The oceans shall freeze

To the great and the petrified We all fall down To the slaves and the civilised We all fall down The Great Shipwreck of Life, IAMX

Исак       Ледяные ветра Севера ревели, приветствуя их прибытие, и с каждым порывом отчаяние Исака росло. Корабль шатало из стороны в сторону, против волн, и Исак крепче прижимался к волчьим шкурам Эвена. Желудок выворачивало в приступах тошноты.       Не его одного. Всё вокруг провоняло мочой, рвотой и кровью, несмотря на свежий морской воздух. Под палубой, где многие жители деревни отбивались от нападок дикарей, было намного хуже — в этом Исак был уверен. Он с замиранием сердца спрашивал себя, выдержали ли Ева и Вильде это путешествие.       Тела сбрасывали с корабля, но Эвен не разрешал смотреть. Он прижимал мальчика к груди, и Исак выбрал путь труса — следовал молчаливым указаниям.       Он знал только одно — всё происходило без обрядов, без повода. Мёртвые были не нужны этим людям — их выбрасывали за борт, как испортившуюся рыбу.       Исак не помнил, как они добрались до суши на Севере, который захватчики называли Халогаланд. Его новый дом. Мальчик так и остался под шкурами Эвена, и вечная тьма пустынных вод поглотила остальное. Крики и плач его товарищей по несчастью — невольников, как он думал о них — смолкли после дней рыданий, воплей и стонов. И всё же, Исак чувствовал необходимость прятаться.       А его новый хозяин казался довольным, что Исак вёл себя так. Возможно, он просто ревнив, и предпочитает, чтобы его собственность держалась подальше от любопытных чужих глаз или, может, не доверял Исаку.       Каждый раз, когда наступал черёд Эвена грести на вёслах, для них это было нелегко. Даже когда грёб Эвен — тот, кого называли Берсерком, он поворачивал свою голову, чтобы ни на минуту не отводить взгляд от Исака.       Если кто-то приближался к его невольнику, Эвен кидал такие яростные взгляды, что подошедший уходил. Исак же чувствовал себя потерянным без тепла сильной груди, прижатой к его спине, и звука бьющегося сердца.       — Север! — ликующе взревел предводитель Эрик, когда корабль вошел в гавань.       Подбадривание и вскрики облегчения со стороны налётчиков — и ни звука от невольников.       Их стало меньше с момента, когда они покинули деревню. И не только из-за тех, кто умер. В месте, которое называлось Ранрике — шумном прибрежном городке — небольшой отряд забрал нескольких невольников из-под палубы. Один или два дали отпор, но их быстро усмирили ударами и пинками. А затем заковали: грубые верёвки и стальные кандалы предназначались для самых беспокойных.       Этих невольников оставили в живых в Ютландии только из-за материальной выгоды — их можно было продать, но они не были нужны дикарям с Севера, у которых были определенные требования.       Оставшиеся были молодые, здоровые и — сейчас Исак знал это — считались красивыми. Это были девушки того же возраста, что и Исак, и меньшее число мальчиков.       — Можешь идти? — спросил его Эвен. Исак кивнул, его мысли вернулись к настоящему. Он почувствовал, как Эвен схватил его руку, вставая, и попытался не съёжиться, когда увидел, что к ним приближается другой мужчина.       — Столько дней в море, и он до сих пор не шатается? Тебе нужно было оттрахать его до бесчувствия.       Исак удивлённо вскрикнул, когда Эвен выхватил длинный зазубренный кинжал и прижал руку к груди другого мужчины.       — В отличие от тебя, Бьорн, я считаю, что есть вещи, которые должны оставаться в пределах усадьбы. А сейчас сгинь.       Исак почувствовал, как дрожит, когда Эвен притянул его к себе снова.       В пределах усадьбы.       Это слово было незнакомо Исаку, но он знал, что значит дом. Он догадался, что усадьба — это то, куда Эвен ведёт его сейчас. Чтобы оттрахать до бесчувствия.       Мальчик содрогнулся, когда Эвен раздражённо фыркнул — они высаживались слишком долго.       Ошибочно приняв беспокойство Исака за то, что ему неудобно было ходить по палубе, он притянул его в свои руки. Исак не открывал глаза, его лицо было прижато к меховой оторочке плаща.       Пусть плащ принадлежал этому мужчине, его будущему насильнику, Исак находил утешение в запахе и мягкости одежды, к которой прижимался последние несколько дней, и сейчас был не в состоянии отделить себя от этого чувства.       Безудержное всхлипывание, которое охватывало лодку большую часть путешествия, началось снова; затем он услышал, как кому-то отдают пощёчины, и резкие поскуливания.       Открой глаза, сказал он самому себе. Ищи Еву и Вильде.       Но Эвен укачивал Исака в своих руках так, что его лицо вжималось в грудь Эвена, и так Исак и остался там последнюю часть пути. ****       Исак уснул к тому времени, как они достигли дома Эвена. Он ничего не помнил о деревне, которую они проезжали — ни расстояния, ни шума, ни местоположения жилища.       Но, когда он проснулся, Эвен сидел на кровати, а когда Исак вгляделся, то понял, что это место нисколько не похоже на хижину, в которой он прожил всю свою жизнь. Комната, в которой он находился, была небольшой и скудно обставленной даже по меркам скромного поселения, откуда Исак был родом. Он ожидал большего от мародёров.       Он прищурился от рассеянного света свечи. Здесь не было места для готовки еды, не было места для того, чтобы сидеть — кроме небольшого, вырезанного из дерева, стула у двери, через неё и освещалась большая часть пространства.       Затем мальчишку осенило, что это была всего лишь одна из комнат жилища. А так как Исак был простым невольником, и эта комната, очевидно, предназначалась ему, то он мог только представить, насколько огромна была оставшаяся часть хижины… Нет, оставшаяся часть усадьбы.       Даже кровать выглядела непривычно — чувствовалась деревянная основа внизу и что-то, похожее на мягкие подушки, когда он лежал на постели, прижимаясь всем телом.       Сложенное одеяло лежало возле мальчишеских ног. Исак попытался дотянуться до него, восхищаясь толщиной, а затем откинул, осознав, что Эвен наблюдает за ним.       — Его приятно касаться, — сказал ему Эвен. — Я надеюсь, оно будет достаточно теплым для тебя. Я всегда могу принести тебе другое, если это не подойдет.       Это была жестокая шутка? Испытание? Исак ожидал, что будет спать снаружи со скотом, дрожа под ветрами севера. Он вопросительно взглянул на Эвена и затем опустил глаза.       Ты не должен смотреть ему в глаза, сказал он себе, он не видит в тебе равного.       — Ты устал после дороги, — продолжал Эвен. Исак застыл от страха. — Плавание утомительно для тех, кто не привык к этому.       Исак почувствовал, что Эвен смотрит на него так, будто ожидает ответа, но в голове у мальчика от страха было пусто.       — Тебе нужно что-нибудь, прежде чем ты будешь спать? Может, вода? Ты пил на корабле, но морская соль забирает всю слюну изо рта.       Исак попытался ответить, но не смог издать ни звука. Он почувствовал, как кровь зашумела в ушах, когда Эвен подошёл ближе.       Вот оно, подумал Исак. Вот где меня будут иметь в первый раз.       Но Эвен просто выпрямился во весь свой внушительный рост и сказал ему:       — Спи, — после чего Исак остался в комнате один.       Это монстр, подумал Исак про себя. Он возьмет тебя, когда ты будешь спать и видеть сны о доме. Он разбудит, грубо толкаясь в тебе, когда ты не будешь ждать этого и не будешь готов. Он даже не удосужится известить, когда это случится.       Исак, шатаясь, приблизился к двери; он был будто пьян от страха и выглянул в другую комнату. Она была намного больше, и Исак понял, что это главная комната в доме: со столами, чтобы готовить пищу, стульями, чтобы сидеть, столом, за которым можно есть, и костром в середине комнаты, ещё не зажжённым.       Вокруг были гобелены, резные фигурки из дерева и предметы, о назначении которых Исак не знал. Лампы светили ярко повсюду, бросая свет и тени вокруг. Полы были в таком упадке, который он не видел давно: дерево и каменные плиты вместо грязного пола, к которому привык Исак.       А в центре этого незнакомого нового мира стоял спиной Берсерк — он таскал дрова для кострища.       Исак смотрел на него некоторое время, разглядывая широкие плечи и большие руки, высокий рост и явную силу в обманчиво худом теле — это было очевидно сейчас, когда на нём не было волчьих шкур.       Мужчина мог бы одержать верх над Исаком одной рукой. Это был Северянин. Такой же дикий, как земля, что взрастила его. Здесь невозможно было выиграть схватку, и Исаку придётся смириться с тем, что случится этой ночью. В лучшем случае, он мог надеяться, что избежит жестоких побоев, если молча согласится и хорошенько подыграет.       Он посмотрел на свою грязную одежду, на то, в чём его вырвали из сна в Ютландии несколькими днями ранее. И задумался: а если его новый хозяин предпочтёт найти его голым, когда придёт к нему ночью?       Он снял всё с себя, дрожа от холода, а затем скользнул в постель. Мягкость ложа казалась насмешкой, и, как только его тело оказалось под покрывалом, он начал тихо плакать. Сердце колотилось и не могло успокоиться ещё долго.       Он думал о Еве, о Вильде и о том, где они находятся сейчас, остались ли они живы? Он думал о горящей церкви, о детях, которых оставили на погибель, если никто не придёт помочь им, и о тех, кого продали по пути сюда. Он думал о зелени своего дома и о столь знакомой рутине. С каждой мыслью слёз становилось больше, и в этот момент он пожелал умереть.       Когда Берсерк придёт за ним этой ночью, он знает, что будет желать смерти ещё сильнее.       И всё равно, ему удалось поспать, отдохнуть, восстановить силы. Когда он проснулся, это было не от того, что дикарь вбивался в него. Он проснулся от чувства тепла и уюта — такого он не знавал доселе; чувство, что он хорошо отдохнул, было незнакомо ему.       Он моргал, осматривая комнату. Здесь было высокое окно, которое позволяло свету проникать внутрь, но, всё равно, это была земля вечной темноты, как однажды сказал ему странник из их деревни — поскольку Солнце покинуло Север из-за того, что холод поселился здесь.       Исак не знал, сколько он спал, но чувство удовлетворения в конечностях, которые ныли до этого, говорило о том, что это длилось множество часов.       Рядом с кроватью, на маленьком столике, стояли глиняный кувшин и чашка. Исак взглянул на них на мгновение, но только на мгновение, прежде чем налить себе воды и жадно выпить содержимое. Затем он налил другую чашку, и ещё одну, пока першение в горле не ослабло.       Исак ещё раз взглянул на комнату, и увидел одежду, сложенную рядом с кроватью. Лёгкие штаны, рубашка и туника — но намного лучшего качества, чем то, что он когда-либо носил дома. Он выскользнул из-под простыней, настороженно взглянул на дверь — никто не стоял там — и только после этого натянул одежду на обнажённое тело. Она была велика ему и свисала, но, по крайней мере, его тело было прикрыто, и он был благодарен за это.       Из-за двери он услышал звуки — позвякивание кухонной утвари и шаги по земле. В воздухе стоял густой запах жаркого, и он что-то всколыхнул внутри Исака: его желудок болезненно передёрнуло, и мальчик понял, насколько голоден.       Еда будет не для тебя, упрекнул он себя. Хватит быть таким идиотом.       Не оставалось ничего, кроме как показать хозяину, что он уже проснулся. Исак тихо покинул комнату, в которой спал, и стал ждать, когда Эвен повернётся к нему; тот стоял близ огня, помешивая содержимое котла над очагом. Когда Эвен увидел Исака, то немного удивился, затем наклонил голову набок, показывая на длинный деревянный стол.       — Ты можешь сесть.       Исак кивнул и сел на один из стульев, располагаясь так, чтобы он мог легко встать, если Эвен попросит. Но тот просто не обращал внимания на мальчика, и Исак почувствовал стыд, поскольку старший мужчина продолжал вести себя не так, как думал Исак. Он почувствовал, как съёживается в ужасе, что Эвен, наконец, начнёт вести себя так, как подобает жителям Севера.       — Вот, — сказал мужчина, ставя перед Исаком миску, — тебе нужно есть.       Исак моргнул и посмотрел на неё. Там было густое жаркое, даже по запаху мальчик понял, что оно хорошо приправлено и восхитительно на вкус. Рядом с миской Эвен положил толстую корку хлеба. Исак практически вскрикнул от радости, когда взглянул на еду. Он умирал от голода, а в желудке настойчиво урчало, и вот ему, наконец, было позволено есть.       Но Эвен не дал ему ложки. Исак сглотнул в страхе, решив подождать, даст ли ему тот что-нибудь. Вместо этого, Эвен просто сел на другом конце стола и выжидающе посмотрел на Исака.       Исак взял кусок хлеба дрожащей рукой и позволил себе откусить его, а затем ещё несколько раз, наслаждаясь вкусом. Раз или два он опустил его в жаркое, чтобы хлеб пропитался, а затем аккуратно прожевал. Он не хотел создавать беспорядок. Пока Исак ел, Эвен рассматривал его так напряжённо, что стало очевидно: он чего-то ждал от мальчика.       В конце концов, хлеб закончился, и осталась почти полная миска жаркого. Исак тоскливо уставился на неё, и это озадачило Эвена, который взглянул на него вопрошающе.       — Тебе не нравится?       — Я… — Исак почувствовал, как его щёки горят. Он не знал, чего от него ждет Эвен. Он ведь видел, что Исаку нечем есть.       — Очень вкусно… у меня просто нет аппетита.       Эвен внезапно наклонился вперёд, и впервые Исак позволил себе рассмотреть его лицо внимательно. Он с удивлением понял, что Эвен очень красив и более молод, чем Исак предполагал, пусть и на лице его были отметины боёв. При ярком свете лампы Исак увидел, что глаза мужчины мерцали голубым как океаны, окружавшие Ютландию, и мальчика накрыла волна боли при мысли об этом.       — Ты не ел хорошо множество дней. Ты должен есть.       — Я не...       — Это приказ, — просто сказал Эвен.       — Нечем есть, — прошептал Исак.       Он приготовился к первому удару, но Эвен вернулся на свой стул. Вместо этого он прочистил горло и сказал:       — Иди сюда, принеси свою миску.       Исак уставился на него широко открытыми глазами, полностью забыв об осторожности в этот момент. Он поднял миску, пытаясь унять дрожь в руках, и подошёл к Эвену. В голове барабанили возможные варианты того, как мужчина накажет его за дерзость, и, конечно же, Эвен протянул свои руки к нему и притянул за талию. Здесь он мог легко нагнуть Исака, если бы захотел, и Исак приготовился к этому.       Вместо этого Эвен посадил его к себе на колени и забрал миску.       — Не знаю, как вы едите в Ютландии, но на Севере мы используем руки, — сказал он.       Он зачерпнул горсть из миски и положил в свой рот. Содержимое, хоть и было густым, капало с его пальцев, и Исак глупо уставился, пытаясь не наморщить нос.       — Вот, — сказал Эвен и прижал немного мяса к губам Исака. Тот раскрыл их, и позволил покормить себя как ребёнка. Он не увидел в этом никакого унижения, и позволил Эвену положить еду ему в рот.       Пальцы касались губ Исака, пока миска не стала пустой, не считая масла и остатков, которые скопились на дне. Эвен прижал край чаши к губам Исака и наклонил, немного жидкости побежало по уголкам рта, а остальное попало в горло. Тот дёрнулся, пристыженный своей неряшливостью, но, прежде чем он повернул голову, Эвен сжал челюсть и провел по ней пальцами, убирая всё со рта и подбородка мальчика.       — Ты ешь очень… аккуратно, — сказал ему Эвен, и Исак уловил еле заметную улыбку, прежде чем посмотрел вниз на свои руки, пытаясь не покраснеть.       По правде, Ева и Вильде часто дразнили его за то, что он неаккуратно ест, эту привычку он перенял от своей матери. Он пытался не показать это перед Эвеном, и с облегчением услышал, что тот отметил это благосклонно.       А затем Исак вспомнил и ужаснулся самому себе. Он видел, как вся деревня горела, видел, как люди, которых он хорошо знал, с которыми он разговаривал каждый день, умирали от рук этого человека и его товарищей…варваров. И вот сейчас Исак сидит, прижатый к его коленям, принимая его комплименты как собака, что хочет угодить.       Он продолжал сидеть с опущенными ресницами, ожидая, когда его отпустят. Он хотел отодвинуться, несмотря на теперь знакомое тепло груди Эвена.       Его тело замерло и стало жестким, когда Эвен прочистил горло и вытащил стул из-под стола. Он прижал руки к себе, и Исак предположил, что он может отсесть.       Так он и сделал.       Теперь он стоял, вперив глаза в пол, и Эвен, казалось, обдумывал что-то несколько мгновений, прежде чем сказать:       — Полагаю, тебе нужно знать о своих обязанностях.       Исак сжался, приготовившись услышать о постели Эвена.       — Я хочу, чтобы ты держал дом в порядке. Я не хочу, чтобы ты делал что-либо снаружи, напротив, я запрещаю это. Твоя основная работа — готовить для меня.       Исак ждал, что последует дальше, но Эвен надолго замолчал. Наконец, он спросил Исака:       — У тебя есть вопросы?       Сбитый с толку, Исак поднял на него взгляд. Эвен смотрел в ответ этими сияющими голубыми глазами, и Исак запнулся.       — У меня... вопросы?       — Об этих обязанностях? Их слишком много?       Слишком много?       Исаку пришлось закрыть рот, чтобы не повторить эти слова.       — Нет, вы очень добры.       — Хорошо, — сказал Эвен, — у меня... Что ж, у меня не было невольника много лет. У меня не было ни одного, кто бы принадлежал мне, хотя у моих родителей были слуги, когда я был молод, — он замолчал, — поэтому я привык обходиться один.       — Но вы взяли меня? — спросил Исак, немедленно прикусив язык, когда понял, что без разрешения задает вопросы своему новому хозяину. Но Эвен не ответил на это, рассердившись, он только задумчиво промычал.       — Я подумал, что пришло время.       Последовала долгая многозначительная пауза, и затем Эвен вопросительно взглянул на него.       — Ты ведь знаешь, как готовить?       Исак кивнул. По правде говоря, у него был маленький опыт. Пусть он и заботился о своей матери много лет, сколько себя помнил и сколько потом заботился о себе после её смерти, каждый день у него была еда от мягкосердечных жителей деревни. Иногда он готовил себе сам, и это было безвкусно и пресно, а в поселении, где он жил, рыба была больше распространена, чем дичь.       Он никогда не ел ничего похожего на ту превосходную еду, которой только что накормил его Эвен. Если Эвен ждал от него чего-то подобного, то Исак не был уверен, что сможет удовлетворить это желание.       — Хорошо. Я буду приносить мясо, конечно же, и овощи, и приправы, которые продаются на рынке.       — Я буду очень стараться, хозяин.       Впервые он сказал "хозяин" вслух, но Эвен посмотрел на него со странным выражением лица.       — Я не понимаю этого слова? Хозяин?       Может быть, здесь говорят не так?       — О, — Исак почувствовал, что сердце его забилось быстрее; не подумает ли Эвен, что я оскорбил его? — Я...       — Неважно. Я бы предпочел, чтобы ты называл меня Эвен. Возможно, на людях ты можешь обращаться ко мне по титулу — Ярл Эвен.       Это слово ничего не значило для Исака, но он кивнул.       — Может, ты скажешь мне свое имя сейчас?       Исак моргнул. Он даже не представлял, что у него спросят имя. Он был невольником, а невольников не отличали друг от друга. Он знал это. Но Эвен спросил, и он ответил:       — Меня зовут Исак.       — Исак? — Эвен произнес его имя мягко, но тот всё равно вздрогнул, когда услышал это.       Это была малая часть, что ещё принадлежала ему, и мальчик думал, что его имя сгорело вместе с деревней.       — Красивое имя.       — Спасибо, — ответил Исак, неуверенный, насмехается ли над ним Эвен.       — Ты хорошо спал, Исак?       — Я... Да, Эвен. Кровать была, — он попытался вспомнить слово, но в голове было пусто, — она была очень...       — Удобной?       — Да, — ответил он, едва не улыбаясь от облегчения, — она была удобной.       — Я рад, — сказал Эвен и затем снова взглянул на Исака со странной напряжённостью, которая не вязалась с устрашающими возможностями этого человека.       Эвен указал жестом, чтобы Исак сел на стул, и тот подчинился. Всё было так не похоже на его ожидания, и он понял, что ему придётся постараться, чтобы не поддаться на обманчивость Эвена.       Неважно, каким сговорчивым кажется этот человек, он был убийцей, а другие мужчины, тоже убийцы, боялись его, несмотря на свою преданность ему.       Ему нельзя было доверять. И всё же… Исак не мог понять, как у человека, которого называли Берсерком, могли быть глаза сияющие, как море.       — У тебя есть вопросы о жизни здесь?       О жизни здесь, повторил про себя Исак. Я знаю, какая здесь жизнь. Дикость, тёмная магия, вечные ночи, тролли, которые крадут спящих младенцев из рук матерей.       — Нет... — он сглотнул, испугавшись, и затем покачал головой. — Простите, да… есть один вопрос.       Эвен кивнул, чтобы показать Исаку, что он может говорить.       — Мои друзья… Ева и Вильде. Они выдержали плавание, вы знаете?       — Девушка с огненными волосами? И хорошенькая, светленькая девушка, которые были с тобой в поселении?       Исак прикусил губу, но кивнул.       — Да, я видел, как новые хозяева забирают их с корабля. Они были живы.       Исак почувствовал, что напряжение сходит с его груди. Они были живы.       Его друзья всё еще были живы. Хотя, возможно, ему не следует считать их друзьями теперь. Он не знал, как часто сможет видеть их, если ему вообще будет позволено это, и рассердит ли это их хозяев — видеть, как они разговаривают друг с другом, как друзья.       Друзья — это роскошь, которой одарены только свободные люди. Он теперь не свободный человек. Он больше не полагался на это право, и эта мысль заставила его напрячься. Со стольким ещё ему нужно смириться... К столькому привыкнуть.       — Светловолосой девушке повезло. Вильям сдержан. Он не будет жесток с ней, если только она не будет дерзить.       Хорошо. Вильде была самой послушной из всех, кого знал Исак. Ева и он часто дразнили её за наивность и мягкий характер.       — А Ева? — спросил Исак, хотя знал ответ.       Её забрал светловолосый мужчина, который пытался раздеть Исака, смотрел на него с вожделением и хвастался им перед другими мужчинами так, будто он скот отличного качества.       Мужчина, который жестоко ударил Еву, после чего она упала.       Мужчина с наклонностями.       — Николай отличается от своего брата Вильяма. Он будет насиловать её и избивать. Но тебе не стоит беспокоиться. Тебя он не тронет, — голос Эвена ожесточился, будто, говоря об этом, он не понимал, почему Исак может беспокоиться.       Ева была человеком, девушкой, что сияла ярче пламени; она защищала Исака всю его жизнь, и сейчас у неё был жестокий хозяин, который может позволить немыслимые вещи по отношению к своей новой невольнице.       А Эвен говорил ему об этом так, будто это было малозначительно. Как будто она была ничтожна.       Но она ничтожна, ожесточенно повторял себе Исак. Она ему никто, и ты тоже.       С этой свирепостью, с этим осознанием Исак понял, что его глаза наполняются слезами. Он поверил на несколько мгновений, что этот человек не был чудовищем. Потому что накормил его и дал ему одежду, и не говорил о том, что будет насиловать его, хотя в какой-то момент это обязательно случится. Просто у него были красивые голубые глаза, которые напоминали Исаку о доме.       Исак позволил себя успокоиться, когда он говорил с ним. Он позволил себе временную передышку, когда на деле ему нужно было быть начеку.       Эвен посмотрел на него в замешательстве и спросил:       — Что не так?       Но Исак только ещё больше встревожился. Ева принадлежала жестокому хозяину, и он тоже, но Эвен был жесток иначе. Он не носил жестокость как знак отличия, но поражал ею практически беспечно, неосторожно, резко — будто змея сбрасывает кожу.       Его хозяин встал со стула, двинулся к нему, и Исак отшатнулся.       Умоляю, не трогай меня, подумал он, молясь всем богам, что могли бы услышать его. Но он вспомнил, что боги уже отказались от него. Никто не услышит его мольбы.       — Ты… Тебе не нужно грустить, — сказал ему Эвен, запинаясь. — Я не...       Он еще раз придвинулся к Исаку, и тот отскочил, прижимаясь к балке и тряся головой, продолжая плакать.       Эвен уставился на него, и его лицо исказилось расстроенной гримасой. Он повернулся и вышел из дома, поступь его была тяжелой и наполненной злобой.       В этом месте не было утешения. Никто не будет обнимать Исака и говорить, что он в безопасности. Поэтому мальчик плакал до тех пор, пока не выплакал все слёзы, но ужас никуда не ушёл. *** Ярл - у племен викингов была четкая иерархия, и ярлы считались ее вершиной по богатству и статусу. Следующей ступенью был Карл, это было общее название свободных людей. Невольники находились в самом низу.