сладость или гадость?..

Сугуру мазнул взглядом по скучающей Сёко, развалившейся на его кровати, через вмонтированное в дверь шкафа зеркало. Чёрный галстук плотно охватывал шею, лёгким удушением перебивая нелепое волнение, дрожью проходящее по всему телу. Сугуру осмотрел своё отражение в очередной раз: чёрный костюм, белоснежная рубашка и затянутые в аккуратный пучок волосы — вполне подходящий вид для светского мероприятия, но тугого склизкого страха в животе это не ослабляло. Полный безнадёги вздох покинул лёгкие, привлекая внимание Сёко — Сугуру видел, как она села на кровати сквозь то же зеркало, столкнулась глазами с его отражением, хмыкая недовольно. — Прекрати надумывать, — нервный смешок лёг на голос совершенно случайно; в словах Сёко не нашлось ничего смешного — лишь удручающая правда. — Не съедят же они тебя. — Не съедят, — согласился Сугуру. По крайней мере, ему хотелось в это верить. Кто знает на что способна кучка аристократов? — Только это мало помогает расслабиться. Там ведь будет его отец. — Боишься налажать? — Боюсь, что мне даже на это не дадут шанса, — Сугуру слабо улыбнулся, чувствуя новую волну липкого страха. От нужды и дальше погружаться в собственную неуверенность его спас неровный стук в дверь и заглянувший внутрь Сатору, одетый в точно такой же костюм, что и Сугуру. Он бросил приветствие Сёко, которая поспешила скрыться в коридоре, стоило Сатору прижаться к Сугуру губами. Отпрянул он прежде, чем Сугуру успел углубить поцелуй, зарыться пальцами в чужие волосы, выбивая из него любое желание куда-либо идти. Поэтому Сугуру ничего не оставалось, кроме как двинуться вслед за ним, сесть в салон машины с личным водителем и расслабиться, чувствуя, как остаточная капля волнения покинула тело, стоило Сатору сжать его руку в своей. Огромный загородный дом в три этажа возвышался над ним ставшей в горле тошнотой, плавно затоплял голову уродливой паникой. Фигуры, затянутые в костюмы и платья, что стоили дороже нескольких месяцев в университете, виднелись из залитых светом окон во всю стену, и только придавали тяжести окаменелым конечностям Сугуру. Которыми он судорожно ухватился за руку Сатору с такой силой, словно он был для Сугуру единственной опорой, спасающей от падения в пропасть. — Годжо-сан, — позвал рослый тёмноволосый мужчина. Сугуру видел его пару раз до этого — тот работал у отца Сатору охранником, но имени не знал. У него на губе шрам, в зелёных глазах хитрый прищур, и этого достаточно, чтобы он Сугуру не нравился. — Ваш отец ожидает. Мужчина провёл их вглубь здания, прямо к собравшейся у стола с напитками компании. Глава клана Годжо выделялся среди остальных не только белесой шевелюрой, что больше напоминала седину, нежели натуральный цвет волос, как у Сатору, но и умением держаться в обществе. Глядя на его идеально вытянутую спину, Сугуру невольно расправил плечи. — Рад тебя видеть, сын, — Сатору скривился, но руку пожал. — А ты, должно быть, Сугуру? — глаза мужчины прошлись изучающе, дружелюбная улыбка не помогала избавиться от чувства, словно его оценивают с особой придирчивостью, пытаются спугнуть пытливым взглядом. — Да, Гето Сугуру, приятно с Вами познакомиться, — Сугуру поклонился, протянул руку для пожатия, но та осталась проигнорирована и ему пришлось её убрать, растирая по щекам обжигающий стыд. — Я пришёл, как ты и хотел, так что оставь Сугуру в покое, — недовольно бросил Сатору, переплетая их мизинцы. И от этого слабого касания земля под ногами снова затвердела, позволяя больше не бояться позорного падения. — Ты пришёл, потому что это твоя обязанность, как наследника, а не потому что я захотел, — ядовито отметил Годжо всё с той же улыбкой. — Да-да, как скажешь, — отмахнулся Сатору. Люди вокруг начали поглядывать в их сторону, хоть и пытались скрыть свой интерес за скучными разговорами. От их внимания делалось неуютно. Галстук, казалось, затягивался на горле удавкой, мешал дышать. Хотелось провалиться сквозь землю, слиться с интерьером или просто сбежать — без разницы. Но Сугуру обещал Сатору, что проведёт этот вечер с ним и поэтому он не имел права позволять слабости взять над собой верх. Он ведь нужен Сатору. — Мы можем сбежать отсюда, если хочешь, — шепнул Сатору, становясь запредельно близко, зная, что за ними наблюдали, после того, как уволок подальше от толпы, прямиком к десертному столику. Идея казалась заманчивой, но по-детски глупой. — Нет, всё в порядке, — Сугуру помотал головой и улыбнулся, кивая на полнящийся сладостями стол. — К тому же, я не уверен, что смогу увести тебя отсюда. Сатору пробормотал в ответ что-то неразличимое из-за шоколадного печенья во рту, надул губы в притворной обиде, чем вызвал у Сугуру приступ искрящегося в горле смеха. Добавлять, что у них вряд ли получится уйти по причине держащегося от них на расстоянии нескольких метров того самого охранника, он не решился. Сугуру потерялся в том, сколько прошло мучительно долгих часов пустых разговоров, пока Сатору не выдержал фальшивых улыбок и тошнотворных вежливостей, и потащил его в темноту верхних этажей. Толкнул первую дверь, вовлекая Сугуру за собой. Щёлкнул внутренним замком. Тишина приятно обнимала тело, очищала голову от шума множества голосов, звона бокалов и тихой музыки, что пчелиным роем стояли в ушах. И пополам с темнотой искрила предвкушением внизу живота. — Неприлично бродить по чужому дому, да ещё и нагло вламываться в чью-то комнату, — хрипло прошелестел Сугуру, позволяя Сатору усадить себя к нему на колени. — Это гостевая комната. Она создана для того, чтобы в неё вламывались на таких вечеринках, — парировал Сатору, откидываясь на локтях на кровати. Огромной, королевского размера кровати, застеленной изумрудным шёлком — слишком вычурно и показушно для обычной гостевой комнаты. — И как часто ты вламываешься в чужие гостевые комнаты? — дразнил Сугуру. Взгляд впился в открытую шею, расслабленный галстук и проступающие сквозь натянутую рубашку острые ключицы, по которым захотелось провести губами, а лучше — подцепить нежную кожу зубами, прочертить языком влажную линию, выбивая воздух из лёгких. — Каждый раз, когда мне надоедает слушать планы отца на моё будущее и то, как остальные лебезят перед ним, — отложив очки на простыни, Сатору приподнялся одним движением, касаясь кончиком носа. — Правда, у меня впервые столь приятная компания, — выдохнул в губы, сводя с ума одним лишь взглядом, в котором угадывались блики зарождающегося возбуждения. Ответ Сугуру утонул в жарком дыхании Сатору, в его мягких губах, в собственном стоне, когда ладони легли на талию, скользнули к спине, и тут же вернулись обратно — огладили грудь, невзначай задевая пуговицы рубашки, надавили на живот. Сугуру толкнулся ближе, притираясь бёдрами, потерялся пальцами в мягкости чужих волос. — Это плохая идея, Сатору, — попытался Сугуру, когда рот Сатору скользнул к шее, а ладони сжали ягодицы. Но имя сорвалось с губ в низком хрипе, а свободная рука игралась с нижней пуговицей, что в понимании Сатору было неубедительной попыткой его остановить. — Годжо-сан, — послышалось из-за двери вместе с тихим стуком, стоило Сатору расправиться с мешающим ремнём, — Ваш отец ожидает Вас внизу для важного объявления. Сатору уронил голову в изгиб шеи Сугуру, вздохнул недовольно, оставляя слова охранника без ответа. Возможно, тот вполне мог выбить двери, если слишком долго его игнорировать, но Сугуру плевать. Ему хотелось растянуть этот короткий момент уединения в руках Сатору. К тому же, им обоим не помешало бы успокоить бешено колотящиеся сердца и ноющее возбуждение, что раскалёнными нитями тянулось по телу. Ещё один стук в дверь, на этот раз громче — мужчина за стеной стремительно терял терпение. Сатору кончиком носа прошёлся по шее, вкладывая в это почти невесомое касание столько нежности, что у Сугуру подкосились колени. Выскользнуть из объятий всё же пришлось — раздражённое бормотание и настойчивый стук не позволили насладиться близостью друг друга подольше. Сугуру поправил рубашку, затянул ремень, поглядывая в сторону приводящегося себя в порядок Сатору. Ткнулся губами в чужой рот, в самый уголок, надеясь приободрить Сатору и унять холодящее конечности волнение. Сугуру хотелось совсем немного — много — больше, хотелось целовать, как всего минуты назад, хотелось беспорядочно вести ладонями по плечам, груди, животу и бёдрам. Но придётся отложить это на потом. Яркий свет резанул по глазам колючими лучами, пришлось зажмуриться, привыкая к заполненной светом комнате. Сатору повёл его к стоящему в центре отцу, ловко пробился сквозь толпу, крепко удерживая за руку. Глава клана Годжо стоял посреди окруживших его людей, словно на сцене, держа бокал шампанского. Официант молча остановился рядом, предлагая искрящий напиток, но Сатору нетерпеливо от него отмахнулся. — Дорогие гости, — начал мужчина, и Сатору от его голоса напрягся. Сугуру освободил руку, сам переплёл их пальцы и ободряюще улыбнулся, придвигаясь ближе, касаясь плечом. — Сегодня я собрал вас по особому поводу. Как вы могли заметить, я уже не молод и мне бы очень хотелось, чтобы моё дело продолжало жить, даже когда я больше не смогу его поддерживать, — он метнул глаза к Сатору, поднял бокал, отчего слетевшее с него напряжение вернулось вновь. — Поэтому я счастлив и горд передать фирму в руки своего любимого и единственного сына, как только он окончит университет. Всплеск аплодисментов взорвался в ушах красным шумом и на секунду Сугуру показалось, что он сейчас оглохнет. Годжо потянулся обнять сына, бодро похлопал его по спине — Сатору потянулся в ответ машинально, отчего ему пришлось выпустить руку Сугуру из своей. Они оба знали, что отец передаст Сатору семейный бизнес, завалит его долгом и ответственностью, заставит подчиниться себе, но оказались абсолютно ошарашены новостью. И Сугуру был бы рад, если бы Сатору этого хотел. Сатору не хотел — он и вовсе выглядел так, словно на этих словах у него остановился мир. Словно своим объявлением отец заключил его в клетку с золотыми прутьями, потрескивающими электричеством. Только прикоснись — убьёт. Вечер смазался в сквозящие притворным восторгом голоса, режущие слух. Все поздравляли Сатору, говорили, как ему повезло и почему-то не могли удержаться от барабанящих по сердцу возгласов о скорой женитьбе и нужде завести наследника, чтобы великий клан Годжо продолжал процветать с новым поколением. Каждое брошенное слово о будущей красавице невесте кислотой раздирало рёбра, грозилось добраться до медленно погибающего сердца. Никто словно не замечал погрязшего в трясине, задыхающегося Сугуру. И на грубые попытки Сатору ткнуть их носом в собственную глупость, хлопали глазами, коротко охали и смотрели на них как на ничего не понимающих в жизни идиотов. — Я написал Иджичи, на улице нас ждёт машина, — шепнул Сатору посреди речи очередного доброжелателя с сальной ухмылкой, проплешиной на голове и свисающим до колен животом. Сугуру нашёл силы лишь на то, чтобы кивнуть, а затем последовать за Сатору, игнорируя недоумённые взгляды, брошенные им в спины. — А как же тот грозный охранник, который весь вечер ходил за тобой по пятам? — спросил Сугуру уже в машине. — Тоджи? Он не будет проблемой, — Сатору освободился от галстука, прижался своим лбом ко лбу Сугуру. — Отец приказал ему следить за мной, чтобы я не сбежал до его дурацкого важного объявления. Так что его работа выполнена. И теперь, — Сатору коснулся щеки, задел большим пальцем нижнюю губу, слегка надавливая, — он нам точно не помешает.

***

Свежий воздух из приоткрытого окна огладил голую спину, не скрытую тяжёлым одеялом, пощекотал лодыжку, запутался в разбросанных на подушке локонах. Не до конца проснувшемуся Сугуру ветер показался непривычно холодным для середины сентября, и он всем телом потянулся на другую половину кровати, чтобы найти источник тепла в чужом теле, но наткнулся на пустоту. Отсутствие Сатору выбило все остатки сна, пришлось открыть глаза, прислушаться к звенящей тишине. Она ровным слоем разбивалась о стены, нарушаемая лишь приглушённым звуками города и мерным жужжанием холодильника. И это было странно, потому что обычно, в случае, если Сатору просыпался первым, можно было уловить тихое пение, звон посуды и заполняющий квартиру запах кофе. Сугуру вынырнул из-под одеяла, закрыл окно и натянул нижнее бельё вместе со свободными спортивными штанами, которые обычно носил дома. Сатору не было в душе, не было в гостиной, не было на кухне — только ярко-жёлтый стикер на дверце холодильника, подсказывающий, что Сатору убежал за завтраком в булочную ниже по улице. «Надеюсь, успею удивить тебя завтраком в постель до того, как ты проснёшься. P.S. Если ты всё же проснулся, сделай вид, что ничего не видел, и притворись спящим к моему приходу (⁠◠⁠‿⁠◕⁠)». Сугуру усмехнулся и, решив, что у него есть немного времени, прошёл босыми ногами в душ. Когда Сугуру вышел из душа в одном полотенце, Сатору по-прежнему нигде не было. И когда Сугуру сменил после вчерашнего простыни, застелил постель и оделся — тоже. Первые двадцать минут Сугуру списал на очереди: в субботний полдень парк поблизости полнится людьми, которые покупают перекус в ближайших булочных и кофейнях. Ещё спустя двадцать минут подозрение упало на внезапно открывшуюся кондитерскую, в которой Сатору завис по дороге домой. Но стоило времени перевалить за час, Сугуру нашёл себя метающимся по всей квартире от затопляющей голову паники. Сатору не отвечал на сообщения, на звонки тоже. И от этого у Сугуру волнение скребло когтями в груди, а картины, подло подсунутые воображением, пугали до чёртиков. Отправив очередное обеспокоенное сообщение, Сугуру отыскал номер Иджичи, нервно слушая мерные гудки. Его телефон Сатору вписал ему ещё в самом начале их отношений для случаев, когда Сугуру задерживался допоздна на подработке. Но Сугуру им ни разу не воспользовался, предпочитая электрички, автобусы или такси. — Здравствуйте, Иджичи-сан, это Гето Сугуру, — начал он, пытаясь подавить дрожь в голосе. — Сатору не с Вами? Сугуру не знал, для чего Сатору мог понадобиться водитель, когда булочная находилась в пяти минутах ходьбы от их здания, но ему нужно было спросить, иначе он сойдёт с ума. Может, к обеду всё разобрали и Сатору вспомнил, что в булочной на другом конце Токио еда свежее и хлеб мягче. Сугуру было плевать на причину. Он хотел, чтобы Иджичи сказал да, передал трубку Сатору. Хотел услышать его недовольный голос, когда он поймёт, что Сугуру не дождался обещанного завтрака в постель. Но Иджичи ничего из этого не сделал, только пробормотал извинения, сказал, что после вчерашнего Годжо-сана не видел. И тогда Сугуру не сумел подавить рваный выдох, захлебнулся в бьющей набатом панике, и выложил Иджичи все подробности. — Я скоро буду, — проговорил он после напряжённой паузы. Появился Иджичи всего спустя десять минут, потерявшихся в тщетных попытках Сугуру дозвониться до Сатору. Вот только теперь, вместо раздражающих слух гудков, женский голос любезно сообщал, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Что делало всё только хуже, ведь телефон у Сатору либо разрядился, либо он его выключил. О том, зачем ему понадобилось это сделать, Сугуру старался не думать. Они ехали молча: Иджичи внимательно следил за дорогой, а Сугуру просто не мог выдавить ни слова, только нервно дёргал ногой — он даже не знал куда Иджичи его вёз. Сугуру имел неосторожность спросить у Сёко, которая проходила практику в центральной токийской больнице, не поступал ли к ним один белобрысый идиот с фамилией Годжо, — и теперь та забрасывала его сообщениями, отвечать на которые у него не было сил. Поэтому ограничился краткими пересказом, получив от Сёко обещание, что сообщит, если вдруг подобное случится. Колёса скрипнули по брусчатке, останавливаясь возле загородного дома, на этот раз хорошо Сугуру знакомого. В нём они с Сатору иногда проводили выходные, когда тот пустовал. Наслаждались свежим воздухом, наедались до отвала вредной едой из доставки, играли в приставку до поздней ночи или смотрели фильмы, и не могли насытиться друг другом. Годжо-старший обнаружился в своём кабинете и, судя по недовольному выражению лица и нетерпеливому постукиванию пальцем по деревянной поверхности стола, ждал их прихода. Если вчера Сугуру делалось неуютно от его взгляда, то теперь закипала иррациональная злость, ведь единственный, на кого нужно злиться — это на себя самого. Он дал свободу эмоциям, невольно заставляя Сатору чувствовать себя виноватым, ощущать нужду в извинениях. И сейчас вместо того, чтобы завтракать в компании друг друга, он вынужден выслушивать утренние события снова, звучащие ровным голосом Иджичи. Когда тот закончил говорить, Годжо сделал короткий звонок, раздал указания, по-видимому, охране и отпустил Киётаку, смыкая взгляд тёмных глаз на Сугуру. — Что-нибудь ещё? — ни в лице, ни в движениях, ни даже в голосе было невозможно прочитать волнение за собственного сына. А ещё испарилась напускная дружелюбность, теперь в голосе лишь желание избавиться от Сугуру, как от надоедливой мошки. — Нет, извините, — проговорил Сугуру; злость ушла, оставляя место искреннему непониманию. — Спасибо за помощь, — поспешно добавил Сугуру из вежливости, думая, что странно благодарить человека за то, что тот согласился помочь с поиском собственного ребёнка. — Не пойми меня неправильно, Гето-кун, — произнёс фамилию брезгливо, словно та грязью оседала у него на языке. — Сатору — мой единственный наследник, и я никому не позволю причинить ему вред. Или же использовать в своих целях. Даже тебе. Особенно тебе. — И что это значит? — Только то, что я не хочу, чтобы ты думал, будто можешь соблазнить моего сына ради наследства. Пусть для меня и загадка, как тебе это удалось, — мужчина осмотрел Сугуру взглядом, вынуждая ощущать себя таким же мусором, как и собственное имя. И прежде чем Сугуру успел возразить, Годжо вскинул ладонь в немом указе молчать. — Я навёл о тебе справки, Гето Сугуру. Рос в бедной семье. В школе учился на отлично, хватался за любую подработку, чтобы иметь возможность платить за университет, который помог бы выбиться в люди. Родители погибли в автокатастрофе три года назад. Подрабатываешь в кофейне на кампусе четыре дня в неделю. — Рыться в чужой жизни немного некрасиво, не находите? — Сугуру потерялся в фактах собственной жизни, что едва не забыл, зачем мужчина стал их перечислять. — Когда дело касается моего сына — мне плевать. — И что Вы хотите всем этим сказать? — То, что ты клюнул на лёгкие деньги, вот и всё, — Сугуру от брошенных в лицо обвинений не нашёлся с ответом, но Годжо продолжал: — К тому же, Сатору — будущий глава клана. Максимум год, и ему надоест забавляться случайными связями, да ещё и неподобающими мужчине. Тогда он остепенится, женится на девушке из подходящей по статусу семьи и обзаведётся собственными наследниками. Сугуру не брался сказать, что возмущало больше: то, как Годжо пытался навязать Сатору свои условия, не заботясь о его мнении; то, что в который раз при нём упоминают гипотетическую, но вполне реальную невесту; или то, что их отношения обозвали «случайными связями». Пожалуй, всё вместе. В целом мире, ни в одном из языков, не существовало слова, которым можно было бы описать его чувства к Сатору. Они были лучшими друзьями, единственными друг для друга во всех возможных смыслах, один не мог существовать без другого. Нет такой силы, что могла бы пошатнуть их чувства. За право лечь на голос боролись обида, смешок и колючие возмущения. — Мне нечего Вам сказать, — Сугуру пожал плечами, уловил отразившуюся в глазах мужчины победу и слабо улыбнулся. — Только то, что Вы очень плохо знаете своего сына. Сугуру закрыл за собой дверь, а Годжо не пытался его остановить, поэтому он поспешил отыскать Иджичи. Тот, как и ожидалось, нашёлся за рулём своей машины — сосредоточенно печатал в телефоне с комком нервов на лице. Сугуру занял место на соседнем сиденье, испытывая неловкость от того, что Киётаке придётся отвозить его домой. Сугуру отнекивался, но тот всё равно настоял на своём. В голове пролетела мысль — опасная и почти невыполнимая, она засела глубоко на подкорке, не желая никуда оттуда деваться. Сугуру подождал пока Иджичи выедет за пределы владений Годжо и только тогда спросил, едва слышно, словно горло болело от одной необходимости говорить. — Иджичи-сан, Вы ведь общались с охраной? — боковым зрением уловил, как руки на руле напряглись, но в ответ последовал лишь кивок. — И Вы знаете, куда похититель увёз Сатору? О похищении Сугуру услышал совершенно случайно, когда наткнулся на шепчущуюся между собой прислугу — те всегда разносили любые слухи в мгновение ока, как особо опасную заразу. Но благодаря им Сугуру узнал, что Сатору похитили Зенины — вражеский клан, которым успех клана Годжо встал поперёк горла, и которые так и не отошли от классических понятий якудза. Те, в отличие от самих Годжо, не якшались даже самых грязных способов достижения цели. Сугуру сжал дрожащее колено, выдохнул всю нерешительность. Иджичи как-то неуверенно кивнул, явно не радуясь тому, куда идёт их разговор. — Иджичи-сан, — позвал Сугуру, — отвезёте меня к нему? Тот помедлил, словно взвешивая последствия своего выбора и в итоге кивнул, набрал координаты в телефоне, и надавил на газ. Сугуру лишь пробормотал вымученное спасибо, прислушиваясь к растёкшемуся по груди облегчению. Он рассчитывал на то, что придётся напрячься, чтобы уговорить Киётаку на ужасную авантюру, но тот, похоже, прекрасно считывал ситуацию сам. Сугуру не понимал о чём думал, когда просил Иджичи, в голове был сплошной туман и густой страх больше никогда не увидеть Сатору. И если Зенины вдруг прикончат их обоих, то он хотя бы напоследок взглянет Сатору в глаза, обнимет как никогда ещё не обнимал. А раз они будут вместе — не страшно ничего. На колени лёг планшет с кучей текста и небольшой фотографией в углу — чьё-то дело. Совсем, как его собственное, что отец Сатору зачитывал с ядом в голосе. Взгляд зацепился за лицо мужчины на фото, чувствуя как внутри всё разом холодеет. Спадающие на лицо чёрные волосы, хитрый прищур зелёных глаз и полоска шрама на губах были до ужаса знакомыми — в них узнавался вчерашний охранник, тот самый, что ни шагу от Сатору не отходил, хоть и держался на расстоянии. Тот самый, которого зовут Тоджи. Тот самый, который не должен был оказаться проблемой. — Фушигуро Тоджи работал у отца Годжо-сана шесть лет, с тех пор как покинул клан Зенин, женился на обычной женщине и взял её фамилию, — Иджичи методично пересказывал написанное на планшете, и Сугуру был ему за это благодарен — слова, казалось, расплывались перед глазами, смысл уловить невозможно. — Он прославился одним из самых преданных работников, никто и не предполагал, что от него может исходить угроза. Но, похоже, всё это время он был засланным шпионом клана Зенин. В мире Сугуру, если ты с кем-то повздорил: шёл мириться, сглаживая отношения, или вычёркивал человека из своей жизни. В мире Сугуру враги не посылали в твой дом предателя и уж точно не похищали твоих детей, чтобы заставить действовать по их правилам. Поэтому сказанное Иджичи слабо укладывалось в голове. У Фушигуро Тоджи — жена и двое детей — мальчик и девочка, — и это только прибавляло непонимания. Станет ли отец лишать другого человека ребёнка, зная, как тот себя чувствует? Сугуру подавил смешок, что истерикой давил на горло. Главе величайшего клана Японии было плевать на своего сына — ему лишь нужен наследник, который продолжит носить имя. Ему нет дела до Сатору и его чувств — для него есть только собственное ущемлённое эго. Машина выехала за пределы Токио — к заброшенному отелю, окружённыму густыми деревьями, на которых лежала позолота осени. Иджичи остановился чуть поодаль, на всякий случай, если за дорогой идёт слежка, спрятал машину в золотисто-красных кустах. Осознание окатило ледяной волной — Сугуру понятия не имел, что ему делать. Вдруг Тоджи действовал не один? Он ведь и близко не подберётся к Сатору, не говоря уже о том, что случится, если дело дойдёт до драки. Сугуру слабаком не был, частенько давал отпор хулиганам в детстве и в школе, но школьники — это одно, а вооружённый якудза — совсем другое. Иджичи повернулся к нему всем телом, насколько позволяло водительское сиденье, и впился в Сугуру глазами, в которых читался неприкрытый страх. Было сложно угадать, за кого тот боялся больше: за Сатору со смертельной опасностью, повисшей над головой; за Сугуру, слепо рванувшему в лапы якудза; или за самого себя, зная, что потакание Сугуру выйдет ему боком. — У Вас ведь есть план? Плана у Сугуру не было — только непробиваемая решимость, подрагивающая на кончиках пальцев, но он всё равно кивнул в надежде немного разбавить чужой страх. Сугуру упустил момент, когда рука потянулась к ранее замеченому на поясе Иджичи пистолету. Лицо напротив вытянулось в ужасе, а Сугуру уже бежал к зданию, пробираясь сквозь бьющие по телу ветви. Первые четыре этажа он прошёл незамеченным, постоянно озираясь по сторонам и стараясь вести себя как можно тише, минуя разбросанные вокруг осколки и мелкий мусор. Пока Сугуру поднимался по лестнице на пятый этаж, послышался шорох и низкий голос — Тоджи с кем-то говорил, слова эхом разбивались о стены, но собеседника не было слышно, поэтому Сугуру решил, что тот говорил по телефону. Сугуру крепче сжал в руке пистолет, поднялся выше, осторожно заглянул в комнату, из которой доносились голоса. Тоджи внутри не обнаружилось, зато там нашёлся Сатору: со связанными за спиной запястьями, лодыжками и кляпом во рту — он лежал на старой потрёпанной кровати и не двигался. Следующие мгновения затянули разум дымкой. Сугуру не помнил как оказался рядом, помнил лишь заледеневшие ладони Сатору, затуманенный взгляд голубых глаз и собственный рваный шёпот с именем Сатору на губах. Пальцы беспечно уронили пистолет на пол, путались в крепко стянутых узлах. Нужда освободить Сатору стучала кровью в висках с такой силой, что Сугуру позабыл, где находится и что совсем рядом бродил мужчина, похитивший Сатору, вполне способный на хладнокровное убийство, если того потребуют обстоятельства. Осознание накрыло волной боли, что тупой пульсацией пробежала по черепной коробке к спине, когда та столкнулась с пыльной отельной стеной. — Эй, пацан, неужто ты думал, что сможешь незаметно умыкнуть мою добычу у меня из-под носа? — послышалось сверху, но Сугуру молча задыхался, оглушёный внезапным ударом и ослеплёный мигающими звёздами в глазах. Он лишь осилил бросить быстрый взгляд на Сатору, убедиться, что он в порядке, но даже со свободными руками тот не сдвинулся с места. Сугуру судорожно отыскал глазами пистолет, тот валялся под кроватью на расстоянии вытянутой руки, и он машинально к нему потянулся, но прилетевший под дых удар не позволил ухватиться за оружие. Тоджи выругался, глядя на глотающего пыль Сугуру и, посчитав, что сил сопротивляться у него больше нет, отошёл к окну, чтобы набрать чей-то номер. Подавляя ноющую во всём теле боль, Сугуру всё же удалось дотянуться до пистолета. С трудом прицелился, выстрелив мужчине в ногу. Тот выронил телефон, который разлетелся по полу битым стеклом, и схватился за кровоточащую рану. — Похоже, я тебя недооценил, пацан, — в голосе Тоджи не было и намёка на боль, только смешанный с раздражением азарт. — Постой, кажется, я тебя уже где-то видел, — Зенин задумался, почёсывая подбородок. Его расслабленность бесила, словно наличие у Сугуру пистолета и готовность выстрелить ещё раз его совершенно не пугали. Правда в том, подумал Сугуру, что если это гарантировало Сатору безопасность, то он готов пустить пулю прямо Тоджи в лоб. — О, точно. Ты ведь тот сосунок, которого старик Годжо терпеть не может. Тот самый, который трахается с его золотым сынишкой. Оскал на губах Тоджи будоражил в груди чувство, что, несмотря на простреленную ногу, он ощущал себя хозяином положения. И даже с сочащейся кровью раной двигался до того быстро, что Сугуру на секунду потерял его из виду, а затем услышал хруст костей, обжигающую лицо боль и вкус собственной крови во рту — Тоджи коленом сломал ему нос. Выкрутил кисть, отчего пистолет потерялся у их ног. С силой схватил за волосы — пучок растрепался, резинка скользнула на холодный пыльный пол — и заглянул в лицо. — Думаю, я сделаю ему напоследок одолжение, прикончив тебя. Сугуру ожидал, что Тоджи сейчас достанет из-за спины ствол, приставит к сердцу и нажмёт на курок, — но он не был готов принять пулю, пока не убедится, что Сатору спасён и очень далеко отсюда. Холодное лезвие прижалось к животу и, похоже, удивление отразилось на лице, потому что оскал Тоджи стал ещё шире. Сугуру обхватил чужое запястье в попытке остановить, когда почувствовал, как нож разрезал кожу, проникая внутрь. Уплывающим сознанием Сугуру нашёл лицо Сатору, по раскрытым в ужасе глазам отметил, что тот, наконец, пришёл в себя, и улыбнулся извиняюще. А потом глаза затянула темнота — только собственное имя, соскользнувшее с губ Сатору, успело пробиться сквозь плотный шум в ушах.

***

Проснулся Сугуру в провонявшей хлоркой комнате с белоснежным потолком. Попытка приподняться отдавала пульсирующей болью в животе, голове и всему телу. В глазах разбивались осколками воспоминания, а в сердце билась необходимость увидеть Сатору. Убедиться, что он в порядке. Сугуру не помнил, что случилось после режущей боли от проникающего в живот ножа. Он отключился до того, как смог прижать Сатору к себе, шепнуть, что теперь всё будет хорошо. Мысль о том, что Сатору остался в пахнущем кровью и затхлым воздухом номере заброшенного отеля, давила на грудь бетонной плитой, мешала дышать. Он должен отыскать Сатору. — Эй, полегче, не дёргайся так резко — швы разойдутся, — тёплые руки помогли сесть, кое-как заглушали боль от слишком резкого движения. Чужой голос стоял в ушах подозрением на слуховые галлюцинации. Взгляд метнулся к источнику звука с запредельной скоростью — ему было необходимо убедиться в собственной правоте. — Сатору? — полным недоверия голосом прохрипел Сугуру. Сидящий у его больничной кровати Сатору выглядел бодрым, невредимым и до горящей под пальцами кожей реальным. Совершенно неуместный вопрос вертелся на языке, — и не холодно ему в одной футболке, — но Сугуру не решился разрывать молчание. Сатору отнял ладонь Сугуру со своего предплечья, пробежал лёгкими поцелуями по костяшкам, шепча извинения, прижал к своей щеке. Столкнулся с ним глазами — Сугуру никогда раньше не видел в них столь глубокой вины. — Прости меня, Сугуру. Из-за меня ты едва не погиб, мне так жаль. — О чём ты говоришь, Сатору? Это я должен извиняться. Мне не стоило вешать на тебя свои эмоции. А ещё стоило получше прице— Сатору не нашёлся с лучшим способом заставить Сугуру молчать — сунул указательный палец себе в рот, несильно прикусывая. А затем выпустил, огладил место укуса, заглядывая Сугуру в глаза — там больше не было вины, лишь сбивающая дыхание уверенность. — Ты спас мне жизнь, Сугуру. Не смей за это извиняться, — сцепил их пальцы в замок, поднялся с места, аккуратно садясь на кровать рядом с Сугуру. Оставил руки по обе стороны от него, прижался запредельно близко — Сугуру мог чувствовать запах клубничной гигиенической помады на его губах. — Конечно, я бы предпочёл, чтобы ты при этом не пострадал. — Значит, — Сугуру сглотнул, скривился от боли, двигаясь ближе, — ты в порядке? Сугуру кожей ощущал улыбку Сатору, но ответ так и застыл на его губах — дверь распахнулась, впуская в комнату Сёко. На плечах у неё медицинский халат, а под глазами глубоко залёгшие синяки, казалось, темнее прежнего. — Имей совесть, Годжо. Он только очнулся, а ты уже к нему пристаёшь, — Сёко постучала каблуками по плитке, отпихнула Сатору обратно на стул, становясь рядом. — Как себя чувствуешь? Теперь, когда он своими глазами и кожей убедился, что Сатору жив, цел и невредим — отлично. Собственные раны его мало заботили. Но вряд ли Сёко будет довольна подобным ответом, поэтому он ограничился неопределённым «неплохо». От Сёко Сугуру узнал, что проспал двое суток, но состояние у него стабильное и он быстро пойдёт на поправку, — вот только шрам останется жутким напоминанием. Сатору выложил всё, что произошло после того как Сугуру отключился. Отцовская охрана схватила Тоджи почти сразу, стоило ему потерять сознание. Иджичи с трудом удалось отцепить Сатору от истекающего кровью Сугуру и только потому, что упомянул «больница», «сильное кровотечение» и «может умереть» в одном предложении. Сатору напрочь отказывался отходить от палаты, молил врачей впустить его внутрь. Сёко пришлось вызвонить Нанами, чтобы тот увёл Сатору и заставил его привести себя в порядок. Тоджи грозило пожизненное, но тот упорно молчал, отказываясь признавать причастность клана Зенин к похищению. Настаивал на том, что сам выкрал Сатору ради выкупа, нуждаясь в деньгах. Иэири по секрету поделилась, что Годжо хотел посадить Сугуру за решётку, приплести ему угон автомобиля, воровство огнестрельного оружия и угрозы, которыми он заставил Иджичи с ним сотрудничать. Но Сатору пригрозил отцу, что в таком случае пусть не рассчитывает на послушного наследника, и тому пришлось отступить. Сугуру и вправду быстро поправлялся. Сатору ночевал на соседней кровати, игнорируя любые попытки его выгнать. Нанами приходил с Хайбарой — они приносили фрукты и хорошее настроение, а когда у Сугуру от смеха начинал болеть живот, Сёко всех выгоняла.

***

Золотая осень сменилась частыми дождями, пробирающей до костей сыростью и голыми ветвями деревьев. С похищения Сатору прошло два месяца, за которые рана Сугуру успела затянуться, а криками разрывающие ночную тишину кошмары тревожили чуть реже. Произошедшее заставило их держаться вместе крепче прежнего — они не могли позволить себе потерять друг друга. Но обстоятельства срывали планы с завидной усердностью. В преддверии последнего года в университете отец налегал на Сатору сильнее — он теперь всё чаще пропадал в отцовском офисе и на званых ужинах. Сугуру с собой брать не решался, но он не возражал — из кофейни уволились сразу двое и у него добавилось работы. Зима встретила их сплошным серым пятном нескончаемых однообразных дней, в которых оба к вечеру валились с ног. Сил хватало лишь на быстрый ужин, скорый душ и вялые объятья перед сном. Изредка, когда хотя бы у одного оставалось чуть больше сил или когда оба изнывали от желания, они принимали вместе ванну, расслабляя ноющие мышцы. На День Святого Валентина Сугуру, на правах единственного в кофейне человека в отношениях, получил два выходных подряд. Именно там, среди ровных рядов упакованного в праздничные наряды шоколада, Сугуру подкараулил человек, которого он меньше всего ожидал увидеть. — Чем обязан столь неожиданному визиту? — поинтересовался Сугуру, рассматривая предложенный в коробке конфет ассортимент. Большое разнообразие вкусов должно понравиться Сатору. — Совсем скоро мой сын унаследует семейный бизнес, — Сугуру с трудом подавил желание закатить глаза. Если Годжо пришёл сюда только ради того, чтобы повторять всю эту бредятину с охотящимся за чужим наследством Сугуру, то он не намерен его слушать. — И я не хочу, чтобы он тратил на тебя своё время, — Сугуру подавился возмущениями, но Годжо продолжал, не давая вставить ни слова. — Сколько я должен заплатить, чтобы ты оставил моего сына в покое? — Вы собирались дать мне деньги, чтобы я бросил Сатору? — переспросил Сугуру, хлопая глазами. Из горла невольно вырвался смешок — до того абсурдно прозвучали слова мужчины. — Похоже, с нашей последней встречи ничего не изменилось — Вы всё так же ни черта не знаете о своём сыне и его жизни, — Годжо хотел возмутиться, но теперь была очередь Сугуру говорить. — Наши отношения с Сатору не «случайные связи», не «забавы, неподобающие мужчине», и от них не откупиться всеми деньгами мира. Я люблю Сатору и, пожалуй, буду любить до конца жизни, даже если наши пути вдруг разойдутся. Если бы, — голос дрогнул, а сердце неприятно заныло, глаза защипало от слов, что дрожали на кончике языка, — в тот день Сатору не стало, я бы вряд ли смог жить, зная, что ни в одном уголке планеты Сатору больше нет. И как бы я ни хотел, — а я не хочу — эти чувства не изменить. Молчание между ними забрежило рябью на воде. Сугуру отыскал подходящие конфеты и смерил взглядом ошарашенное лицо Годжо. — Прошу меня простить, мне пора идти, — бросил Сугуру и, обойдя ещё пару витрин, двинулся на кассу. Сугуру соврал бы, сказав, что разговор с мужчиной не поселил внутри уродливое сомнение. Не в собственных чувствах или чувствах Сатору, а в их будущем. Всё же, Годжо прав — Сатору совсем скоро станет главой величайшего клана Японии, а с этим придёт и соответствующая ответственность: женитьба, дети, семейные бизнес, — и на Сугуру у него времени не будет. Сугуру всего лишь стоящая на пути обуза. — Что-то случилось, Сугуру? — выдохнул в ухо Сатору, роняя подбородок на его плечо, обнимая со спины. — В последнее время ты какой-то молчаливый, всё время думаешь о чём-то. Тебя что-нибудь тревожит? — Всё хорошо, просто устаю на работе и в университете. Сатору в ответ промычал, оставаясь в том же положении, а Сугуру не стал его отталкивать, пусть и было неудобно нарезать овощи. Нагружать Сатору своими проблемами не хотелось, ещё меньше хотелось, чтобы он знал о причине его мрачных мыслей. На него и так многое навалилось, Сугуру решил, что не имеет права вдобавок взваливать на Сатору и это тоже. Сатору прикусил ухо, и тогда получил локтем под рёбра напополам с изгнанием на стул. Смотреть за Сугуру разрешалось, трогать — нет, таскать со стола неприготовленные продукты тоже. И этот привычный, уютный вечер разбавил тревожные мысли, растёкся теплом в груди, что Сугуру решил — все проблемы оставить на потом.

***

Сугуру выбрасывал накопившийся за день мусор, готовясь к закрытию, когда заметил скользнувшую в распахнутый служебный вход тень. Внутри никого, — и только тихий шорох шаркающих шагов и шёпот голосов намекал на присутствие посторонних в помещении. Сугуру заглянул за барную стойку, — туда, где ровными рядами выстроились предлагаемые к кофе десерты и выпечка, — и наткнулся на двух щуплых воришек. Те застыли перед пестрящей витриной, не зная к чему дотянуться. Сугуру приблизился незаметно, сел рядом с ними на корточки, чтобы рассмотреть получше и получил лишь забитых в угол детей, смотрящих со страхом в глазах. Жужжание приборов разбавляло тишину пополам с урчанием детских животов. Сугуру присмотрелся: воришками оказались две девочки, похожие, как две капли воды, измазанные в грязи, худые до проступающих костей и плохо пахнущие. Сердце кольнуло от жалости и Сугуру поднялся на ноги, достал две булочки, протянул таращимся на него детям. Те поддались совсем неохотно, чувствуя подвох, но голод дал о себе знать, и они выхватили выпечку из рук, жадно вгрызаясь в тесто. Пока они были заняты едой, Сугуру заварил им чай, достал из прилавка набитые свежей начинкой сэндвичи. — Давайте познакомимся, — начал Сугуру разговор с безопасной темы. — Меня зовут Гето Сугуру, — он протянул к ним руку, но девочки уставились на неё с непониманием. — Нанако. — Мимико. Сугуру тепло улыбнулся, давая понять, что им нечего бояться, но на большее они оказались не готовы. Он пытался спрашивать об их семье, о том, почему они оказались на улице и о возможном месте проживания, но в ответ получал лишь упорное молчание. Скосил глаза к настенным часам — время перевалило за полночь, прошло больше часа с их неудавшейся попытки воровства. Оставлять детей на улице не позволяла совесть — всё же, несмотря на конец марта, ночью холод оглаживал своим дыханием; тащить в их с Сатору квартиру казалось затеей глупой. Поэтому у него был лишь один вариант. Сугуру вызвал такси, мысленно подсчитывая сколько денег придётся вывалить за столь поздний вызов, да ещё и на окраину Токио. Девочки, к его удивлению, сопротивляться не стали и послушно дождались, пока он закроет кофейню, а затем последовали за ним в машину. Добрый старичок сделал скидку, приняв Сугуру за работающего допоздна отца-одиночку. Поправлять его Сугуру не стал и со спокойной душой расплатился наличными. Родительский дом Сёко временно пустовал — прежние жильцы съехали всего неделю назад и пока никого другого им на замену не нашлось. Ключи ему достались, когда она просила показать дом потенциальным жильцам, и с тех пор они так и остались у него. Сугуру включил свет, набрал в ванной воду, нашёл девочкам сменную одежду — та осталась в давно забытых коробках в глубине шкафа: футболки Сёко со времён школы, шорты, платья, нашлось даже несколько пар носков. Оставил коробку у двери ванной, решив, что пусть они сами выберут одежду по вкусу. После того как Мимико и Нанако смыли с себя уличную грязь, наелись захваченной из кофейни едой и напились горячего чая, Сугуру постелил им в комнате Сёко, оставляя ночник включённым. Домой он вернулся к трём утра, устало юркнул под одеяло, тут же оказываясь в горячих объятьях Сатору. — Снова этот придурок нагрузил тебя работой? — прошептал Сатору, пощекотал дыханием затылок. Сугуру хватило только на вымученный стон. Засыпая, крохами бодрости почувствовал прижимающие крепче руки и невесомый поцелуй в макушку. Завтра он позвонит Сёко, объяснит ей ситуацию, но это завтра, а сейчас можно развернуться и утащить Сатору в ответные объятья, утыкаясь носом ему в шею.

***

Апрель встретил Сугуру цветущей сакурой, необъятным количеством домашней работы с первых дней учёбы и бесконечными бессонными ночами. Теперь, помимо адской нагрузки в университете и на подработке, у Сугуру появилась дополнительная ответственность — две солнечные девочки, которые с каждым днём теряли обретённую от жизни на улице настороженность. Из их слов он узнал, что они сбежали из дома полтора месяца назад и с тех пор воровали для пропитания, ночевали, где попадёт — благо температура в феврале редко падала в минус, а в этом году обошлось без снега. Родители у девочек ежедневно напивались до беспамятства, часто доходили до рукоприкладства, поэтому те и решили сбежать — всяко лучше жить на улице, чем в такой семье. Сёко позволила оставить девочек в родительском доме, пока не найдётся вариант получше, отказалась от денег и даже иногда привозила детям продукты, сладости и выгребла все свои старые игрушки. Сатору если и замечал усталость Сугуру, въевшуюся в кожу перманентными чернилами, то ничего не говорил, а Сугуру не говорил ему о девочках. Погрузившимся в собственные проблемы, им едва хватало времени друг на друга. А потом, в залитый солнцем майский день, выбирая подарки для Мимико и Нанако в честь ежегодного дня детей, Сугуру наткнулся на Годжо. Тот стоял под давно опавшей сакурой, смотрел прямо на Сугуру, рукой подзывая подойти. — Я думал, в прошлый раз отчётливо дал понять, что мне не нужны Ваши деньги. — Поверь, я хорошо запомнил твою душераздирающую речь о высоких чувствах, — голос мужчины пестрил сарказмом, а ядовитая усмешка вызывала желание её стереть. — Если тебя не интересуют деньги, тогда заинтересует то, что я могу сделать с Сатору. Например, не просто лишить его наследства, но и сократить количество получаемых от меня денег до нуля. Заблокировать все возможные счета. Скорее всего, тогда его исключат из университета за неуплату. Я могу отказаться от него, как от сына — без образования и громкой фамилии его возьмут разве что в публичный дом. Подходящее место для него, не находишь? Сугуру всегда предпочитал кулакам разговор и бил только в крайнем случае, но от слов Годжо ярость кипела в венах, застилала глаза, и он сам не заметил, как кулак столкнулся с чужой челюстью. Сугуру не понимал, как родитель может говорить подобные вещи о собственном ребёнке. О Сатору — прекрасном и чутком Сатору, к ногам которого Сугуру готов положить целый мир. Не понимал откуда берётся вся эта ненависть. Неужто только от того, что его сын влюблён в человека не из знатной семьи, к тому же в парня? Не понимал, как ненависть может отравлять настолько, что готов лишить родного сына всего, разрушить шанс на нормальную жизнь, пожертвовав собственной одержимостью передать семейное дело в руки наследника. — Мне плевать, что Вы отец Сатору, я никому не позволю говорить о нём подобные вещи. Даже Вам. Особенно Вам. Годжо в ответ лишь усмехнулся, потирая место ушиба. Казалось, хотел что-то сказать, но у Сугуру в кармане звонил телефон и он поспешил поднять трубку, мельком уловив фотографию Сатору на экране. — Ничего на вечер не планируй, — отозвалось по ту сторону вызова, — сегодня мы с тобой идём в одно очень крутое место. Воодушевленный тон Сатору заставил улыбнуться, но стоило упереться взглядом в стоящего напротив мужчину, улыбка в миг слетела. — Отлично, я как раз хотел провести его с тобой. — Замечательно, тогда до вечера. — Даю тебе неделю, — бросил Годжо, когда Сатору отключился и, не дождавшись ответа Сугуру, ушёл к ждущей его машине.

***

Последние дни перед катастрофой смазались в мешанину из кровавых осколков, что с каждым вдохом вонзались глубже в сердце, и тупой боли в, казалось, снова открывающейся ране. Сугуру утопал в болоте мрачных мыслей, что не переставали терзать голову ни на секунду. Кричали о том, какое он ничтожество, раз верит в призрачную возможность оставить всё как есть — сохранить Сатору рядом, не обрушив на него гнев отца. Сатору не выбирал родиться в семье, в которой от тебя требуют слишком многого. И Сугуру знал, что если Сатору выберет его, то потеряет абсолютно всё. И он также знал, что не имел права требовать от Сатору столь огромных жертв, но собственная беспомощность и безысходность ситуации застилала глаза красной пеленой злости. Вполне возможно они смогли бы прожить на деньги, которые Сугуру получает на подработке. Вот только помимо них двоих были ещё Нанако и Мимико. К тому же, они жили не в сказке, в которой с милым и в шалаше рай. Потому что в расходы входило не одно лишь банальное пропитание, но и плата за квартиру и учёбу в университете. Поэтому Сугуру принял решение за двоих. Отыскал номер Годжо в телефоне Сатору, который подписан сухим «отец», пока тот был в душе, вбил себе в контакты и напечатал короткое согласие. А позже выворачивал внутренности в туалете и медленно погибал в руках Сатору, осознавая, что это их последняя ночь вместе. Утром, когда Сатору в приподнятом настроении убежал на пары, Сугуру собрал свои вещи, стараясь не задерживать взгляд на совместных фотографиях и подарках Сатору. Отвёз чемоданы в дом родителей Сёко, в котором его ждали ставшие дорогими сердцу дети. А вечером выловил Сатору у KFC на Шинджуку и сказал, что уходит. Годжо пригрозил, что Сатору не должен знать о его причастности, а подходящей причины, в которую бы Сатору безоговорочно поверил, не придумал. Потому что причины этой просто-напросто не существовало. Солнце могло угаснуть, а планеты распасться на мелкие песчинки, но даже это не было бы достаточно убедительной причиной почему их чувства вдруг выцвели, сгорели. Не было причины, что заставила бы их существовать порознь. Существовать — ведь жизнь друг без друга бесцветна и пресна. Сугуру ушёл, оставляя Сатору собирать своё сердце в безликом потоке людей.

***

Сугуру забрал документы, не найдя в себе силы на случайную встречу с Сатору в коридорах. Уволился из кофейни, устроился сразу на две подработки, которые помогали обеспечить девочек всем необходимым. Дела наладились, когда на календаре красным пятном горела годовщина их с Сатору расставания. Сугуру открыл собственную маленькую юридическую фирму с помощью сбережений, которые удалось собрать лишь благодаря упорно отказывающейся от денег за проживание Сёко и анонимному пожертвованию. Оформил опеку над девочками и смог отдать их в школу; снял квартиру, чтобы не обременять Сёко. А по ночам, в кошмарах, продолжать видеть искажённое болью лицо Сатору. Его бездыханное тело, залитое кровью из раны, что шла от шеи, рассекала грудь — словно это видение было жуткой реальностью, случившейся в день, когда Тоджи похитил Сатору. Сугуру непринуждённо улыбался работникам своей фирмы, убеждал Сёко, что всё в порядке, дарил тепло теперь уже своим детям. А затем ломался, захлёбывался в слезах, медленно умирая, разлагаясь изнутри с приходом темноты.