мелочи

— Сегодня? — Джордж отвлекся от плиты, прижимая трубку к плечу головой. — Сегодня точно не смогу. Он потянулся за солью к другом концу столешницы, и та полетела в кипящий суп, оставаясь кристалликами на кончиках пальцев. — Да все нормально, так, дела срочные. — Успокоил он человека на другом конце провода. — Слушай, — Заговорщически произнес он, повернувшись к столу спиной. — Отмажешь меня перед Эпстайном? Из трубки послышалось недовольное бормотание. — Да наплети что-нибудь, хоть про свадьбу, хоть про похороны. — Ай, ладно, — Наконец ответили ему из динамика. — Но ты мне должен. — По гроб жизни! — Улыбаясь бросил трубку Джордж. Суп бурлил на плите, и он, придерживая горячие металлические ручки полотенцем, снял кастрюли с конфорки, предварительно выключив газ. И вот, его кулинарный шедевр уже остывает на столе, а значит дело осталось за малым. Вынув из шкафчика двухлитровую банку, Джордж принялся почти с ювелирной аккуратностью переливать еще горячий суп из кастрюли. Пластиковой воронки, предназначенной для подобных манипуляций, дома не имелось, а зря, вещь в хозяйстве полезная. Капли бульона с золотистыми пятнышками масла летели во все стороны, приводя скатерть в абсолютно непрезентабельный вид. Наконец, требующий максимальной концентрации процесс был окончен, и Джордж смог выдохнуть, отпустив железные ручки. Из-за стеклянной стенки виднелись плавающие в банке кусочки моркови, нарезанные четвертинками грибы и соцветия капусты. Закрутив крышку на горлышке, он преступил к финальным пунктам своего плана, можно сказать миссии. Пластиковые лоточки со всевозможной едой один за другим появились на столе. Но главный вопрос оставался открытым: в чем нести все это до больницы? Да и к тому же, еду по регламенту передавать госпитализированным нельзя, так что действовать придется в обход. «Пластиковый пакет-однозначно мимо, слишком сильно просвечивает» — Размышлял Джордж. «А вот тканевой сумки подходящего размера у меня нет.» Перебирая в голове разнообразные варианты он, неожиданно для себя, наткнулся взглядом на мирно лежавшую в своем чехле Gibson J -160 E. Пазл сложился сам собой. Расстегнув молнию, он достал лакированную гитару, и осторожно, придерживая за гриф и корпус опустил ее на рядом стоящее кресло. Чехол от гитары был идеальным решением-вместительно, удобно в транспортировке и лишних вопросов не вызовет. Товарищ по группе пришел поддержать, и принес с собой инструмент-ну не очаровательная ли легенда? Идея оправдала себя и на практике: многочисленные коробочки и заветная банка супа отлично поместились. Главное, нести аккуратно. Пара косметических приготовлений к выходу, вроде подбора галстука к рубашке и пары капель одеколона, и вот он уже на пороге своей квартиры. Сердце в глубине грудной клетки замирало, стоило представить долгожданную встречу. Ключ повернулся в замке, пара ступенек миновали и вот он уже стоит на одной из улиц Ливерпуля. Солнечный свет заставлял щуриться и улыбаться. Мелкие снежинки падали на лицо и одежду, тут же исчезая. В ноябре еще не успело выпасть достаточно снега, чтобы покрыть каждый миллиметр асфальта и путь до автобусной остановки обещал пройти без происшествий. Харрисон бодро шагал по тротуару, напевая что-то из их последнего альбома. Поворот за угол, вниз по прямой, и еще один поворот. Улицы Ливерпуля казались удивительно похожими, одни и те же небольшие домики с кафе и магазинами, располагавшимся на цокольном этаже. Человек, не проживший здесь с самого рождения, не взрослевший меж этих двухэтажных построек, мог в два счета заблудиться. Джордж знал этот город как свои пять пальцев. Завернув в проем между домами, он, петляя между задними дворами, оказался на оживленном проспекте. Автомобили мчались мимо целой вереницы торговых галерей. Выделялось лишь серое здание, почти без окон, но со светящейся вывеской. Их студия. Где-то там Леннон и Маккартни наверняка прогоняют новый материал под нравоучения менеджера. У крыльца студии, возвышающегося над всей улицей, образовалась курилка для музыкантов, звукорежиссеров и продюсеров. Кого-то из стоявших у больших стеклянных дверей Харрисон был знаком лично, с кем-то пару раз здоровался в коридоре. Из общей массы молодых людей и барышень, выскочивших на улице без верхней одежды, выделялось одно уж очень знакомое лицо. Джордж сперва не узнал его, но уже через пару мгновений осознание током прошло сквозь тело. — Вот черт… — Выругался про себя он. — Эпстайн. Их любимый менеджер, гонявший их за халатное отношение к репетициям как малолетних прогульщиков, стоит и курит, поправляя лацканы своего пиджака. А он, Джордж Харрисон, который, по заявлению Маккартни, сейчас кого-то хоронит или наоборот, выдает замуж, стоит в метрах в двадцати. Ускорив шаг и максимально спрятав лицо в шарф, он попытался слиться с прохожими. Но опоздал. Почувствовав на спине пристальный взгляд, Джордж зигзагом метнулся на противоположную сторону дороги, но был пойман. Его схватили за локоть, а из-за спины знакомый голос ехидно и с расстановкой проговорил: — Молодой человек, а чего это мы такие молодые, красивые и не на репетиции? Джордж молчал. — Ну расскажи хоть, как крестины прошли? Как племянница? «Пол, ты идиот. Какие к черту крестины? Какая племянница?» — Думал Харрисон, но внешние признаки человека способного к коммуникации по-прежнему не подавал. — Ааа, ну раз ты с гитарой то наверняка все же решил удостоить нас своим вниманием. — Какая гитара. — Избегал зрительного контакта Джордж. — Нет никакой гитары. — Как нет? — Судя по голосу Эпстайн действительно удивился. — А это что? Он указывал на чехол. Харрисон, со всей уверенностью, прижался спиной к стене, и потянул за язычок. Молния разошлась, обнажая внутренности чехла. Там, друг на друга были сложенные несколько пластиковых коробочек с едой. Сперва самый большой, с вареной картошкой, затем двое по-меньше, один круглый, наполненный салатом, и как вершина сей артхаусной композиции-двухлитровая банка супа. Эпстайна явно к такому жизнь не готовила. Его глаза округлились, из непроизвольно разжатых пальцев выпала сигарета, и красный огонек у самого фильтра погас на сером асфальте. Менеджер пришел в себя через пару мгновений, но Джордж уже летящей походкой, закрывая импровизированную сумку на ходу удалялся к остановке. Одним движением он перемахнул через бордюр и шагнул в раскрытые двери автобуса. Прижимаясь лбом к холодному стеклу, Джордж наконец-то выдохнул. За окном плыли бесконечные улочки, редкие одинокие деревца и едва различимые человеческие образы. Ехать нужно было всего пару остановок, и когда автобус в очередной раз тронулся, в груди у Джорджа что-то вдруг снова замерло. Для него, как для человека безнадежно эмпатичного и вдохновленного само идеей любви к ближнему, не видеть несколько недель столь милого сердцу человека было настоящей трагедией. Чем больше сокращалось время перед их долгожданной встречей, тем сильнее крепло желание вновь услышать такой знакомый голос. Автобус стал тормозить, и, выпавший из своих мечтаний Джордж, поднялся с места, хватаясь за поручень. После легкой духоты салона свежий воздух показался уж слишком мокрым и холодным. Пройдя пару метров вниз по проспекту, он оказался посреди мощеной площади. Здесь, круглый год по субботам и воскресеньям устраивали ярмарку выходного дня. Под разноцветными навесами стояли прилавки, на которых в плетеных корзинах громоздились разнообразные товары: от овощей и фруктов, до вязанных телогреек и шарфов. Он сновал, словно тень, меж множества людей к одной конкретной палатке. Под синим навесом стояла улыбчивая блондинка в белом пальто. Джордж поднял с прилавка сетку, наполненную апельсинами и, протянув женщине помятую купюру, зашагал к выходу с площади. Гомон рынка отдалялся, и вот уже в паре сотен метров виднеется больничный корпус. Он белый, с множеством глазеющих на окружающий мир окон и чугунным решетчатым заборчиком. Внутри пахло спиртом и хлором. Он с детства ненавидел запах больниц, но сейчас и он, и слепящий белый цвет, все померкло. В регистратуре ему подсказали этаж и номер палаты. Триста двенадцать. Ноги сами несли его в нужном направлении. Лестничные пролеты, коридор, и, наконец, дверь. Абсолютно белая, как и все в этом месте. Джордж замер. Теперь их разделяли всего несколько мгновений. Стук в дверь. И вот он, такой долгожданный и знакомый голос. — Войдите. — Еле слышно донеслось. Дверь распахнулась. Только стоя в проеме Джордж увидел его. В голубой больничной рубашке, бледного и растрепанного, сидящего на кровати Ринго. Он улыбался, и блики в глазах отражали все счастье и благоговение моменту, коих никогда не распознать в простой улыбке. — Джордж! — Ринго попытался встать, но Харрисон быстро его одернул. — Сиди. — И тут же добавил. — Не хочу тебя лишний раз беспокоить. — Тебе вовсе не обязательно так беспокоиться, — Ринго попытался слегка сбавить его настойчивость. — Я же не умираю, да и вообще… Джордж прервал его. Обвивая руки вокруг шеи, он, пожалуй слишком сильно и резко, прижал Ринго к себе. Всем телом Джордж чувствовал, как он сперва вздрогнул, а затем ответил на объятия, прислоняясь головой к плечу. Он чувствовал его. Пальцы, еле ощутимо касающиеся его спины, затрудненное дыхание и ритм сердца. Сейчас Джордж не мог представить большего счастья, чем просто ощущение столь любимого человека рядом. Невозможно было поверить, что он сейчас рядом, живой, настоящий, осязаемый. Их объятия уже давно перестали быть дружескими, став чем-то по-настоящему интимным. Запах и цвет, звук и форма, все ощущения от процесса стимулировали выброс серотонина сильнее любого сексуального контакта. Осознавая повисшую неловкость они медленно отдалились, поддерживая контакт взглядами. Джордж смотрел на него не в силах оторваться. Ринго заулыбался, и Харрисон, глядя на него, тоже. — Я скучал. — И я. В комнате повисла тишина. Глухой стук чехла гитары о пол вовремя разрушил беззвучие. — у меня для тебя кое-что есть. — Кокетливо протянул Харрисон, и увидев неподдельный интерес глазах Ринго, потянулся к замку. Одна за другой, на прикроватной тумбе стали появляться пластиковые коробочки. Глаза Ринго округлялись все больше и больше в соответствии с количеством лоточков. А для многострадальной банки места и вовсе не хватило, из-за чего Джордж торжественно вручил ее в руки и так ошарашенному товарищу. — Вот, — Начал он перечисления содержимого коробок. — Здесь картошка, тут кабачки, а это… Ой, и не надо на меня так смотреть! — Джордж… — Осторожно начал Ринго. — Меня тут голодом не морят. — Тоже мне, — Отозвался он. — Мне… Нам барабанщик еще живым нужен. — Джордж вдруг понял, что оговорился, и тут же поправил себя. Ринго усмехнулся. — Но все-таки, — Снова начал он. — Может, хотя-бы отнесешь часть ребятам на студию? — Ну уж нет! — Не сдавал позиций Харрисон. — Не ради них я два дня над плитой спину гнул. Ринго безнадежно выдохнул. За окном кружились белые снежинки. Они едва долетали до земли, тут же растворяясь на земле. Джордж мастерски орудовал ножом, избавляя апельсин от ароматной яркой корки. Ринго сидел возле, подпирая ладонью голову. Он ловил каждое движение рук, наблюдал как при дыхании вздымается грудь, как пряди темных волос спадают на лоб. — А вообще, спасибо тебе. — Он приобнял Джорджа за плечи. — Да брось. — Он заулыбался, не отрывая взгляда. — Мелочи.