Верховный крест

      Кошмар. Он не хотел отпускать из своих объятий, сжимал крепко и жестко, отчего казалось, что косточки сломаются от такой суровой хватки. Одна тьма ощущалась в стенах комнаты, не желая подпускать к себе свет. Страшно. Мерзко. Невыносимо.       Радовало лишь одно — сновидения оказались нереальны, но Верховенский и при таких обстоятельствах оставался настороженным, не хотелось бы повтора событий. Сон никак не брал его, лишь транслировал один и тот же эпизод, что никак не покидал голову: тело, стул, веревка.       Его смогли спасти, всё-таки Петр Степанович оказался в нужное время, но пришлось быстро уехать, захватив и его с собой. Он сам не знал: зачем этот человек ему. Идол не заинтересован в деле, так отчего тащит его в Швейцарию? Он бы не ответил на эти вопросы, и не потому, что не знает ответов — боялся признаться. Сердце уходило в пятки, когда только произносили его имя. Ставрогин. Николай Всеволодович. Nicolas.       Была еще одна проблема, из-за которой Верховенский собрал вещи. Может руки и в крови от этой «массовой резни», сделанной во благо революции, но зато всё для общего дела. Как же бесполезны эти жертвы! Стоило ли этого? Сам зачинщик не выдал бы ничего, лишь принял бы тот факт, что это случилось — ничего не изменить. В груди пусто, история никак не отразилась на характере и на манере, но иногда на мгновение виднелись силуэты тех дней, однако у Петра Степановича это не вызывало страха, лишь один момент заставлял встать волосы дыбом, и этот самый момент спал в одной с ним кровати, приобняв крепко одеяло. Он долгое время не мог заснуть — также просыпался от ночных кошмаров. С тех самых пор Верховенский стал стеречь его ночью, совсем уж забывая иной раз о себе. Но это не нервировало, по крайней мере хотелось верить.       Он смотрел в потолок, стараясь сосредоточиться, слыша сладкое сопение под боком. «Хоть этот спит…» — небрежно вымолвил молодой человек про себя, выделив «этот», даже не признавая своего тяжелого дыхания при особо близких моментах. Петр сильно зажмурил глаза и резко встал, обдумывая дальнейшие действия. Он ничего хорошего не видел в будущем: его когда-нибудь поймают со Ставрогиным и разделят. Тот, скорее всего, будет продолжать жить в своем имении, а его отправят на каторгу. Он даже уверен, что навещать никто не будет и попросту зачахнет в четырех стенах.       Окунувшись с головой в свои мысли, он даже не заметил, что сосед по кровати проснулся, протирая глаза.       — Петр Степанович, вы в порядке? — пробормотал Ставрогин сонным голосом, переворачиваясь на бок и смотря на Pierre снизу-вверх. На лице Верховенского появился испуг от внезапных слов, читалась нескрываемая печаль. Он согнул колени и положил на них голову, обнимая свое тело, желая успокоиться. Николай Всеволодович поднялся и старался как-то взглянуть на своего нервного друга, но тот не хотел идти на контакт. — Вам нездоровится?       — Всё хорошо, — пробормотал тихо Петр Степанович, — я просто устал.       Они сидели в тишине продолжительное время. Ставрогин продолжал смотреть на поникшую голову и, как-то неосознанно, положил свою руку на нее. Он гладил и перебирал запутанные волосы, пока Верховенский продолжал скрывать свои глаза.       — Я очень переживаю, что нам придется расстаться, — признаваясь, проговорил в себя Pierre. Он шмыгал носом, хотя как-нибудь вдохнуть, но забитость и дрожь в теле не давали этого сделать.       Молодой человек плюхнулся на постель и быстро накрылся одеялом с головы до ног, отворачиваясь от друга, чтобы тот не видел его лица и слез. Но Николаю Всеволодовичу было интересно узнать причину такого поведения — обычно Верховенский не прятался, даже наоборот, сам пытался «отыскать». Что-то явно было не то в действиях приятеля, чувствовалось напряжение. Петр долго защищал любимого от всех невзгод, хотел быть сильным плечом для него, а сейчас ломается на части, боясь узнать финал этой незаконченной истории.       Ставрогин мог слышать всхлипывания, дыхание, как он с силой сжимает подушку, стараясь унять боль сердца. Николаю было невыносимо на это смотреть, отчего решил приобнять сзади, пытаясь не навредить, защитить. Он положил лоб на шею и тихо приговаривал слова, что внимал влюбленный лишь в своей голове, не теряя надежды когда-нибудь их услышать. Прочувствовать. Ощутить.       — Я до последнего буду с тобой.