Из дома, домой и дальше

      Шигео — за двадцать, Рейгену — к сорока.       Шигео уже стал выше своего бывшего учителя и, кажется, собирается вытянуться еще на несколько сантиметров. У него смешные длинные ноги, да и руки тоже нелепо длинные; он часто не знает, куда девать и то, и другое, и из-за этого сутулится, пытаясь занимать как можно меньше места в пространстве. У Рейгена на висках прорезалась седина, которую он аккуратно и брезгливо закрашивает, но в целом он — тот же Рейген. Подвижный, громкий, читающий клиентов с первого взгляда и всегда держащий по карманам пачку-другую соли. Разве что жалуется, что научился предсказывать погоду по костям: мол, все трещины да ушибы, полученные им в неспокойном пубертате Моба, к дождю начинают напоминать о себе.       Шигео и Рейген теперь редко слышат голоса друг друга, ну а видятся еще реже. У Шигео — учеба в университете, встречи с родителями и братом, прогулки с дорогой Цубоми по вечерам и по выходным. Паранормальными подработками он давно не занимается и силами своими интересуется мало. У Рейгена — бесконечные дела в агентстве: злые духи на фотографиях, злые духи в зажатых плечах клиентов, злые духи в проклятых статуэтках и так далее, и тому подобное. С тем, с чем не могут справиться руки Рейгена, справляются руки верного Серидзавы — да и с частью того, что мог бы взять на себя Рейген, Серидзава справляется тоже, поэтому свободного времени у Аратаки на самом деле побольше, чем он может себе признаться. Но все-таки он медлит, глядя на телефон или думая, чем бы забить выходной.       Конечно, иногда Рейген отхватывает дела посерьезнее, чем следовало бы, — и вообще отхватывает, да так значительно, что оказывается на волосок от гибели и прочих неприятностей. В таких случаях он всегда может позвонить Мобу — зная, что тот придет, и успеет, и все закончится хорошо. Однако, что касается остального… ну, Рейгену кажется, что они с Мобом словно бы разучились разговаривать друг с другом и поэтому оба испытывают эту непонятную неловкость.       Шигео не знает, как лучше называть Рейгена: по имени, на равных, получается через силу, а слово "учитель" к их теперешним отношениям подходит мало. Рейген давно уже не наставляет его, не выслушивает и уж тем более не дает советов. Ну а самому Рейгену как-то странно смотреть на длинного, темноволосого и с каждым разом все более незнакомого юношу, заглядывающего в агентство, чтобы поздороваться с Серидзавой и Экубо. Шигео не всегда может подобрать слова для разговора с Рейгеном, рассказывает о своих университетских буднях осторожно и скомкано, выглядит сконфуженно, если разговор заходит о личном; Аратака до сих пор не может позволить себе закурить в его присутствии и, когда тот уходит, чувствует облегчение, которого в то же время стыдится.       Впрочем, потом Рейген вспоминает о своих отношениях с родителями и усилием воли давит досаду. Иногда такое просто происходит. Иногда ты просто… вырастаешь, уходишь, и все. Пытаться чинить подобное — значит делать лишь хуже. Когда-то давно ему повезло стать другом для одинокого мальчика, а потом их обоих закрутило в водовороте событий, включающих истребление призраков, мировые заговоры и еще черт-знает-что. Но те времена давно прошли, и связи имеют свойство ослабевать, и Шигео на него теперь даже не работает, и из общего у них остались одни только воспоминания.       Наверное, это нормально.       Наверное, так у всех.              — С Рейгеном беда, — зеленая клякса Экубо вплывает в общажную комнату Моба, будто к себе домой.       Впрочем, это место какое-то время и было домом для прилипчивого призрака, да и теперь тоже является — например, если Экубо скандалит с Рейгеном и не хочет всю ночь болтаться в его квартире или просто решает на день-другой сменить обстановку. Последние несколько лет Экубо существует на правах то ли общего фамильяра, то ли общего домашнего любимца, который гуляет между разными домами и может пользоваться гостеприимством любого из них. И Экубо пользуется — словно бы отдыхая за все неспокойные годы сражений и тяги к божественной власти над человечеством.       Но сегодня Экубо какой-то хмурной и тусклый, цвета пережеванной жвачки; он не может удержаться на одном месте, его бросает в воздухе вверх и вниз. Моб, удивленный вторжением, отрывает покрасневшие глаза от учебника, разгибает затекшую спину, откидывается на стуле и даже открывает рот, чтобы поздороваться, — и только потом до него доходят слова гостя. Моб закрывает рот.       — Беда с Рейгеном. Смотреть на него жалко, — негромко повторяет Экубо, и Моб не может понять, это в его голосе беспокойство — или вина за то, что рассказывает о проблемах кому-то, кто почти не участвует в делах Рейгена Аратаки.       А может, Экубо по старой памяти просто боится его пугать — но Моб делает все обстоятельно и спокойно. Спокойно выключает настольную лампу и вкладывает закладку в книгу на том месте, на котором остановился, спокойно, по-деловому уверенно одевается и берет пальто, спокойно, без колебаний отправляет пару сообщений Цубоми — к облегчению Экубо, который вздыхает, помалкивает и хочет уже поскорее вытащить его на улицу. Только на улице Моб просит Экубо объяснить, что случилось; он переступает своими длинными ногами так быстро, что Экубо приходится прикладывать усилия, чтобы за ним успевать.       Экубо болтается над плечом Моба большой суетливой медузой и, слегка сбиваясь, рассказывает о событиях сегодняшнего дня. О том, как Рейген, с утра полный сил и желания поработать, получил телефонный звонок; как посерьезнел, помрачнел и дал принудительный выходной Серидзаве. Как молча ушел в магазин, вернулся, повесил на дверь агентства табличку "Закрыто" и заперся внутри — а Экубо тоже настоятельно попросил скрыться куда угодно, да на подольше. Но приказывать что-то злым (ладно, пакостным) духам — занятие такое же бесполезное, как пытаться пасти котов, и Экубо все равно заглянул в офис под вечер. Увиденное настолько ему не понравилось, что сразу оттуда он и отправился за Шигео.       Экубо кажется, что поладить с Рейгеном сейчас получится только у Моба: потому что, с одной стороны, их для этого связывает достаточно многое, а с другой — они разошлись достаточно далеко, чтобы Рейгену было сложно рявкнуть на него так же, как на них с Серидзавой. Ну, наверное; свои соображения Экубо не озвучивает. Надеется только, что Моб понимает, что ничего хорошего его в "Консультациях по призракам и прочему" не ждет.       Агентство встречает их светом в окнах и закрытой дверью.       Закрытой — даже несмотря на то, что сначала Шигео громко топает и прислушивается, потом аккуратно стучит, окликая Рейгена по имени, а потом, забываясь, называет его учителем и стучит уже сильнее, до боли в костяшках пальцев. Экубо беспокойно болтается рядом и повторяет, что Рейген ему этого не простит — если, конечно, все-таки выйдет. В конце концов Экубо даже предлагает проскользнуть внутрь и глянуть, что там, но Шигео твердо прерывает его и ловит за эктоплазменный хвост.       Шигео думает, что, если и придется потревожить Рейгена, то лучше это сделать самому. В конце концов, когда-то давно, когда сам Шигео был… не собой и устроил вокруг много пугающего, Рейген тоже пошел в центр урагана один. При этой мысли Моб впервые ощущает озноб на коже. Сомнения насчет того, стоит ли использовать силы, развеиваются; окутанный синим дверной механизм тихо щелкает, и дверь открывается сама собой.       Запах сигаретного дыма сбивает его с ног.       Благодаря ему Моб как-то сразу и вдруг вспоминает, что Рейген, вообще-то, курит, всегда курил, просто прежде не делал этого в его присутствии — а сейчас в кабинете накурено так, что хочется задержать дыхание. Не добавляет радости и тяжелый алкогольный душок вкупе с сомнительного вида бутылками, пустыми и полными, на рабочем столе Рейгена, в мусорном ведре, на кофейном столике. Ну а вид самого Рейгена, который откинулся на диване — да буквально растекся по нему — и глядит очень недобро, снизу-вверх, на доли минуты и вовсе лишает Шигео мужества.       — Теперь ты используешь силы, чтобы вламываться в чужие офисы? А, Моб?       Рейген говорит с враждебностью, которую Моб никогда прежде от него не слышал. Но одновременно есть в его голосе какая-то дрожь — растерянность, или смущение, или отлично скрываемая паника. Зыркнув в сторону бывшего ученика, Рейген с неудовольствием тянется к пепельнице на столике и избавляется от сигареты — ну и попутно, видимо, подбирает слова, чтобы выставить Моба вон. Но то ли в голову ничего не приходит, то ли все слова не те, поэтому Аратака цыкает и касается горла так, будто там что-то скребется.       Рейген растрепан, галстук на его шее ослаблен и съехал, обычно выглаженная рубашка помялась и пошла какими-то пятнами — Шигео сразу же понимает, куда делась добрая часть купленного алкоголя, а еще почему-то чувствует себя так же, как во время своего первого визита в агентство. Тогда он тоже сначала простоял какое-то время под дверью, не решаясь зайти, а зайдя внутрь, едва не сбежал. Рейген сегодня неприветлив даже в большей степени, чем тогда, — но и Шигео уже не одиннадцать лет. Поэтому, несмотря на недовольное сопение Аратаки, он переступает через порог и закрывает за собой дверь.       — Так это Экубо тебя притащил. Сопли болтливые, — хрипло и раздраженно бормочет Рейген, заметив мелькнувший в дверном проеме сгусток зеленого.       Ему точно хочется сказать что-то более резкое в адрес Экубо, но того уже наверняка нет поблизости, да и болтать всякое при Шигео — не слишком комфортно. Шигео, на самом деле, тоже не знает, что говорить: прошло много времени с тех пор, как они с Рейгеном разговаривали о чем-то важном, — а Рейген сейчас выглядит так, будто ему бы это не помешало, Шигео кожей чувствует разлившуюся в воздухе боль. Медля, он проходит вглубь офиса; раздевается и вешает пальто туда же, где скорбно расположился пиджак Аратаки; касается рабочего стола бывшего учителя с чувством вины и тоски; открывает окно пошире, впуская вечернюю прохладу. А затем думает, что говорить ему, наверно, ничего и не надо.       Шигео решает делать то, что умеет лучше всего. Слушать.       Чтобы усесться рядом с бывшим учителем, Мобу все же приходится сделать над собой усилие. Ему кажется, что Рейген может его оттолкнуть или выкинуть еще что-нибудь в этом роде, — но тот послушно двигается, освобождая место, пусть и пристыженно прячет глаза. Из-за этого Моб особенно остро чувствует, что между ним и Рейгеном потерялось что-то ужасно важное, а они оба вовремя не приложили усилий, чтобы это удержать. Ведь когда-то давно они проводили вместе кучу времени и не видели в этом ничего неудобного.       Тем не менее, он достаточно просто и дружелюбно говорит Рейгену, что все за него очень переживают и вообще Рейген мог бы сам давным-давно позвонить ему, а не заставлять беспокоиться Экубо и Серидзаву. Ведь, похоже, случилось что-то такое, из-за чего можно было бы оторвать его и от учебы, и вообще от всего. Еще Моб говорит, что собирается сидеть тут, пока Рейген не расскажет, в чем дело; его голос полон укора, но лицо у него добродушное и спокойное. И стрижка под горшок — та же, что в школе, разве что макушка стала повыше. И на Аратаку он смотрит с живым сочувствием, намекающим на готовность услышать все, что бы ему ни сказали.       Рейген выглядит и ощущает себя так, будто у него разом свело все внутренности.       Еще он несколько отстраненно думает, что, наверно, вот это и видел босс "Когтя" незадолго до того, как над городом выросло гигантское брокколи. Серидзава тоже потом признавался, что в тот день ему показалось, будто незнакомый мальчик-эспер увидел его насквозь — но не отверг, принял, позволил на себя опереться, пусть для начала и выбил землю из-под ног.       Уткнувшись локтями в колени, Рейген прикрывает рот ладонями — пытается то ли отстраниться, то ли удержать внутри кучу слов, которые всегда считал слишком неприятными, чтобы произносить вслух даже наедине с собой.       Моб ждет.              В конце концов Рейген признается, что сегодня не стало его отца.       Правда, перед этим он последовательно пытается отшутиться, отправить Моба домой, допить все, что стоит на кофейном столике, подняться за недопитым, покачнуться и передумать из-за ставших неуклюжими рук и ног. Когда он снова (не очень уверенно) просит Моба уйти, то натыкается на очень честный, очень понимающий и очень знакомый взгляд бывшего ученика — а потом просто не может заставить себя замолчать. Какая-то часть его вопит о том, что нужно заткнуться и прекратить разбалтывать всякие нелепости; другая хочет быть услышанной настолько сильно, что хватает всего лишь чужого настойчивого разрешения.       И Рейген рассказывает. О том, что до этого не разговаривал с отцом много лет и даже не знал номер его телефона. О том, что его общение с матерью уже долгое время ограничивалось электронными письмами-поздравлениями от нее, которые приходили на день рождения и чаще всего не были похожи на поздравления вовсе. Не то чтобы самого Рейгена до сих пор это сильно беспокоило — его успехи в роли владельца экстрасенсорного агентства не особо радовали родителей, да и вообще те никогда не скрывали, каким разочарованием он для них стал. Пожалуй, и их, и его устраивало находиться друг от друга подальше и не получать новостей слишком часто.       Но все-таки жила в нем какая-то сентиментальщина… Которая надеялась если не на признание, то на оттепель. Которой казалось, что впереди есть еще много времени, а теперь времени нет совсем, зато последствий молчания и принятых решений — через край. И с каждым из них Рейгену вот-вот придется столкнуться лицом к лицу.       Моб даже не замечает, в какой момент начинает хватать ртом воздух. Сначала от жалости, а потом и от мыслей о том, что тот, кто раньше всегда помогал ему справляться с неприятностями и темнотой, носил так много темноты с собой. Моб даже пытается представить, как это — не общаться с семьей вообще или быть презираемым ею; думает о том, что ему ужасно повезло иметь любящих родителей и брата; вспоминает, что Рейген никогда не отказывался возиться с ним и со всеми его, Моба, появляющимися знакомыми, даже если те были странными, выглядели опасно или вламывались в агентство, как к себе домой. Для него самого в детстве это место тоже было домом, ведь так?       Было. Пока Рейгена не стало так неловко и трудно называть учителем, пока не появилось так много более важных дел, пока…       Шигео даже чувствует облегчение, когда у Рейгена, ну, начинается приступ аллергии — у него самого к тому времени уже давно подозрительно и виновато чешется в носу. Хотя аллергия Рейгена, пожалуй, имеет чуть большее отношение ко всему выпитому и чуть меньшее — ко всякого рода болезненным озарениям. Но и справляется тот с ней из рук вон плохо: трет глаза так размашисто и неаккуратно, что умудряется залезть локтем в пепельницу; хватается за галстук так, будто тот хочет его задушить; пытается превратить все в шутку, смеется, но смех получается срывающимся и вообще не смешным.       Моб радуется, что где-то пригождаются его длинные неуклюжие руки.       И даже рост пригождается — дает дополнительную силу в ладони и плечи. Благодаря этому ему проще обнять бывшего учителя с позиции равного, а не того, кто когда-то смотрел на него снизу-вверх и ловил каждое слово. Он не сомневается и не колеблется, его переполняет желание поддержать и помочь, настолько осязаемое, что вокруг, наверное, теплеет воздух; Рейген сконфуженно замирает, деревенеет и от удивления даже перестает хлюпать носом. Впрочем, его аллергия после этого очень быстро разыгрывается еще сильнее, а к симптомам прибавляется дрожь. Такая, из-за которой приходится вцепиться в первое, что оказывается рядом, лишь бы получить хоть какую-нибудь опору.       Ощущая, как рубашку со спины сжимают чужие пальцы, Шигео бормочет что-то бессвязное-успокаивающее и вскоре ловит себя на том, что его голос звучит преувеличенно бодро. Много лет назад Рейген говорил точно так же — когда, обнимая за плечи, вел его по уничтоженной части города и болтал-болтал-болтал, не давая смотреть на разрушения, не давая задумываться о последствиях, позволяя оплакать всласть все, что случилось за долгий безумный день. А потом тот же Рейген ругался в голос и подвывал, пока Серидзава вытаскивал из его босых ступней кусочки стекла, бетона и древесины, косясь на фиолетовые синяки шефа, уговаривая того срочно ехать в больницу. Но даже тогда Рейген не позволил себе ни одного слова в адрес Шигео — бледного, сидящего рядом, пытающегося приладить трясущимися руками пластыри хотя бы на часть его, Рейгена, порезов.       Моб рад, что этим вечером Экубо вытащил его в офис.       А вот мысли об отбытии заставляют его беспокоиться. Сначала он думает о том, что было бы неплохо вызвать такси и сопроводить Рейгена домой, но потом отбрасывает эту идею как сомнительную. Что-то подсказывает ему, что тот, оставшись в одиночестве, может поддаться, э-э, аллергии и продолжить заниматься тем, чем занимался до этого. Потом Моб думает поручить Рейгена заботам Экубо — тот все время не уходил далеко от агентства, Моб постоянно и очень четко ощущал его присутствие. Но и эту идею приходится отмести: если бывший учитель надумает куда-нибудь уйти, удержать его Экубо сможет разве что путем одержимости, а это не слишком вежливо. Хотя Экубо точно не будет против.       Остается только одна вещь, которую можно сделать.       Шигео знает, что экстрасенсорные силы нельзя использовать против людей. Но это — не против, это — во благо. Поэтому он почти случайно и почти невесомо касается ладонью затылка Рейгена, забирая столько, сколько может забрать. Тот почти сразу начинает дышать ровнее, его руки безвольно виснут вдоль тела (отчего Моб сразу же чувствует себя виноватым до тошноты и панически соображает, не переборщил ли). Рейген откидывается назад с немного удивленными, очень уставшими и очень сонными глазами; отпечаток прошедшего дня и скорбных новостей на его лице становится виден особенно четко.       Моб говорит, что завтра придет новый день, и разобраться с делами на свежую голову будет легче. Моб говорит — спать, вкладывая в голос так много сочувствия, как только можно, и все равно ощущая уколы вины. Впрочем, ему становится чуть-чуть легче, когда Рейген, пусть и слегка заторможено, кивает. Шигео помогает ему уложиться — Аратака засыпает в тот же момент, когда закрывает глаза, вытянувшись на диване, подложив под голову руку с часами. Другая его рука свисает с края дивана, едва не касаясь пола. Шигео бездумно рассматривает поджатые пальцы пару минут, а потом, вздрогнув, опомнившись, идет за пиджаком Рейгена и использует его вместо одеяла.       Перед уходом он наводит порядок в офисе и выбрасывает весь мусор. Ну и не мусор — тоже.              — Учитель, вы хотите, чтобы я поехал с вами?       Слово "учитель" теперь получается у Моба куда проще и звучит в разы естественнее, чем прежде. Моб чувствует, что произносит его с легкой грустью и ностальгией по тем временам, когда приходил в этот залитый светом офис, бездельничал здесь или занимался уроками. Суетящийся Рейген, который разбирается с делами с такой скоростью, будто у него десять рук, навевает ностальгию тоже. Все как всегда. Как тогда. Разве что теперь Шигео может не напрягаясь достать папки с бумагами с верхних полок шкафа, и ему не придется сначала тащиться за стулом или использовать силы.       На самом деле Моб задает один и тот же вопрос уже не в первый раз. И уже не в первый раз Рейген хмурится, делает страшные глаза и выразительно жестикулирует — но, стоит ему посмотреть в другую сторону, как морщинка между бровей сразу разглаживается, намекая на то, что Аратака борется скорей сам с собой, чем с упрямым бывшим учеником. Сидя за рабочим столом, Рейген удерживает плечом телефон, неискренне извиняется в него и параллельно пытается что-то печатать, заглядывая в экран ноутбука. Ему нужно отменить несколько встреч, еще несколько — перенести, а еще на несколько отправить вместо себя Серидзаву. Ему нужно срочно уехать; не то чтобы всё в агентстве должно было пойти кувырком из-за его отсутствия — просто, возможно, заниматься привычными делами чуть-чуть проще, чем думать о делах надвигающихся.       Утро Шигео тоже началось со звонка Рейгена, в котором впервые за долгое время не было неловких затягивающихся пауз. Зато было много, очень много извинений и осторожной — вполголоса — благодарности. Голос Аратаки в трубке мобильного был хриплым и смущенным, как будто тот сам не знал, за что ему стыдно сильнее: за то, каким его увидел Моб, или за то, что он, Рейген, вчера наговорил, чем поделился. Так или иначе, Рейген признался, что вел себя по-идиотски, а еще упомянул, что с утра уже успел извиниться перед Серидзавой и Экубо — потому что решил уехать на пару дней, чтобы помочь с похоронами, и ему не хотелось краснеть до самого своего возвращения.       Идея, вспыхнувшая в голове Шигео в тот момент, на самом деле формировалась почти всю прошлую ночь. Он тут же прикинул, под каким предлогом отлучиться с учебы и утрясти остальные дела; почти без волнения и почти настойчиво спросил у Рейгена, когда его еще можно будет застать в агентстве, чтобы увидеться. Тогда ему показалось, что Аратака будет его отговаривать, — а может, и правда хотел, судя по неуверенной тишине на другом конце линии. Но потом голос Рейгена произнес, что Моб может прийти в офис до вечера.       — Учитель, вы хотите, чтобы я поехал с вами?       Шигео немного неловко видеть, как бывшего учителя передергивает от его вопроса. Придя в агентство сразу после учебы, он был рад встретить привычного, выглаженного, слегка заспанного Рейгена, который виновато улыбнулся ему, разговаривая по телефону. Шигео не любит доставлять проблемы — но, с другой стороны, кому, как не ему, знать, в каких случаях Рейген Аратака не будет просить о помощи. К тому же, напрашиваясь в попутчики и помощники, Шигео не может не замечать, как лицо Рейгена каждый раз на мгновение смягчается — аккурат перед тем, как в нем начинает говорить уязвленная еще со вчерашнего вечера гордость.       Сидя на своем старом рабочем столе, грея руки о знакомую зеленую кружку с чаем, Моб думает, что даже в такой позе его ноги теперь стоят на полу. Удобно. И он до сих пор помнит, где хранится чай.       — Учитель, вы хотите, чтобы я поехал с вами?       Закончив с клиентом — клиентами, — Рейген откладывает мобильный, его руки перестают набирать что-то на клавиатуре ноутбука. Поджав губы, он старается не смотреть на Шигео, однако получается так себе: в небольшом офисе почти невозможно не замечать кого-то настолько длинного, напоминающего большую черную птицу. Шигео беспечно прихлебывает чай, очевидно, настроенный спрашивать столько, сколько надо, и до конца. Рейген выдыхает в потолок и хмыкает — раздраженно и в то же время благодарно.       Они берут напрокат машину, а за "Консультациями по призракам и прочему" оставляют присматривать Серидзаву.       Ну, точнее, всем этим занимается Рейген — Шигео отвечает только за то, чтобы отбиться от не слишком довольного Экубо. Пока Рейген раздает последние инструкции подошедшему с вызова Серидзаве (который не особо-то в них нуждается, но выслушивает внимательно и покорно), Моб объясняет почти всерьез обиженному призраку, что в это путешествием им с… учителем лучше отправиться вдвоем. В конце концов, им ведь придется посетить кладбище — а где один злой дух, там и несколько, и отмахиваться от толпы жаждущих внимания призраков во время похорон будет не слишком удобно. Экубо, паря под потолком, все равно ворчит что-то про двух болванов и свои добрые намерения — до тех пор, пока Серидзава не произносит примирительно, что Экубо нужен ему тут. Для компании.       Серидзава, пусть и несколько обескураженный желанием Моба сопровождать бывшего учителя, все равно поддерживает эту идею — да и вообще выглядит так, будто наконец-то перестает сильно и беспомощно волноваться за шефа. Шигео понимает это по тому, как Серидзава обрадованно поднимает брови, когда он, Моб, под вечер появляется в офисе с забитым вещами рюкзаком наперевес; по тому, как Серидзава на прощание останавливает его, придерживая за плечо. Шигео вновь поражается, как столько тактичности умещается в одном человеке, а еще видит в темных глазах Серидзавы благодарность и то же волнение, которое испытывает сам. Серидзава хвалит его, говорит, что он, как всегда, пришел вовремя; Шигео смущенно кивает и большими шагами догоняет Рейгена, который уже спустился к машине и оттуда громко угрожает уехать один.       То, насколько ужасной была вся эта идея, Моб понимает быстро. Ну очень.       Серьезно: это одна из самых отвратительный идей, которые приходили ему в голову.       Потому что вчера и утром он действовал, руководствуясь по большей части эмоциями: беспокойством, состраданием, чувством вины. А на самом деле даже не думал, что и правда зайдет так далеко. Не представлял, каково оно — оказаться на целые часы запертым в небольшом пространстве вместе с человеком, на которого когда-то полагался так сильно, которому доверял любые свои проблемы… с которым едва мог разговаривать последние пару лет. Шигео понимает все это, забросив вещи на заднее сидение и кое-как, поджав колени, устроившись на переднем пассажирском. От осознания того, во что он себя втянул, его прошибает холодным потом.       Сжимая обеими руками кресло под собой, он ощущает, как цепенеет от напряжения тело, и смотрит на улицу расширившимися — от накатившей паники — глазами. Впрочем, его бывшему учителю не лучше: вцепившись в руль, согнувшись, тот болезненно сглатывает и с опаской косится на своего пассажира. Может, некоторые последствия вчерашней, э-э, аллергии до сих пор дают о себе знать, — но, скорее, до Рейгена тоже понемногу доходит, на что он подписался.       — Только не говори, что тебя до сих пор укачивает, — подозрительно спрашивает он, не совсем верно интерпретируя и гримасу на лице Шигео, и побелевшие костяшки его пальцев.       А может, и верно — потому что, удивленный нелепостью его вопроса, Моб отмирает и неловко смеется, запустив руку в волосы.       Рейген выводит машину на дорогу.