Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

      Стог сена — как целый мир, в котором так приятно быть иголкой; и палящее солнце, едва проникающее сквозь толщу его, скошенного, только дополняло это благостное ощущение. Да, солома кололась, а запах будил аппетит, но ничто не могло помешать их полуденному привалу после ночи долгого перехода. Крис быстро свил гнездо в теньке жердин, державших стог, и приготовился было уснуть сном праведника, да только товарищ отчего-то не ложился, хотя пол дороги нёс его — глупую хромоножку — на спине. Гноившийся волдырь на ноге саднил куда меньше, чем сердце. Крис не сводил глаз с друга. Тот, сидя на шинели, напряжённо вглядывался через щели зелёного стога в золотое поле. Его как будто сковали путы плена и накрыла тень войны, от которой они так успешно удирали. В серых глазах Краса рождался и умирал страх.       — Дядь, ты чего? — Крис уставился в ту же точку, что и дезертир.       Посреди поля торчала палка с перекладиной, на которой, словно имперский штандарт, реяла рваная рубаха.       — Приманка для полуденницы… — прошептал Крас и, заметив удивление в глазах товарища, серьёзно пояснил: — Баба страшная с серпом, седая…       — Как ты? — заморгал Крис, пытаясь разрядить обстановку своей широкой, пускай и усталой, но улыбкой.       Однако дезертир не выдохнул, продолжил глядеть в одну точку, сосредоточенно сжимая и разжимая руку на рукоятке штыка.       — Ну баба и баба! Подумаешь, у тебя ружьё есть! — с тенью осуждения и насмешки бросил Крис и, вернувшись в гнездо, закутался в шкуру.       Уснуть не получилось. Нельзя быть спокойным, когда рядом кому-то очень страшно.       — Расскажи, дядь…       Крас, вздохнув, потёр посеревшие от недосыпа веки и сказал:       — Словяне, соседний с моей Дакией народ, верят, что в полдень мир тьмы и света соприкасается, и в полях появляется дух полуденницы. Она дитя солнца и покровительница плодородия. Если она увидит кого-то в поле, пока солнце в зените — отсечёт голову своей косой или серпом…       Крис задумчиво уставился на развевающуюся на ветру рубаху: просто представил рядом с ним седую страшную женщину с окровавленным серпом. Страшновато, но не более. Не страшнее самого Краса, с его жутким покрасневшим взглядом. «Ну, чисто альбинид, а не дак!» Он скользнул глазами по ружью. По сути, против нечисти оно было бесполезно.       — Я не верю в эти глупости, — вдруг признался дезертир и, прыснув, с оттягом бросил: — Но так хочется, чтобы она существовала! Чтобы в полдень в полях было тихо, и никто не думал разворачивать колонны пехоты и батареи артиллерии, чтобы полководцы Янши и Вайси прекратили кровавую бойню…       — Говорят, в полдень, когда исчезают тени, по полям, где раньше был лес, ходит хранительница Вальдина и плачет, готовя почву для новых непролазных дубрав, где сгинут все воины… — задумчиво прошептал Крис и, сбросив хмурость, оскалился и добавил:       — А в Толлер-Вальдтаг из Берёнхёля вернётся с вольхоподобной дружиной воевода Держий и больше не будет никаких войн, только лес и покой…       — Хотелось бы, — наконец улыбнулся Крас и, заглянув в зелёные глаза Криса, весело уронил: — Меня устроит и такой апокалипсис! Тогда и полуденница не нужна, раз все войны кончатся…       — Ага, дядь! — закивал Крис и едва успел поймать голову друга; тот совершенно внезапно пошатнулся и упал ему на плечо.       Уставшие глаза скрылись за веками, напряжённое дыхание успокоилось. Он уснул. Радость. Теперь было не зачем бояться и беспокоиться. Бродяжка аккуратно положил голову друга себе на колени и, облокотившись на жердь, бросил небрежный взгляд в сторону пугала.       — Клянусь лесом, продолжишь пугать его — убью! — выплюнул Крис и, рассмеявшись, тоже прикрыл глаза.       Тени исчезли. Мир злой соприкоснулся с миром добрым, а их стог стоял между ними, словно цитадель, словно святая дубрава, в которую не осмелилась бы заглянуть никакая Полуденница.