Kurtd's Corner

      «Нормальные дети приводят с улицы кошек и собак, а этот привел мальчика», — так сказали родители Криста в тот злополучный вечер.       Поначалу они здорово перепугались от его внешнего вида. «Мальчику» было около семнадцати. Неказистый на первый взгляд: бледный, тощий, с цветущим акне, одетый в какие-то мешковатые обноски. Ну точно наркоша!       Отчасти это можно было назвать правдой, но Курт пока не употреблял ничего тяжелее марихуаны. Он был обычным потерянным и уже уставшим от жизни подростком, которого гнали отовсюду еще с четырнадцати. Но после неудачной попытки суицида и почти удачного нападения своры собак, рвения у него только прибавилось. Ведь он был музыкант, и твердо решил, что успеет зажечь до своей смерти.       Забавно, что в чужом доме Курт чувствовал себя гораздо свободнее, чем Крист в родном. Первому было не привыкать шарахаться по разным местам в поисках угла. Он даже ночевал в приемном покое больницы, где подрабатывал уборщиком. Не сказать, что он слишком наглел, нет, скорее аскеза научила его довольствоваться мелочами, но и не отказываться от более благоприятных условий.       Например, в свободное от работы время, когда не пропадал в местах неведомых Кристу, он без стеснения оккупировал стол и что-то писал в своей потрепанной тетрадке, потом нервно перечеркивал, грыз кончик ручки и погружался в мысли. В это время он мог подняться, закурить прямо посреди комнаты и беспокойно вышагивать от окна до стола, бормоча себе под нос. Курта не особо волновало присутствие Криста, и, более, того, когда тот пытался выдернуть его из буйных дум это оборачивалось провалом.       Тетрадь и его безрассудство поначалу было единственным, что он принес в чужой дом. Чистой одеждой с ним поделился Крист, а пары заношенных светлых джинс и пропахшей куревом зеленой парки Курту хватало и без него. Но буквально через пару дней, вернувшись со смены, или черт ещё знает откуда, он притащил акустическую гитару. Теперь вечера он проводил сидя на полу и перебирая струны, часто совмещая это с беспокойным чирканьем в своем блокноте.       Этот самый угол, между кроватью и письменным столом, стал его спальным местом. Крист не стеснялся предложить ему спать на своей кровати, тем более, что места там хватало, но Курт отказывался, очевидно, из собственных причуд. С этим стоило просто смириться и только заботливо прикрыть его пледом, когда тот снова засыпал в обнимку с гитарой.       Крист даже решил обшутить этот момент и сделал из бумаги простенькую табличку, на которой написал «Kurdt's Corner».       Несмотря на своё гостеприимство, Кристу было странно делить с ним пространство. Странно скорее от того, какие ощущения у него возникали, когда он наблюдал со стороны за рутиной невольного знакомого. Умиление, доходящее до пугающего трепета, пульсирующего под диафрагмой. Курт вел себя раскованно рядом с ним, а Крист, напротив, зажимался изнутри; чувствовал себя совсем несуразным и неуместным. Врочем, далеко не впервые.       Крист с детства был дылдой, с этим своим крупным лицом, близко посаженными глазами, грузно нависающими надбровными дугами, непропорционально мелким ртом с зубами, как у кролика. На фоне остальных подростков он чувствовал себя каким-то первобытным троллем, и они, что самое противное, улавливали это, подкрепляя его комплексы. На те несколько лет, что он провел в Хорватии, страхи отступили. Там он мог начать с чистого листа, изначально подав себя по-другому. У него появилась компания, друзья, в его жизнь, в конце концов, тоже пришла музыка, и он даже опробовал себя в игре на электрогитаре. Но с возвращением в Абердин все снова стало сложнее, а рядом с Куртом как-то особенно обострялось. Крист, — здоровый девятнадцатилетний лоб, — снова ощутил себя неловким подростком. Будто бы перед ним был не простой парень, закаливший себя отшельничеством, а что-то причудливое, но одновременно очень хрупкое, что он боялся сломать, или оттолкнуть от себя.       Особенно явно он заметил это, когда Курт, как всегда абсолютно спокойно вышел к нему из душа, обмотавшись полотенцем, а потом встал у окна и закурил. Хрупкий, жилистый, со своими безупречно светлыми волосами и глазами цвета холодного неба.       Крист подошел к нему и протянул свою футболку, а изнутри его била странная дрожь.       Что же в нём такого особенного? Может то, что Курт левша? Крист никогда не видел, как на гитаре играют левой. Ему даже было интересно, неужели так действительно удобнее, ведь при обычном положении аккорды тоже зажимаются левой. «Он чудик, но мне нравится», — поймал тот себя на мысли. Странно-милый, и странно, что Крист так подумал. Он кучу раз видел парней в раздевалке, и после душа тоже, но никогда у него не возникало такого порыва.       В тот вечер они включили какой-то микс на проигрывателе и завалились на постель, передавая друг другу косяк. Курту была смехотворно велика футболка, но от этого пугающее чувство только усиливалось.       «Хочу потрогать», — от подобного желания Криста почти обожгло.       И он, как дурак, бесцеремонно взял его руку и стал сравнивать размеры ладоней, ловя тихое, запретное и неведомое раньше удовольствие от прикосновений.       Опьяненный кайфом и невинной близостью, он вдруг выдал: — Я как будто снова в старшей школе.       Курт с улыбкой выпустил дым и уставился в потолок. Он исчез за секунду, хотя все еще лежал рядом. Одними губами он продолжал повторять «снова в старшей школе», а потом передал Кристу самокрутку и вернулся в свой угол, в свои мысли, в свой блокнот.       Кристу оставалось только тяжело вздохнуть, докурить в одного и лечь спать с мыслью, что когда-нибудь он сможет его понять.       А потом ему приснилось, как тот целует Курта, только вышедшего из душа, и это окончательно спутало все карты.