Кто это все придумал?

В этот раз Андрей не тупит, в этот высекает сразу – без мам, пап, кредитов, Балу и посторонних телок. Научился, выдрессировался, сдал все хвосты по михаведению и вот он – экзамен. Но радостно праздновать выпускной еще рано. Понять-то понял, молодец даже, что сразу распознал и определил, но ведь нужно еще и практическую часть не завалить.   Миху не дербанит и не драконит. Он спокоен и даже, вроде как, не выстраивает каких-то стремных планов и мутных схем. Андрей, по крайней мере, на это очень надеется, потому что выдумать что-то еще более ебанутое, чем в прошлый раз Миха вполне способен. Он вообще способный, особенно в отношении того, что касается разнокалиберной дичи.   Миха ведет себя почти как Миха. И это «почти» висит на Андрее одновременно и медалью, и ярмом. Восторг. Феерия. Дайте два. Нет, Андрею правда все нравится. Такие задачки он готов решать до конца – жизни, света, галактики. Спасибо тебе, Господи, за все эти испытания Михой.   Все начинается с того, что Миха смотрит. Так-то он постоянно на Андрея смотрит и палитра эмоций там более чем многогранна. Но теперь, спустя тысячи километров секс-марафона, нескончаемую вереницу бессмысленных загонов, две три трети замолчанного и одну целую исповедь, появляется это. Оценивающий взгляд. Миха мог смотреть голодно, требовательно, просяще, въебанно, как в приходе, ознобе, заскоке – как угодно в размахе их излюбленной программы соитий. Но вот приценивающе-задумчиво – было абсолютно новым явлением. Умница Андрей заметил сразу, порадовался – вот она, окончательная весна-почти лето, когда уже зелено, ничего не напоминает о мерзлых лужах и слякотном месиве под подошвами, солнце ярко светит в глаза, а в воздухе тот самый запах. Выжили, пережили и холод, и, казалось, нескончаемую стужу, и даже ласкающую оттепель, чтобы на всех парах ворваться в палящий зной.   Следом появляется уверенность. Уходят неловкость, зажатость, страх непринятия, хоть и не полностью и только с Андреем. Понятно, что Миха таки привыкает и тут скорее дело во времени, а не во внутренних изменениях и перебирании чердачных шкафчиков его башки. Или хворь его заумная – ангедония, наконец, попускает. Но эта уверенность другая – он словно выцепляет ее из самого Андрея, примеряет на себя как футболку или ремень, и удивительно – оставляет себе, она ему впору, она ему нравится. Но Миха не просто ее надевает, он вплетает ее в себя, хоть и тонкой, нитью, и Андрей видит, как та подсвечена, пусть и только для него.   С уверенностью меняются касания. Они становятся более требовательные что ли, более намекающие. Миха всю их совместную многолетнюю его лапает, трогает, тискает, хватает, поэтому Андрей точно знает, что партия анархистов меняет свои позиции. Вскоре будет трансформация ролей прямо на сцене - мнимая жертва, наконец-то, перевоплотится во всамомделишного хищника. Михе подходит. Акела, только не промахнись, мать твою. Хотя это, конечно, пока больше к Андрею.   Окончательная убежденность в правильном ответе к Андрею приходит, стремно сказать –смешнее не выдумать – в трамвае. Они медленно катятся по Обводнику, хер знает зачем – уже и не вспомнишь, в час пик, зажатые людьми и собственными ощущениями. Миха полдороги вчесывает ему какие-то свои идеи, щекотно фыркает в ухо, сам же смеется с собственных шуток и трется носом об шею. Они стоят в самом хвосте, смотрят сквозь стекло на тащащиеся по пробке машины, рассматривают заебанных водил, иногда подбадривают их дикими рожами, а самых борзых благословляют факами. Миху из смешливого песельного режима переключает внезапно. На одной из остановок новый поток людей притискивает его к Андрею совсем безбожно, хотя тот и так практически вжат всем телом в князевские тылы. Куда уж ближе, ало мироздание, мы же в перфоманс прямо тут можем – не разгоняй. И Миха, этот шиложопный порывистый Миха, блядь, убирает свои ладони с перекладины, что чувствительно давит Андрею под дых, чтобы положить на бедра. На князевские ничего не подозревающие бедра. Как называется чувство, когда знаешь, что в перспективе будет пиздец стыдно, но настолько охуительно, что разрывает между «да ну нахер» и «давай еще»? Вот Андрей не знает и едва удерживает невозмутимое ебало на морде лица и уезжающий вперед собственный таз от характерного толчка. О-х-у-и-т-е-л-ь-н-о. Но можно все-таки не при всем честном народе, блядь? Или, может, Михе для окончательного раскрепощения нужна театральная конъюнктура – ну там, зрители, подмостки, декорации. Бля, вот главное только, чтоб без оваций и дублеров. Иначе Андрей точно расщепится нахрен.   Как ни в чем не бывало Миха жмется и пихается пахом в такт движению трамвая, сопя где-то над ухом. Андрей даже не пытается остановить едва ли не содомский (очень бы хотелось прям содомский, но не в транспорте, блин) беспредел или хотя бы повернуться с очумело-недовольным: «ты че, в край ебанулся?». Потому что сам он ебанулся еще около 160 километров назад – где-то в гостинице Великого Новгорода, когда пообещал взяться за решение Михиной проблемы. И таки решил ведь. Он бы и сейчас с огромным удовольствием разрулил ситуацию очевидным и приятным для обоих способом, если бы не нужно было публично снимать портки. Андрей косится по сторонам – никому из пассажиров нет дела до двух слипшихся мужиков, все, как по ебучему сценарию, повернуты к ним спинами, вагон статистов как по заказу, мать их за ногу. Зато для шоферов за стеклом – просто, блядь, места в партере, почти телек с шоу для сильно заскучавших, выездной кинотеатр на колесах.  Андрей прикладывает все силы, чтобы собственное табло не выдавало в нем актера плохенькой голубой «клубнички» задроченного видеосалона. Про Михино просто не думает – потому что думать, какое у него выражение хлебала в тот момент, когда он от всей своей горшеневской широкой души мнет князевский зад – выше его сил.   Чего в Андрее больше – радости, стыда или предвкушения – он и сам затрудняется сказать. Злость тоже есть, но ощущение того, насколько Миху раскочегарило, ее легко затыкает (прям тыкает, ага). Что там происходит в собственных штанах даже не так важно, тут же охуеть что происходит, новая панк-волна на наши головы. И не то, чтобы нынешнее положение дел разонравилось – как с Михой может разонравится-то? Для этого надо в кому впасть, чтоб не видеть, не слышать и не ощущать. Но Андрей же без пяти минут золотой медалист (киньте камнем в того, кто справился лучше, несогласные) по михеустройству, он знает, как тому надо. А раз Михе надо, то его Гек, его Чипо-Гаечка, его Болик и личный Айболит, как пионер – всегда готов. И это «надо» в зубах принести, и собственное одобрение на шею повязать реющим знаменем, и плечо свое без малого атлантовское по первому зову подставить. По правде, думается-то совсем не про плечо, но актуальность свою не теряет.    Конечно, о том, чтобы как конченым кончить прямо в трамвае и речи не идет, но Андрей мухлюет, оргазмируя всеми фибрами своей проснувшейся похотливой сущности. Об этом все равно знает только он и, возможно, боженька, и тот его точно простит, потому что Миха вон чего творит, как тут не размазаться. Теперь осталось дождаться, когда они окажутся вдвоем и желательно в горизонтали, потому что жопу Андрею не жалко, но такой экспириенс хотелось бы начать комфортно.   Как его самого-то проняло от одной только мысли. Беда-а.   Но ожидания нихуя не оправдываются. Жаль, подмога не пришла, подкрепления не прислали, нас осталось только два, нас с тобою наебали. Мих, ты нас и наебал, блин. При первой же возможности стыковки телами, головным вагоном снова оказывается Андрей, даже не сразу сообразив, как так получилось. Распалился до кровавых соплей и мушек перед глазами, что даже не сразу сообразил, чего Миха так требовательно по простыне бедрами елозит: «Эй, шеф, ну мы едем сегодня уже или так, в холостую, горючее пожжем?». Да едем, конечно, едем, только Андрей планировал на пассажирском в этот раз отлежаться или он что-то не так понял? Обкатывать экзистенциальный, пока обкатываешь Миху – путь заведомо тупиковый. Тут и пытаться не стоит. Он может обкатывать что угодно и кого угодно (хотя о том самом случае до сих пор тошно вспоминать), думая о Михе, но никак не наоборот.   Поэтому думать думы Андрей принимается много позже, размякший и поплавленный, хотя и слегка огорченный. Совсем чуть-чуть. Как будто на детском конкурсе талантов ты занял первое место и тебе подарили самый лучший подарок – конструктор или даже настоящую машинку Умка Багги (на батарейках!), а ты завидуешь пиздюку, которому утешительным призом достались альбом с котом Леопольдом и краски «Белые ночи».   О не случившемся, но произошедшем в трамвае они не говорят. Как началось, так и схлопнулось – на нужной остановке просачиваются сквозь толпу и выходят красные, вспотевшие и взбудораженные. Не, ну а кто после поездки в заполненном Питерском трамвае выглядит иначе? Все всполошенные и со стояками. Даже женщины и дети. И Андрей любовно лелеет уверенность в ближайшей рокировке, а вот поди ж ты. Не случается. Ему бы подумать: а надо ли оно вообще самому-то, что так не терпится разложиться под Михой? Но, во-первых, да – не терпится, потому что даже, если не понравится (а ему точно понравится, потому что с Михой же, тут и моральным удовольствием можно затащить), всегда можно вернуться к прежнему порядку. Получить, в конце концов, чувство завершенности, полную всеобъемлющую отдачу и принятие, лично улицезреть падение последних антипидорских бастионов. А, во-вторых, ну Михе же самому надо, Андрею нихрена не привиделось, не показалось – клиент созрел, бабочка вылупилась, панк-рок не сдох. Неразрешимая сексуальная дилемма, скатывающаяся в плебейский баш на баш, и давай, ебашь. Лезть к Михе с разговором – точно не вариант. Тот не настолько еще преисполнился, чтобы эти самные разговорные разговоры о такой хуйне смущающей водить. «Трахаться» выговорить может, что особенно приятно – может и претворить, а вот обсуждать – это уже как-нибудь без него, он к процессу подтянется. Сделать все самому невербально-ебально, чтобы уж точно наверняка – тоже как-то не туда. То есть, конечно, туда, но не так. Андрей и готов бы всю подготовку на себя взять, он не гордый самому смазаться-растянуться, но чувствует, что должно быть по-другому. Раз Миха раздуплился, потеплел и рассмотрел уже, наконец-то, что у него тут под носом вполне себе готовый на все Князь, то спугнуть нельзя, только вручить поводья инициативы и ждать. Да и чего это вообще такое получится, Михе надо, Миха готов, а за штурвал опять Андрей? Смысл же в том, чтобы взять на себя ведение и… да просто уже взять, блядь, хоть что-нибудь. Хочешь – бери, тут тебе не нужно завоевывать и подвиги совершать во имя революции, твоя партия и так ведущая, Мишань, инаугурация-то, когда еще прошла.   Охота на охотника, блин. Салочки для альтернативно-одаренных, где оба ведущие, но один ссыт и прячется в домике. Ну, а какие еще варианты? Выдумать спор с заведомо проигрышной позицией и жопу на кон поставить? Подгон с двойным наслаждением: и дал, и тщеславие погладил.  Андрей прибережет этот вариант на самые отчаянные времена, когда совсем невтерпеж станет. А зная Миху, вполне может и стать.  

***

В последующие разы шалых беспорядочных сношений, конечно же, ничего не меняется. Ну, то есть это хорошо – с Михой, как и прежде охуительно, крышесносно и ни разу не попсово, но возникшее биквадратное уравнение таки нуждается в решении. Через дискриминант или Виета, а может Миха еще чего поинтересней изобретет (можно не надо?). Андрею бы радоваться, что не дамоклов меч на этот раз над ними висит – так ножичек, чуть больше заточки, почти что кухонный: хлеб там покромсать, овощи попилить. Но тут же как после тусы на Нарве: с утречка во все дыхало пропустить вкусный уютный букет хмеля, что благоухает прямиком из филиала райских кущ – пивного завода Степана Разина. Как тут отказаться от пяточки солодового божественного нектара, пока работяги на остановке с завистью облизываются, голодно провожая каждый глоток? Вот Андрей сейчас тот самый несчастный работяга – запах щекочет ноздри, губы почти прижались к заветному горлышку, да только прохладная скользкая от конденсата бутылка так и норовит выскользнуть из рук.   Мироздание, провидение, вселенная, Бог, диаспора Михиных кумиров или сама мать анархия и хрен знает кто еще все-таки решают сжалиться над двумя буксующими долбоящерами.   Репетиция на точке как обычно заканчивается пьянкой, но интеллигентной. Интеллигентной, потому что обходятся только пивом и еще, потому что Реник в ударе – разводит свои менторские пиздянки. Градус высокоинтеллектуального коллоквиума сбивают наперегонки Балу и Поручик, хотя сами, по сути, Ренегата и накидали, вливая в него без перерыва даже собственные запасы (невиданное дело): «Сань, ну ты ж не этот, как его, оппортунист – во! Ты ж борец за правильные идеалы, а идеальная фигура – это шар, а шар – это солнце, а солнце – это ж энергия для всего живого, так что на, Сань, пей настоящее живое пиво, пей Реня, наполняйся энергией животворящей! Че, Мих? Че за правильные идеалы? Да отстань ты, со своим Кропоткиным, дай с Реником перетереть!». Ренегат пускается в пространственную лекцию об оппортунистах и изъянах логической цепочки Балу, но предложенное пиво послушно в себя вливает – раз так щедро предлагают, еще и внемлют живо. Шуры слаженным дуэтом устраивают скрытное (не очень) мероприятие своим диверсионно-ужирательным ансамблем против тезки. Но в коалицию Шуриков-балагуриков Ренегата так и не принимают, да и жаба задушила: в Лося столько пива влезает, он как бочка бездонная. Вся боль этого мира заключается в том, что в каком бы угашенном состоянии Ренегат бы не был – пизделка у него не закроется, пока его не вырубит. Или вырубят – тоже, бывало. В группе все (кроме самого Леонтьева, конечно же) в курсе, что Балу при любой возможности пытается найти ту кондицию, когда Реник все-таки ужрется настолько, что начнет блеять по лосиному, но постоянно сталкивается с одной и той же проблемой: недостаточный запас топлива. Всегда, сука, становится жалко сливать имеющуюся алкашку в эту дохуя просвещенную бездну. Признав очередной эксперимент под кодовым названием «Ренегат– алконавт» неудавшимся, Балу и Поручик ловко сбрасывают душные оковы пиздежа высокоинтеллектуальной единицы их группы, затеяв очередное веселое пиздилово друг с другом.   Андрей размазался по дивану: подзаебался за сегодня, лениво даже голову повернуть. Очередная попытка Балу устроить хмельной террор для Реника не особо впечатляет, ясное дело, что не выгорит нихера – зажопится продукт на троглодита этого переводить. Лучше уж умильно наблюдать, как Миха Яшку чихвостит: ласково, почти нежно, словно батек нерадивого сынишку за разбитое из рогатки окно – тут же советуя снаряды и подходящую дистанцию.   Хорошо так, уютно.   – Определить – значит ограничить, – падая рядом с Андреем на диван, пьяно икает Реник, он сегодня гвоздь – и программы и собственной крышки трезвости. Его уже даже не особо волнует с какого места мысль потерялась и когда нашлась, что слушатели давно сменились и о теме повествования даже не подозревают. Ну, спасибо, блин Шуры, удружили.   – Вот Горш, например, все кричит про панк-рок, что попсу убить, а ведь, если бы не она – не было бы ничего. Панк это же про конфронтацию, про революцию, а если не с чем воевать, то и зачем тогда это все? Да и попса – это что? То, что в массы, а цель любой творческой единицы – донести свое видение до большего круга слушателей. Без отдачи нет творчества, а определять себя чем-то конкретным, еще и отбирать слушателей по мировоззрению…   – Ты попизди еще и тебе точно панк-рок покажут – нассут не только в уши, но и на ебало, – меланхолично прерывает Реника Князь, делая глоток. Он особо не вслушивался, но опасные колебания поймал, еще им драки сейчас не хватало. Где Андрей так успел нагрешить, чтобы оказаться на этом вечере бухущих философов единственным слушателем – не понятно. Пока остальные заняты, Реник нашел свободные уши, а он слишком хорошо растекся по дивану, чтобы бежать без оглядки. Ебаный свет, неужели ему пиздящего без конца обо всей это приблуде Михи мало, ну?   – Андрюш! А я о чем! – ликует Лось, заваливаясь на плечо Андрея. Зря, Реник, очень зря, потому что Миха на мгновение прекращает журить Яшу и кидает в их сторону мрачный взгляд – вот ведь собака ревнивая. – Панку нужно противодействие, постоянная борьба, чтобы было за что бороться, чтобы было с кем бодаться, у него сам механизм устроен так – получать энергию из сопротивления и снова гнать…   – Реник, бля, вот ты сейчас и гонишь, а я сопротивляюсь. Вырубай уже свою…   – Я панк! – еще ближе притискивается Лось, рыча ему в ухо. Тебя лосиные блохи что ли кусают? Ну ты же не вывезешь, куда ты лезешь, болезный?     – Ренегат, слышь, завались там, да? – не выдерживает Миха, снова ставя на паузу воспитательную беседу с Яшей. – Отлепись уже от Андро. Че ты его там это, по дивану все пытаешься, е-мое, разгваздать.   Ох, Мишаня, – ворчливо думает Андрей, – ну можешь ты хотя бы не так сильно палиться-то? Парни, конечно, в курсе за наши особые отношения, что хуесосить, возносить, и мацать меня дозволено только тебе, но углублять-то эти знания нахрена?   – И распять! – громко добавляет Поручик, вспомнив баянистый анекдот.   Понесла-ась.   – И раз шесть? – тут же подхватывает Балу. У Шуриков же одна клетка мозга на двоих, а способность к прорицанию минус бесконечность напополам.   – Что вы имеете в виду? – надрывно вопрошает Поручик.   – Что имею, то и введу, – громко ржут дуэтом дебильные Шурики.   – Я вам ща введу! – басит Миха, чем вызывает еще больший хохот массовиков-затейников.   – Я введу! – хмельно орет Реник и бодает расслабленного Андрея, тут же опрокидывая того на подлокотник. Тяжеленный Лось, ржущий, и слюнявящий ему ухо, по началу вызывает желание надавать ему по щам и обеззарзиться хлоргексидином. Но мгновение спустя в башке пульсирует истошно «Миха! Миха, бля!» и точно: Реника с него срывают с рычащим: «Съебал, нахуй, с него».   Хорошо, что Миха только отшвырнул Леонтьева и уставился, тяжело дыша, на тут же подобравшегося Андрея. Мог ведь сразу начать мудохать Ренегата без оглашения намерения отхуярить и соблюдения норм международного синячного права. Ну как минимум двух пунктов точно: не пиздить ужратых в бессознанку и Лосей.   Вот это панк-рок, еб твою мать. Вот это беда. Андрей сам из-за баб ни разу не дрался (только за идеалы и Миху, но это тождественные, в общем-то, вещи), хуй знает, чем им это может нравится, потому что он в натуральном ужасе. Миха и так-то нихрена не спокойный пассажир, а если его раздраконить, то количество входящих сильно превысит исходящих – живыми выйдут не все. Но, добрый Иисус, храни тех, кто у тебя за пазухой и отдельно выбеленных нулевкой Рапунцелей, потому что, если бы не Балу, Андрей бы ни выкрутился, ни вкрутился.   – Че, Гаврил, профессура на сегодня скончалась ­– бери шинель, пошли домой, – на всякий случай окольцевал полыхающего Миху руками Балу. Косится на Поручика, поднявшего невминозного Реника, чтобы тот поскорее его оттащил от эпицентра, отволок в уголок. И тут же громко скандирует:   – Кто здесь самый главный анархист?   – Кто здесь самый хитрый шпиён? – хрипло, подхватывает Андрей, хватаясь за спасительные – не соломинки – сраные грузоподъемные стропы. Миха продолжает смотреть на него, не мигая, и, хоть конкретно его он не боится, но вот того, что тот сейчас с легкостью сбросит оковы Балу и пойдет уничтожать Реника – очень даже.   – Кто здесь самый лютый судья? – продолжает Балу, чуть встряхивая Миху в руках.   – Кто здесь самый удалой Господь?   – Неба синь да земли конура тебя бензин, да меня дыра. Пока не поздно — пошёл с ума прочь. Пока не поздно — из крысы прямо в ангелы, – Миха, наконец, подхватывает и они втроем орут Летова, попускаясь и отпуская произошедшее.   Андрей не знает понял ли что-то Балу и остальные, да и, если честно, ему поебать, главное, что Миху обезвредили. Могло полыхнуть так, что одно пепелище бы осталось. Миха же чокнутый, тем более в режиме адской гончей. Сжигать мосты для слабаков – в пламени сгинут и порт, и город, и континент.   

***

Дома у Андрея спокойно, они с Михой пьяненькие и расслабленные, курят в окно на кухне, то и дело толкаясь бедрами. После эскапады Ренегата, втроем – с Балу, провыли еще несколько беспощадных ГрОбовских шлягеров, допили остатки, да и рассосались по домам. Яша и Поручик свалили раньше вместе со звездой вечера, видимо, возвращать в свои галактические покои, дабы черная бездна Михиной ревности не потушила ее свет преждевременно. Андрей малодушно радуется, что они не поднимают эту тему, проезжают ее как по смазанным рельсам. Он и сам жертва обстоятельств, что он тут скажет? Вроде и не виноват, а внутри все равно погань какая-то засела, хоть и правда хлоргексидином вымывай.   – Не, Андро, с Леонтьевым делать че-то надо, – рано радовался, Андрюша, вот тебе на орехи. Это же Миха, ты серьезно, как наивная чукотская девочка, думал, что он подобную тему на тормозах спустит?   – В смысле?   – В коромысле, блядь! – огрызается Миха, глядя на сигарету. – Заебал он уже, в край заебал.   – Да, Мих, блин, ничего же…   – Ничего? Ничего, блядь? – тут же взвивается клыкастая репрессия. –  Я че-то, может, не догоняю, Андрюх, может я вообще зря с тебя его снимал и тебе по кайфу было?    Вот где не надо, Мих, охуеть ты языкастый, прям не заткнешь фонтан, а как о тривиальном, так все ­– где наш сурдопереводчик пол словаря проебал.   – Не было мне по кайфу, я и сам охуел – не видел, что ли? – не поддаваться, Андрей знает же, что искра зажигается с одного неверного выдоха. – Только бить ему рожу тоже не вариант, я тебе не баба, чтобы ты за мою поруганную честь ебла крошил.   – Че поруганную-то? – переключаясь, подозрительно спрашивает Миха. Вот чего там голове у него, а? – Не тронутая еще, е-мое.   – Ты… – когда до Андрея доходит, он натурально теряется, уже нихуя не понимая, о чем они говорят. – Ты че вообще имеешь в виду?   Миха долго молчит, Андрей уже думает, что и не дождется ответа, но тот его удивляет. В который раз, пора бы уже привыкнуть что ли – не первый год замужем.  Миха затягивается поглубже и бурчит куда-то в сторону:   – Че имею, то и введу, епт.   О, анекдоты не зря сегодня травили, очередное спасибо вам Шурики, блядь, большое. Проблему сексуального характера князегоршковского масштаба на раз два разрешили. Может, раз вы такие шибко талантливые вам сразу мандаты раздать и вперед – страну с колен поднимать?   Охуеть не встать заявочки. Это же то самое, да? Или Андрей опять нихрена не понял? Он внимательно смотрит на Миху, который на него специально не глядит, все внимание уделяя хабарику, уже почти фильтр курит.   – И че, прям введешь? – куй железо, пока горячо; тяни Миху за язык, пока он пиздливый дохуя – эти и другие жизнеутверждающие девизы Андрея Князева.   – А ты против что ли? – все равно не смотрит, блядь такая, но почву прощупывает.   – Да нет, – пожимает плечами Андрей, стараясь вести себя естественно. Естественно, кому сказано! – Я же сам предлагал… как-то.   – Ну вот.   – Прям щас? – Господи боже, ему самому стыдно за тупой вопрос и за этот робкий тон, а уж когда Миха, наконец, поворачивается к нему и смотрит как на дебила, то Андрей еще и краснеет. За до сих пор непоруганную честь, по ходу, переживает.  

***

  Андрей уже какую минуту подряд залипает под душем, думая о вечном. О вечном и Михе, который может уже и вырубился, пока он тут водные медитации практикует. Обидно, конечно, если так, кто его знает будет ли предложение действительно на следующий день. Но Андрей так пригрелся, плеск воды приятно вторит фоновому шуму в башке, а тело расслабилось до приятной неги, что просто не собраться. Он не тянет, потому что ему абсолютно не страшно. Вообще нет никаких сомнений – Миха же вон кайфует, а в первый раз у них и со смазкой полный швах случился, а потом еще и затык с самой подготовкой – ничего серьезного, так, перепалка, высосанная из пальца. Точнее из трех пальцев и совсем не высосанная, а скорее всунутая. Но кого уже это волнует? Андрей сопротивляться точно не собирается. Он не парится, подскажет, если что, и снизу покомандует, если мозг от новых впечатлений не свернется.   – Ну ты там русалкой стать решил или че? – долбит в дверь Миха.   Ого, вот же как не терпится теперь. А че до этого было? Пока резьбу не сорвало, пока петух не клюнул, а вернее Лось под жопу не боднул, так бы и наворачивал круги вокруг Андрея, недовольно дергая хвостом. Неуместная благодарность к Ренику сейчас вообще не в тему, но, бля, сколько бы еще этот чайный гриб смелости набирался, если бы не ниспосланный самой судьбой наебенившийся Леонтьев?   Андрей не отвечает, но строить из себя русалку тоже перестает – по вашим заявкам, как говорится. Выключает воду, быстро вытирается полотенцем и, замешкавшись, все-таки повязывает другое на бедра. А че он прям готовый к Михе выйдет, во всей красе? Пусть останется какая-то тайна, хоть и ненадолго. Что там в девушках – изюминки обычно? У него тогда стручковый горох – заебешься все его фишечки дегустировать. Хмельной мозг подкидывает картинки того, как можно обыграть свой выход этой метафорой (или что это – Андрей сейчас в душе не ебет), он художник, он знает, что грамотная презентация – важная часть мероприятия, правильная подача, все дела. Его самого складывает от всей той херни, что крутится в башке, поэтому он пару раз бьет себя по щекам, строит в зеркало серьезное ебало и, открыв дверь, спотыкается об Миху.   Вот, ведь, блядь, неугомонный, че спрашивается, он его под дверью псиной тоскующей ждет? Не, приятно, конечно, базара ноль, но Андрей больно въебывается плечом в стену и кряхтит дедом с вылезшим геморроем.   И полотенце это дебильное осталось на Михиной башке убогой фатой, когда Андрей неуклюже по-ковбойски его переступал, чтоб не наебнуться.    – Опля! – не удержавшись и морщась от боли в плече, жестом фокусника разводит руки Андрей.   Миха смотрит на него во все глаза, стягивает с башки полотенце и утыкается в него лицом, похрюкивая. Оба ржут до хрипов туберкулезника. Зашибись у них прелюдии, ну с кем еще вот так будет?   – А ты подготовился к соблазнению, – обтирая лицо злополучным полотенцем, как-то до неловкости нежно смотрит на него Миха.   – Я думал сегодня соблазняют меня, – голый, краснющий Андрей смущенно чешет затылок. Все-таки, блин, презентовался. Даже лучше, чем изначально планировал.   – Ну пошли, Князь Акопян, а то ща еще зайцев откуда-нибудь начнешь доставать.   – Не, зайцев не буду. А вот удава показать могу, – ну раз пошла такая волна, как тут теперь остановишься? На качество исполнения основного действа Андреевские хохмы повлиять не должны. Это его сегодня тут разогревать будут, а он шутеечками неловкими чуть поможет подогреться.   – Ща все покажешь, – Миха за руку тащит его в комнату на кровать, пока Андрей сочиняет еще ворох скабрезностей. Озвучить, правда, не успевает.   Потому что озвучить, да что уж там – вспомнить, что он там напридумывал – не получается, когда его заваливают на постель и тут же целуют. Андрей включается сразу, но не может определиться: ему сейчас градус накала тоже поддерживать или полежать посмаковать Михину инициативность? Тот даже разделся полностью сам - без напоминаний, как тут не растечься?   В итоге выбирает нечто среднее, чтобы и не спугнуть и совсем разомлевшим бараном не валяться. Вплетается пальцами в чуть влажные волосы, оттягивая, гладит спину, по привычке тискает задницу. Пока все как обычно: Миха напорист, вжимается всем чем может, словно если на секунду из-под себя выпустит, то Андрея тут же цыгане спиздят. Как будто у этого юного Будулая вообще можно что-то забрать против воли.   Андрей разводит колени, чтобы чужой пах приятнее примостился к собственному, и его ноги тут же закидывают на поясницу, а шею натурально расписывают под нетрадиционную гжель. Миха приподнимается, снова подбирается к губам, а рукой обхватывает их обоих. Приятно, офигительно и можно, пожалуйста, тут остаться навсегда? Нахрен этот мир, когда бедра непроизвольно подаются в такт до хруста в пояснице. Андрей, застрявший в паутине ощущений, неохотно разлепляет глаза, почувствовав заминку. Миха запрокинул голову и смотрит так, как будто мысленно уже жрет его. Залипнув на его шею, Андрей даже ждет, что он еще и завоет. Чего сильнее хочется – срочно запечатлеть на бумаге этого оборотня или трахнуться с ним как в последний раз – очередная неразрешимая дилемма. Поэтому Андрей просто вскидывает бедра, притираясь – надо же хоть как-то дать знать, что жертва жива и не сильно против быть сожранной. Он отвлекается на охренительную картину: блестящие от смазки головки трутся друг об друга, а если взять в руку и специально провести, направить…   – Дюх, ты слышишь вообще?   – А? – что, что он должен был услышать, кроме собственного пульса в ушах и твоего, Мишаня, рычания? Давай уже делай что-нибудь, так ведь и ебнуться можно, ну.   – Говорю, повернись, мож? Так, ну, легче.   Андрей отрицательно мотает башкой, снова утыкаясь взглядом в пах. Он помнит их самый первый раз, как ему пиздецки не хватало видеть Миху, ощущать его всего. Сам же всегда настаивал на открытости, и че, теперь мордой в подушку зароется? Ну нет, капитан должен быть сам способен выполнить то, что поручает, иначе хуевый из него капитан. Пусть Миха знает и видит, что ему доверяют.   – Пиздец ты… блядь, – рывками выдахает Миха и лезет под подушку за реквизитом. Может, он себя имел ввиду, когда предлагал перевернуться? А вот хуй тебе, Мишенька, Андрей хоть в свое боевое крещение понаблюдает, как тебя крыть будет.   Расцепив чужие лодыжки на пояснице, Миха разводит ноги Андрея шире и сразу берется за презерватив. Пальцы подрагивают, а ведь он его еще даже не открыл, как напяливать-то будет?   – Давай я, – Андрею тоже слегка неловко за свою блядскую позу, поэтому занять чем-то руки очень кстати.   Закончив, он сталкивается взглядом с Михой и сглатывает. По горлу прокатывается щекотная волна, оседая где-то в желудке, а плечи вздрагивают.   – Ты это, если не… – по-своему истолковывает его напряжение Миха.   – Я это, Мих. Я очень даже это, – откидываясь на спину, хрипло перебивает Андрей. Но если будешь так тормозить, – думает он про себя, – тогда я не только это, я еще и то.   Миха, наконец, отмирает и начинает возится со смазкой. Не жалея, распределяет между пальцев, одну руку кладет на член, а вторую ниже – бороздить новые пространства и миры. Честно пытаясь расслабиться, что на деле оказывается не так-то просто, но вполне терпимо, Андрей впивается в сосредоточенное лицо Миши взглядом, чтобы точно ничего не пропустить. Ну а вдруг у него уши вытянутся и шерсть полезет ото всюду? На самом деле Андрей вполне резонно переживает за его новые впечатления на открывающиеся виды, раньше он все-таки с другой стороны экрана оказывался. Но негативных вибраций тот не транслирует, наоборот, хмурит брови с таким собранным видом, словно гитару настраивает. Или новый текст читает. Или очередную философско-пиздельную идею обдумывает. Бросает беглый взгляд на Андрея, видимо, удостоверившись, что тот не помер от ужаса или стыда, или от чего там в первый раз Миха сам едва не скопытился? В общем, удостоверившись, что пациент жив и даже не собирается дублировать его собственные симптомы, он осторожно удваивает напор.   Ощущение растяжения усиливаются, это не больно, но довольно странно. Рука на члене на самом деле сильно уравновешивает чувство дискомфорта. Грубые Мишкины пальцы, вопреки двигаются медленно и тягуче и этот факт сильно бьет по мозгам. Не думал он, что тот будет с ним настолько нежничать. Нет, понятно, что Миха не зверь и рвать его на британский флаг не стал бы, но он же нетерпеливый, себя-то не особо жалеет, постоянно подгоняя, а вкупе с инстинктом «всунуть-высунуть, да побыстрее» все предохранители уже должно было сорвать к херам.   На трех пальцах Андрей натурально чувствует себя шашлыком, но ровно до того момента, когда вся эта ситуация не схлопывается (ради чего они, собственно, тут и собрались) в конкретной точке. Ну он подозревал, а теперь лишь убедился че Михе так нравится. Ощущения действительно непривычные и яркие, и это, не считая эмоциональной составляющей. Даже дышать стало в разы тяжелее, захотелось простонать и бедрами поерзать. И он себе в этом, конечно, не отказывает, че он дурак что ли. Миха снова бросает на него взгляд и продолжает растягивать, так правильно, так, сука, точно, надавливая куда надо, что уже хочется не просто бедрами ерзать, а жопой как юлой крутить. Андрей ощущает в себе невиданную до селе силу – силу пьяной выпускницы готовой отдаться вот прям щас под этим столом 11-го «б». Михины талантливые пальцы он оценивает как дар господний, и, если этот дар его и дальше будет вознаграждать, он либо кончит, либо вознесется, либо все и сразу.   – Мих, Мих, – мычит Андрей и останавливает, извиваясь, руку на своем члене. Сука, ну че опять как малолетку вынесло, ладно, давай еще.   – Че? Больно?   – Я ща кончу, давай уже, давай, – шипит Андрей, подгоняя его пяткой.   Благо Миха не спорит только осторожно вытаскивает пальцы, не забыв напоследок приласкать простату, и снова берется за смазку. Такое послушание бьет наотмашь, Андрей как будто факир, что проглотил пламя, и оно его не обожгло, а только разогрело. Миха, вроде, сейчас главный, а все равно дается, и это едва ли не лучше, чем его пальцы.   Как только Андрей снова чувствует давление внизу, только уже гораздо более основательное, он заваливает Миху на себя, запуская пальцы в его гриву. Тот от неожиданности дергается, и въезжает резче и дальше, вырывая болезненный стон.   – Ну ты, дурной, блядь, куда торопишься? – ругается сипло на Андрея.   – В город на праздник, – болезненно лыбится. – Но камень…   – Сорвался в пропасть? – прыскает Миха.   – Да не ржи ты, бля, отрастил себе… – Андрей обрывает сам себя и глубоко вздыхает.   Миха легко целует его в переносицу, в скулы и щеки, стараясь то ли утешить, то ли отвлечь. Приятно на самом деле, такой диссонанс: снизу жопа полыхает, сверху хлебало млеет. Андрей жмурится и проводит языком по Михиным губам, тот сразу же понимает намек и целует куда жарче.   – Ну че? – оторвавшись, чтобы глотнуть воздуха, спрашивает Миха. Терпение, видимо, заканчивается.   – Погнали, – кивает Андрей.   Но Миха все равно, конечно, не гонит. Медленно входит до конца, снова дает привыкнуть, и сам переводит дыхание. Андрей чувствует, что тот уже подрагивает от напряжения, сверяется с собственными ощущениями и решает, что пора. Проводит ладонями с нажимом по всей спине, сжимает задницу (ну либо трахать, либо мять – третьего не дано) и качает бедрами. Шумно выдохнув, Миха сгребает его за плечи и начинает медленно двигаться.   Через пару десятков толчков Андрей пробует аккуратно поводить бедрами, чтобы поменять угол, на что Миха встает на колени, упершись руками по сторонам от его головы. Самое время выматериться и податься под мощные толчки. Миха отлетел. Прям по серьезке, он смотрит в глаза, но вроде бы и не видит даже. Хрипло дышит и двигается сильно и размашисто, чуть подрагивая опорными руками. В каком-то странном порыве Андрей тянется к его лицу: то ли прилипшие волосы со лба убрать, то ли погладить, то ли просто коснуться. Миха же утыкается в его ладонь щекой, потом поворачивается и мокро целует, а после не стесняясь вылизывает. Андрей уверен, что сегодня он трахается с оборотнем. Это ж невозможно, кто-то просто вселился в Миху или претворился им, потому что ну чертовщина же нереальная.   Когда ладонь отпускают, ноги Андрея тут же забрасывают на плечи, а его самого чуть ли не пополам складывают.   – Ебануться, че ж ты раньше, сука, молчал, что это… блядь, – взвыл Андрей, втискивая облизанную руку между их телами и хватаясь за член.   Не, это точно оборотень – рычит гортанно и вбивается еще сильнее. Какой там дар на двух ногах ходить, тут артикуляционный аппарат нахрен перегорел.   – Бери правее, Мих. – задыхаясь, на ухо командует Андрей. – Да, заебись. Пиздец ты, тихушник… Тут же охуеть можно.  Я ща ебнусь.   Оба мокрющие, абсолютно невменяемые, дышат в друг друга, даже не пытаясь касаться губами, потому что тогда точно друг друга сожрут.   – Мих, я щас уже, – срывается на шепот, вцепляясь свободной рукой в чужие волосы, заглядывая в карее марево, – Мих, а ты?   Судя по реву, который Миха издает, то он тоже где-то недалеко. Но насколько недалеко Андрей поинтересоваться уже не успевает, потому что глаза закатываются, а слух отключается, он буквально глохнет на несколько секунд практически всеми системами.   В себя приходит, поглаживая Михин загривок и изнемогая от жары. Как в бане попарились, ей-богу.   С тяжелым вздохом Миха отлепляется и переворачивается на спину рядом. Тоже жарко, у оборотней же температура тела выше, как не скоптился, бедолага.   – Пиздец, – утомленно трет глаза Миха.   – Заебись, – согласно кивает Андрей и они переглядываются.   – Нормально, че?   – Охуенно, – расплывается в улыбке Андрей, замечая неуверенность Михи. А то он, блядь не понял, как ему заебись было.   Это ж совершенно новый уровень, какая-то абсолютно беспрецедентная форма близости. Как они это пережили и не коротнули – хер его знает. Андрей чувствует себя всесильным –вон какого зверя поймал, самого оборотня оседлал (ну почти, в следующий раз – обязательно), ну и кто тут теперь и смельчак и герой? Дождался, даже жопу на кон ставить не пришлось. Как же охуительно.   – Андрюх.   – Мм?   – Насчет Ренегата мы не договорили…   – Да, Миха, ну ебаный ты папуас!   Ну, с отдельными аспектами Михиной личности, конечно, придется смириться. И беспалевно поблагодарить Реника, по крайней мере, не дать вломить ему пиздов. Да.