Кто это все придумал?

Долбоеб. Долбоеб. Сука, Андрей, ну какой же ты долбоеб. Мантра самобичевания ни разу не заглушает заунывный скрип пружин деревянной жертвы совковского распада. Ее бы выкинуть давно, как и все рудименты после развала: ну, там веру в светлое будущее, уверенность в завтрашнем дне на ближайшие десять пятилеток, поклонение социалистической идее. Походу, околофилософская пиздаболия передается половым путем, иначе откуда у Андрея все это в голове – хер его знает.   Сраная кровать еще и измывается, специально выстанывая с звонким началом «ми» и протяжным глохнущим «ха» в конце. Но это уже, конечно, воспаленное воображение Андрея – деву под ним раскачивает, увы, не койка. Самое тупое и стремное, что он сам себя ощущает заложником ситуации, наблюдателем, созерцателем, свидетелем, блядь, но никак не действующим лицом. Андрей даже не задумывается какого там его случайной партнерше, что для него вообще-то абсолютно не свойственно. Раньше (ну совсем раньше — когда еще не, когда еще до) отпустить со своего ложа неудовлетворенную женщину приравнивалось к мошенничеству в особо крупном размере — согласно личному уголовному кодексу Андрея Князева. Сейчас же его единственным желанием было (о)кончить, наконец, этот постный траходром и желательно без объявления результатов. Потому что взять фальстарт было хоть и очевидным, но тоже некогда уголовно наказуемым деянием — по кодексу Андрея Князева, естественно.   Девочка-то не причем. Она может и рада расстараться, размотаться, раскататься под героем своих влажных фантазий, даже под таким – холодным, безразличным, манекенным. Но Андрей гасит на корню все попытки зажечь искру. Просто сегодня ей не повезло. Попала в руки не колдуна, а послушной марионетки, что б его. Кто это все придумал? Кто так подъебал меня? Да ясно кто – тут один такой кудесник, маг, бля, сердца княжевского. Вон, его имя даже в гребанном скрипе слышится, он не то, что с ним ложится и встает, или в кармане носит, он уже его, сука, вдыхает на первый слог и выдыхает на второй. Андрею даже почти стыдно за такую сентиментальщину, но стыд за то, что он думает об этом во время перепихона (и что самое уебищное в этой ситуации – перепихона-не-с-Михой), возглавляет строчку хит-парада князевской стыдобищи.   Как обычно бывает: состав шел ровно, пока не съехал с рельс. Ну, когда машинист и сам поехавший такой вариант вполне прогнозируем, каким бы сильным и ловким ни был напарник. Как и почему – да хер его знает, ты главное содержимое из перевернутых вагонов быстрее собери, товорняк же, а то напиздят же все кому не лень. Андрей справлялся или - считал, что справлялся — и с маршрутом следования ебанутого машиниста, и с подсовыванием под колеса «башмаков», чтобы поезд не откатывался, и даже с дебильными рельсами, которые успевал любовно укладывать, пока состав мчал на все бабки. Видимо, недосправлялся, недоподсовывал, недоукладывал. Расслабился, почувствовал себя всесильным — не на Эверест забрался – на Миху, обуздав бодрую часть его загонов про пидорство. Вскружил голову сладкий запах свободы мужеложства, забыл с кем связался. Нет, Андрей на Миху не злится – злиться на Миху в такой ситуации тоже самое, что беситься из-за кота за его внезапное бесоебство посреди ночи. Была у него одна (опять же когда еще не, когда еще до) пассия, у которой как раз такой экземпляр все две ночи подряд умудрялся одним прицельным прыжком выбивать из спящего Андрея дух своей, по ощущениям, дохренакилограммовой тушей. Вот и с Михой что-то похожее – нет, нет, да перекроет, нет-нет, да дурканет. Хорошо, не с рельс и прямиком в некогда родимое депо – ну то, где хмурое топливо пересобирает локомотив в шаттл и запускает нерадивого космонавта сразу за орбиту солнечной системы. Без костюма, кислорода, и, возможно, шанса вернуться назад. «Все получше акустического» — ехидничает Миха, «Все лучше, чем героин» — убежден Андрей. Он все поймет, примет, починит, объяснит, ты только не съезжай по новой, да? Не надо нам оно, Мих, нахрен эту свистопляску.   Думать о том, почему Миха все это устроил, пока монотонно долбишь фанатку, что восторженно ждала этого рандеву – крайне мудацкий жанр. По отношению к ней точно. Так-то Андрей в курсе, что долбоеб, ну, теперь еще и мудак – что поделать. Куда важнее понять почему Мишаня вообще втравил их в эту историю и для чего она ему понадобилась. Нет, вариант с тем, что Андрей ни разу не нежная дева с приятными выпуклостями и не менее приятными впадинами, кажется вполне жизнеспособным. Ну захотелось Михе разбавить их союз из двух шпаг, ну посчитал он почему-то для себя неприемлемым поменяться, хотя ему и предлагалось – Андрей не в обиде (почти). Они так-то ни о чем таком не договаривались, по поводу фанаток и женщин в общем. То, что между ними двумя теперь ни одна ведьма не расфеячит, какими бы холмами и междуножьями не соблазняла. Для Андрея было само собой разумеющимся застрять на Михе целиком (как физически, так и не физически) и полностью. Он за время их новых взаимоотношений не успел устать или насытиться. Да и Миха до самого Князя был всегда голодный, так ведь и не перестал, падла такая, выстанывать свое «Кня-яже» в особо разъебные моменты. Андрей даже думает грешным делом, что дело в той последней девчушке, которую в его смену сношали. Может, Миха проверить хочет — что там с его блоком? Ну типа как там княжеское колдовство сработало: полный привод подключил или только задний смог? Андрею и самому тяжко все эти варианты в башке мусолить, еще и в момент пока раскачиваешь лодку — не любви, или хотя бы неплохого секса —, а какого-то тупого ожидания конца — то ли действия, то ли кровати, то ли себя. Что бы там дурная Михина голова не намудрила, с этим нужно разобраться как можно быстрее. Андрей жопой (три «ха») чует, что ответ нихуя не простой и причин имеет несколько. Разбираться в хитросплетениях недомолвок Мишиных извилин он так и не научился, да и вряд ли научится когда-нибудь, но это совсем не мешает Мишу понимать, чувствуя. Ему просто надо с ним законнектиться, поймать эту их связь, волну, которая глаза в глаза. Андрей просрал какие-то звоночки, признает, что есть косяк, раз они оказались в этой точке. С Михи спроса нет – какой с него может быть спрос, да и когда был? Но задать последовательно вопросы, твердо, но не напирая, чтобы в панике не слился, вполне можно. С чего это ты, Мишаня, вдруг так рьяно поддержал коллективную идею Поручика и Яши затусить не в отеле после концерта, а в загородном коттедже, да еще и прихватив группиз, чтоб на всех хватило? На кой черт напялил костюм балагура-трахаля и как можно дальше отсел от Андрея, усадив на колени крепко сбитую татуированную блонду? Смеялся нарочито громко, нахваливал, чуть ли не рекламировал Князя, другой, сидящей рядом, барышне? Чего ты на самом деле хотел, когда с очевидным намерением повел выбранную мадмуазель в свою (отдельную!) комнату, хитро подмигивая Андрею и кивая на оставленную даму? И в общем-то, все понятно, но все равно какая-то хуйня. Андрей ни на секунду не поверил этому вот Михе – разнузданному, нетипичному, неестественному, у которого улыбка оскалом приклеилась, а в глазах как обычно мешанина эмоций: калейдоскоп с бесконечным количеством зеркал. Но оставленную барышню на автомате подхватил под ручку и увел к себе. И разложил. По инерции, блядь.   Когда эта грустная унылая дрочка чужим телом (киса, извиняй, ты-то вообще не причем), наконец-то, получает финальный аккорд, Андрей, стараясь не быть слишком грубым, настойчиво отводит от себя цепкие руки, делая вид, что возится с резинкой. Его сейчас не хватит еще и на утешительные обнимашки. Его в принципе уже ни на что не хватило. Первое полное половое фиаско (по пьяне не считается, там если в процессе не заблевал – уже победа). А все Миха – мудак. И он сам тоже мудак. Вот они нашли друг друга. Ужасно хочется помыться, оттереться от произошедшего. И пойти к Михе, блядь. Но рвануть сейчас сразу в душ — словно бульдозером проехаться по чужой самооценке, если от той еще что-то осталась после всего-то. Вот тебе, дорогая, самый безрадостный мехнический трах, который я еле осилил, а вот еще бонусом травма на всю жизнь, что тебя не то, что обнять после не очень, так еще отмываться тут же тянет. Ему нестерпимо хочется быстрее вырваться из удушающей комнаты, гнетущих чужих эмоций и желательно собственной кожи. Единственное, что может из себя выжать Андрей перед тем, как свалить – поцелуй в лоб. В лоб, сука. Андрей, ты конченый долбоеб.    

***

Миха сидит там же, где они разошлись. Один. Не сложно догадаться, что остальные по их примеру встали на пылающие рельсы разврата. Главное, чтобы не с тем же результатом, хоть кто-то же должен не посрамить честь группы. Ощущение, что Андрей что-то подзабыл, и на сегодня у них с Михой были назначены блядостарты «кто быстрее и задорнее запорит еблю». Обидно участвовать не записавшись, вдвойне обиднее – проиграть, с его-то показателями. Андрей окидывает взглядом помещение, цепляет взглядом бильярдный стол, на котором недавно Балу и Поручик затеяли шуточную драку, фехтуя киями. Проиграл в итоге, видимо, Реник – лежит, скрючившись в баранку на зеленом сукне со съехавшими очками, похрапывает так трогательно.   Миха даже не вздрагивает, когда рядом с ним приземляется еще одно тело. Вытащив сигарету из валяющейся на столе пачки, Андрей принимается рассматривать сгорбленную спину и опущенную в ладони буйную голову. Горшок то ли стыдится, то ли злится, то ли просто нажрался, не совладав с собственной гениальностью выбранных стратегий.   - Мих, - докурив до середины, наконец, зовет Андрей. Ну че ты там опять в котелке своем наварил, Мих, давай разгребать, давай помогу. А то че мы опять как эти. Ну которые как те.   На удивление, Миха не морозится, не прячется, словно для него голос Андрея — как гонг, сигнал и призыв — отмереть и снова вернуться в окружающую реальность. Он как по команде отнимает от лица руки и бесстрашно поворачивается на зов. Взгляд трезвый, виноватый, а еще печальный, как у коровы перед бойней, и за это последнее сравнение Андрею самому себе хочется дать затрещину.   — Че, Андрюх, как? – все-таки смущается и тоже тянется к пачке, закуривая.   Андрей не орет только потому, что Реник спит – так, по крайней мере, он сам себе объясняет собственное спокойствие.   — Хуево, Мих, — честно на выдохе, тут же поймав удивленно-заинтересованный взгляд. Но не дает сученышу разойтись, опережая. — Нахуя вообще?   Нахуя, Мишаня, ты нас на эту блядскую карусель посадил и раскрутил так, что и сам теперь не рад? Удовольствия никакого, знатно обосрались, да еще и от воспоминаний теперь только блевать дальше, чем видеть.   — Так это. Для тебя. Тебе ж надо, — как на голубом глазу, и ведь ни тени сомнения во взгляде.   — Чего? – нет, Андрей уже готов пересмотреть свои приоритеты по поводу сна Реника. Потому что захотелось не только орать, а еще и в голову эту дурацкую вцепиться и открутить ее к чертям. — Ты откуда это взял вообще?   — Ну так это. Понятно же.   — Что, блядь, тебе «понятно»? – сквозь зубы шипит Андрей, все же пока сдерживаясь, давя несчастную сигарету в пепельнице.   — Да все, е-мое! Че тут не понятного может быть?   Конструктивный диалог свой конструктив обретать явно не собирается. Че тут не понятного может быть — да и правда? Ты, Миш, если к эфиру совместной радиовышки подключаешься, то хоть потрудись разобраться, че там за передача. Через рот не можешь, так хоть программку что ли попроси. Андрей в себе уверен – ни желаний, ни мыслей подобного толка он не транслировал даже в самых глубоких чертогах своей души. Мог беспокоиться по поводу Михи в этом вопросе – это да, но серьезно ничего не обдумывал, здраво рассудив, что проблемы лучше решать по мере их поступления. Ага, вот и дождался, чертознай горшковский, блин. Миха-то руководствуется исключительно примитивными сигналами, как понял — так и принял, ему на хер не упало вникать в чужие потемки, когда в своих то и дело плутаешь.   Андрей уже набирает в легкие побольше воздуха, чтобы начать выговаривать все, что он думает о некоторых в общем и об их решениях в частности, но тут же затыкается, когда случайно опускается взгляд. В хронике моей есть последняя глава, к сожалению, в ней обрываются слова, бля. Чертов Миха, чертовы его джинсы и необузданное зло в них, Андрей в секунду забыл что хотел на него наорать.   — Мих, это че? Ты не… — звучный всхрап Реника заставляет проглотить обидное «не смог». И Андрей начинает частить и запинаться, они словно с Михой речевым аппаратом поменялись. — Это… Это опять блок, да?   — Да не, не блок это, забей. Нормально все, — в противовес собственным словам, Миха ерзает и подается тазом вверх, нервно тушит сигарету на половине. У Андрея голова дергается в такт движению его бедер. Да ну Миха, блин.   — Так а че ты не… — как там слова эти дурацкие в предложения-то собирать?   — Да не захотел просто, Андрюх, е-мое.   Че и в правду, Андрюх, ты тут устроил, че тебя прошибло опять как пубертата, что телку впервые голой увидел? Че это чужой стояк взволновал так, словно гудрона во внутренности залили, и он щекотно расплавляется, даже не думая застывать? Миха не захотел. Андрея сбоит, когда он осознает, чего именно. Потому что чужой пах кристально ясно демонстрирует, что очень даже хотел. И вопрос не в том «чего», вопрос, очевидно, «с кем». Будь Андрей в менее воспаленном сознании, он бы обязательно обругал себя еще раз долбоебом, что поддался на провокацию и вытрахал несчастную кровать (женщину на ней он таки не вытрахал, Андрей свои провалы не умаляет). Но Реник начинает слишком активно возится на бильярдном столе, который натужно поскрипывает под его богатырской тушей. Когда этот кабан с него наебнется или все-таки проломит, им бы лучше быть отсюда подальше. Даже идея поржать над Реником не так заманчива, как то, что успел себе навоображать Андрей с Михиным чл… Ну с Михой, короче.   — У тебя… - в горле саха´ра, губы пересохли. — Есть кто-нибудь в номере?   — Нет, сплавил к парням, — отвечает Миха, кидая осторожный, но такой, сука, призывный взгляд. Вот стервец. Что там Андрей хотел ему высказать? Напомните через полчаса. Или через два. А лучше – завтра.    Схватить Миху – этого здоровенного, нихрена не маленького Миху – в охапку и утащить в его же пустую комнату, кажется единственным решением. Ни верным, ни возможным, а просто – единственным. Получается, правда, только схватить за предплечье и дернуть за собой с дивана, но Андрею и этого хватает. В коридоре спустя несколько дверей, Миха сам тормозит его у нужной. Видимо, понимает, что если они в ближайшее время не окажутся в относительно безопасной локации, то Андрей просто зажмет его у стены, они это уже проходили. И не то, чтобы, он против, но вот случайный зритель может не обрадоваться обжиманию двух рослых мужиков посреди коридора. Врываясь в комнату, Андрей натыкается на совершенно вштыренные глаза Михи, который, не отрывая от него въебанного взгляда, хлопает дверью и поворачивает ключ в замке. Он готов. Готов, блядь. Ко всему, что Андрей ему предложит. Черт знает что там в его собственных глазах, но судя по Михе, тот ждал как минимум, что его начнут терзать прямо тут, как максимум, что Андрей научился раздевать-растягивать одной силой мысли.   Но опьяненные голубые глаза лишь задорно подмигивают поочередно, а сильная рука продолжает тянуть за собой. Кровать они тоже успешно минуют и Михе уже начинает казаться, что Андрей все-таки ебнулся и теперь просто не может остановиться, заземлиться, застопориться хоть на секунду, блядь. Но все-таки замедляется. Яркий белый свет бьет по глазам (спасибо, хоть без флешбэков), а кафель душевой холодно врезается в местами оголенную кожу. Андрей держит его за предплечья, вжимая в стену, и тяжело дышит. Ему уже и не сосчитать сколько поверхностей они собой вот так осквернили. Фетиш стен у него по ходу. Это помимо михофилии, горшеневофильства, горшкозависимости. Андрей делает несколько глубоких вдохов, чтобы как-то успокоиться, переждать головокружение, унять бешено стучащее сердце, а то давление сейчас как жахнет и будет у них та еще ебля. Со скорой и очевидцами. Он берет все же себя в руки, хотя те все еще заняты Михой, и опускается на колени. Если все делать поэтапно и методично, то есть шанс сохранить хоть какое-то подобие разума. Сдернуть один за другим левый и правый носок, требовательно хлопнув по лодыжкам, и дождавшись по-медвежьи неуклюжего перешагивания. Проехаться ладонями по грубым джинсам до ремня, щелкнуть пряжкой, высвободить пуговицу, вжикнуть молнией. Стягивать джинсы вместе с бельем и не смотреть на то, что там скрывается (открывается) — требует железной воли и стальных я… В общем, Андрей справляется, вышвыривая комок одежды за пределы душа. Когда он встает и также спокойно стягивает футболку, отбрасывая подальше, то чувствует себя удавом. Миха не шевелиться, у него только трясутся ноги и грудь ходуном ходит. Андрей специально не смотрит в лицо, утыкается взглядом в чужой торс. Никогда он еще не был настолько близок к поклонению Анархии. Андрей чуть ли не бьет себя по рукам, чтобы ни коснуться, ни обвести по контуру чертову букву. Сам раздевается куда быстрее и суматошнее, включает душ, который сразу обдает их холодной водой. Даже не обидно, у Андрея хоть в ушах звенеть перестает, правда, Миха дрожать начинает. Странно, что не выругался, вообще ни звука не издал.   Андрей регулирует воду и судорожно намыливает руки, натирая ими себя, куда дотянется. Это какой-то психоз, но сразу накатывает: вспоминается как мечтал об этом, когда трусливо сбегал из комнаты после позорного плотского шапито. Отмыть, стереть, выскоблить — трогать Миху нужно чистыми руками. Понимание насколько его перекрыло, приходит только когда чужая ладонь останавливает остервенело скребущие собственную кожу пальцы. Вот это перепахало, раскидало по эмоциональной шкале тонов – спасибо, Мих, кто-то с корабля на бал, а мы с поезда на аттракционы. Остановив собственную карательную помывку, Андрей чувствует, что сейчас его переебет еще раз. Потому что Миха, с облепившими лицо мокрыми волосами, смотрит на него, закусив губу, и в глазах у него от заклания до помилования, от обреченности до предвкушения, от въеби до выеби.   — Мих, слушай меня, Мих, — заполошно тарахтит Андрей, наваливаясь, вжимаясь, наконец-то, давая волю своим загребущим рукам – сжимает чужой подбородок. - Я только тебя так, только с тобой. Мне череп вскрыло, когда мы… - цепляет коротким движением губ подрагивающие Михины, проводит руками с нажимом по груди и бокам. – У меня мозг плавится, когда я тебя трогаю, где хочу, когда целую, куда хочу, когда делаю с тобой, что хочу.  И тебе нравится, ты… бля, — дыхания совсем не хватает, когда пальцы смыкаются на Михином члене, делают несколько томительных движений и вырывают хрип из его горла.   Сил стоять больше нет, Андрей снова оказывается на коленях. Невменяемый взгляд карих глаз зеркалит не менее безумный голубых. Продолжая медленно двигать рукой по крепкому стволу, Андрей чувствует себя богохульником, хоть и не верующий от слова «нихуя», но избавиться от ощущения, что он, словно кающийся грешник перед святыней, не может.   - Я, Мих, все, прям совсем все – с концами, — капли текут по лицу, губам и Андрей их быстро слизывает, промачивая пересохшее горло. — Ты мне нахуй все вывернул, раздербанил, перебрал, я теперь вот вообще хуй знает как без тебя и… как не с тобой, — Андрей пожалеет о своей зудящей просящейся наружу откровенности, о бесстыдном чистосердечном, об обнаженной, мать его, исповеди, но сейчас ему глубоко похуй. Главное, что Михины губы дрожат, глаза очумелые, навыкате, его трусит под горячими струями и он еле-еле удерживается на ногах.   — Дюш, Андрюш, я… - хрипло бормочет, проглатывает буквы, пытается тоже съехать вниз, ближе к Андрею, но тот не дает, крепко прижимая бедро к кафелю. – Я же тоже, я…   — Я в душе не ебу, что в твоей башке происходит, — перебивает Андрей — сегодня он тут кается, в очередь, сукины дети. – Но я пытаюсь, правда пытаюсь, Мих, веришь? – дождавшись рваного кивка, продолжает. – Но и ты, Мих, ты тоже попытайся, ладно? Говори, спрашивай, ори – как хочешь. Не можешь через рот – рисуй, пиши, хоть жестами, блядь, показывай, хоть в танце. Мне… — тяжело сглатывает, мать Анархия, куда ж его понесло. – Мне тебя надо, Мих, понимаешь? Не лишай меня себя – ни как сегодня, ни как… вообще.   Раньше слово «стриптиз» для Андрея имело одно конкретное значение, и к нему никаким боком не цеплялось «душевный». Стыд за всю эту фантастическую пиздастрадательную феерию догонит его позже, как и возможные последствия. Как бы он к Михе не относился, иллюзий на его счет давно не испытывает: Миха может и умеет быть жестоким – по-детски легкомысленно, по-мальчишески бестолково, по-юношески эгоистично. И вполне может статься, что вся сегодняшняя открытость Андрея обернется против него же. Но не выплеснуть скопившееся за этот чертов вечер было равносильно влезанию в вериги: бросить нельзя, носить тяжело и рубцы по всему естеству.   Впрочем, пока в руке подрагивает твердый, горячий гладкий член – Михин член — думать о будущем выходит хреновенько. У Андрея есть сейчас. Охуенное сейчас. Решительно прикрыв лавочку с признаниями, он, наконец, переводит все свое внимание на откровенно изнывающий стояк.   — Смотри, Мих, что мне надо, — словно до сих пор что-то доказывая, шепчет Андрей и широким языком медленно лижет головку.   Вода щекотно стекает по спине, в руке охренительно приятно, на губах пульсирует чужое возбуждение, пальцы второй зарываются в мокрые завитки. Миха знает, что, если Андрей говорит «смотри» – он будет смотреть. Ослушаться его в этих обстоятельствах – святоблядство, оскорбление чувств жаждущих, спесивое глумление над Эросом. Андрей размазал его собой по стене, окатил потоком затапливающей искренности, а теперь еще и вытворяет своим языком черте что, словно вырисовывает, вычерчевает сказанное, чтобы Миха точно запомнил.    Брать глубоко Андрей не пытается – он тут не ради самоистязания непотребствами занимается. Помогает себе рукой, елозит наряженными губами почти до середины, останавливаясь едва головка задевает стенку горла. Больше даже лижется – не так-то много у него было попыток в минет. Но Михе, судя по стонам, и тому, что он не пытается изменить темп или насадить поглубже, все нравится. Его не хило так притопило: прилип всей спиной к стене, расставив ноги, скребет ногтями кафель, будто зацепиться пытается. Андрея и самого выносит не слабо – горло приятно щекочет, а раскрасневшийся Миха глядит так, словно не Андрюха робко дебютирует в фелляции, а Вишес с Махно и Кропоткиным очередь на отсос поделить не могут. Реально смотрит настолько очумело, что аж все скручивается и поджимается, разве что не вытекает, но был бы интересный опыт – кончить вот так, без рук и с членом во рту.   — Княяже, — жалобно высоко тянут, почти пищат сверху (ну нихуя себе, Мих, мы с тобой такой музыкальный диапазон твоего голоса открываем). Андрей сам себе удивляется, что так быстро соображает: выпускает член изо рта и отталкивается от чужих бедер назад, чувствительно проезжаясь по плиточным швам коленями. Он едва успевает придержать сползающего по стене Миху, чтоб тот жопу не отбил, и оказывается прямо меж широко разведенных коленей. Запоздало спохватывается: не порвал ли себе Мишаня чего, растяжка-то у него как у спинальника после годичной комы. Как бы он там на концертах дугой не выгибался — с такой гимнастикой им точно скорая фарами в окно мигнет. Но, вроде, обошлось: Миха не орет и стонет явно не от боли, просительно глядя в глаза. Член прижат к животу и подрагивает, колени – словно у портовой шлендры – встречаются лишь по большим праздникам, по груди бегут капли, стекаясь в ручейки. Ну вот как с ним таким порнушным вообще, а? Наклонившись, быстро мажет губами по Михиным, но тот останавливает, впивается в ответ, не хочет отпускать.     Андрей в экстазе. Понятно, конечно, что Миху сложило не от профессионального навыка соски (так себе навык, если честно, вывозит на чистом энтузиазме), а скорее от эмоционального цунами, накрывшего их обоих, но как же охуенно приятна его реакция. Воодушевленный Андрей все-таки возвращается к прерванному процессу и берет в ладонь, чуть сжимая, тяжелые яйца. Теперь Миха не может сдержаться: подается тазом, толкается сбивчиво, царапает ногтями чужую шею, но не давит. Приходится навалиться и притормозить локтями дергающиеся бедра. Согнувшись то ли в «зю», то ли вопросом, Андрей абсолютно забивает на собственный дискомфорт в любых местах, даже стратегически важных. Стратегически важные места Михи сейчас гораздо важнее, впрочем, когда было по другому-то. Забравшись пальцами под яйца, Андрей ласково трет промежность, с небольшой грустью осознавая, что из набора «ласка и смазка» у него с собой только первое. Ладно, не впервой, что он, без снаряжения Миху не отладит? Да Андрей схему по нему уже чертить может, картографию по тылу вырисовывать, все пути востребованные выстраивать.   Нежно потирая указательным пальцем вход, а большим надавливая чуть повыше, Андрей пытается сообразить, где нащупать нужное. Так-то с внутренней стороны уже привычно и понятно, там уже мышечная память срабатывает – как согнуть, куда нажать. А с этой еще разобраться надо, корреляцию поймать. И при том, член без внимания не оставить. Не думал Андрей, что способность к многозадачности раскроется у него именно так.   — Бля, — булькает и резко дергается Миха, и Андрей мысленно вопит «Нашел!».   Присвоив себе внеочередное звание «Простатоискатель хуев», он усиливает нажим, массируя по кругу, сжимает член сильнее, увеличивая скорость движения руки, и сдавливает губами головку. Миха под ним трепыхается, ранено мычит, закусывая кулак, другой рукой вцепляется в мокрые соломенные волосы. На последних секундах сильно тянет, отрывает от паха голову Андрея, от чего тот охуевает от его предусмотрительности в полубессознательном состоянии. А потом охуевает от того, насколько затекли колени и ломят собственные яйца. С первой проблемой он справляется, плюхаясь на задницу и вытягивая ноги, насколько позволяет душевая, привалившись к стене. Со второй тоже не возникает трудностей – перед ним только что кончивший Миха с разведенными коленями и еще твердым членом, приваленный к стене и расплавленный оргазмом – какие тут могут быть трудности? Только воспоминания для дрочки. Андрей заканчивает в несколько движений, жмурясь и стукаясь затылком об стену. Вот это жмыхнуло.   Проходит несколько минут, прежде чем Андрей осознает себя в пространстве. Миха смотрит на него таким взглядом, что по крестцу мурашки бегут. И улыбается. Придуркавато так, расслаблено. Поза у них, конечно, полный пиздец – то ли две роженицы, на гинекологических креслах в перекрестных родах, то ли пара лесбух, что вот-вот в ножницы сольются. Андрей – дурак-дураком – фыркает и хохочет во весь голос.   — Хули ржешь, — ворчит Миха, очевидно, прекрасно понимая причину веселья, потому что и сам посмеивается. – Меня распидарасило, я ноги собрать не могу.   — А меня тогда что? Опидарасило? – еще сильнее заливается Андрей и трет лицо.   — Вот ты придурок, Андрюх, - кряхтя, все-таки собирает колени Миха и подтягивается к Андрею.   – Бля, у меня пальцы в куриную жопу превратились от воды, – рассматривая свои руки прыскает и поднимает взгляд. – Че приполз?   – Ниче, - задирается Миха и целует.   Ну ниче – так ниче. Такое ниче Андрея очень даже устраивает. Миха же вон рядом, ползает, целует, ближе жмется. Херню, конечно, воротит, но Андрей – надежный напарник, даже для самого отбитого машиниста, водителя, летчика, и хер с ним – космонавта. Ему все по плечу, тем более с Михой.