрашенные, слишком феминные, слишком старательно отсасывающие, слишком готовые дать тебе прямо здесь, в этом кафе, сразу после лекции о том, что «он не такой» и слишком настойчивые в отношении секса. Эту логику понять весьма тяжело, но, может быть, у Чонгука когда-нибудь появится достаточно опыта, чтобы эта истина открылась и ему самому (пожалуйста, нет).       Возможно, это будет звучать глупо или же, может быть, недостаточно брутально или же не «по канону», однако Чонгук никогда не хотел всего этого. Ему не хотелось начинать отношения с кем-то, кого он с первой секунды узнал изнутри в прямом смысле этого слова, не хотелось сводить всё к грязному траху с мужиком вида потасканного Ален Делона и ботоксом во лбу или же к грязному в прямом смысле — с парнем, который на вопрос «Когда ты последний раз мылся?» отвечает честным «Неделю назад».       Чонгук просто хотел познакомиться с кем-то. Узнать его лучше, найти точки пересечений, случайно влюбиться, вздрагивать от неожиданных касаний, как в каком-то кино. Он просто хотел найти человека, с которым бы было возможно ощутить то волшебство подростковой влюблённости.       Но таких не встречалось.       Югём его даже подъебал в один день — смеясь, сказал что-то в духе: «Что, хочется член?», а Чонгук на это только плечами пожал, чтобы ответить:       — Не член, а любви.       А потом забил хуй.       А потом Ким Тэхён. Тот самый Тэхён, который волком сейчас на него смотрит, тщетно пытаясь сдержаться от очередной колкости в адрес Чонгука, и тот невольно задумывается: почему именно этот пацан?       Хуже варианта для краша попросту быть не могло: разбираться в чужих тараканах достаточно сложно, но Чон не может не видеть намётанным глазом — в местном Блэр Уолдорф столько же комплексов и душевных терзаний, сколько литров воды вмещает в себя океан.       Всё ещё кандидат так себе: очевидно латентный, очевидно озлобленный, тот самый парень, который ни ногой в рефлексию, а о внутренней гомофобии слыхом не слыхивал — попросту злится и, небось, отрицает себя. Добиваться чего-то от таких, как Тэхён, очень сложно, а иногда — и совсем невозможно, так что Чонгук, который когда-то там очень хотел в кого-то влюбиться, слегка (не слегка) облажался, а потому всё, что может, так это надеть природную маску шута. Может быть, надевая её, он действительно на себя много взвалил, чёрт его знает, потому что от такого всё-таки, да устаёшь.       Тяжело порой быть человеком, который привык всегда только поддерживать, не унывать и думать за всех наперёд, знаете ли. Особенно, когда у самого порой внутри проскакивает пара заёбов, о которых распространяться не хочется. Потому что не в стиле. Потому что «сам справлюсь» и всё такое дерьмо, от которого тоже надо избавиться, но пока не представляется случай.       Нельзя сказать, что он в Тэхёна влюблён. Но Чонгук определённо отходит от первоначального плана «трахнуть-без-чувств» и располагается на волне человечности. В конце концов, у каждого здесь есть свои травмы и чувства, а если быть поэтичным, то смело можно сказать, что в Ким Тэхёне ведутся настоящие войны. Дуракам — незаметные. Но хорошо, что Чонгук не дурак, и по этой причине может научиться сочувствовать искренне. Даже таким, как Тэхён.       Особенно таким, как Тэхён.       Может быть, он пожалеет. О, он наверняка пожалеет — едва ли этот гондон оценит подобные жесты. Однако внутренняя мамка Чонгука невольно смягчается при виде того, кто когда-то сам себя напугал и теперь на всех заранее скалится. Так что теперь она, скупую слезу утирая, хочет прижать этого придурка к собственной сиське, чтобы был под надзором и не ходил далеко. Не наделал ещё больше глупостей, да.       Отвратительно. Чонгук бы хотел, чтобы Ким Тэхён звал его папочкой, но, согласно всем ощущениям, претендовать он может пока что только на папочку такого характера, что хранит в себе его личное дело в кабинете директора.       А хотелось бы претендовать на эту пиздатую задницу. Ах, да, он же уже, причём во всех светлых смыслах этого слова, просто её обладатель пока что не в курсе. Самое главное, чтобы словосочетание «пиздатая задница» продолжало быть актуальным только в контексте филейной части Тэхёна, а не характеризовало его самого.       Ах, точно, он же уже дошёл до библиотеки этой тюрьмы.       Пора становиться шутом.       — Ого, узкачи? — и Чонгук, столкнувшийся с ним у дверей, играет бровями без толики страха. — Запомнил, что мне твоя жопа понравилась?       Ким задыхается. И если бы как в ебучей дораме — от переполняющих чувств по типу смущения, похоти. Нет же: злится, вспыхивает яркой свечой и даже кулаки сжимает, видимо, строго наказав себе держать рот закрытым — только скалится в ни хрена не хорошей улыбке, в которой читается: «Пизда тебе, комментатор ебучий», потому что Ли-ним уже находится в шаге от них. Стоит на пороге, улыбается им двоим широко. Искренне рад, что ему пришёл кто-то помочь.       На самом деле, когда Чонгук видит таких людей, как их библиотекарь, у него сердце иррационально сжимается: абсолютно седой, до невозможности старенький, в толстых очках и весьма бодренький для своего возраста дедушка очень горит чтением книг, а к ним двоим — идиотам — обращается только как «молодые люди», и никак иначе. Такие старики всегда невольно вызывают желание разделить с ними их страсть, и к ним невольно привязываешься: бывало, что там, на свободе, Чонгук частенько навещал соседку-старушку, которая жила одна, но с двумя кошками — родственники к ней приезжали раз в месяц, так что та постоянно чувствовала себя одинокой и искала общения.       Знаете, у таких одиноких бабушек с дедушками истории поучительные и интересные. А ещё они очень быстро привязываются — вот и бабушка Пак горько заплакала, узнав, что Чонгук уезжает в закрытую школу, а потом крепко его обняла и сказала вдруг со внезапной хитринкой:       — Школа для мальчиков?       — Да, — неловко кивнув, ответил ей Чон, а старушка вдруг стала похожа на возрастную лисицу, подмигнула и выдала:       — Без хорошенького мальчугана не возвращайся!       Они ни разу не говорили о его ориентации. Как она поняла — вопрос открытый и по сей, собственно, день, и Чонгук всё ещё очень хочет допросить её на каникулах с особым пристрастием, как выдастся случай.       А пока что, да — Ли-ним и его большие очки:       — Молодые люди, я так рад, что мы с вами двумя, наконец, познакомились! — восторженно лопочет библиотекарь, потирая руки в волнении. — Вы уж простите меня, старика, что так откровенно радуюсь вашему наказанию, но в библиотеке совсем нет рук и...       И тут происходит что-то совсем неожиданное. Ладно, возможно, и не совсем вовсе, но по неясной причине вдруг выбивает воздух из лёгких Чонгука к чёртовой матери, потому что...       Ким Тэхён, растеряв всю свою злобу, вдруг широко улыбается. Тепло так, совершенно по-доброму и как-то откровенно лучисто, глядя на старика сверху вниз с невероятной заботой с пару секунд перед тем, как поклониться тому на все девяносто и заявить:       — Сделаем всё возможное, Ли-ним! Будем очень стараться и упорно работать, чтобы помочь Вам!       И глазами в сторону Чонгука зло зыркает — тот не сразу понимает, что происходит, а потом, спохватившись, тоже склоняется, низко опустив голову и чеканит ровно и твёрдо:       — Будем рады всем Вашим просьбам!       Возможно, отработка не будет настолько дерьмовой, как Чонгуку изначально казалось.       Но — что хуже — она будет в миллион тысяч раз хуже, потому что книги он начинает таскать на слепую, ведь перед глазами всё ещё маячит чужая улыбка в форме квадрата, а в ушах набатом стучит низкий участливый голос без намёка на фальшь.

***

      — Ну и видок у тебя.       Это то, что Намджун говорит, глядя на бледного с зеленцой от недосыпа Чонгука, уныло подпирающего щёку рукой и возящего палочками в едва тронутом рисе — Юнги глаза лишь только закатывает на такое наблюдение со стороны третьего в их компании лузеров, но ничего не говорит.       Чонгук, блять, своими охами-вздохами мешал ему спать почти всю чёртову ночь. Возможно, где-то в два часа Мин, не выдержав, гаркнул: «Какого хуя ты мечешься?!», на что услышал ещё один вздох, утонувший в многозначительной паузе, а после — глухой, едва различимый ответ:       — У него такая улыбка...       — С ним всё хуёво, — сообщает он здесь и сейчас, усмехаясь: Чонгук со стоном упирается лбом в пластиковую поверхность стола.       — Что с ним? — ожидаемо волнуется Ким.       — Любовь, — разводит руками Юнги перед тем, как засунуть в рот салатный листочек. — Любовь к человеку, который этого ни хрена не заслуживает.       — Это не любовь, — тянет уныло сосед. — А влюблённость. Влечение.       — Из-за улыбки? — уточняет Намджун.       — Говнюк Ким Тэхён оказался очень заботливым, когда дело дошло до дедули из библиотеки, — поясняет Юнги, которому в два часа ночи всё же пришлось выслушать фулл этой истории, в процессе приправленный попытками одного брутального парня в тату то ли разбить себе башку о ближайшую стенку, то ли выйти в окно. — Он просто был очень участлив, добр и невероятно заботлив, и сердце нашего Чонгук-и растаяло, дрогнуло и много других дебильных глаголов, которыми он пичкал меня почти до рассвета.       — Чонгук, тот факт, что он, как оказалось, может играть роль хорошего парня, всё ещё не отменяет того, что по отношению к конкретно тебе он ведёт себя отвратительно, — назидательно замечает Намджун. — С его подачи ты подвергаешься буллингу. Разве это не повод, чтобы, эм, даже не думать о Ким Тэхёне в позитивном ключе?       — Я верю в то, что у каждого на этой планете есть мотив для совершения разных поступков, — раздаётся убитое и приглушённое: Чонгук всё ещё лежит лицом в стол. — И он не играл, когда Ли-ним нас поприветствовал. В этом и состоит весь пиздец ситуации: я впервые увидел его... в другой обстановке.       — Ну, разумеется, — издеваясь, тянет Юнги, глядя на черноволосый затылок со снисхождением. — Как там говорят иногда? «Даже серийный убийца любит маму»?       — Тэхён — не серийный убийца, — прилетает снизу вверх невероятно унылое.       — Нет, конечно, он просто ссыкливый подонок, который умеет только гадить и портить всем настроение.       — Я верю, что у него есть причины на то, чтобы вести себя так, — отрывая лицо от стола, говорит другу Чонгук.       — Окей, может быть, только они его поведение всё равно не оправдывают. Он буквально травит тебя. У тебя стокгольмский синдром? — вскинув бровь, интересуется Мин.       — А если оправдывают? — парирует сосед по комнате.       — А если ты просто мечтатель или — что хуже — романтизатор? Может, он просто родился ссыкливым подонком, который, да, любит маму, но не знает ровным счётом нихуя о человечности... — и тут Юнги прижимает пальцы ко рту в немом ужасе: — Ах, погодите-ка... А ведь так и есть!       — Ты такой говнюк, — миролюбиво замечает Намджун.       — Я просто говорю ему правду, знаете ли, — пожимает Юнги плечами в ответ. — В конце концов, стоит включать свою голову, даже если она набита опилками. Или посетить психотерапевта, не знаю. Влюбиться в парня, который настраивает всю школу против тебя? Это ненормально, блять. Вот посмотри на меня: разве такое может произойти со мной, например?       Юнги чувствует себя очень уверенным, когда говорит эти слова.       Но вся бравада разбивается в пыль, когда учитель истории сообщает, что для подготовки больших и объёмных докладов им будет необходимо работать в парах на протяжении двух блядских недель, и он сделал распределение сам — так сказать, для укрепления дружбы в их классе.       Конечно же, Мин Юнги будет готовить проект с Чон Хосоком.       Конечно же, глядя на короля этой припизднутой школы, который дарит ему полный отвращения встречный и уничтожающий взгляд, он не ощущает себя уверенным абсолютно ни в чём.       Например, так сказать, в том, что к концу срока не попадёт за решетку за убийство.       Особо жестокое.