willow rosary| ивовые четки

Отче наш, сущий на небесах! Как же я устал. Устал бесконечно пересчитывать бесконечное количество складок на подоле хитона небольшой мраморной статуэтки девы Марии. Ровно четыре деятка мраморно-белых складок на подоле. Я считаю их каждый вечер (и не только вечер) вот уже в течении грёбаных десяти лет, надеясь на чудо. Большую часть собственной жизни. Как же я устал видеть их перед собой. Холодные белые волны из камня, за столько лет ставшие мне ненависными. На мгновение я прикрываю глаза, стараясь выкинуть из головы образ полуметровой статуэтки. На ум приходит только образ на половину обнаженного парня в лунном свете, заманчиво манящего к себе. Он по середину бедер стоит в стынущей озерной воде, всё поддразнивая меня. Сначала босые ступни неуверенно погружаются в черноту прохладной майской воды, затем я перестаю чувствовать доски пирса под своей пятой точкой и сразу по колено погружаюсь в воду... Теперь парень приближается. Намокшие карго липнут к ногам. Теплые руки, контрастирующие с ночной прохладой, наконец соприкасаются... Губы мгновенно вспыхивают, всё ещё помня его поцелуи. Такие жаркие и такие дразнящие... Ох черт.. Я распахиваю глаза, стараясь отогнать от себя это странное наваждение, пока румянец на щеках не слишком явным. Снова и снова пересчитываю ненавистные складки на хитоне. Я точно знаю сколько их, но всё равно упорно пересчитываю, стараясь не вслушиваться в слова произносимой братом молитвы и теперь уже выкинуть новый, чересчур навящевый образ из головы. да святится имя Твое. Двадцать шесть... Белые. да придет Царствие Твое; Двадцать семь... Холодные. да будет воля Твоя и на земле, как на небе.. Двадцать восемь... Неживые. Тридцать... Мне приходится скосить глаза чуть в бок, чтобы посмотреть на Майки. Если "отец" заметит, то мне вполне может прилететь за это увесистый подзатыльник, от которого весь вечер и утро будет болеть голова. На себя мне в этой ситуации плевать с высокой колокольни- не в первой уже, переживу, но вот брат может остаться без ужина, а у него и так слижком уж сильный недобор в весе для его тринадцати лет. Поэтому я стараюсь сделать это максимально незаметно. Майки стоит ровно, выпрямив спину. Голова низко опущена. По тому как едва слышно дрогнул голос, я понял, что брат этот взгляд заметил. Он едва заметно кивает мне в ответ. Выглядит ободряюще. Честно говоря он был любимчиком у отчима и я вообще не был уверен, что он согласится на эту авантюру. Но, хвала кому бы то ни было, он встал на мою сторону, зная, что без него бы я никогда не ушел. ...хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, Тридцать шесть.. Еще совсем немного... как и мы прощаем должникам нашим... "Молитва должна идти не только из уст, Джерард, - она должна литья из сердца." Так постоянно говорит мне "Отец" из года в год. Жалкий лицемер. Гнилой ублюдок. Тридцать семь... Но в моем сердце нет места молитве- его занял парень с проколотой губой. Парень котрый смется слишком громко. Парень, который любит майские ночи, прохладную воду и тяжелую музыку. Сорок... Это заставляет меня криво усмехнутся. Сорок. Весьма символично. Сорок дней длился подвиг в пустыне. Сорок дней назад я встретил парня с вечно разбитыми коленками. Парня с громким голосом, крашеным в красный виски и косой челкой. ...и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого... Поздно. Не избавил. И уже никогда не избавит. Сегодня я наконец-то сбегу из этого дома. Из этой чёртовой треклятой секты. Заберу брата и сбегу. Наверху, надёжно спрятанная под кроватью, уже лежит сумка с хаотично накиданными в нее вещами. Старый скетчбук, огрызок карандаша, пара рубашек ( футболок у нас, кроме двух спортивных, ныне брошенных в корзину для грязного белья, в доме не водилось) пара жутко колючих побитых молью и временем свитеров, и любимый мною серо-черный полосатый шарф. Не черно-серый. Это важно. Теперь единственной молитвой, произносимой мной, будет имя. ЕГО имя. Имя парня, который не ботся мечтать. Имя парня, показавшего мне, какой может быть жизнь- не серой и жестокой к каждому в неё входящему, а яркой и светлой. Фрэнк Энтони Томас Айеро- Младший. Отныне и насегда. Аминь