только сценарий, что им заранее прописали

                                                                                                                                                                                                Добираются с рекордной скоростью, несмотря на то, что Хенкину приходится всю дорогу чуть ли не тащить Мела на себе. Сам он едва ли хочет двигаться. Шепчет что-то себе под нос, шаркает ботинками о землю и опирается на друга всем весом. Взгляд у него пустой. Киса идёт сбоку, сдвинув брови и кидая на друга сочувственные взгляды. Он ничего не говорит. Никто не говорит. Потому что, если честно, слова тут и не нужны. Это видео, ставшее позорным пятном на чужой репутации, поставило жирную точку в мечтах о «долго и счастливо» с Анжелой Бабич.       Толкнув дверь, Боря на секунду морщится от громкости барабанов, за которыми сидит слишком весёлый Гена. Неоновые вывески светятся под веками, даже если прикрыть глаза. Хэнк сгружает Мела на диван, пока Киса берёт на себя роль рассказчика. Отмахивается от шуток, тянет вперёд руку, в которой зажат телефон. Объясняет: коротко и сухо. Видимо, понял, насколько Егору каждое слово – болит.       Видео набирает обороты, слышатся стоны, но Зуев всё ещё недоумённо всматривается в тёмную картинку, а затем на них взгляд переводит. Угрюмый кивок развеивает последние сомнения. – Выруби! – Мел подскакивает так быстро, что Боря не успевает отреагировать и схватить его за одежду. – Я сказал, выруби это нахуй!       Он в ярости. Слепой, бессознательной ярости, которая жжёт его изнутри. Тёмный рюкзак летит в сторону, попадая прямо по аппаратуре. Грохот стоит такой, что даже проверять не нужно: что-то точно не будет работать. Боря вздрагивает всем телом, и виски больно пульсируют в такт этому движению. Но, как и следовало ожидать, Егор быстро выдыхается. Садится обратно.       Чувствуется, как комната заполняется чужими невысказанными мыслями. Пространство рябит. На лице старшего сменяются разнообразные эмоции, а затем, подавленные усилием воли, тухнут. Он решается повременить с необходимым вскрытием болезненного нарыва. Решает обойтись «пластырем».       И когда Гена заводит непринуждённый разговор, Киса тут же включается. Отшучивается, чуть заметно расслабляет плечи. Боря знает, что он ненавидит вот такое молчание. Вынужденное и щекочущее нервы. В кармане, перебивая поток невесёлых мыслей, вибрирует телефон. Мама спрашивает, когда он будет дома и как себя чувствует. Напоминает, что лекарства нужно пить по определённой схеме. Приходится ответить, что скоро, не зная при этом, придёт ли домой вообще.       Гена, завладев единственным сносным собеседником из их трио, принимается вкидывать всякие предложения. Посмотреть фильмец, сбегать за алкашкой покрепче, закрутить косячок. Отвлечься.       Мел на них никак не реагирует, а Боре приходится отрицательно качнуть головой. Что-то ему подсказывает, что всё это только усугубит ситуацию, несмотря на активное согласие Кислова со всеми озвученными пунктами по улучшению общего настроения. Боря съезжает головой вниз, опираясь затылком на спинку дивана, и закидывает ноги на стол. В голове – мягкая вата, и сознание невольно клонится в сон под звук чужих голосов.       Он не помнит, в какой момент Мел неохотно подключается к разговору. Не помнит, как Гена всё же уговаривает остальных покурить и расслабиться. Не помнит, когда Киса садится рядом.       Тело клонится набок, и щека встречается с чужим плечом. Так значительно удобнее. Сквозь сон в ноздри забивается знакомый парфюм, и становится спокойно. Как дома. Киса чуть напрягается, меняет позу на более удобную, но не отталкивает. Ёрзает, протягивает руку и касается тыльной стороной ладони его лба. Наверняка, снова горячего, если судить по раздражённому выдоху где-то выше макушки. Боря пытается пошевелиться, но голова слишком тяжёлая. Весит, по личным ощущениям, не меньше тонны.       Он ненадолго проваливается в беспокойный сон, но так же быстро выныривает обратно. В ушах стоит неприятный гул, и когда, наконец, удаётся приоткрыть глаза, взгляд утыкается в чужую шею.       Такую же, как в недавнем сне.       Молочную, почти белую. С россыпью тёмных родинок, с подёргивающимся от разговора кадыком. Чуть выше раздаётся хриплый смех. Родной такой, давно наизусть заученный. Осознание бьёт не больнее, чем все события, произошедшие за день. Он всего лишь снова переступает границы, которые сам же и утвердил.       Мутный взгляд скользит выше, задерживается на тёмно-каштановых кудрях, а потом, вдруг, натыкается на взгляд ответный. Киса чуть помятый, ленивый и явно разморенный обстановкой всё равно сходу ловит его, что называется – за руку. Только он не ухмыляется, не скидывает с себя чужую голову, не спешит выдать порцию привычного стёба. Просто смотрит. – Ты как, норм? – тихо спрашивает, а потом снова – прикасается ладонью к чужому лбу. – Ты пиздец горячий, Хэнкалина. Пацаны отлить пошли, но давно уже. Наверное, за Анжелку перетирают там с глазу на глаз. – Норм, – Боря кашляет невольно и отстраняется, встряхивает головой. – Время-то сколько, Кис? Чё с ними не пошёл? Мало-ли Геныч его за живое цепанёт, он нам остатки базы разнесёт. – Решил дать тебе вздремнуть, – Ваня подкуривает сигарету и, наконец, его губы растягиваются в ухмылке. Беззлобной такой, вялой. – Больно побитый вид у тебя был. Жалко же. А время за час давно перевалило, я Оксанке смс-нул, что ты у меня останешься.       Боря моргает и кожей ощущает подступающий жар. Теперь и не понять, от температуры или от слов, заставших врасплох. Отворачивается, тянется за рюкзаком, в котором, как он помнит, были пару таблеток жаропонижающего.       Если бы он только мог не дёргаться так, не смотреть сердито в ответ на заботу дружескую… Хенкин всё бы, наверное, отдал, чтобы по-другому было. Чтобы пацаны разговаривали там как можно дольше. Чтобы не просыпаться в горячке, а продолжать лежать, уткнувшись носом в его шею. Чтобы ласкаться о его прохладную ладонь, словно бродячий пёс.       Но мечты убивают.       Какими бы манящими не были эти мысли, реальностью им не стать. Это больно, но это можно перетерпеть. Это пройдёт. А сейчас – запить таблетку остатками газировки и откинуться обратно в диванные подушки. Ничем не выдать неловкости. – Спасибо, бро, – Киса быстро кивает на эти слова, выпуская в воздух дымовые кольца, а Хэнку снова стыдно становится. – И за Оксанку спасибо, она разрулит с родоками.       Ваня делает последнюю затяжку, тушит сигарету о край грязной пепельницы и тоже откидывается назад. Смотрит куда-то в потолок. Слишком близко вновь оказывается. Руку чуть сдвинь – и кожи можно коснуться. – Ты чё в школу припёрся, если херово до сих пор? – Экзамены скоро, Кис. – Экза-а-амены, – тянет чуть недовольно. – Их и не сдаст за тебя никто, если сдохнешь. Да и проблемы посерьёзнее нарисовались. Анжелка эта сраная…       Ответить не удаётся, потому что дверь открывается, впуская хмурых, но куда более спокойных чем пару часов назад Мела и Гену. Они падают на соседний диван, тянутся за новой парой пивных бутылок, и Хэнк на секунду невольно задумывается. Лицезрели ли они, как он отрубился и сопел Ване в шею, или им сейчас всё вообще до пизды? Никто не комментирует произошедшее, а значит, верный вариант – второй. И это приносит облегчение. – Мел, может это… – Гена отхлёбывает и ставит бутылку на стол, по правую сторону от ног Хенкина. – Что, если мы закажем чела этого? Пацан, у которого я товар беру, никогда сам проблемы не решает. Я могу спросить. У него точно есть люди нужные. – Нет, Ген, спасибо, – Меленин прикрывает глаза и устало выдыхает. – Живьём хочу, понимаешь? Глаза в глаза, через дуло пистолета.       Все затихают на секунду, а потом заходятся громким смехом. Мел позволяет себе вымученную улыбку. Киса наклоняется через стол и задаёт Зуеву самый неожиданный для этого момента вопрос: – Ген, а ты знаешь, как помер Александр Сегреевич Пушкин? – На дуэли помер, – отвечает тот, осушая остатки алкоголя одним глотком. – А чё такое? – Ну, а с кем дуэль-то была? – С Дантесом, – Гена недоумевающе хлопает глазами, пытаясь поймать нить разговора. – Ты к чему это спрашиваешь-то? – Ц-цц, а Дантес – кто? – Боря чувствует чужой запал и понимает, к чему всё идёт. – Француз, – выдаёт Зуев, окончательно утрачивая прежнюю расслабленность. – Да, но не только. – Массон? – через долгую минуту раздумий, выносит предположение. – Отсосон, – Киса смеётся, а потом его язык начинает двигаться по внутренней стороне щеки, толкая кожу.       Гена не смеётся в ответ, а как-то слишком глубоко задумывается, блуждая взглядом по пространству комнаты. Шестерёнки в его голове крутятся так быстро, что процесс можно услышать. Бутылка пива застывает вместе с рукой где-то в районе подбородка. – Ты чё так завис? – Киса откланяется назад, и сильно задевает Борю плечом. – Расстроился? – Слушайте, пацаны, – Зуев задумчиво прикусывает губу, а потом переводит взгляд в их сторону. – Я тут чё подумал-то… Ну, насчёт темы этой, с дуэлями...       Хэнк смотрит на него в упор, и что-то внутри вдруг сжимается. План, созревший в чужой голове, явно далёк от хорошего и продуманного. Но у каждого, кто сидит сейчас в этой комнате, уже будто бы и нет выбора.       Только сценарий, что им заранее прописали.