От сквиба сквибу

Когда Колпаков проснулся, Вани в домике уже не было. Оно и немудрено — разлепил глаза Андрей бессовестно поздно. Громко охнул, увидев на часах на стенке стыдливое без двадцати одиннадцать — но после виноватых вздохов ещё минут с десять не мог себя заставить вылезть из постели, нежился в кровати, забирая ногами тяжелое одеяло. Кот с неподдельным интересом наблюдала за его шевелениями со шкафа, легонько подцарапывая лапками и без того подраную его поверхность. — И думать не смей, — хмыкнул Андрей, от греха подальше все же подбирая конечности, — У меня дома такой же любитель по ногам скакать, знаю я вас. Скажи-ка мне лучше, где твой хозяин. Кот вяло махнула хвостом. — Да уж давно не спит, думаю. Это я что-то…давненько так славно не спалось, — забубнил сам себе Колпаков. Может ещё бы чего сказал, но дверь со скрипом открылась, впустив в комнату столп дневного света и осеннюю зябкость. В белесых лучах нарисовалась фигура — кто-то осторожно заглядывал через дверку в темноту зашторенного наглухо окон домика. — Не спишь уже? — Ты извини, Вань, — тут же затараторил Колпаков, — Ну точно выключило, никогда бы не подумал, что буду так долго дрыхнуть… Лица ваниного на свету было не разобрать, но голос у него звучал тепло, с улыбкой. — Поспал и поспал, чего уж. На природе оно всегда так, воздух здесь совсем другой. Я как приезжаю иногда, то, бывает, весь день валяюсь. — Мы же на рыбалку хотели… Факов хохотнул. — Так и сейчас хотим, емое! Поедим — и пойдем, тут идти два шага. Это, знаешь, у херовых рыбаков только рыбка клюет, когда хуй встаёт — раз в год и то по праздникам. А мы с тобой наловим сейчас мама не горюй. Да нам Кот не простит, если ничего не принесем. Отомстит как умеет. А она умеет, ты-то поверь. Кот в подтверждение его слов сощурилась. Колпаков поверил — и впрямь умеет. Пришлось потихоньку разбуркиваться. День сегодня наметился не намного теплее вчерашнего, но Ваня оказался прав — на сероватом небе и впрямь не было ни единого облачка, ветер за ночь разогнал тучи. Андрей быстренько ополоснулся, привел себя в порядок, поначесал Жучку и отправился завтракать, ощущая себя пациентом санатория-профилактория — сейчас идёт столоваться, после — процедуры, вечером — дискотэка. Факов наварил душистой гречи с маслом, раскушали с палочкой ветчиносыра и каким-то кислым компотом, секрет изготовления которого Ваня, подмигивая в оба глаза, обещался рассказать «как-нибудь потом, если заслужишь». Факов вообще был небывало бодр и весел, а Андрей все думал, набивая рот кашей — связана ли его лыба до ушей как-то с тем, что поутру Ваня проснулся с ним под боком? Или это какая-то иного рода веселость — предвкушение удачной рыбалки или дымных, с пивом, шашлыков? Факов за завтраком ни словом про объятия не обмолвился — Колпаков решил, что и ему эту тему затрагивать будет как-то неловко. Было и было. Хорошо поспали. — У меня же наживок, Андро — на каждый день в году! — увлечённо бухтел Факов, забросив под конец свою недоеденную гречу и открывши за столом какой-то чемоданчик небесного голубого цвета. Наживок там и впрямь было немеряно — особенно заинтересовала Колпакова сиреневая, в виде тентакли. Это ж кого можно надеяться поймать на такую в озерце с лужу величиной? Или что там за озеро у Факова на опушке? — А тоже ведь взял с собой парочку. — Колдунские? — Они просто чуть-чуть совсем в рыбок превращаются, — виновато затянул Андрей, но Ваня, на удивление, звериться на «колдунское» не стал, лишь самодовольно вскинул густую бровь. — Практика здесь нужна, Андро. Пра-кти-ка, — грозился пальцем он, — Можешь пробовать с рыбками — а я тебя главному научу, как закидывать, подсекать — вот это то, что важно. Будешь это знать, тогда и с рыбками, и без рыбок наловишь по пять ведер. — Ну так погнали тогда, чего сидим? — Андрей решительно встал из-за стола. Факов потёр ладони — колпаковский боевитый настрой ему явно пришелся по душе. — Тогда Кот остаётся за старшую. Поняла, малая? За старшую — это значит не диван драть, а мышей ловить. Жучу берём с собой. Удочки…сейчас достану и тебе удочку тоже. Ведерки…ведерки у туалета возьмем. Андрюх, бутеров нам соберёшь? Прособирались, суть да дело, горе-рыбаки где-то час — то одно, то другое. Факов успел ещё и переодеться, вместо своей зелёной куртки накинул (неизменно на голое тело) черный куртец, весь усаженный какими-то нашивками. Андрей повнимательнее присмотрелся к одному из кармашков. — Да ты путешественник, — восхитился он, указывая на крупную аббревиатуру МурВам2002, — Это разве не с того слёта вампиров, где впервые объявили об их интеграции в магическое сообщество? Факов довольно кивнул. — Мурманский, да. Ездил к родственникам в те края, мамин брат протащил, он там одним из организаторов был. Хороший был слёт, пышный, потом уже обмельчали ребятки, конечно. Пятерых колдунов не досчитались в том году. Приметив на лице Колпакова тень замешательства, Ваня быстренько сменил широкую лыбу на чуть более тонкую, игривую. — Шутка, — пояснил он, — Нашли их потом. Но поначалу говорили, что пожрали. Ну это…напраслину, как всегда, маги нагнали, да и все. Колпаков уточнять не стал, зачем же магам, которые сами слёт организовывали, подставлять вампиров — побоялся, что начатой дискуссии не было бы конца, и до озерца они так и не доберутся. И все же идут, наконец — Жучка впереди, довольная как черт прогулочке, поскуливает от восторга, топчется с хозяином; сам хозяин важно шагает во всю ширь длинных ног, глаза блестят, в руках бренчат ведра, ещё какие-то мешки несет; рядом он, Колпаков, которого, наконец, подотпустило чувство, будто он здесь ни к месту, тянет удочки, вещи, затирает Ване за продажи магического рыбацкого инвентаря за последние года четыре. Факов слушает, деловито хмыкает. — Смотри, Андро — берестой, — вдруг указал он рукой куда-то под дерево. У корней старенького, давно свои битвы с ветрами и временами отвоевавшего обломыша сосны торчала россыпью семейка влажных, землёй припорошенных грибов с зеленоватыми шляпками-зонтиками, — Знаешь, что из берестоя можно наварить? — Напиток быстрой любви, — бездумно отвесил Колпаков со школы замусоленный факт. Рецепт этого зелья с пятого курса из рук в руки передавался на засаленных пергаментах — даром что никто так и не мог толком сказать, действует ли напиток как заявлено, или просто на пятом курсе и впрямь притереться хотелось к кому угодно что с берестоем, что без него. Ваня скорчил непонимающую рожу. — Это какой-такой любви? — Ну…быстрой, — Андрей удивленно поглядел на него, — Ты такое не варил, что ли? Берестой, щепотка мяты, ложка пережаренной корицы, капля настойки трилоглавки — и девочка твоя. Ваня покачал головой. — Меня такому не учили, — бормотнул он. — Да никого не учили — оно само как-то, — ляпнул Колпаков первое, что в голову пришло, но и оно, кажется, не сильно разрядило обстановку, — Так а ты сам что хотел про берестой сказать? Факов по-пацански дёрнул плечом, мол, и не важно уже, но все же ответил чуть погодя: — Чердурман хороший из грибов получается — то и хотел сказать. Я их варил когда-то…такое, с корнем ветродуя — весь мир подождёт. Ваня улыбнулся сам себе, тут же осадился, скуксился и замолчал. Андрею сказать было нечего — с дурманными настоями его жизнь сталкивала разве что в далеком детстве через родительские предостережения о злых колдунах, которые могут предложить попробовать, да что-то так ни разу и не предложили. Горелики все они, конечно, по юности курили, но чердурман не каждый даже знал как выглядит, не то что готовить или пробовать. Ваня, кажется, и сам понял, что сболтнул если не лишнее, то уж точно заставляющее хорошенечко почесать в затылке. — Это давно очень было, — буркнул он, помявшись, — Дураком был. — Да я-то, на самом деле… — Озеро вон уже, — с облегчением выдохнул Факов, — Дошли. И хорошо, что дошли — Андрей никаких «на самом деле» так и не придумал. Озеро представляло собой седое холодное пятно посеред опушки, окружённой с трех сторон совсем уж непролазным дремучим сосонником. На одном из крутоватых бережков кто-то вкопал лавочку на двух приземистых бревенчатых ногах. — Моя работа, — похвалился Ваня, указывая на сидушку, — Я тут летом частенько торчу, решил облагородить. — Костер тоже тут палишь? — спросил Андрей, поглядывая на то как Факов начесывает Жучке косматый бок. — Не особо. Но мы попалим, а то замёрзнем здесь нафиг. Там вон есть кострище. Ну так что, готов учиться рыбачить? — Да вот…как сосиска, знаешь, — улыбнулся Колпаков чуть смущённо, — Мне бы десять минут… Факов понимающе кивнул. — Это тебе лучше налево в кусты. Направо пойдешь — гадюку на хрен словить можно. Я сам не ловил, — добавил он поспешно, — но видал их там немало, ползают. Колпаков заданные обстоятельства учёл, с заданием справился, на хрен гадюку не цепанул — когда пошел назад, то Ваня уже мерно раскладывался с удочками. Андрей ещё с минуту тихонько, не привлекая внимания глядел на то, как тот бочком колдует — ух и разозлился бы Ваня за это словечко! — со своим голубым чемоданчиком, выуживает оттуда наживки, примеряет, оценивает, цепляет на крючки. Жучка его сдала, зараза, весело тявкнула — и Факов обернулся, чтобы напороться на колпаковский слегка растерянный взгляд. Это было какое-то очень уж странное мгновение, где каждый из них мягко разулыбался, кажется, даже не друг другу, а своим каким-то уютным мыслям. Андрей опять подумал о том, как засыпал вчера, уткнувшись в Ваню носом, и почему-то первый раз за день допустил, что и лыбящийся Ваня только что подумал о том же самом. — Садись. Будем из тебя рыбака делать. — Это тебе долго придется делать. — Ну так мы и не торопимся. Они и впрямь не торопились. Андрей, опасаясь, что будет прохладно, предусмотрительно натянул под выданные резиновые сапоги ещё и носки-грелки, но ванин шмот был хорошо для погоды подобран, в спину не поддувало. Сам Факов, вытянувши ноги, эмоционально, в своей сумбурной манере, объяснял тонкости да премудрости клева да улова. Колпакову попервой казалось, что подобной ярой трескотней только рыбу пугать, но Ваня, на удивление, довольно быстро, буквально один за одним, отловил трех крепеньких лещиков, которых леновато закинул в ведро. Лещики бултыхались в воде, переливаясь серебристыми боками, и пахли… натурально лещиками — Андрей все понять не мог, отчего ему так хорошо знаком этот озёрный, с тиной запах. Последний раз он на рыбалке был ещё мальчишкой, не сильно этим делом впечатлился, вряд ли мог с тех дней что-то настолько хорошо запомнить. — Коту пойдет, — хмыкнул довольно Факов, вновь закидывая удочку, — Ты, может, на свои попробовать хочешь? Ну, на волшебные? Андрей покачал головой и вновь уставился на тощий, словно Будда дней аскезы, красный поплавок. — Клюнет ещё, — приободрил Ваня, — Оно всегда так — под конец дня царь-щуку выловишь. Видал когда-нибудь царь-щуку? У нее башка во такая, — он хлопнул себя свободной рукой по плечу. — У нас дома на кухне на полке лежала, кто-то выловил, то ли дед, то ли прадед. Я туда один раз руку засунул, когда малой был — что-то, блина, полный дом магов, а как вытащить руку мелкому, так никто ничего не умеет. Дёрнула мама– кровищи было на всю кухню. Ну, потом-то залечили, только шрамы остались все равно, они от царь-щуки, типа, не сходят. Ещё что-то болботал, Колпаков кивал, потом свое рассказывал — у него тоже с детства был глупый шрам на колене, и история его получения такая же глупая. — …и залечили по итогу, неделю в лазарете отслеживался, но тоже, знаешь…иногда вспоминаю и Петьку этого, и палочку его добрым словом… — Да этим палочки…– тут же раскипятился Факов, — Ну какие детям палочки на постоянку? Давали бы на уроки, нахрена ими друг в друга тыкать целыми днями. Потом учатся, блин, — он умолк, видимо, припомнив глупого колдуна из их автобусных приключений. Андрей задумался — насколько нелепо будет похлопать его сейчас по плечу? Пока думал, то и время убежало молоком на комфорке, Ваня уже забубнил о своем, вспоминая пассажира, который на спор палочку себе забил прямо в нос, и как потом пришлось делать остановку, потому что «пластырем не заклеишь, а все эти мудаки только стояли да смотрели, хоть бы что помогли, я говорю, как что ни случись…». Колпаков украдкой оглядывался по сторонам, пытаясь как можно больше углядеть, приметить и запомнить. Серое небо катило потиху белое, воском натертое солнце. Клочки бурой травы приглаживало ветром, сосны шумели, будто пересказывали самим давно поднадоевшую байку, над водой болтались тонкие морщинки седой паутины. Поодаль колыхался красный поплавок, всего разок за день дернувшийся, чтобы помочь Андрею вытащить мелкого карасика. Ваня рядом — смешливый, расслабленный, таскающий рыбок из пруда без особого труда. Жучка со скучной мордой лежала у ваниных ног, набегалась. Андрей попытался представить — что именно он почувствовал, если все это вдруг стало бы и его жизнью тоже? И не моглось совершенно. То ли страсть как хорошо, то ли беда как плохо. То счастье пузырилось в животе, то тоска хлестала до горла. Факов ещё, как назло, наивно улыбался в ответ на его недотепистые рассказы — а мог бы мысли читать, то, наверняка, по морде давно бы заехал. Стало стыдно. Наловив рыбки полное ведро, приняли решение топать назад — тем более, начало вопреки прогнозам накрапывать. Факов до того все же попробовал колдовскую наживку, выловил на нее самого мелкого сомика, какого только озеро рожало, и, необычайно довольный подобным уловом («тьфу ты, ебана, тоже мне, магия»), предложил делать шашлындос дома. Андрей согласился — ему почему-то не терпелось посмотреть на реакцию Кота, когда она увидит столько улова про свою честь. Реакция Кота не разочаровала — дернув пренебрежительно хвостом, девуля потащилась за диван ждать, пока переложат рыбалей из ведра, чтобы зря не бить лапами по воде. — Ты ей нравишься, — ухмыльнулся Факов, доставая из шкафчика какую-то покоцанную миску. — Чем же это выражается? — Просто знаю. У нас же связь. А твой малой, кстати, с кем? — Дома. Соседка за ним следит, помогает — я ей приплачиваю слегка, чтобы покормила, убрала. Каприз не капризный, — хихикнул Андрей. Факов переложил андреевых карасей, подкинув кошке в миску, лещей уложил на стол, мол, таких и засушить можно. Суть да дело, решил заодно переодеться — видать, черная куртейка была парадной, не для дома. — Так где у тебя шрамы от царь-щуки? — ни с того ни сего брякнул Андрей, краем глаза увидев, как Ваня кинул куртку на диван. Факов удивлённо поднял брови, но от экскурсии по жизнеописаниям собственного тела отказываться не стал. — Да я их татухами перекрыл. Ну вот…если увидишь, — он начал что-то показывать на плече, размалеванном крутастыми ветками, сисястыми девами и какими-то Андрею неизвестными символами и знаками простяцкого происхождения. По витой линии одной из ветвей можно было заметить, если сильно приглядываться, шесть узеньких белесых пятнышек. Колпаков в задумчивости своей даже и не сообразил поначалу, что приглаживать их пальцами было вовсе не обязательно. — Ох, это я… что-то совсем уже, — тут же одернулся он, поспешно убирая руку. Щеки предательски запунцовели — надо же, каков дурачина оказался. — Они не чувствуются совсем, — необычайно тихо, чуть не шепотом отозвался Ваня, с какой-то почти болезненной серьезностью вглядываясь в него. — Я просто обычно так не делаю, не подумай, — сказал Андрей, поздновато сообразивши, что лучше сейчас совсем не стало. — Да и ничего, правда…не болят же… — Ну это…это хорошо, что не болят, да... я…ну что, тогда шашлык? — Тогда шашлык. Конечно, шашлык. Ваня, кинув напоследок ещё один из своих странных пристальных взглядов, быстро накинул на себя какой-то безразмерный, в котово-жучкиных шерстистых подарках свитер, и пошел прочь из домика — планировалось, что мангальчик подымит на улице под укрытием андреевого радуго-зонтика. Колпаков себя тотчас обругал — ну ты, блин, дуралей, даёшь. «Нашел кого мацать, это хорошо ещё, что по роже не прилетело!». Опять в голову непрошенно полезли ночные объятья, но на этот раз Андрей, вооружившись мысленной ракеткой, ловко поотбивал все прилетевшие к нему воланчики надежд, сомнений и ожиданий. Факов если и не спал тогда, то просто приобнял, потому что…да почему бы и нет, в конце концов. Холодно было, вместе теплее. Люди тянутся друг к другу по разным причинам. Взять хотя бы его самого, Колпакова, который назойливо к людям тянется столько, сколько себя помнит– отчего бы и Факову не потянуться разок? Колпаков чуть встряхнулся — и пошел помогать Ване готовить шашлындос. Когда вышел, тот уже успел и огонь распалить над кострищем, и поставить посередине огня ржавый, виды видавший мангал. — Там, обычно, в сам мангал угли кидают. А я на пламени люблю, — пояснил он, щурясь от мелкого дождика. – Несёшь свой зонтик? Андрей быстро всадил в землю небольшую полосатую палочку-колышек: та начала расти, отмахала где-то до трёх метров, после чего из круглого штырька на самому верху опустилось до земли всех цветов радуги сияние, сквозь которое капли дождя уже не долетали. Ваня коротко ухмыльнулся. — Удобно, — кивнул он. «И не единого слова о том, что можно было бы и просто под тентом…». — Можно, конечно, было и под тентом… Андрей улыбнулся себе под нос. Хорошо бы понять ещё, почему бурчание вечно всем недовольного Вани заставляет его улыбаться себе под нос. Возможно, потому что Факов жарит самый вкусный шашлык в истории вкусных шашлыков? Первых десяти минут и полившихся с огня дурманящих запахов было достаточно, чтобы Андрей бегал вокруг костра с жучкиным энтузиазмом, помогая хирургу-Ване то насадить, то снять, то перевернуть, то сбрызнуть… — Андрюш, надо тут это… — Колпаков тут же подал ему шампур, с которого подтекало белой пряной жижей, — Я вообще люблю на костре, просто обычно на себя как-то делается. Надеюсь, хватит нам, — с сомнением Факов оглядел таз с замаринованным мясом. — Хватит. Куда нам ещё. Заодно и завтра пообедаем. Сидели под полупрозрачной, мягко поблекивающей радужной завесой, от которой отлетали во все стороны капельки дождя — Андрей, чуток поковырявшись, настругал салатиков («ты их на столик… вон туда, ага»), принес из дому бутылку пива. Ещё притянул гитару. — Помню, как ты говорил, что играть умеешь, — шутливо завел он, указывая на здоровенную бандуру орехового цвета, — Привез, как заказывали. — Ой да бляха, чего я там играю-то, — разулыбался Факов. Ваня и впрямь в одном из зеркальных созвонов смущённо обмолвился, что для души раньше поигрывал «романсы там», а потом гитара сломалась, новую все никак руки не доходили прикупить, хотя душа и просит иногда. Колпаков решил привезти свою красавицу — тоже порой струны подёргивал, но собственные таланты сегодня демонстрировать не собирался ни в какую. Разве что пиво попросит. Или резко потребует. Есть дымящийся сочный шашлык прямо с шампуров, обжигая губы соленоватым соком — как, черти дери, было вкусно! Молча жевали и ухмылялись, ухмылялись и жевали. Начинали что-то тарахтеть в унисон с набитыми ртами, так же в унисон останавливались, «давай ты нет ты давай чего хотел». Огонь Ваня тушить не стал, только что мангал убрал — под зонтичной завесой было не тепло даже, жарко. Костер трещал исчерна-алыми угольями, искрами приветствуя спонтанную темноту осеннего вечера. — Донт круцифай ми ай эм нот джизас…– тихонько выводил Факов глубоким бархатным голосом, чуть неуверенно перебирая струны андреевой гитары, — Ай эм э синнер… Да ну, Жуча, ну чего ты делаешь, — застеснявшись, пенял он начавшей подвывать один момент Жучке. Колпаков разглядывал его сгорбленную фигуру, укрывшуюся кое-как в тенях отбликов костра; сосредоточенное лицо с чуть нахмуренными бровями; осторожные руки, опасающиеся выдать ненужную ноту. Никогда Факов таким уязвленным перед ним не представлялся — даже когда в сердцах бросил ключом в свой автобус. Ваня сколько пел — на Андрея ни разу не посмотрел, то в землю пялился, то на гриф. — Твоя песня? — Да не моя…хотя, может уже и моя. Это я ещё давно…когда с ребятами-простецами болтался, они слова там чего-то придумали, а делать с ними не стали ничего, мол, наивное какое-то. Им все наивное было, ну а мне в самый раз оказалось, я всей их жизни и одной десятой не видал. Накидал музыки, иногда вот…играю. — Красиво. Очень красиво, — Андрей улыбнулся, — Это о чем вообще? О любви? Факов, напрягшись, открыл было рот, но что-то пояснять явно передумал. — Можно и так сказать, — вымолвил он, наконец, — О том, чтобы простили ублюдка. Тоже ведь про любовь в своем роде. Про то, что любить непросто таких…всяких, короче. А все равно им любви хочется. Андрей глотнул еще пива, набираясь смелости на новый вопрос. — А тебе…ну, тоже хочется получается? Ваня исподлобья глянул на него, мигом растеряв свой лирический мирный настрой. — А не должно хотеться, что ли? Что я, ото всех отличаюсь чем-то? — Да нет, просто ты так говоришь…всяких. — Ну так я, может, и не про себя говорю, чего сразу про себя-то, — гаркнул он, и потянулся за своим стаканом, — Может это я сам вечно таких вот выбираю, которых тяжело любить, не подумал? Что, уродов мало всяких? Да полным полна коробушка уебанов, которых кто-то за что-то да любит! Или вообще ни за что. Вон, у каждого мандалая кто-то да есть, хоть у самого распоследнего… Повисла пауза, прерываемая судорожными глотками с друх боков. — Извини, — наконец, буркнул Факов, осушив свой стакан, и выглядывая на дне его не иначе как иные вселенные, — Не туда я что-то завернул. — Все в порядке. — Да не в порядке все! — опять вдруг раздухарился он, но уже куда быстрее осадил, слабо улыбнулся, — Хочешь правду? Гитара моя не сломалась, знаешь. Я ее сам расквасил одним днем, когда почудилось, что не очень получается. И тогда решил, что не буду новую покупать, потому что таким как я, ебланам, себя не контролирующим, какое счастье не предложи — они и его обязательно просрут, чего б ты ни купил, чего бы ни придумал, с кем бы ни связался. Все всегда заканчивается одинаково — еблан орет немым голосом, бесится, люди крутят пальцем у виска, потому что даже не страшно, а смешно им — и все, до свидания. Что я, не вижу, как люди шугаются? Да и правильно делают. Андрей громко икнул. Получилось это случайно, он не был пьян, сдержаться хотел отчаянно, просто не удалось. А коль уж икнул после подобного рода доверительной речи, то изволь и дальше дурковать как в последний раз. — В роду Колпаковых знаешь как говорят? — произнес он куда бодрее нужного, — Люди — хуи на блюде. Шугаются — их трудности. Факов молча вскинул плечами. — А вот по моим наблюдениям ты радушный хозяин, человек интереснейший, остроумный, очень…теплый. Ваня, наконец, поднял на него свои лупатые глаза. Колпаков пообещал себе, что если Факов сейчас хоть как-то упомянет их ночные полежайки, то он, пожалуй, тотчас сядет задницей на костер и позволит огню себя убить. Ваня молчал — желание сесть задницей на костер от этого молчания меньшим, однако, не становилось, только множилось. — Ну а что толку быть мягким и всем по маслу, Вань? — пересилил он себя, — Мы уже говорили про это, разве нет? От меня девушка… — Дура твоя девушка, — пробормотал Факов. — Дура не дура, а ушла точно так же, как и твоя, — Андрей вздохнул, — Так что, скорее всего, если и есть здесь дураки, то только мы с тобой. Хотя, с другой стороны, и свои ведь плюсы имеем. Сидим, шашлыки жуем, песни поем, наловили рыбы. Могли бы вчетвером, конечно…но мне сейчас и вдвоем хорошо, честно говоря. Очень даже хорошо. — Да мне тоже вдвоем заебись, — быстро сказал Ваня. Они неловко друг другу улыбнулись. — А хочешь я тебе свою песню сыграю? — предложил Андрей, — Времён мамонтовых, я ее, кажется, ещё в школе сочинил. Если вспомню только — как там было. — Сыграй, конечно, — Факов передал Андрею гитару. Тот, вскинув голову дурашливым жестом, словно один из солистов «Ведунов», начал перебирать непослушными пальцами жёсткие струны: — С головы сорвал…ветер…мой колпак… Факов как завороженный все остервенело толкал коряжкой дотлевающие поленья — чтобы только не потухли, чтобы можно было ещё хоть немного посидеть вот так, как сидят, вдвоем. **** Укладывались спать, несмотря на лёгкую подпитость, как-то неловко — зачем-то отворачивались, переодеваясь, Факов первым шмыгнул в постель, попросив выключить свет «как будешь готов», и громко крякнул, видимо, быстро поняв, что прозвучать это могло двусмысленно. Наконец и Колпаков нырнул под обжигающе холодное одеяло, повертелся туда-сюда… «В одну реку дважды не войдёшь. А если все же получится?». Целый день он то и дело возвращался мыслями к прошлой ночи. Странное это желание — вновь заснуть в ваниных руках — ему одновременно и холодило сердце, и грело душу. Он уткнулся носом в ванину спину — почти уткнулся, как и вчера, оставив место для маневра и недосказанности. И полминуты не прошло, как с тяжёлым выдохом Ваня навалился на него, приобнял рукой, притянул к себе. «Только бы ему не было слышно, как сердце бьется, словно у сумасшедшего». С другой стороны — что же они, разве дети какие-то? Один раз случайность, второй — закономерность. И все же Колпаков никак не мог сообразить, что ему делать дальше, как поступить. Только что говорить ничего не надо — это и ежу понятно. Слова без ножа зарежут их обоих. Андрей чуть повернул голову — так, чтобы сухими губами как будто случайно прикоснуться к ваниной груди. В ответ раздался мелкий прерывистый вздох. Расценив вздох за одобрение, он коснулся губами груди ещё раз. Ещё раз. Ещё раз. Ощутил пусть и пугливое, но ненамеренно жадное касание губ у самого лба. Точно не спит. Теперь — точно не спит. Ждет — что же будет дальше? Колпаков, чуть осмелев, дотронулся до кожи уже кончиком языка. Снова прерывистый вздох. Языком — до мелкого бугорка соска. Ваня задышал чаще, шумнее, подался ещё больше вперёд, хотя куда уже ближе. Ещё поцелуй. Ещё. Ещё. — Андрюш? — раздалось неуверенно бормотание. Решился все же прервать обоюдный обет молчания. Андрей не был готов. Болтать сейчас — это обязательно все напортить, раскрыться слишком сильно и потому — не особо нужно, услышать «зачем все это?» или, того хуже, «я вовсе не это имел в виду». Он, уже без тормозов, как рассекреченный шпион, начал зацеловывать Ваню, торопливо прокладывая тому до пупка теплую влажную дорожку. — Андрюша, Андрюш, Андрюша, подожди ты, Андрюшенька, — залопотал Факов совсем уж беспомощно, что игнорировать, при всем желании, было никак нельзя. — Ну что? — кисло, не пытаясь даже скрыть разочарования, но привычно прибирая в кулак растекающийся в груди стыд («опять поторопился»), бросил Андрей темноте перед собой — в домике было черным черно, самого Ваню он и не видел, только смутный силуэт кое-как различал перед собой, — Скажешь, что я ошибся, да? Вчера и сегодня ошибся? А ты просто… ничего не хотел? — Да…нет, все я хотел, — хрипло призналась темнота, — И хочу. Просто… — Не по мужикам? — Хер знает. Не пробовал никогда. А ты…пробовал? — Да вообще-то…тоже нет. Темнота издала хрипловатый нервный смешок. — Я просто… — Просто напросто, — сказал Андрей, пытаясь пригладить ванину ногу по одеялу. — Это-то да, — нетерпеливо согласилась темнота, — Только, понимаешь, у меня никого сто лет не было. А в то, что с тобой…вообще в такое не умею. Просто не хочу, чтобы ты…чтобы мы сейчас…да бля, короче, чтоб ты не думал, что все со мной всегда плохо. Я нормально обычно…не жаловался никто, понимаешь… Андрей, испытавший невероятное облегчение, как ни старался, не смог не хихикнуть, предпочтя умолчать, что ему как раз похвалиться даже этим не светит. Вместо ответа он легонько навалился на Ваню. — Думаю, что мы попробуем ещё раз, если что-то пойдет не так, — как можно более беззаботно постарался произнести он, закрепляя свое мнение поцелуем Ване куда-то в шею, — Если будет такое желание. Факов под ним, весь прислушивающийся, вдруг зашевелился — и секунды не прошло, как Андрей уже лежал снизу, ощущая всю тяжесть ваниного тела на себе. Ухо ему обдало горячим, прерывчатым дыханием, в голове глухим голосом не стихала заплетающаяся скороговорка: — Есть желание, Андрюш. Есть желание, Андрюшенька. Есть желание. Есть. Желание. Есть…