Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

      — А я говорю, Его Величество не такой! Он в амурных делах опытен, как-никак — возраст! — Базилика враждебно нахмурила чёрные брови, обнимая подушку с собственноручно вышитым портретом самодержца.       Йоханна с Диной не сдержали хихиканье, Сара же, задрожав от нарастающего веселья, зажала рот руками. На краешках глаз скопились слёзы. Нет, подобные ночные посиделки, как это модно было говорить при дворе «Полуночницы», были самым лучшим, что могло быть в военной юности. Сёстры по оружию и курсу, ночью, все в белом, под одной из двухъярусок, при свете тайного фонарика. Пока весь курс видел третий сон, они обсуждали самое важное — будущее.       — Смейтесь-смейтесь, — злорадно зашипела Базилика и уверенно бросила: — Вот только заметит он именно меня! Я лучшая на курсе, а он холост и нуждается в заботе о его богатырском здоровье!       — Да куда уж нам, плебсянам, — всхлипнула от смеха Йоханна, которую дополнительно по-товарищески щекотала Дина.       У первой был самый громкий и заразительный смех на курсе. Вот это был бы номер, если бы сейчас вырвался хотя бы звук. «Дежурную мы, конечно, подкупили, но что проректор по дисциплинарной части?!» — мысленно дрожала про себя Сара, всё больше заражаясь азартом ситуации. Конечно, Осткёрбис уже нельзя было щекотать, поперёк старшей по званию в пекло лезть не положено, но вот Гайбург-Кодер… Базилика поймала её взгляд и тут же отгородилась подушкой.       — Не смейте, Цвайлих, как восьмая принцесса Элладии я вам запрещаю… — прохрипела она сквозь упрямые, но такие же, как у них, весёлые слёзы.       — Я, как пятая герцогиня Руанцхера, разрешаю! — благосклонно шепнула Дина и, выпустив красную как рак Йоханну, многозначительно добавила: — Вот только твои мечты сбудутся. Всё-таки, фавор за влиятельными дамами; говорят, у Его Величества роман по переписке с Букунской королевой Флорой…       — Подлая ложь! Каспер не мог… — едва не повысив голос, ругательным шёпотом заявила Гайбург-Кодер и, вновь нахмурив густые брови Афины, злорадно добавила: — А я и не думала, что дочь Великого рода Вайсманте побирается по помойкам в поисках информации о Богоподобном. Бернардина, до сего момента я видела в вас соперницу.       Сара с Йоханной увлечённо перевели взгляды с Базилики на Дину. Та съела колкость, не поморщившись и, подставив фонарик прямо под подбородок, чтобы он страшнее освящал лицо, торжественно сказала:       — Его Величество оценит твою веру в его чистоту! Ты права — я не твоя соперница. Ведь меня давно не интересует Его Величество!       — А кто же тогда? — с ноткой облегчения и огромным живым интересом спросила Базилика.       Сара задрожала ещё чаще. Для Гайбург-Кодер это был насущный вопрос: последние пол года она отказывалась понимать, как вообще можно не любить Верлинского самодержца?       — Вы, майн принцесс! — обнажила белоснежные зубы Дина.       Сара уже забыла, какого это — не дрожать, и уткнулась в плечо Йоханне. Та, последовав её примеру, задушила подушку. Смотреть, как густо краснеет Гайбург-Кодер, было выше их сил, а Вайсманте беспощадно продолжала:       — Клянусь, однажды я возглавлю Верлинскую эскадру и отобью у Туранского султана остров Лесбос, а потом и Трою, и Двою тоже…       — Дура! — всхлипнула Базилика, утыкаясь в подушку и пытаясь скрыть то, что ей, скорее, очень смешно, чем очень стыдно.       Сара с Йоханной дрожали в унисон; их плечи были похожи на белоснежные волны, трепетавшие под ветром бесконечной бури комичности ситуации. А Дина не отступалась:       — И все эти победы я посвящу не Его Величеству Касперу Эсперу, а вам, вам, майн принцесс!       Саре казалось, ещё чуть-чуть, и она задохнётся… Весёлая дрожь и лучшие подруги. Вот бы это было вечно… «А что бы они сказали, если бы узнали, что он — мой отец?» — эта мысль закралась сама и оказалась роковой.       — Курсант Сара Цвайлих, вас к коменданту! — у дежурной Альфриды были испуганные глаза.       Собственно, как обычно. Сара, к своему отвращению, осознала, что больше не дрожит, и что подруги больше не смеются. В мгновение ока выпорхнувшие из-под двухъяруски, они тихонько лежали по своим койкам и смотрели с тем мерзким сочувствием ничего не понимающих детей, которые делают свои детские выводы. «Так вот, для чего нас тренируют — чтобы одевались, пока горит спичка…» — она попыталась рассмешить себя этой мыслью, облачаясь в форму. Не получилось. Тело перестало быть спокойным, только теперь дрожало не от смеха, а от страха. Что с ним? Он жив?       — Держись… — тихо шепнула всё-таки рискнувшая и выбравшаяся из-под одеяла Базилика.       Её чёрные глаза были настолько переполнены жалостью, что захотелось врезать. Она сложила руки на груди, словно обещая молиться о ней. «Да не еду я ни к кому в постель, то есть, еду, но не для этого! И вообще, ты должна мне спасибо сказать. Кто бы тебе столько рассказал об императоре?..» Дрожь усилилась, Сара молча покинула кубрик. Походку слегка пружинило от дрожи; как она не хотела, чтобы они видели, что ей страшно. «А ведь только что было весело…»       — Герр полковник, молю — к делу…       Цвайлих уже привыкла к этому типичному лицу и форменной стрижке. Все в тайной полиции были похожи друг на друга, но только во взгляде Арнольда Шкодмана читалось участие и такая же, просто в унисон, дрожь. Взяв её за руку, поделившись этой дрожью, он кратко отчеканил:       — Всё как и в шестьдесят первом. Приступ.       — Все на месте?       Сара готова была задушить себя за этот вопрос, но почему-то сейчас ей это было важно: и знать, кто подле отца в резиденции, и просто разговаривать, пока чёрный как ночь автомобиль тайной полиции несётся по пустым улицам ночного Янешбурга.       — Все, но никого не узнаёт… — словно эхом внутри головы откликнулся Арнольд и, не глядя на сидевшего за рулём лейтенанта, добавил: — Не вешать нос, гардемарины, у тебя всё получится!       — Спасибо! — сжала зубы Сара.       Она больше не дрожала. Просто не имела права быть слабой. Ох, вот чтобы они сейчас сказали, если бы всё узнали? А Базилика? «Я бы стала в шутку звать её злой мачехой…» — нет, эта мысль не заставила дрожать от смеха. Она обратилась в глыбу. Сейчас на ней страшным грузом висела судьба слишком многих. Тяжело? Сара не знала, ведь не имела права дрожать.       Те же лица, те же взгляды, как на чёртово ничтожество и на последнюю надежду. Взгляд омерзения кронпринца Аццо. Смешной полупоклон вороного горбатого принца Сириуса. Рукопожатие и вздох старого канцлера Отто, салют обер-прокурора Тютлиха. Все трусливо столпились у дверей во внутренние покои. Все они возлагали свои жизни в её руки. «Когда же вы все сдохнете и перестанете мучить его…» — устало вздохнула Сара и тут же одёрнула себя. «Сириус и Тютлих по сути не виноваты…»       — Однажды кости перестанут разговаривать… — нарушил молчание Сириус и, не обращая внимания на взгляды, не давая никому вставить и слова, схватил Сару за плечи и повёл к высоким дубовым дверям.       Гербы в виде рассечённого мечом дерева вновь бросились в глаза страшной ассоциацией. Его, златоглавый дуб её детства, так же рассёк меч предательства и безумия.       — Однажды выдохнет дрожащая земля… — шепнул Сириус и, замолкнув, оставил её у двери.       «Муки Аннабель» — холодно промелькнула мысль в голове Цвайлих. Не оборачиваясь, она потянула ручку и переступила порог.       Он, дрожа всем своим огромным телом, положил голову ей на колени. Его глаза были полны слёз и отчаянья; он был рад видеть её и только её. Он, великан, великий воин, государственный муж, был так беззащитен и испуган, и только она могла вытащить его обратно, в мир вне этой разбомбленной комнаты, с порубленными креслами и разорённой холодной постелью.       — Всё хорошо. Я с тобой. Я рядом… — шептала сухими губами Сара, пытаясь понять, её сердце уже умерло и закаменело, или ещё нет?       Хотелось второго. Но она понимала что вновь уже ничего не чувствует. Она отдавалась ему и его покою полностью, среди этого не оставалось места ни весёлой, ни испуганной дрожи. Ведь она не имела права дрожать. Дрожал он. Она должна была поглотить эту бурю и, как истинный мореплаватель, вывести императорское судно в штиль.       — Питер, Райя, Эдуард, Дитер, Артория, Теодор, Ева, Лазарь, Ирвинг… — хрипел он скороговоркой имена маршалов шестьдесят первого, словно пытаясь собрать из первых и последних букв имён какое-то слово, но этому не суждено было сбыться.       Их больше не было, а она была.       — Я с тобой. Я рядом…       Сара перестала чувствовать дрожь. Буря ушла. Его частое доселе дыхание успокоилось, испуганные глаза загнанного зверя сомкнулись. У Цвайлих будто камень с души упал, хотя львиная голова отца всё ещё была на её коленях. Выдохнув, как земля, Сара откинулась назад, в гущу перьев распоротой перины. Под руку попался отцовский клинок — неподъёмная ноша с увесистой ручкой. «Каспару Первому от Алекса Второго, тысяча восемьсот тридцать пятый» — гласила надпись эфесе. Даже без освещения Цвайлих знала, что она там, и никто не собьёт её. Смешно было сжимать этот меч правосудия спустя тридцать с лишним лет. Нет больше никакого Алекса Второго, есть только она…       — Скажу им завтра, что провела ночь в покоях императора! — зло прошептала Сара и обрадованно расслабилась. По телу пробежалась приятная смеющаяся дрожь. Не поверят. И слава Богу — спящему на её коленях, всемогущему, но такому беспомощному Верлинскому Богу.