Блаженное безумие/Blissful Insanity

Всепоглощающая (но, в конце концов, безвредная) влюбленность в босса была одним делом; взаимное, непризнанное влечение между ними обеими было совершенно другим дерьмом. Все указывало на то, что они не могут быть вместе, начиная с того, что Миранда была выше Энди по статусу, заканчивая угрозой того, что ее бывший муж просто искал повод назвать ее непригодной матерью. В середине был незавершенный развод, удивительно публичная персона Миранды и, конечно же, маленький, незначительный факт того, что они обе были натуралками. Мучительные недели, наполненные мыслями о Миранде и экзистенциальными самооценками, теперь казались сладким воспоминанием, гораздо предпочтительнее, чем не обсуждаемый слон в комнате. Потому что сама Энди не до конца смирилась с непонятными ей чувствами, которые она испытывала к Миранде, и с осознанием того, что Миранда может чувствовать то же самое, что, как она знала, испытывала Энди, что они обе хотели чего-то, что гарантировало скандал. И все же… в то же время, с удивлением подумала Энди, Миранда чувствовала то же самое. Из всех людей в мире, всех богатых мужчин и всех потрясающе красивых девушек, которыми она себя окружала, эта чудесная, удивительная, божественная женщина видела в кроткой, старомодной маленькой Энди достойного равного, кого-то, к кому она хотела бы прикоснуться, поцеловать и обожать. Это была нелепая идея и одновременно возбуждающая. И это еще больше все усложнило: младшая помощница, передававшаяся в частном порядке недоступным фантазиям, не была проблемой, но теперь, когда они обе знали и чувствовали, и ни одна из них не хотела говорить об этом из-за невозможности ситуации и серьезных последствий-теперь была одна вещь, которую Энди не могла предоставить Миранде, и это после незаконно полученной рукописи Гарри Поттера. Была одна вещь, которую они не могли дать друг другу, и это было то, чего они обе хотели больше всего. Однако одна хорошая вещь произошла после их позднего ночного разговора: Эмили официально сняла гипс, что, казалось, творило чудеса с ее настроением. Она не стала милашкой-это никогда не было ее коньком, — но, по крайней мере, ее лицо больше не было хмурым, когда она вальсировала в офис на следующее утро в короткой юбке и шестидюймовых каблуках. «Твоя нога выглядит такой тощей», — выпалила Энди. Любой нормальный человек не воспринял бы это как комплимент, учитывая, что эта конкретная нога была заметно тоньше другой, проведя два месяца в замкнутом пространстве гипса, но на Эмили это произвело эффект, как от самого приятного комплимента. «Да, хорошо.» Она надменно фыркнула. «Ты тоже выглядишь сносно. Тебе следует почаще надевать МаКкуин.» Это было что-то новенькое, безмолвно удивилась Энди, сдерживая широкую ухмылку. Она не хотела сглазить, но, похоже, Эмили наконец-то оттаяла. Может быть, все было не так уж плохо, в конце концов. Но час спустя Миранда вошла в дверь, остановилась между их столами, посмотрела на Энди, и Энди поняла, что пути назад к тому, как все было, нет. Они не разговаривали, и безмолвный обмен не мог длиться больше пары секунд, но за это время Миранда молча изучала лицо Энди, как будто пытаясь убедиться, что события предыдущей ночи не были просто плодом ее воображения. Энди не знала, что отразилось на ее лице, кровь гудела у нее в ушах, побеждая ее и вызывая головокружение, но что бы это ни было, это подтвердило предположение Миранды, потому что она заметно сглотнула, бросила сумку и пальто на стол Эмили и вошла в свой кабинет, не сказав ни слова ни одной из них. «Ну, — сказала Эмили, которая, по-видимому, снова разговаривала с Энди, — разве она не лучик солнца этим утром?» -- «Держи», — с опаской сказала Энди и поставила чашку Starbucks на стол Миранды, ее голос был на октаву выше шепота. Миранда, однако, не взяла её. Она посмотрела на Энди, которая была бессильна что-либо сделать, кроме как оглянуться назад, и что бы Миранда ни говорила про себя, Энди думала, что она может понять. Они были на работе, и глаза Миранды практически умоляли ее не обращать внимания на слона в комнате. Как бы тяжело и запутанно это ни было для Энди, Миранда, должно быть, переживала это в десять раз хуже. Энди могла бы поспорить, что не каждый день она чувствовала влечение к своей гораздо более молодой помощнице, даже не будучи официально одинокой. Энди могла бы оправдать свое увлечение неизбежностью быть очарованной кем-то столь же удивительным и легендарным, как икона, которой была Миранда, но как Миранда могла объяснить себе, что отражает те же чувства по отношению к никому не внушающей восторга Энди? Но если она могла быть профессионалом, то и Энди тоже. В конце концов, она работала в течение нескольких недель, подавляя потребность пускать слюни или представлять декольте Миранды немного более глубоким; что значит еще несколько месяцев или лет? Что бы Миранда ни увидела в выражении лица Энди, это, казалось, успокоило ее, потому что, громко вздохнув, она начала список инструкций, в которых не оставалось места для вздохов или неловкости, за что Энди была чрезвычайно благодарна, когда она поспешила записать их все. «Запланируйте обед с Энни в том маленьком местечке, куда я ходила с Готье», — сказала она, когда у Энди начала сводить рука, имея в виду Энни Лейбовиц, Энди знала, и «маленькое местечко» было пятизвездочным рестораном морепродуктов. «Перезвони Симоне, а затем скажи Колину, что я хочу поговорить с ним о головных уборах--» Когда она резко остановилась, Энди подняла глаза, ручка повисла в воздухе, ее брови нахмурились. Она больше не принимала Колина за Найджела, но и не пыталась ни в чем себя поправить. Вместо этого взгляд Миранды был прикован к пальцам Энди, крепко обхватившим ручку, слегка побелевшим, мышцы под ними просвечивали. Ее глаза остекленели, дыхание Энди остановилось от осознания того, куда мог подеваться ее разум, и как только она замолчала, Миранда прочистила горло, отвела взгляд и заявила: «Это все.» Вот тебе и профессионализм, подумала Энди с пылающими щеками. «Я займусь этим прямо сейчас», — прохрипела она и почти выбежала из офиса. И по мере того, как тянулись дни, невыносимо долгие и медленные, взаимное, невысказанное согласие о том, что они могут игнорировать то, что они чувствуют, становилось все труднее и труднее исполнять. Оказалось, что тайную влюбленность в кого-то было легко скрыть, когда этот человек ничего не знал, и намного легче, когда перспектива того, что он разделит эти чувства, была нереальной. Но даже несмотря на то, что они не сказали этого вслух, не выложили все свои карты на стол, это было между ними как третье, живое и дышащее существо, мучающее их каждым взаимодействием и каждым мучительным взглядом. Плотина была прорвана, и последовавшее за этим наводнение угрожало утопить их обеих. Это были случайные прикосновения, от которых по телу пробегала волна электричества, как когда Энди пригласили в лифт. Это были страстные, затяжные взгляды, которые отводились, как только их ловили. Это были слова, которые внезапно звучали как намеки. Это было чувство вины, которое охватывало их всякий раз, когда они оставались одни в одном и том же пространстве, хотя они ничего не делали, чтобы вызвать это чувство вины. Должен был быть способ обойти это, выход из подвешенного состояния, в котором они застряли, и медленной, мучительной пытки, которой они подвергались ежедневно, способ вернуться в то время, когда Энди просто выполняла свою работу, а Миранда даже не думала о ней. Должен был быть какой-то выход, и в то же время Энди не могла придумать ничего, чего бы она хотела меньше. Люди думали, что рабочая обстановка при Миранде была напряженной. Они понятия не имели. Миранда, возможно, в слабой попытке сохранить дистанцию, перестала появляться или звать Энди, когда последняя приходила каждую ночь с Книгой, но Энди знала, что она все еще не спит и, вероятно, осознает ее присутствие в доме, прислушивается к ее шагам, ждет момента, когда она уйдет. Несмотря на все внимание, которое уделялось тому, чтобы избегать свою помощницу дома, она не совсем придерживалась того же правила на работе. Потому что внезапно их пальцы «случайно» соприкасалась при передаче чашки с кофе или чаем, и внезапно Энди пришлось быть рядом везде, делая заметки, которые Миранда никогда потом не смотрела. Рассеянные и отвлекающие взгляды становились все более продолжительными и частыми, и не всегда прекращались, когда их встречали. Давление было невыносимым, и иногда Энди жалела, что все-таки не продолжала видеться с Кристианом, просто чтобы у нее было теплое тело, к которому она могла бы вернуться домой и немного снять напряжение. Вместо этого каждую ночь она возвращалась домой в пустую кровать, закрывала глаза и думала о Миранде в одежде, которую она носила в тот день, или вспоминала, как ее волосы мягко касались ее лица, или холод, который пробегал по спине Энди при звуке ее голоса. Она будет думать об этих вещах, и ее тоска будет расти. --- Они были в машине, застряли в пробке по дороге на просмотр перспективных дизайнеров, и только в этот раз Миранда, казалось, искренне переживала из-за того, что оказалась в замкнутом пространстве с Энди в течение длительного времени. Пространство между ними практически отсутствовало, и запах ее духов напал на Энди, заставив ее неловко поерзать на кожаном сиденье. Она слышала дыхание Миранды, и она была уверена, что Миранда слышит ее собственное, и бросила дерзкий взгляд на её элегантный профиль, когда смотрела в окно. «Назначь встречу с Карлом», — сказала она наконец, и после почти тридцати минут в безмолвной машине Энди не была полностью уверена, что говорит с ней, пока она не уточнила: «Я хочу сделать разворот к девяностопятилетию Шанель в январе. Возможно, тебя это заинтересует. — Она махнула рукой в сторону Энди, но все еще отказывалась поворачиваться в её направлении. Несмотря на это, Энди улыбнулась. Это был не совсем удар-те, которые она больше не получала от Миранды, — но она знала, что все вокруг заметили ее склонность к Шанель, если не из-за лояльности к бренду, то потому, что одежда не была такой эффектной и рискованной, как некоторые другие дизайнерские творения, в частности, Эмили выбрала панк-дизайн Вивьен Вествуд в стиле новой волны. Не помогало и то, что в тот момент на ней была юбка от Шанель и ожерелье. «Хорошо.» Она кивнула, хотя Миранда не могла этого видеть. «Я позвоню ему в офис, как только мы вернемся.» Наконец Миранда повернула голову, встретившись с ней взглядом. Энди попыталась снова улыбнуться, но, вероятно, это больше походило на гримасу. В любом случае, взгляд Миранды остановился на ее губах, и она подсознательно облизнула свои собственные. Энди быстро отвернулась и уставилась в окно. -- На следующее утро она совершила ошибку, войдя в кабинет Миранды, когда та завтракала. В тот момент, когда она вошла, Миранда наколола вилкой кусок омлета, который она ей принесла, и поднесла его ко рту. Застыв, Энди стояла и смотрела, как ее губы обхватывают вилку, втягивая яйца внутрь. И представила эти губы на своем теле, целующие ее грудь, покусывающие ее шею… «Эм, я…» — начала она, ее голос был таким нетвердым, что слова выходили дрожащими. Миранда, заметившая ее не слишком тонкую реакцию, отложила вилку и облизала губы, что, совсем не помогло. Сделав глубокий вдох, Энди прочистила горло и попыталась снова: «Я подтвердила, что в 11 вечера Ирв и агент Гвен позвонили по поводу ее съемки для обложки. Кроме того, Донна Каран пригласила тебя на вечеринку в свой дом 5-го числа, и я поговорила с помощницей Лагерфельда, и он пробудет в Чикаго всего два дня на следующей неделе и хочет встретиться с тобой там. Я сказала ей, что ты предпочитаешь встретиться с ним в Нью-Йорке, но она ничего не могла сделать. Я позвоню еще раз, но--» «Хорошо», — пассивно перебила Миранда, заставляя ее сделать двойной дубль. «Закажи номер в «Peninsula " на две ночи.» Это было в первый раз. Энди была полностью готова к неодобрению-в какой бы форме оно ни проявилось, учитывая их личную ситуацию, — и продолжала давить на художественного руководителя Chanel от имени Миранды, которая всегда играла по своим правилам, не подчиняясь ничьим другим. И которая теперь странно смягчилась. Это, конечно, облегчало Энди работу, но в то же время это было странное происшествие. «Хорошо», — тем не менее, она подчинилась. «Будет сделано.» «Ответьте «да» на вечеринку Донны, и я позвоню агенту Гвен сразу после завтрака», — добавила Миранда. «Хорошо.» Прежде чем она ушла, Энди поймала ее за тем, что она поднесла к губам еще один кусочек яичницы, и была готова закричать от разочарования. -- Следующие дни прошли более гладко, чем когда-либо, по крайней мере, на личном фронте. С точки зрения работы, конец месяца быстро приближался, и с ним лихорадочная рутина, которая вращалась вокруг добавления последних штрихов к новому выпуску, прежде чем он поступит в печать, усилилась, усилившись перспективой того, что главный редактор уйдет на два дня и её не будет рядом, чтобы расшевелить корабль. Все это оставляло мало места для украдкой бросаемых взглядов и размышлений, движимых желанием. «Напомни моему бывшему …» — сказала Миранда за пару дней до поездки, затем быстро остановилась и исправилась: «Отцу девочек, что они у него, пока я в Чикаго, и убедись, что он помнит, что Кэролайн перестала есть мясо, и Кэссиди будет есть его только в том случае, если на нем не будет жира или костей.» Энди ничего не сказала, главным образом потому, что Миранда выглядела достаточно расстроенной новой концепцией иметь двух бывших мужей, но также и потому, что она пыталась не отставать от её быстрого темпа по дороге из лифта, одновременно записывая в блокнот и оставаясь устойчивой на пятидюймовых шпильках. Возможно, поездка за город все-таки пойдет Миранде на пользу. Ничто не сравнится с двухдневным пребыванием в отеле в чужом городе, чтобы расслабиться и поразмыслить о своей жизни, хотя Энди подозревала, что Миранда не «расслаблялась» и «размышляла» так сильно, как, казалось, ей это сейчас нужно. Они обе так и сделали, последние пару недель их крепко связали, и Энди подумала, что сама она могла бы воспользоваться короткой передышкой и одиночеством, чтобы собраться с мыслями и, она надеялась, прийти в себя в конце концов. А потом наступила последняя ночь перед поездкой, и все полетело к черту. Миранда ушла, как обычно, поздно вечером, а Эмили некоторое время спустя, но несчастный случай в художественном отделе угрожал скорой публикации журнала и был достаточно серьезным, чтобы вызвать Миранду обратно в здание, одетую в другой наряд, не тот, который она носила в течение дня, и заново накрашенную. И вот как получилось, что в 9 часов вечера Миранда все еще чередовала свой кабинет с художественным отделом, а Энди ёрзала на стуле. «Эм, Миранда?» — спросила она с порога своего кабинета в тот редкий момент, когда Миранда действительно садилась. «Я хотела спросить, могу ли я очень быстро сходить в туалет? Обычно нам не звонят в этот час, и я… — она начала объяснять, но спокойный кивок Миранды прервал ее, взгляд ее глаз был слишком теплым, чтобы принадлежать снежной королеве, и слишком теплым для бедного, колотящегося сердца Энди. Но она сбежала на несколько мгновений передышки, и по возвращении она с облегчением обнаружила, что Миранда ушла, несомненно, посеяв свой спокойный, ледяной гнев в своих измученных сотрудниках. Но она не ушла. Потому что прежде чем Энди успела занять свое место, она услышала шум с кухни, и когда она подошла, Миранда заглядывала в шкаф. Почувствовав присутствие Энди, она обернулась и сразу же напряглась, так сильно, что Энди почувствовала это собственными мышцами. Она также поняла, что блокирует вход, фактически заманивая Миранду в ловушку менее чем в трех футах от нее. «Я искала тот чай, который ты всегда …» — начала она хрипло объяснять, остановившись на поспешном кивке Энди. Ее пальцы вцепились в край стойки позади нее так, что побелели костяшки, когда Энди подошла ближе, ее дыхание стало заметно тяжелее, грудь поднималась и опускалась под большим золотым кулоном ее ожерелья. Но все равно она не двигалась, пока Энди не отказалась в нескольких дюймах от нее, вдыхая тот же воздух, почти вторгаясь в ее личное пространство. И когда она наконец двинулась, то не в том направлении, потому что в тот момент, когда она наклонилась вправо, Энди потянулась к шкафу слева от нее, и они столкнулись. Это был первый полноценный контакт, который у нее когда-либо был с Мирандой, и сразу же после удара все ее тело загорелось, пламя лизало ее кожу и обжигало нервы, воспламеняя что-то настолько глубокое и грубое, чего она никогда раньше не чувствовала, что не была уверена, что переживет это. Ткань блузки Миранды была мягкой и нежной, ее тело было твердым и реальным и прижималось к Энди, и от нее исходил огромный жар, проникающий прямо сквозь одежду Энди и кожу под ней. И если бы Энди не прикасалась к ней, она бы не почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу, или порыв теплого воздуха вызвал мурашки на шее сбоку. Все еще вытянув руку, ее пальцы так крепко вцепились в ручку шкафа, что наверняка оставили бы вмятину, она повернула голову и встретилась взглядом с прикрытыми глазами, такими яркими, пронзительными и близкими, что невольный вздох сорвался с ее губ. Это, в свою очередь, вызвало столь же непреднамеренное хныканье у Миранды, которая, казалось, даже не заметила, что ее голова придвинулась ближе. Ее губы казались такими нежными, а кожа такой гладкой. Ее запах опьянял, затуманивая все остальные чувства Энди, давая ее телу приказ двигаться, который ее мозг и не думал отключать. Это было плохо. Самосаботаж, вот что это было, с обеих сторон. Они не могли, они не должны были… Из приемной донесся пронзительный телефонный звонок, разлучивший их, вторгшийся в этот момент так резко, что сердце Энди подпрыгнуло до самого горла. Слава богу, подумала она, тем не менее, глубоко вздохнув с облегчением, даже когда побежала к своему столу. К тому времени, как она закончила короткий, бесцельный разговор, Миранда пронеслась мимо ее стола, без чашки чая. -- Книга была готова намного позже, чем обычно, на самом деле так поздно, что Энди пришлось заставить свои глаза оставаться открытыми, читая и отвечая на электронные письма на ярко освещенном экране компьютера. Но она не возражала, если это означало, что у нее было немного больше времени, чтобы успокоиться и перегруппироваться и, самое главное, дать своему либидо шанс успокоиться, а после того, как Миранда ушла, ему нужно было это время. Они почти пересекли черту, в одной секунде от того, чтобы достичь точки невозврата, и даже в этом случае Энди не была уверена, что они могли больше притворяться. Это было снаружи, ясно как божий день, и они обе это знали. Единственный вопрос заключался в том, что они собирались с этим делать? Пробравшись в таунхаус незадолго до часа ночи, Энди успокоилась, обнаружив, что кроме прихожей, везде был выключен свет, и пожелала, чтобы ее каблуки не отдавались эхом в коридоре, когда она направилась к шкафу. Так что, конечно, ей повезло, что Миранда спускалась по лестнице как раз в тот момент, когда она закрывала за собой дверь, приветствуя ее с серьезным лицом. С соответствующим выражением лица Миранда молча приняла Книгу, открыв ее на первой странице, но не пролистывая дальше. «Я… Надеюсь, теперь все хорошо, — сказала Энди, слабо указывая на макет журнала. Миранда не ответила, но провела рукой по странице. Она была гораздо более подавленной, чем та женщина, которая тяжело дышала Энди в лицо, все ее тело сжалось от напряжения, и Энди задавалась вопросом, что происходило в ее голове за те несколько часов, что они были в разлуке. Она недолго оставалась в темноте. «Я еду в Чикаго завтра днем», — без всякой необходимости пробормотала Миранда, пробегая глазами первую страницу Книги. «Да», — подтвердила Энди, ее голос прозвучал пискляво. Последовала напряженная тишина, воздух вокруг них был неподвижен и напряжен. За дверью Энди слышала, как ветер поет сквозь деревья, насвистывая ночную мелодию. Когда Миранда наконец заговорила, она закрыла Книгу и встретилась взглядом с Энди. «Ты присоединишься ко мне?» — тихо спросила она. Спросила. Она не сказала: «Ты присоединишься ко мне» или даже «Я хочу, чтобы ты присоединилась ко мне.» Она о чем-то спрашивала Энди, взгляд ее глаз был таким серьезным и искренним, что это было почти нехарактерно, и именно тогда Энди поняла, что она не просто просила ее сопровождать ее в деловой поездке; она просила гораздо большего, и Энди знала, что это значит: они перестали притворяться. Теперь была ее очередь принять решение, дать Миранде свой ответ. Мяч был на ее поле, и ей предстояло определить, что произойдет дальше. Она поняла, что все это вело к этому моменту: маскарад, недели напряжения и разочарования, эта самая ночь. И до этого, гораздо раньше. После Парижа все изменилось, и сегодня вечером все должно было решиться, в зависимости от того, что Энди скажет дальше. «Да», — вот так просто