Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

      — Сиянье алых глаз,       Зелёнейший блик крови,       Однажды закончится сказ,       И что-то умрёт внутри…       Йягер сверкнул на друга неодобрительным взглядом и покачал головой. Ульвис склонился над принесённой колыбелью и тихонько нашёптывал свои самопальные стишата-заклятья. Его красные глаза горели радостной бессмертной любовью ко всему живому, белобрысому и буроглазому. Редкое все любят. Хасс не разделял его настроения, зная, что Дуб был редким живодёром; тихонько потягивал горький целебный отвар, такой же горький, как жизнь и погода за окном. Ночь смешила своим лицемерным, чёрным и безлунным ликом.       «И будет Мать Смерти черноока и чёрнолика, словно могильный ворон…» — старые Пятиградские легенды… Одинокая лучина освещала лесничий домик и его обитателей, была единственным маяком для жизни. Спасением от смерти. Печь скалилась углями через заслонку, но разве может быть свет от уже затухающего народа?       — Ну, старик Йягер, думаю, это тебе зачтётся! — оскалился Ульвис и, наконец отпрянув от колыбели, присел на краешек лавки и сгорбился над столом, обхватив чарку с дубовым вином.       Его плечи взлетели вверх, как капюшон гадюки; выпирающий из тонкой шеи кадык был похож на птичье яйцо, глаза сияли торжественным восхищением. Тощий и долговязый, он напоминал огромного красноглазого гнуса, потягивавшего напиток.       — К лешему! Все мы пойдём в ад! — хмыкнул Хасс и спокойно заглянул другу в глаза.       Ульвис по-охотничьи тишился, не был и не мог быть до конца искренним. Хасс находился здесь ради одного — проверить серьёзность его намерений и рассудок. Собственно, ожидаемо. Старик Йягер давно не помнил за собой таких скоропалительных решений. Магистру Магнусу было, о чём переживать.       — Не скажи! Что хрюсы, что яншисти учат, будто демон, помиловавший дитя, будет помилован и спасётся, — прошелестев это беззубым ртом, Ульвис многозначительно изогнул свои седые топорчащиеся брови, больше похожие на рога.       Дуб он и есть дуб. Йягер поперхнулся настоем. Резко поднявшись, он обнажил свой охотничий клинок и направился к колыбели. Ульвис испуганно сжался на краешке лавки, пытаясь пока сохранять лицо друга, а не ревизора лесничего ордена альбинидов.       — Я не для этого её спас. Так и передай совету, и остальной своре альбских шавок! Мне не нужна индульгенция, прощение, отпущение, а уж тем более спасение! — шёпотом прокричал Хасс и точным ударом пронзил колыбель насквозь длинным лезвием.       На пол не упало ни капли крови. Комната утонула в тишине, в которой едва различалось тихое сопение.       — Безумец… — выдохнул побелевший Ульвис, оседая на пол.       Йягер, ухмыльнувшись, прижал к себе тихий свёрток, внутри которого спокойно и мерно билось маленькое родное сердце.       — Даже не заплакала! Наша порода, демонская! — Хасс с вызовом посмотрел на распятие, висевшее в за лучиной.       Янеш обезглавленный. А заслужил ли лесник спасения за то, что сохранил жизнь брошенной на жертвенник? Плевать. Старик просто не хотел смотреть, как очередную, такую редкую и желанную белую деву уничтожат свои же. «Яко овча на заколение ведеся и яко агнец непорочен». Нет. К чёрту всех древних пророков. Они учили детей Адама, а не седьмое колено от кровосмешения племён грюнитов с адамитами. Альбиниды не знали пророков — просто слушали, что велят правители Пяти городов. Йягер знал и слушал только одного пророка; он ежедневно общался с ним вовремя бритья. Он приказал ему взять и спасти малютку.       — Передай Магнусу, что я не сотворю с ней злого. Всё будет по законам Пятиградия и Белой башни! — хрипнул Хасс, провожая Дуба до околицы.       Ульвис, всё ещё бледный, как поганка, молча кивнул и скрылся в темноте, сверкая красными глазами. Нет, в тьме он уже не походил на гнуса: плащ делал его роднёй летучих мышей.       Йягер, усмехнувшись, затворил дверь и вернулся к колыбели, плавающей в островке света от лучины. Он не помнил, когда в последний раз так радостно чувствовал себя на своём лесничьем посту. Холостой, бездетный: почти — хотя какое почти! — точно аскетик. Никогда не знавший искренней улыбки. И вот — оно его. Маленькое счастье, пламя жизни. Его. Только его.       — Элизабет Штайнадлер, — прошептал Йягер, читая надпись на колыбели.       Отец малютки, явно трудолюбивый малый, с любовью вырезал имя для своей дочери. Наверное, долго сидел над каждой буквой. Как же быстро он, однако, отказался и от надписи, и от колыбели, и от её содержимого — просто увидев, что родила его супруга. Она родила демона, но только для них; для старика малютка была ангелом.       — Дети Адама не меняются, не ценят того рая, что дал им творец! — счастливо прошептал Хасс.       Он переложил спящий свёрток в корзину, стоявшую на столе, и принялся планомерно уничтожать колыбель. Разрезая на лучины и тут же бросая их в печь. Он не хотел, чтобы осталось хоть какое-то упоминание об этих тварях. А она узнает о них куда позже, и то, если наступит время. Может, у неё и не будет такого вопроса? «Как у меня!» — подумалось Йягеру. Он сам никогда не спрашивал у наставника, откуда он появился. Магнус должен был понять его — не как бывший наставник, но как тот, кто сделал то же.       — Эльза… Лиза… Альжи… Пусть будет Альжи! — тихонько выговаривал старик.       От жара клинок разогрелся; выступившее на лезвии «Храни в себе творца» казалось теперь и вправду уместным. Йягер Хасс никогда не был так счастлив. Он впервые получил счастье и не собирался его отпускать.       Лицемерно-чёрная ночь вновь пыталась сожрать островок лучины. Хасс потягивал отвар, но теперь ему не казалось, что за ним кто-то следит, что грядёт опасность или зло. Девочка тихонько свернулась на его коленях и, сверкая красными глазами, внимательно слушала то, что он не мог рассказать никому, кроме неё.       — Альжи, однажды наше племя смоет с себя клеймо белой тьмы. Однажды Белая Дева родит от Адама нового человека, и имя его прогремит по всей вселенной! Он спустится в пустоту и наполнит её, поднимется в полноту и преумножит её. Он выведет племя альбов из демонского лабиринта, и очистит их пред лицем всей земли. Только тогда мы сможем жить в мире…       — Мама, а она добрая? — тихо спросила Альжи, восхищённо, по-совиному тараща глаза.       — Справедливая. Добрых альбов не бывает… — улыбнулся Йягер и, заметив расстройство в её взгляде, быстро добавил: — Но она-то будет второй Евой-Марией! Конечно, она будет доброй.       — Прекрасно, мама! — выдохнула девочка.       Хасс запустил ей руку в волосы и тихо шепнул:       — Да! Это счастье!