The oceans shall freeze

I've been treated so wrong I've been treated so long As if I'm becoming untouchable I'm the slow dying flower In the frost killing hour Sweet turning sour and untouchable My Skin, Natalie Merchant

Еве было не привыкать просыпаться одной. Исак обычно согревал ее постель, прежде чем Эвен наконец сделал его своим любовником, и, пусть иногда Исак всё еще пробирался под пуховые покрывала, пока она спала, это было просто способом показать ей, что она не одинока. С тех пор как Эвен провалился в свое темное отчаяние, она не ощущала знакомой стройной фигурки рядом. Он проводил свои ночи с Эвеном. Поэтому для нее было привычно просыпаться одной. Но было непривычно просыпаться из-за волны ужасающего страха, которая затопила усадьбу, как замерзшая вода подо льдом покрывает окружающие Халогаланд фьорды. Она тут же насторожилась, ее тело было напряжено, сильное и ловкое теперь из-за всей той еды, которой Эвен кормил ее и Исака. Теперь она различала звуки – приглушенный всхлип, резкий шлепок по плоти и как чье-то легкое тело падает на землю. Эвен делает больно Исаку, подумала она. Она знала мало о душевных недугах, знала только, что Исак уже носил свидетельства насилия от таких людей, как Эвен. Как его Мама. Живот закрутило, когда она представила высокую и мускулистую фигуру Эвена, и то, как он мог швырять Исака вокруг, как будто мальчик ничего не весил. Мама Исака была маленькой женщиной, и он мог справиться с ней, если бы она на него напала. Ева не могла бы сказать такого об Эвене. Она откинула простыни, ее тело сжималось из-за прилива адреналина. Подбирая деревянный стул в углу комнаты, она бесшумно двигалась по спальне к основному очагу усадьбы. Легко было определить, откуда шум – две фигурки сплелись, а то, что поменьше, была снизу и сопротивлялась. Но тем, кто был больше … был не Эвен. Она ошибалась. Она почувствовала, как все ее тело затвердело, ужас сжимал ее в своей неумолимой хватке, когда она разглядела знакомую фигуру Николая Магнуссона, пусть и она больше была знакома с позой, в которой Исак был сейчас. Внушительная фигура, и бледные волосы над ней, не спереди. Он ее не заметил. Она попыталась заставить свое тело сдвинуться, чтобы помочь Исаку, ее руки сжимали стул крепче, когда она подняла его над головой, но она была в ступоре из-за страха, видя мужчину, который истязал ее столько недель, уже здесь, в ее прибежище – так она начала думать об усадьбе Эвена. - …Сладкая справедливость, - говорил Николай, Ева просто слушала, не в силах отреагировать, - Убить его маленькую шлюху, его невольника, пока он лежит в кровати. - Если я закричу, он придет, - выпалил Исак, задыхаясь, и Ева поняла, что огромные руки Николая были на его тонкой бледной шее, сжимая, - он… - Тогда кричи, Лиль Соль. Так он тебя называет, да? Зови своего хозяина. Конечно, Исак не закричал, и Ева знала почему. Исак не верил, что Эвен встанет из того, что казалось вечной дремой - он впал в нее три дня назад. И если даже встанет…он будет слабым, сонным, возможно, даже будет шататься. Николай убьет его. - Может, он ушел трахать какую-нибудь новую шлюху? – спросил Николай, его голос был обманчиво нежным, - возможно, он снаружи сражается с диким зверем? Эвен, Берсерк, самый свирепый воин Севера. Николай рассмеялся громким холодным смехом, даже не пытаясь говорить тише. - Или может, - сказал Николай, понизив голос, когда подошел ближе к Исаку, и Ева пыталась заставить свое тело двигаться, поднять стул, бороться, - может, он здесь, но слег из-за своего недуга. Ведь так? Исак всхлипнул, и этот звук отрезвил Еву. Он уже выдал слишком много, поняла она. - Я так и думал, - сказал Николай, рассмеявшись, - хорошо. Я оставлю тебя здесь истекать кровью. Я проткну Еву кинжалом, эту подлую предательницу. Я проткну ее кинжалом между грудей. А затем приволоку Эвена сюда, и заставлю смотреть на твой прекрасный сломленный труп, прежде чем отрежу ему голову. Ева видела, как Исака передернуло, когда Николай согнулся вниз, высунув язык, и облизал скулу мальчика. - Не плачь, Лиль Соль. Даже в смерти ты будешь прекраснее, чем половина шлюх в этом жалком подобии деревни. Ева знала, что Николай насмехался над Исаком, используя это прозвище – его слова нужны были, чтобы сделать Исаку больно. Но они не работали. Ева была достаточно близко, чтобы видеть пламя в глазах Исака, и это ее подбодрило – Исак наклонился и плюнул Николаю в лицо, и тогда она поняла, что ступор спал, а ее разум сильнее ее тела, которое говорило сейчас «борись, этот мужчина - чудовище, ты должна драться». - Ах ты, маленькая шлюха, - сказал Николай, его руки сжали шею Исака сильнее. Он вытащил кинжал и прижал его к обнаженному подбородку, - я собираюсь выпотрошить тебя от подбородка до живота, и ты закричишь для меня так же, как кричала мать Эвена. Ужасающее понимание появилось в глазах Исака. Николай кивнул, наслаждаясь произведенным эффектом, убежденный, что Исак никогда не сможет рассказать кому-либо об этом. Последний шанс заставить его страдать, прежде чем прикончить кинжалом. А затем Исак разглядел Еву за плечом Николая, всё его тело напряглось, когда на шее проступили капельки крови. Рефлексы у Николая были быстрыми – он обернулся, чтобы посмотреть на Еву. Но Ева была быстрее. Она ударила его деревянным стулом по голове дважды, трижды, крича. Она вспоминала о бледных холодных пальцах на ней, внутри нее, в местах, которые должны были быть ее и только ее. Она вспоминала о том, как он отстриг ей волосы, как будто она была скотом, который перегоняли в полях Ютландии. Она вспоминала его твердый уродливый член, который вбивался в нее, его жестокий смех, когда она умоляла быть нежнее. Жесткую пощечину по лицу, когда она смотрела на него с отвращением. С каждым из этих воспоминаний она била по нему стулом, и его тело наклонялось все сильнее, левая сторона его головы – пока он кряхтел, поднимая руки, чтобы защитить свою голову. Она продолжала бить его стулом, пока в ее руках не остались деревянные обломки. Исак поднял невидящий взгляд, двигая ртом, как будто он хотел что-то сказать. Она издала слабый всхлип и села на колени, проверяя раны Исака - единственным доказательством, что Николай прикасался к нему, было немного крови у его шеи. Она подняла взгляд, когда услышала громкие шаги, как будто кто-то шатался по комнате, а затем глубокий, потрясенный ужасом рык Эвена, когда он увидел их. Все еще слишком далеко для того, чтобы услышать дыхание Исака, он, скорее всего предположил худшее, потому что упал на колени, закрывая руками глаза и шепча, - Нет, нет, нет, не это снова, только не это, На мгновение Ева подумала, что она могла увидеть то, каким мальчишкой он был до того, как его жизнь была необратимо изменена Николаем. - Эвен, он не мертв, - сказала она ему, ее голос был на удивление сильным, и он же дал силу приказывать ему, - встань, он нуждается в тебе. Его тело было будто заперто в месте, где она не могла его достать – решимость заставила ее двигаться. Она не просила этого, но примет это. - Эвен, - сказала она, опускаясь на колени перед ним, ее руки на обеих сторонах его опущенной головы, - твоя любовь нуждается в тебе. Исак нуждается в тебе. Ты должен идти к нему, сейчас. Она продолжала говорить это, продолжала повторять имя Исака, и эти слова – нуждается в тебе – как-то добрались через Эвена, проникая в его разум. Он, наконец, поднял взгляд, открыв голубые глаза, и она кивнула ему. - Забери его в спальню, - сказала она ему, - держи его в тепле. Скажи ему, что он в безопасности. Будь с ним сколько угодно времени. Затем приходи сюда, чтобы помочь мне. Эвен кивнул, все еще медленно соображая и двигаясь, и, наконец, поднялся на ноги. Она видела, как он подходил к Исаку, наклоняясь перед ним, его огромные руки так нежно опустились на кожу Исака, пусть и дрожа. Затем он поднял Исака на руки, и Исак вжался в него, начиная плакать, и она подождала, пока Эвен унесет его в комнату, подальше от всего ужасного, что произошло здесь. Она стояла так долгое время, слушая затрудненное дыхание Николая и медленно до нее доходило, что он не мертв. Ей было не важно это, потому что скоро он будет мертв. Но твердость в ее сердце превратилась в холод, который разлился по ее телу, и она повернулась к нему, усмехаясь, когда разглядела скорчившегося человека под ней. - Ты жалок, - сказала она ему, и он издал в ответ стон, - посмотри на себя. Пал из-за женщины, пал из-за слабой, грязной шлюхи. Разве не так ты называл меня, после того как брал меня в девятый, десятый раз? Она видела, как он пытается двинуться, ощупывая кинжал рукой в нескольких дюймах от ее пальцев. Она наблюдала и смеялась, пытаясь подобрать слова. - Вытянись и достань его, могучий северянин, - сказала она ему, - схвати его этими холодными руками, воткни в мою грудь. Разве это не то, что ты хотел бы сделать? Он продолжал двигать ртом, ппп срывалось с его губ, и она двинулась к нему, сжимая его ухо, - Ппп, - повторила она, - что же ты желаешь сказать, Николай Магнуссон? Пппошла на хрен, шлюха? – она встала на колени позади него, легко отбирая кинжал, к которому он тянулся. Она отрешенно наблюдала как красная кровь вытекает из его головы. - Тебе нравится это слово, да же? Шлюха. Тебе нравилось выплевывать его, как будто у нас был выбор в том, что происходило с нами. Разница, впрочем, была тем, что шлюхе платили. У шлюхи были свободы. У нас нет. Ты. Ничего. Нам. Не. Дал. С каждым словом она отпускала кинжал на его шею в то место, где он порезал Исака. - Сука, - прошептал он беззвучно, и она воткнула его глубже, заставляя его горло издать высокий свист. - Тебе нужно было покинуть деревню, когда Эвен победил тебя в поединке, - сказала она, сжалившись над ним в этот момент, - ты унижен, опозорен. Ты думаешь, что ты настоящий мужчина, но настоящие мужчины не прячутся в тени, крадучись, ожидая следующего шанса для удара. Он пытался двинуться, даже сейчас - чтобы найти силы и прекратить ее оскорбления его мужественности, наказать, но она резко ударила его по лицу – так сильно, что его голова откинулась назад. - По крайней мере, ты сделал это сегодня, это я признаю. Тебе не пришлось манипулировать человеком глупее, чтобы сделать твою работу, - сказала она, - но ты был глуп. Ты был достаточно умен, чтобы понять, что Эвен не поможет Исаку, но ты недооценил меня. Такие мужчины как ты всегда это делают. - Ты слаба, - прошептал он ей, его лицо болезненно искривилось уродливой улыбкой, которая показала кровь у его десен, - была слабой. - Верно, была. Не сейчас. Я научилась, я была терпелива, я научилась жестоким способам севера выживать. Ты разве не гордишься мной, северянин? Он, конечно же, не был горд. Он смотрел на нее с отвращением, с уродливой улыбкой на своих чертах, как будто он не мог изменить положение своих губ, а она повернула кинжал в своей руке, осматривая его. - Ты собирался убить Исака, убить меня этим, - сказала она, будто они вели беседу, и в его глазах проблеснуло слабое узнавание, будто он забыл, зачем пришел. - Потому что ты не мог вынести мысль о том, что мы счастливы здесь, вдали от твоей жажды крови и насилия, которая расцвела в этом богом забытом месте. Ты смотрел Исаку в его красивые зеленые глаза и говорил, что хочешь сделать с ним, хотел видеть в них страх. Она двинулась, садясь на талию Николая и смотря в его ледяные голубые глаза. - Я собираюсь отрезать твой отвратительный жалкий член. И я получу огромное наслаждение, зная, что ты никогда не используешь его, чтобы причинить боль другому человеку снова. Она видела его расширившиеся глаза, знала, что он был бессилен, и пронзительно рассмеялась при этом, - Теперь ты будешь знать, каково это, когда кто-то вырывает твое естество, чтобы лишить тебя выбора. Я молюсь всем богам, чтобы ты был таким же храбрым, какой пришлось быть мне. Вялый орган, который она взяла в руки, был жалок, и все же этот монстр считал из-за него, что он лучше Евы. Он использовал свою уверенность в своем месте в этом темном мире, чтобы брать ее, и она знала сейчас, что он был просто трусом. Она отрезала член от тела в два четких разреза, пока его тело сотрясалось, в его дыхании слышался предсмертный хрип, и она молча наблюдала, как он истекал кровью. Не было звука долгое, долгое время. Возможно даже несколько часов. Наконец она услышала шаги позади, и сильную руку на ее плече. - Ева, - сказал Эвен, - ты…? - Я никогда не чувствовала себя лучше, - сказала она и это было правдой. - Исак спит, наконец. Он… я никогда его таким не видел. - Я видела, - сказала она, вспоминая, как нашла его, после того как его мать покончила с собой. Ему понадобилось несколько дней, чтобы сбежать из своего напуганного сознания, и она надеялась, что он будет сильнее сейчас, когда у него был Эвен, который мог помочь ему справиться с этим. - Он не переносит вида крови, - мрачно сказала она, и она, и Эвен поняли кое-что в этот момент. - Мы должны что-то сделать с его телом, - сказал Эвен, и Ева кивнула. Она была удивлена, что следующие слова Эвена были по делу. - Мы должны сжечь его сначала. Так, чтобы нельзя было опознать его черты. Затем мы можем сбросить его в неотмеченную могилу, как он заслуживает. Она снова кивнула, встретившись с ним взглядом, и увидела в них гнев. Она понимала его. Она чувствовала его сама даже сейчас, отняв у Николая жизнь. Сейчас она больше не чувствовала в себе страх. Потому что в гневе была правда и сила, которая сделала ее лучше. Под покровом ночи они построили костер на самом дальнем поле угодий Эвена. Они зажгли его, и бросили туда труп. Так они и смотрели, стоя спина к спине, как его кожа перестает быть плотью, а затем меняется от серого к черному. Когда он стал неразличим, Эвен выкопал могилу, и они закатали его в нее. Николай перестал быть человеком, и, казалось, что он им никогда и не был. Он не попадет в Вальгаллу, в святые залы воинов, которые героически погибли в битвах. Он умер смертью труса, под лезвием, которое занеслa женщина, и она была довольна этим. Она будет счастлива, насмехаясь над ним, когда сама попадет в Хель через множество лет. - Я благодарен тебе, Ева. Если бы я потерял Исака…, - начал Эвен, пытаясь отбросить темные мысли из головы при упоминании имени Исака. - Тебе не обязательно говорить что-либо, - сказала она ему. Она не нуждалась в его одобрении, его спасибо или благодарности. Она сделала это для себя, для Исака, не для Эвена. - Но это правда, - настаивал Эвен, - я не всегда… я не всегда был добр к тебе, Ева. И я вижу сейчас, какая ты сильная, и чувствую, что задолжал тебе извинение за свою холодность. Ева не упрекала его в холодности. Она столько поняла сейчас. Слова Николая, его извращенное признание Исаку – то, что именно он убил мать Эвена. Жители деревни говорили о его жестоком, бесчеловечном убийстве матери и отца, как будто это было высечено на камне. Неудивительно, что Эвен отрезал себя от этих слушков, которые следовали за ним, куда бы он ни ступил ногой. И даже внутри нее первый инстинкт сегодня ночью, когда она услышала шум борьбы между Исаком и Николаем, проснувшись со сна - она сразу же предположила худшее об Эвене. Да, она понимала, почему Эвен был холоден, и думала, как важно это было – то, что Исак высвободил внутренний свет из Эвена, как солнечный свет, который начал появляться в последние ветреные дни зимы. - Эвен, я…, - сказала она, задумавшись о том, как поговорить об этом – о его матери. Но ее осенило, что это не ее обязанность. Это было для Исака, когда он очнется от своего глубокого целительного сна, и поговорит с Эвеном. Он посмотрел на нее, подняв бровь, и она вздохнула. - Пожалуйста, не говори Вильде об этом, - сказала она. Он рассмеялся. - Я никому не скажу. - Даже Исаку? - Особенно Исаку. Должна ли я спорить с этим, задумалась она. Конечно, Исак узнает, что ни она, ни Эвен не позволили выйти Николаю из этой усадьбы живым этой ночью. И всё же…всё же Исак всегда хотел верить в лучшее в Еве, пусть и он защищался изо всех сил, притворяясь, что никому не верит. Конечно, так и должно было быть для Исака. Он бы очнулся от своего сна, он был бы в замешательстве и не понимал, где он, в отчаянии желая вернуть жизнь, которую он и Эвен начали строить друг для друга. И поэтому Эвен не хотел рассказывать ему, что лучший друг Исака был безжалостным убийцей, который был в состоянии расчленить человека, который лежал лицом вниз на полу - было ли это неправильно? - Я думаю, это хорошая идея, - сказала она, и Эвен выглядел какое-то время удивленным ее молчаливым согласием - а затем начал закидывать грязью яму, в которой был Николай, пока земля не поглотила ее. - Ты любишь Вильде, - сказал он, - о ней ты беспокоилась в первую очередь, не об Исаке. - Да, - кивнула она. Она не думала о Вильде тем вечером, часть ее осознавала, что она не хотела пятнать ее воспоминания той ночи со знакомыми, драгоценными воспоминаниями о Вильде, - я скучаю по ней каждый день. Я скучаю по свободе, которая была у нее в Ютландии. Как я прикасалась к ней, обнимала её, когда она нуждалась во мне, прежде чем северяне сказали нам, что мы больше не люди. - Эта деревня больна, - сказал Эвен, - она нуждается в лечении. Но что я могу сказать… пожалуйста, пусть Вильде приходит так часто, как ты хочешь. Ей так же рады здесь, как тебе. На его лице была спокойная решимость – такой она его никогда не видела и улыбнулась ему, дотрагиваясь до больших холодных рук. Она сильно сжала их и сказала – - Ты должен как-то показать жителям деревни, что мы все одинаковы. Что мы истекаем кровью и умираем, как и остальные. Эвен сжал ее руку в ответ, не обещая, но и не отвергая эту идею, а затем повернулся, направляясь в усадьбу, к мальчику, которого он любил. Ева наблюдала, как он уходил, а затем посмотрела на землю под ее ногами. Она сплюнула на неотмеченную могилу и последовала за Эвеном внутрь.