Дьявол носит школьную форму

      g-eazy — the plan

      К концу первой учебной недели Юнги понимает две вещи.       Первая: в закрытой школе не так уж и плохо. Да, телефоны им выдаются на короткое количество времени, но интернет-ресурсы всегда спокойно открываются с компьютеров в библиотеке, так что никаких проблем с тем, чтоб подготовиться лучше к тому или иному предмету, у учеников нет. Здесь есть большое количество различных кружков, чтобы разнообразить досуг: за достижения в той или иной области есть возможность получить впоследствии плюшки от педагогов, а также заработать очки для портфолио во имя грядущего поступления в универ — школа способствует продвижению своих обучающихся и развитию в тех направлениях, в которых те одарены больше всего.       Например, если ты хорошо играешь в футбол, ты имеешь все шансы на то, чтобы попасть в местную команду, и тогда вас будут возить на разные игры между другими частными школами, а ещё выделят хорошие места на стадионе, чтобы была возможность посмотреть игру профессионалов. Если ты хорошо рисуешь, руководство обязательно начнёт проталкивать твои рисунки на те или иные конкурсы, чтобы впоследствии твои работы могли быть включёнными в какую-нибудь хорошую выставку. Если ты отлично поёшь — без проблем, здесь есть два вида хора: церковный и светский. А если ты ни хрена ничем не интересуешься, как Мин Юнги, то будь готов к посещению психолога дважды в неделю.       Вторая: иерархия в школе достаточно жёсткая. Здесь есть четыре типа людей: «короли», «пажи», «верноподданные» и «ауты». От меньшего к большему, всё как полагается, и нет нужды думать, королями какой социальной прослойки стали Юнги и Чонгук за события в первый же день обучения.       Королей в школе только двое ещё со времен средней школы. Есть и другие крутые ребята, но так получилось, что из них всех, очевидно, не нашли никого выдающегося, и по этой причине Чон Хосок и Ким Тэхён уже три года подряд носят короны, пока их, в свою очередь, качают на волнах популярности и обожания. Юнги здесь ни хрена не прогадал, совпадение его вектора мыслей с реальностью выбило все двадцать из десяти: Чон Хосок действительно оказался тем самым самонадеянным засранцем, который делает вид, что не имеет ни малейшего понятия о том, что его здесь все обожают — раз в месяц родители забирают его к себе домой на выходные, где он, очевидно, подкрашивает корни, обновляет свой блонд и делает мужской маникюр, а потом возвращают назад. Идеальные оценки, потрясающая репутация, президент художественного кружка — Чон Хосоку дарят подарки, им восхищаются и, без шуток, реально зовут Королём, от чего Юнги тянет блевать, потому что он как будто действительно оказался в той самой сёдзё-манге, которые с таким упоением читает Чонгук.       А вот Ким Тэхён... мда. Капитан школьной команды по баскетболу, реальный красавчик (да, тот ещё мудак, разумеется, а Мин всё ещё не заинтересован в хуях, но нельзя не признать, что Тэхён охуенно красив), отличная успеваемость, репутация взрывоопасного парня, который всегда знает, чего точно хочет. О нём ходит больше всего разных баек: мол, гомофоб просто ужасный, но это ему не мешает трахаться с Пак Чимином первого года старшей школы — одним из самых верных «пажей», нереально красивым парнем, звёздочкой кружка танцев и очевидной табличкой «гомо» на шее. На которого, впрочем, единственный знакомый Юнги открытый гей только плечами пожал, чтобы бросить:       — Не мой тип, — и продолжить есть рис.       — А кто твой тип? — на свой страх и риск уточнил у Чонгука его сосед, на что даже не получил ни одной едкой шутки в свой адрес, а даже вполне себе нормальный ответ:       — Ты будешь ругаться.       — На что?       — Скорее, на кого. На меня, — и, скривив губы в ухмылке, только делает глоток яблочного фреша, который взял на обед.       И Юнги даже больше ничего не нужно слышать, чтоб понять, блять, кто, потому что, Господи, если Хосок после того случая с диктофоном реально больше не трогал, предпочитая задавать моду игнорировать самых ярких в школе «аутов», то Тэхён как будто задался целью сжить их двоих со свету. Чонгук мимо него даже пройти толком в коридорах не может, чтобы не получить удар плеча о плечо с рыком:       — Жопоёб, — или типа того.       — Профессиональный настолько, что, поверь, потом за добавкой придёшь, — или всё дело в том, что Чон просто не может заткнуться и не отпускать свои сальные шуточки. Серьёзно, Юнги уже как-то прочитал ему лекцию со словами, что Леннон допелся, Кеннеди доруководился, а он всенепременно допиздится, но Чонгук, наверное, является самым похуистичным созданием во всей Галактике, потому что только пожимает плечами каждый раз и каждый раз говорит:       — А мне есть что терять? Или кого опасаться? Мои родители в курсе, мои родственники в курсе, почему тогда я должен скрывать это от абсолютно левых людей и в особенности — от латентного мудака, который первым начал, вообще-то? Позволять травить себя? Хуй. Делать вид, что я гетеро? Я не настолько жалкий, чтобы пытаться быть, по их мнению, лучше, чем я есть на самом деле. Да и, если честно, я не хочу. Я тот, кто я есть. Почему я должен стесняться себя только из-за того, что какой-то придурок, который, судя по слухам, тоже долбится в жопу, считает себя лучше меня?       Всё бы ничего, но факт того, что у Чонгука всё равно беды с башкой, остаётся неоспоримым, потому что даже при таких умных речах и дерьмовых раскладах у него всё ещё стопроцентный грёбанный краш. Краш на очевидного мудака, который за человека его не считает, и это настолько дерьмовая тема, что Юнги фактически жаль. Может, всё дело в ебучей сёдзё-манге, в которой крутой плохой парень оказывается на самом деле чутким любовником, а может, Чонгук в принципе любит, когда ему делают больно?       Нет, не любит. Когда на четвёртый день после очередной нижепоясной шутки Юнги дал ему подзатыльник свёрнутым в трубочку атласом по географии, этот придурок ныл ещё три грёбанных часа по поводу того, что насилие — это не выход. В атласе, к слову, только тридцать страниц, весит он всего ничего, а Чонгук всё ещё слишком король драмы, и Мин от этого дерьма уже порядком устал.       Из плюсов, как ни странно: Намджун. Он учится в параллельном классе, причисляется к прослойке «верноподданных» — ни рыба ни мясо, короче, и поэтому его никто не буллит и не осуждает за то, что уже на второй день, столкнувшись в коридоре с Юнги и Чонгуком, он больше от них не отходит. В каком-то смысле это охуительный плюс: несмотря на то, что Намджун стал чертовски занудным педантом с укладкой волосок к волоску и со странно возникшей любовью к литературе, он всё ещё остаётся напоминанием, что за этими стенами ещё есть свобода — место, к которому Юнги обязательно вернётся, как только родители заберут его из этой клетки из золота.       Они действительно начинают круто общаться втроём, несмотря на то что Ким извергает слишком много заумных слов и иногда его тоже хочется стукнуть.       Например, сейчас, когда они сидят в комнате Намджуна, пока его сосед пошёл заниматься в библиотеку, а до футбольной тренировки Чонгука и сеанса с психологом у Юнги есть час свободного времени.       — Сколько тут парней, которые вступают друг с другом в отношения? — задумчиво тянет Мин, ни к кому, в сущности, не обращаясь, но удивляется, когда получает от Намджуна честный ответ:       — Больше, чем ты можешь подумать, но об этом открыто, конечно же, не говорят, потому что тогда учителя устроят настоящую бучу. Типа, ты знал, что Чхве Ёнджун и Чой Субин вместе со второго курса средней школы?       — Они первогодки? — уточняет Чонгук.       — Да, вместе с Пак Чимином перешли в старшую школу в этом году, — подтверждает его догадки Намджун. — Ещё ребята из параллели, Чанёль и Бэкхён, тоже вместе.       — Они не боятся, что их застукают? — вскинув бровь, тянет Юнги, а Ким на это только пожимает плечами:       — Все боятся, даже те, кто просто трахаются. Здесь гораздо больше вынужденного секса, чем отношений. Типа, знаешь, хочется, но выбор не особо велик, даже если ты по девчонкам, так что это не возбраняется и не порицается. Многие бы хотели переспать с Тэхёном и Хосоком, например. Ни для кого не секрет, что Чимин больше всего боится потерять свой привилегированный статус «пажа». Ну, сам знаешь, как это бывает: ты спишь с парнем уже, как говорят, пару лет, и он приближает тебя к себе, но если он влюбится или найдёт кого-то получше, то это значит, что ты недостаточно хорош. Тэхён, конечно, козёл, но едва ли он поступит так с Чимином. Ну, в смысле, будет ходить и говорить, что он хреново сосёт — хотя бы потому, что сам никак не комментирует их «отношения», — и Намджун делает пальцами кавычки. — Но это тот самый случай, когда даже комментировать не нужно: все и так в курсе. Толпа Чимина при таких раскладах сама сожрёт.       — Но почему? — моргает Чонгук. — Они, что, встречаются?       — Тэхён? С парнем? О, нет, просто общественность делает свои выводы даже в том случае, когда точно знает, что между вами ничего нет. «Король» прекрасен всегда, а если он оттолкнул «пажа», значит, «паж» априори дерьмо, — Ким головой качает, подходя к шкафу с вещами и снимая с себя сначала пиджак, а затем и рубашку. — Тэхён не заводит отношений с парнями. А девушек, как ты видишь, здесь нет. Мораль: Тэхён не заводит отношений в принципе.       — Приятно знать, что я стану первым, — скалится Чон, но все слишком предсказуемо игнорируют это высказывание. Даже Юнги — закатив глаза, он переводит взгляд на своего давнего друга, а затем задаёт ему новый вопрос:       — А как дела у тебя с ориентацией в закрытом месте, полном напыщенных богатеньких мальчиков, а?       — Что? — Намджун, замерев с рубашкой в руке, выглядит слишком напуганным.       — Какой бы она ни была, по твоему скромному мнению, раньше, мой радар засёк гея сразу же, как только я увидел его первый раз, — и Чонгук издаёт два коротких звука «пип-пип», изображая этот самый радар, и негромко смеётся. — А он не ошибается.       — Но ты ведь был натуралом? — вскинув бровь, тянет Мин, а его сосед увесисто толкает его несчастное тельце в плечо с громким:       — Когда же ты уже поймёшь, что, во-первых, любая ориентация натуральна, а во-вторых, нельзя стать геем, окей? Ты им рождаешься, а потом либо обманываешь и себя, и окружающих, либо мучаешь себя до конца жизни в попытках стать гетеро, либо не ебёшь мозги ни себе, ни людям и открыто говоришь всему миру: «Член — божий дар, и как же вкусно этот божий дар сосать!», — это Чонгук выкрикивает, широко раскинув руки для понимания важности всей ситуации, но Юнги только морщится:       — Это слишком сложно для меня: испокон веков гетеро звали натуралами, окей?       — Ты можешь быть более толерантным? — возмущается Чон.       — А ты можешь перестать шутить свои голубые шутки в мой адрес, я буквально тебя постоянно прошу об этом?       — Рефлексируй свою внутреннюю гомофобию, задница!       — У меня полный порядок с тем, что ты называешь внутренней гомофобией, но ты бы тоже мог бы быть более толерантным, когда дело касается чужих личных границ!       — Я просто шучу!       — У тебя членососные шутки!       — Какая натура, такие и шутки, чувак!       — Мне лучше вообще не вступать в отношения. У меня тревожный тип привязанности, — сдержанно объясняет Намджун, успокоившись и понимая, что за такие открытия ему здесь по морде не съездят, и аккуратно вешает свою рубашку на плечики, на ходу расправляя каждую малейшую складку.       — Слушай, чувак! — экспрессивно заявляет Юнги, всплеснув руками для демонстрации всей силы своего возмущения. — Я живу в одной комнате с ним, — кивок на Чонгука, который, залихватски подмигнув всем присутствующим, делает пальцами значок V.       — И что ты хочешь этим сказать? — интересуется Ким, глядя на них обоих по очереди.       — Я не заинтересован в хуях, — напоминает очевидное Мин. — Но живу и дружу с открытым геем, который ловит кайф от того, что подъёбывает меня гейскими шутками. Например, о том, как он меня трахнет. И если у тебя, как ты говоришь, тревожный тип привязанности, то у меня он, нахуй, панический.       — Ты просто латентный, — невинно вставляет Чонгук.       — А ты, если сейчас не заткнёшься, станешь неспособным к детопроизводству, — любовно говорит ему Мин.       — Дети — явно не то, к чему я стремлюсь.       — Но это явно будет тем, к чему будет стремиться твой папаша, когда решит, что тебе будет нужна маска перед всеми мало-мальски знакомыми людьми!       — Хуй с два я дам ему женить себя: для этого я как минимум должен буду в ЗАГСе дать согласие!       — Просто кто-нибудь наймёт суфлёра, и пока тебе будут говорить: «Чон Чонгук, согласны ли Вы, чтобы Девушка-Которую-Выбрал-Ваш-Папа стала Вашей женой?», он тихо шепнёт тебе: «Встал бы ты на колени перед Тэхёном, если бы тот снял перед тобой штаны?», — и Юнги показывает ему язык, а потом морщится, когда лицо его соседа по комнате приобретает мечтательное выражение, и толкает его в плечо: — Как же ты меня заебал!       — И это без моего члена в твоей маленькой непривлекательной заднице! Да я ёбаный мастер!       — Вот об этом я и говорю! Твои шутки! — гаркает Мин. — Тупые! Гейские! Шутки! Которые! Сидят! У меня! В печёнках! Сукин ты сын!       — Не трогай мамулю! — верещит Чонгук.       — Почему я вообще дружу с тобой? — стонет Юнги, а потом смотрит на часы над дверью из спальни и цыкает: — Блять, у меня психолог через двадцать минут. Чао, говнюки.       — Бывай, — равнодушно бросает Чонгук, а Намджун ограничивается одним кивком. Выходя, правда, Юнги всё равно оборачивается, чтобы цыкнуть:       — Если вы сейчас поебётесь, я не буду с вами общаться.       — А это идея! — явно издевается Чон вместе с одновременным намджуновым «Я без любви не могу», а потому поворачивает к нему голову, чтобы воскликнуть: — Come on, bro, ты серьёзно!       Юнги закрывает дверь с другой стороны.       Ему ни хрена не стыдно, но он чувствует вату в башке вместо мозгов, когда идёт по широким каменным, под старину, коридорам школы в сторону кабинета психолога: иногда Чонгук слишком шумный и слишком доставучая задница, чтобы после него голова не болела. И, поэтому да — прямо сейчас тишина, в это время дня характерная (поскольку все либо на допах, либо на тренировках, либо в библиотеке), звучит для него благодатью.       Но даже это длится не так долго, как бы хотелось, потому что когда Юнги подходит к концу коридора, то слышит задушенное: «Блять, не здесь же, придурок!» и тихий ответ: «Здесь всё равно никто не пойдёт сейчас, Чон, остынь».       А сделав пару шагов, и вовсе отчётливо чувствует, как вытягивается его чёртова рожа, потому что видит Хосока в небольшом закутке у туалета в объятиях какого-то бугая с третьего курса. Местная Серена стоит перед своим любовником? бойфрендом? — похуй, спиной вжатый в чужую сильную грудь, светлые волосы сильно растрёпаны, а дышит чертовски прерывисто, пока штаны одного из двух «королей» характерно расстёгнуты и — да, конечно — приспущены. В то время как рука выпускника демонстративно шарит под резинкой боксеров чёрного цвета.       Юнги никогда не думал, что ему доведётся видеть, как кто-то дрочит Чон Хосоку перед тем, как, очевидно, нагнуть. Но Чон Хосок всё ещё грёбанный шантажист, который настроил против него всю эту школу, а Юнги говнюк всё ещё мстительный, и поэтому достаёт из кармана мобильный, который ему как раз дали до вечера, и, даже не парясь о беззвучном режиме, делает фото.       Звук затвора предсказуемо щёлкает. Нарушители замирают синхронно, резко поднимают лица на случайного свидетеля их небольшого акта разврата, и Мин отчётливо видит в глазах Короля узнавание, а затем и испуг.       И говорит:       — Научитесь уединяться, придурки. У меня из-за вас теперь травма. Ура, будет, что проработать с местным психологом, — и, сунув телефон в карман, быстро ретируется, пока эти двое не пришли в себя и не дали ему по ебальнику.       Уже два компромата на Хосока — и всего за неделю.       Чёрт возьми, скоро их точно уберут из прослойки низменных «аутов».

***

      Чонгук не может сказать, что он является примером для подражания, вовсе нет. Напротив, наверное, он делает хренову гору тех вещей, которые хорошим мальчикам делать не стоит, особенно, если речь идёт о скучных гетеро-ценностях — например, трахает точно таких же, как и он, собственно, мальчиков, ни хрена не жалеет об этом. Прекращать, в общем-то, не планирует, поэтому, да, всё ещё задаётся вопросом, как же так вышло, что отец действительно решил, что отдать его в закрытую школу с целью исправиться будет реально классной идеей. Но да то лирика, на всё воля Божья, жаль, правда, что Чонгук в Него совершенно не верит. Он вообще ни во что не верит, кроме себя самого, потому что Господь со своей командой ему ещё ни разу не помогли, когда он правда в этом нуждался, а ведь долгое время Чон действительно был очень хорошим мальчиком. Вот ровно настолько хорошим, что в какой-то неуловимый момент стал тем козлом, про которого друзья говорят: «Не чертильник, а чертила ебаная».       Он бы мог быть примером для подражания. В конце концов, к суровому и безрадостному настоящему Чонгук уже воспитал себя во многих вещах и может звать себя действительно зрелым в те или иные моменты. Он пробивной, легко находит общий язык с другими людьми, у него нет комплексов и он всегда точно знает, что хочет, довольно усидчивый, может и любит учиться. Конечно, не без греха: вспыльчивый холерик, которого легко спровоцировать, да и не гнушается зачастую использовать грязные методы борьбы с мудаками. Но у него всё ещё множество замечательных качеств, которые можно охотно перенять, однако же...       — Хватит ржать, — цыкает Мин, глядя на него со смирением и вместе с тем — с нотками восхитительного раздражения, которые Чонгуку так нравятся, а Чон не может перестать рыдать от смеха спустя два дня после... случая, когда сосед-засранец отправился на приём к местному психологу, а вернулся весьма навеселе, ничего не объясняя, но выглядя до ужаса бодрым. Настолько бодрым, что Чонгук аж позавидовал и пустил пару гейских шуток, которые могли бы сбить спесь с этого парня, однако даже они не испортили ему настроение, что казалось весьма предсказуемым.       На все вопросы Юнги не отвечал. Отмалчивался тургеневской барышней, и лишь говорил, что если выдастся случай, то Чонгук всё непременно узнает. Но кто-то из них двоих всё ещё то шило в заднице, и по этой причине:       — Ты наконец-то признал, что латентный?       — Что?       — Ага! Нашёл себе парня здесь! И кто он, Юн-ги-я?       — Никого я не нашёл, придурок, и прекрати называть меня Юнги-я!       — Просто трах?       — Нет!       — Это, что, уже больше, чем любовь?       — Чон, я сейчас дам тебе по лицу, клянусь.       — Если хуём, то пожалуйста, я тебе уже давно предлагал. Что ты скрываешь, мать твою?!       — Узнаешь, как представится случай!       И нечто похожее, только в разных вариациях, происходило между ними двумя приблизительно раз в час на протяжении двух последних дней. Намджун всё ещё тусуется с ними на общих уроках и на всех переменах, оказываясь неожиданно робким и невозможно комфортным парнем, и Чонгук реально даже не чувствует, что им с Юнги объявили бойкот, потому что имеет свойство схватывать информацию с первого раза и всегда записывает домашку на завтра. Не так уж оказались нужны одноклассники, да вот только проблема кроется в том, что, очевидно, секси говнюка это устраивает даже меньше, чем его Короля, которому он делает такой потрясающий римминг.       За эти дни Чонгук сделал о гомофобном Ким Тэхёне три вывода: 1. Комплексы. Этот пацан чрезвычайно боится потерять своё вакантное местечко под крылом Чон Хосока и, по совместительству, привилегированный статус. Именно по этой причине ревностно сторожит своё, не подпуская к Хосоку никого постороннего и всегда держится неподалёку; 2. Чувство собственной важности, по иронии и под стать всем человеческим противоречиям, у Тэхёна зашкаливает. У него великолепная внешность, он одарён прекрасной харизмой и обаянием, потрясающим низким голосом и чрезвычайно проникновенным смехом. Он потрясающе учится, довольно спортивен, и состоит сразу в трёх школьных секциях: клубе фотографии, литературном и даже художественном. Идеальный ученик, одним словом, любимец публики; 3. Он что-то скрывает. Что-то голубого или же радужного оттенка — с какой стороны ни глянь, всё понятно. Чонгук не может уповать на свой гей-радар со стопроцентной уверенностью, но именно это он и делает, в общем-то. В довесок ко всему опираясь на собственный жизненный опыт, как на костыль: на его памяти все самые ярые гомофобы, которые нарывались на то, чтобы им дали по морде, как правило, оказывались теми ребятами, которые больше всего на свете хотели бы в задницу член. Что-то вроде аутоагрессии вследствие невозможности принятия себя. Может, кто-то скажет этому парню, что если у него встаёт на другого парня (а то, что Тэхён Чимина всё-таки трахает, Чон стопроцентно уверен), то это значит одно? Нет, никто? Окей, тогда Чонгук возьмёт на себя бремя донести этот незатейливый факт до одного из самых засратых засранцев этой чёртовой школы.       Ну и четвёртый вывод формируется этакой суммой всего вышесказанного и, скорее, напоминает итог перечисленного: это самая дерьмовая перспектива для того, чтобы неожиданно и иррационально влюбиться.       Но Чонгук всегда любил сложности и всё ещё не является примером для подражания, что немаловажно и стоит запомнить. И, может, именно по этим причинам ему ни хрена не стыдно за то, что происходит спустя два дня обета молчания одного Мин Юнги и одну удачную футбольную тренировку.

***

      — Блять, чувак, мне так жаль! — Чонгуку не жаль, Чонгук ликует в душе и старается изо всех сил сделать скорбное выражение лица, несмотря на то, что ему хочется отвратительно и паскудски заржать, пока фасоль в остром соусе падает на выложенный белой плиткой пол столовой прямо с груди одного самодовольного мудака. Мудака, который отупело смотрит на свою выглаженную форменную рубашку какое-то время, а потом поднимает лицо. Всё ещё чертовски красивый — конечно, ведь он Ким Тэхён, и дурацкое сердце Чонгука слишком отвратительно делает небольшой кульбит под клеткой из рёбер, но он не подаёт виду: только виновато разводит руками: — Я случайно споткнулся! — Чонгук не споткнулся. Вернее, ни хрена не случайно. — Боже, меньше всего я бы хотел, чтобы так получилось! — конечно, меньше всего бы хотел, потому что радиус поражения чужой школьной формы всё ещё кажется ему небольшим. Недостаточным для того, чтобы этот говнюк пожалел о брошенных на линейке словах, но, с другой стороны, этого хватит, чтобы «король» обратил внимание на «аута».       — Ты, блять, понял, что сейчас сделал вообще, педик ёбаный? — Тэхён белеет лицом, щурит злые глаза и сжимает зубы в приступе бешенства, а вместо членораздельной речи у него получается...       — Вау, детка, ты, часом, не наследник Салазара Слизерина? — вскидывает брови Чонгук, начиная откровенно залезать без мыла в задницу и усугубляя тем самым ситуацию. Вот такой вот он — мстительный мелкий засранец, который умеет и может играть грязно. Ему всё ещё не стыдно за это дерьмо. — Тогда почему ты заговорил на парселтанге?       — Что ты несёшь, мудила? — шипит змеёй Ким, с отвращением откидывая в сторону свой опустевший поднос, содержимое которого «случайно» споткнувшийся Чонгук опрокинул ему прямо на грудь. Тот падает с грохотом, привлекая внимание всех обучающихся к назревающему возле раздачи конфликту: Чон даёт голову на отсечение, что где-то там, в их углу, Намджун и Юнги со стоном «Твою ма-а-а-ать» роняют головы на руки, однако старт уже дан. Останавливаться будет глупым — и Чонгук широко улыбается, провоцируя Тэхёна уже начать рычать: — Даже не извинишься нормально, кретин?!       И Чонгук пожимает плечами:       — Я пытался. Тебе не понравилось. Не судьба, видимо, мне заслужить твоё прощение, но, знаешь, во многих вещах я могу быть куда лучше Пак Чимина, — игриво подмигивает, и в этот момент грядёт буря: ослеплённый яростью Тэхён заносит руку для удара, однако повара, очевидно, ребята не из тормозов, потому что в дверях мгновенно появляется завуч — суровый сухой внешности мужчина из тех, на которых даже смотреть скучно. Да даже звать скучно — его буквально зовут Ким Минсу, куда уж банальнее?       — Чон, Ким, разошлись, — в мгновенно наступившей тишине его ничем не примечательный голос звучит громко, строго и, по логике, Чонгук должен бояться, но он всё ещё не пример для подражания, и по этой причине лишь думает, что план идёт, как по нотам. Минсу-ним же поочередно окидывает их жёстким взглядом небольших глаз и грозно цедит: — После обеда оба — в мой кабинет.       Ну нет, так не пойдёт. Тэхён был очевидным зачинщиком почти случившейся драки, и по этой причине, скорее всего, будет единственным, кого точно накажут — вся затея Чонгука рискует провалиться на финальном рывке. Нужно дожать — и Чон, всё ещё широко улыбаясь, но теперь уже завучу, подмигивает:       — Приятно знать, что пиздюли в этом заведении раздаются только на сытый желудок!       ...И так Чонгук, довольный донельзя, оказывается между Юнги и Намджуном уже через минуту. Друзья просто смотрят на него так, будто Чон свалился с Луны, и какое-то время даже молчат, пытаясь подобрать те слова, что подойдут для ситуации. Очевидно, не получается — и именно по этой причине дорогой сердцу сосед просто вздыхает и задаёт, в общем-то, логичный вопрос:       — Скажи мне на милость, может, у тебя есть справка, о которой я пока что не знаю?       — Справка? — недоуменно хмурится Чонгук.       — Да, сука, справка из ёбаного психиатрического учреждения, что ты прошёл лечение и имеешь какой-то конкретный диагноз, потому что у меня совершенно нет других причин думать, по какой же ты, блять, причине, обложил завуча матом, еблан! Тебе пиздец, понимаешь?! Полный пиздец!       — Не больший, чем грозит принцессе за драку в столовой, — пожимает плечами Чонгук. — Согласно школьному уставу, за нецензурную лексику в адрес преподавателя следует две недели исправительных работ на благо школы. Разобрать книги в библиотеке, там, или убраться в церкви. Как, кстати, и за агрессивное поведение, — и в этот момент он видит, как у друзей щёлкает: Намджун роняет голову на руки с тем самым стоном, о котором он мог только догадываться, стоя у раздачи, а лицо Юнги предсказуемо вытягивается, когда он негромко чеканит:       — Ты, мать твою, специально сделал всё это, чтобы... — и аж задыхается от возмущения, чтобы после озвучить на выдохе столь очевидное: — Специально сделал всё это, чтобы вас наказали и заставили отрабатывать наказание вместе?!       — Я не лыком шит, — и Чонгук подмигивает. — Я видел, что в библиотеку был завоз новых книг, так что там точно будут нужны руки. Наши с Тэхёном, что очевидно.       — Ты извращенец, — говорит Намджун и без того ясное всем, а Чон не может перестать улыбаться:       — Playing hard to get... I love a challenge.       Он может ещё сказать много чего, на самом-то деле, да вот только в этот момент происходит вторая часть этого Марлезонского балета: за спиной Чонгук ощущает чужое присутствие, а рожа Юнги становится кислой, что значит одно.       И — о, да:       — Либо твой дружок-уебан извиняется перед моим лучшим другом, либо я не отвечаю за себя, — Чон Хосок обращается прямо к горячо любимому соседу Чонгука, а ещё, кажется, как и его дружок, тоже является наследником Салазара Слизерина, потому что тоже превосходно владеет парселтангом: — Какого хрена здесь происходит?!       — А хули ты меня спрашиваешь, Чон, это я херню натворил? — огрызается Юнги, выглядя, по меньшей мере, враждебно. — Или после случая с диктофоном боишься на него бычить, а? Тебе напомнить, что у меня есть фотка, как тебе дрочит один из выпускников, или сам вспомнишь и укатишься нахер? — и Мин криво ему ухмыляется в момент, когда Чонгук громко присвистывает, с восторгом глядя поочередно то на одного, то на второго.       Все помнят, что Чонгук не пример для подражания, да? Но, ёбаный свет, как же он счастлив сейчас им оказаться.       — Ты сфоткал его, пока ему дрочили? — игнорируя побелевшее лицо одного из «королей», начинает он ржать и хлопать в ладоши: — Ну моя ты зая, а! Весь в своего сладкого папочку, придём в комнату — дам тебе сладкую награду за коварство!       (Намджун в этот момент пытается слиться со стеной, кажется. Он не уверен).       — Закрой рот, неандерталец заднеприводный, — спокойно бросает Юнги, а потом переводит взгляд на Хосока и заканчивает: — Проваливай нахуй, будь так любезен. У меня большой запас терпения, но в контексте тебя он уже подходит к концу.       Крыть нечем. На деревянных ногах Чон Хосок уходит от их стола со вторым поражением, оставляя Мин Юнги сидеть невообразимо довольным с ухмылкой на лице и со сложенными на груди руками.       Чонгук громко свистит вслед одному из «королей» так, будто они только что одержали победу в студенческой лиге, честное слово, а не урыли двоих главных засранцев этого рассадника ханжей.       Намджун опять роняет голову на руки.       И что-то подсказывает, что вот здесь, с этой минуты, всё и начинается. Или уже началось? Кажется, да, но лёд тронулся, господа, с каким же треском он тронулся!