Writober

      Это повторялось каждую ночь. Снова и снова, без остановки, без шанса на малейший отдых и спокойствие.       Каждый раз, желая перед сном Прокаженному спокойной ночи, она отворачивалась от него, делая вид, что спит, но на самом деле, Сарменти наоборот старалась не спать. Она слушала треск дров, шелест листвы над головой и тихое уханье совы, лишь бы не закрыть глаза. Лишь бы не провалиться в бездну собственного разума.       Но как бы Шут не старалась отвлечься, как бы не сжимала до боли в пальцах траву — усталость брала свое. Незаметной тенью с тихим, гадким смешком она подкрадывалась к ней каждую ночь и накрывала собой с головой, утаскивая туда, где Сарменти больше не желала быть. Ни во снах, ни в реальности.       Шумный зал, полный дворян, что с особой кровожадностью во взгляде смотрят на неё. Рык собак, готовых вот вот сорваться с цепи и мерзкий, полный желчи смех. Нет, хохот.       Хохот над её болью, над её страданиями и тем фактом, что она не сбежит. Что весь этот ад будет продолжаться столько, сколько он захочет.       Всё повторялось. Шут вновь чувствовала намеренно брошенные в неё ножи, что резали кожу. Клыки, что вгрызались в тело, намереваясь порвать на части. Верёвки, что впивались в кожу до кровавых следов, что до сих пор были видны на её теле.       Это было невыносимо. Вся эта боль, все это безумие, что с каждым днем только нарастало, не отпускало её даже сейчас. И каждый раз, просыпаясь среди ночи от хохота в своей голове, она дрожала, тяжело и загнанно дыша, смотря в темноту леса, что наблюдал за ней своими глазами-огоньками светлячков с немым равнодушием.       Сарменти не могла дальше спать, а потому, как можно тише, чтобы не будить бывшего короля, вставала, чтобы сесть у едва теплящихся углей, наблюдая за тем, как те безнадёжно пытаются цепляться за жизнь, жалобно потрескивая в ночной тишине. Иногда она смотрела на свою левую ладонь, криво, но заботливо перебинтованную Балдуином, сжимая ту в кулак до боли в мизинце, который она в порыве безумия сама себе отсекла. Кидала взгляд на бывшего короля, что спал неподалёку, лёжа на спине и сложив руки на животе, чтобы вновь посмотреть на почти мёртвые угли.       Сарменти ненавидит дворян.       Травма нанесенная ей во дворце короля-тирана оставила на ней неизгладимый след. А потому она не знала, может ли она доверять Прокаженному. Да, он был всегда к ней добр, и когда ещё сидел на престоле, и сейчас, но он был дворянином. Он был Королем.       Она боялась того, что он может сделать с ней то же самое. Что может причинить ей боль. Что может стать таким же жестоким, властным и бездушным, как и остальные. И хоть Балдуин не давал повода так о себе думать, голос внутри твердил быть осторожней. Не доверять ему до конца. Не дать снова посадить себя в клетку и издеваться до изнеможения.       Они едва ли неделю путешествуют вместе. Слишком маленький срок для доверия. Сарменти каждый раз ложилась, сжимая кинжал в руке. Хотя сейчас он лежал на лежанке, скрытый одеялом, в то время как она смотрела за тем, как медленно умирают последние угольки.       И только после этого, уже под утро, изнеможденный разум просто отключался и Сарменти засыпала, но в такие моменты она видела лишь темноту небытия.       Просыпающийся рано Балдуин находил её сидящей у потухшего костра, опустившей голову на колени и спящей. Он не будил Шута. Лишь осторожно укрывал её своим одеялом, чтобы та поспала ещё немного перед тем, как отправиться в путь.       Он не задавал вопросов. Хотел, но понимал, что Сарменти не ответит, пока сама не захочет об этом говорить.       Не ему спрашивать о чужих кошмарах.