От сквиба сквибу

— …и вот ставлю я эту тарелку с чёртовой уткой перед ним, а он нос кривит и говорит: «Что ты мне тут напердолила?» — Каззел. А ты ему что? — А что я ему? Вилку в тарелку кинула — на рубашку брызнуло, развопился как черт. Я потом ещё думаю — и зачем, мне же все равно это самой и стирать потом. Две дамы, бодро делившиеся на весь салон утиными историями, вдруг примолкли и сурово уставились на Колпакова, который тотчас прикрыл широкую лыбу рукой, подперевши щеку, и весьма неубедительно начал делать вид, что рассматривает пролетавшие мимо серые от дождей луга с монохромными буренками. Атомной силы комедийный удар слова «напердолила» бурлил в нем пузырьками шампанского, рвался наружу глупейшими смешками. «Не забыть бы Ване рассказать». Одна из дам — пухлая женщина лет шестидесяти в цветастом свитере с вывязанными на вислых грудях лиловыми розами, толкнула товарку, бывшую чуть субтитильнее и в свитере попроще, зато с носом куда длиннее, чем у свой спутницы, и что-то жарко зашептала той на ухо. Колпакова обдало словами «некультурный» и «сразу видно». Что там было «видно», Андрей так и не расслышал — автобус, накрутив за собой облако влажной пыли, остановился у самого леса, на выбритой лесниками опушке которого торчала покосившаяся остановочка. «Ланяково». Чьей-то заботливой рукой подстертая надпись на указателе была не только обновлена, но и дополнена, усовершенствована — на синей табличке белыми литерами было выведено «Маньяково». У таблички курил, сутуло ошиваясь, мужик в знакомой, зелёной куртке, заприметив которого Колпаков тотчас разулыбался. Вроде и сказал Ване, что отлично от остановки сам дойдет — ты только объясни как — ан нет, пришел за ним все равно. — Да я бы сам…– вместо здрасте затарахтел радостный Андрей, поскорее вываливаясь из скрипучих, гармошкой сложенных на манер крыльев летучих мышей дверец автобуса. Обычная вроде махина, простяцкая — а жути нагнать может похлеще любого магического басика. — Да куда сам, — по-хозяйски махнул рукой Факов, расплываясь в ответной улыбке, — Тут топать километра два по-хорошему, решил тебя забрать…чтобы кабаны не съели. Стояли и смотрели друг на друга, неловко ухмыляясь, целую вечность. Колпакову все не верилось, что получилось выбраться — месяца три готовились, не меньше. Тонули в волнах дел и цунами работенок: то у него наплыв заказов, то у Вани графики плавающие — договориться на то самое обещанное «озеро» не удавалось хоть убейся. Андрей на последних сеансах зеркальной связи и спрашивать перестал, неловко как-то получалось — как будто напрашивается. И тут уже сам Ваня одним днём грозно заговорил, мол, целые выходные себе выбил у «свиней этих», приезжай ко мне, посидим с удочками, покажу тебе «дачку». — Ну что, погнали? — неуклюже дернулся Факов, указывая куда-то на дорогу, — Только тут, знаешь…ну, такое все это, дачное. Не коттеджи. Товарищество. — Как раз для таких товарищей, как мы, — хихикнул Андрей. Ваня прыснул с балбесной шутки, расслабился слегка. Про «некоттеджи» Колпаков вдоволь наслушался за последние дней десять — Факов при каждом удобном случае вворачивал, что «дачка такая…лишь бы переночевать, тут в природе вся суть». Потопали по жёлтой, в лужах, дороге куда-то вдоль сосонника; Ваня рьяно затирал что-то про местное волколачество, которого вполне могло здесь и не быть, но на деревьях-то следы — да вон же они, следики… Андрей мельком поглядывал на него — Факов как будто посвежел, лицом округлился, темные волосы во все стороны торчком, глаза сияют, руки летают. — Ты же шмотки не брал? — спросил вдруг Ваня строго, с лихостью сайгака перескочивши с пятого на десятое. — Да ты вроде говорил… — Вот я все правильно говорил! Целый шкаф тряпья, найдем тебе что-нибудь. — Не брал, — заверил его Андрей. В безразмерном колпаковском рюкзаке валялись байка, майка, джинсы, трусы и походная мантия, только вытаскивать их он не станет, раз уж Ваня щедро готов делиться растянутыми панталонами и мантиями в катышку…или что там на «дачках» носят? Перешли через дорогу, после — по мостику тоненькой сизой речушки, дальше — в сторону старых, давно уже не езженных рельс, пролегавшего когда-то рукава железной дороги. Стена сосонника обступила их совсем уж плотно, только что за ней признаком разумной жизни виднелся пожелтевший бидон далёкой водокачки на четырех инопланетно-тонких ржавых ногах. — Да вот, собственно, и оно, — нарочито громко хмыкнул Факов, — Прошу любить и не жаловаться. На широкой, лысоватой по осени прогалине, к которой они притянулись, стоял одинокий домишко — не домишко даже, а как будто ангарчик: одноэтажный, длинноватый, спаянный из рыжего металла с позеленевшими вертикальными скобами посеред невысокой конструкции. У домика вразнобой, без какой-то системы были насажены яблони и сливы; между пожелтевшими кронами мотался по ветру гамачок на узлах; прокаленными, почерневшими камнями на углу было выложено массивное костерище. Поодаль торчала синяя, пооблезлая будочка, на двери которой красной пролетарской буквой пылала литера «М». — А туда, вперёди — наше озеро, — ощутив молчание за заминку, поспешил добавить Ваня, указав в сторону леса и узенькой тропки, бегущей к нему черной змейкой. — Понял, — кивнул Андрей, — Уютно здесь у тебя! Факов, странно глянувши на него, что-то невнятно буркнул и потрусил к домику. Колпаков неспеша отправился за ним. Андрея, к его вящему недовольству, прихватило вдруг за грудки тянущее, тоскливое чувство, которое порой охватывает человека, понимающего, что следующие пару дней он будет жить в чужом монастыре по чужим уставам, и деться от этого никуда не денешься. До того же и погода не шептала — свинцовые тучи грозили расплакаться сопливым осенним дождиной, ветер тяжело поднимал листья с побуревшей травы, гамачок нещадно трепало — словно парус по шторму. «Летом надо было. Только вот не успели». — Ты живность свою тоже с собой взял? — поинтересовался Колпаков, топчась рядышком с колупающимся у дверей Ваней, дергающим карикатурно массивный замок, схожий с амбарным. Факов и ответить не успел — только щёлкнул замок и дверь слегка приоткрылась, как на Андрея налетело, едва не поваливши, что-то огромное, мохнатое, с мокрым носом и крепкими лапами. — Привет! Привет! — Колпаков быстро нащупал у мохнатости пару мягких ушей и принялся трепать что есть мочи, — Какая ты большая, да, Жучка? Боль-шу-щая! — Я ее закрываю, когда ухожу. Мало ли, надумает, в лес свалить, было уже… Ну все, доставуха, давай-давай, не мешай, это…гостю, — Факов мягко прихватил елозящую Жучку за загривок и чуть оттянул от Андрея. Собака, махнувши широким хвостом, важно уселась рядом, вывалив розовый, как креветка, язык. Хвост выстукивал морзянкой троекратное ура новому знакомцу. — Команды умеет? — Нихуя не умеет, — чуть не с гордостью отозвался Факов, выглаживая псине сильную шею, — Был бы пацан, то на сторожевого бы отучил только так, а тут девчонка такая, добрая. Ссытся, когда гости приходят, прикинь? Хорошо, что выбежала, вон опять дундить начала… Жуча, ну еперный театр… Так ты проходи. Обувь не разувай. Сейчас я тебе найду тут…подожди. Ваня вразвалочку потопал вглубь своего домика. Внутри Колпакову ощутилось куда уютнее, чем снаружи — стены были облицованы светлой доской, все в плакатах и рисунках, у широкого окошка с жёлтой, в какие-то кофейные чашки занавеской стоял большой диван, вдоль стен разместились столик со стульями, холодильник и плитка, поодаль — горка темного дерева с лупатым телевизором, рядом шкафчик с косенькими, неправильно собранными дверками. На самом верху шкафа презрительно щурила желтые глаза тощая, прохиндейского вида черная кошка. — А ты у нас, стало быть, Кот, — Колпаков кивнул в знак приветствия. Кошка в ответ брезгливо зажмурилась. — Характер, однако — хмыкнул Андрей. Кот звучно фыркнула и подмяла под себя лапы, мгновенно превратившись в пушистый кирпич, тем и завершив беседу. — Да это она хулиганка, внимания не обращай, ко всем так. Садись вон, — кивнул Факов на диван, продолжая колупаться в шкафу, вытряхивая оттуда прямо на пол то одно, то другое с озадаченным матерком. Наконец, кажется, отыскал нужное, — Держи! Оно все стиранное. Колпакову от факовских щедрот досталась синяя футболка с надписью Ramones и темный спортивный костюм — длинноватые штаны, и чуть широкая в плечах куртка. Быстро переодевшись, он кинул свое, родное, в рюкзак, выцепив оттуда взамен белый пакет. — Ты, наверное, с дороги есть хочешь? — Не отказался бы, — улыбнулся Андрей, — Я тут и своего привез. Устроим пир на весь мир. Факов почесал в затылке, кисло ухмыльнулся. — Хотел шашлыки делать, но ливанет, чувствую. Завтра тогда намутим, а сегодня я что-нибудь так… И уткнулся носом в холодильник, деловито изучая как будто первый раз виданный ассортимент. Андрей начинал ощущать неловкость за то, что Ваня явно чувствовал себя не в своей тарелке. Затея с совместным дачеванием казалась все глупее и глупее — с чего бы им вообще дачевать? Что такого, если и поболтали они пару тройку раз по зеркалу, причем сознательно не затрагивая ничего важного в этих разговорах, откладывая на встречу, мол, там все обсудим? Оба сквибы — но схожесть их на этом заканчивается, а октябрьские погоды явно ничего, кроме домашних посидок предложить не могут. Чем будут заниматься эти три дня — друг на друга смотреть? Что-то грохнуло в углу, покатилось с дребезгом, Факов шумно выругался — уронил кастрюльку, благо что пустую. — Может, тебе помочь чем? — Не надо, — махнул головой Ваня, — Ты лучше музыку включи, веселее будет. На кнопку просто нажать, где треугольник. Колпаков послушно чиркнул по магнитофону на столике — кажется, это тот самый, что покрикивал в автобусе в ту их первую поездку. Домик тут же разорвало хриплым мужским голосом, убеждающим с обречённой удальцой, мол, он «просто маленький медведик и все нахуй проебал». Факов разулыбался — то ли соглашался с голосом, то ли просто позабавило ошарашенное лицо Андрея. — Ручку влево покрути, — крикнул он поверх трелей. Андрей поспешно выполнил задание — голос стал хрипеть значительно тише. — Я обычно громко слушаю. Просто тут никому не мешаешь, ори как хочешь, — поделился он, выставляя сковороду на плитку и закидывая в нее поочередно яйца, помидоры, перцы и колбасу. Андрей тем временем принялся выкладывать на стол свои гостинцы — дома наготовленные бутерброды с лососевым фаршем, здоровеную коробку конфет «Хитрый ежик» (конфеты в виде ёжиков прятались под листочками из марципана — иногда по нескольку ёжиков под одним листиком, иногда — ни одного ёжика даже под тремя), два батона, две палки ветчиносыра (взял подороже, самонарезаемый), бутылку айрана, банку оливок и пару бутылок перцового пива. Ваня все это время с любопытством косился на андреевы дары, не забывая при этом колупаться лопаткой в сковородке. — Чего-нибудь хочешь? — предложил Андрей, широким жестом окидывая стол. — Да ну… давай, наверное, ежика. — Аппетит перебьешь, — на автомате выдал Колпаков, и сам же рассмеялся, увидев как удивленно вытянулось ванино лицо от подобной отповеди. — Прости! Ты, наверное, этой херни с десяти лет не слышал. Держи, конечно. Факов весело хмыкнул, ничего на это не ответив — но и конфету не взял, сославшись на то, что «минут через пять уже садимся, руки можно у туалета помыть, там рукомойник есть — только пипку дважды дергай, первый раз может не сработать». Андрей, недюжинной силой воли проглотив шутку про то, что пипка, если дернуть, то и с первого раза сработает на отлично, пошел изучать рукомойник — Жучка погналась вслед за ним провожатой. Ветер завывал все сильнее, небо совсем потемнело, нахмурилось. Наскоро обмакнувшись холодной водой, Колпаков огляделся по сторонам. Пустовато. Жучка несла ему какую-то игрушку в зубах — с полминуты поотбирав из цепкой пасти, Андрей понял, что когда-то это был резиновый осьминог. Сейчас, кажется, правильнее будет величать его трехногом. — Лови! — он фиганул трехнога поближе к дому. Собака опрометью бросилась за ним, путаясь в лапах. Андрей вдохнул поглубже — едко пахло соснами, скорым дождем, спортивка тонко, но настойчиво отдавала факовским резким одеколоном, намешанным, кажется, из мятной зубной пасты и освежителя воздуха с рисунком Эвереста. Он зябко зарылся в куртку до самого носа. Окна домика загорелись желтыми квадратами — Ваня, судя по всему, уже доготовил и начал накладывать на стол. **** — Ну как, съедобно хоть? — Факов свою порцию хрючева закинул в рот так споро, что, казалось, оно и тарелку погреть не успело — и тотчас принялся трескать колпаковские рыбные бутерброды. — Вкусно, Вань, ошень, — кивнул с набитым ртом Колпаков. И не соврал, яичница и впрямь была отменная, со знанием дела выжаренная, сытная. Ваня довольно улыбнулся. — Ну оно должно быть нормально. Это меня ещё давно…парень один научил, когда я из дому свалил. Денег не было, понимания, где их достать — тоже, так что всяким таким…это ещё праздничное блюдо было, знаешь. Что-то Колпакову подсказывало, что праздничным нехитрое блюдо как было, так и осталось. В углу Жучка чавкала мясцом по металлической плошке, а Кот в это время вальяжно разминала плечи на шкафу, чтобы в момент слететь с верхотуры псине прямо на широкую задницу. Собака взвыла, кульнула тарелку, началась визгливая потасовка. — Тихо там, бл…! — гаркнул Факов из-за стола. Эффекта его громогласный призыв не произвел ровно никакого. — Побесятся — успокоятся, — Ваня махнул рукой и взялся за следующий бутерброд. — Ты, получается, из дому сбежал? — полюбопытствовал Колпаков. — Ага. Ну, что сбежал…ушел, на самом деле. Как бумажки об окончании учебы получил, то и ушел, мне же уже семнадцать было. «Сбежал» — это вообще отец так говорил всегда, потому что я не к магам пошел, не к друзьям его на работу, а к простецам жить. Думал, что там лучше приживусь, они же от меня ничем не отличаются, — Ваня скривил рожу, — А это вообще не совсем так оказалось. Знал бы ты, как они глаза иногда лупили, умора, блин. Называли меня «сектант». — Это почему? — Да потому что маги ебантяи, емое, вот почему! — Факов хищно куснул ломоть хлеба, — Ну как — когда ты полукровка там, то тебя мама или папа хоть чему-то простяцкому учат, ты знаешь, как телек настроить, как пылесос включить, бритву там …да хоть бы те же лампочки как работают. Ты и представь, как я попал в компашку, они о чем-то говорят — а я вообще не ебу про что. Ни музыку, ни технику. Они думали, что я в детстве жил у сектантов, типа — веруны, им техникой нельзя пользоваться, фильмы нельзя смотреть. Ну проще так объяснять было, честно говоря. А почему сквибов не учить основам? У меня батя лопнул бы со злости быстрее, чем что-то простяцкое мне начал объяснять, ну да мы же в десятом поколении Оптоеды, блин, какая ему бритва, конечно… — Под...кха-кхжди, — Колпаков так удивился, что чуть не подавился снедью, даже покраснел слегка, — Ты из семьи Оптоедов? А Факов…? — Да кличка просто, — пожал плечами Ваня, — Сначала кличка была, потом поменял, как смог. Какой из меня Оптоед, ну не получится Оптоед, извините. — А…вот…ну… Ваня хехекнул в сторону, потёр нос тыльной стороной ладони. — Да-да, тот Быколай Оптоед — мой дед двоюродный. Ну, получается, отца дядька. А что, в колдовских школах про него тоже рассказывают, что ли? Колпаков слегка замялся. — Да говори, чего ты, — развеселился Факов, — Единственный нормальный родич, весь род вон как прославил! Говорили вам про него, да? — Ну…к нам когда-то на урок приходили участковые мракоборцы, — осторожно начал Андрей, — Рассказывали про местных волшебников, которые, как они выразились, «земли под ногами не чуяли»… — Это точно про него, — кивнул Факов, — Да блин, там история выеденного яйца не стоила, дед просто втюрился и понаделал делов, даже простецы не пострадали, а представили потом как каких-то Бонни и Клайда. А мужик просто хотел свою даму впечатлить. Андрей важно кивнул, сделав вид, что понял, о ком говорит Факов. — И впечатлил же! — глаза Вани мечтательно загорелись, для него, судя по всему, это была какая-то личная история, — Они же потом сбежали, так их и не нашли, вместе всю жизнь прожили где-то там, душа в душу. Отец вечно фыркал, мол, долбоеб…а чего фыркать, не один же он, долбоеб, остался. Батя мне вечно пальцем махал, типа, осади, а то будешь как дед Быколай…а я все думал: дед Быколай, может, и долбоеб, зато… Тут Факов свой спич резко прервал. — Чаю хочешь? Пива? Коньяку? — подхватился он, сгребая все тарелки сразу. — Пива можно. Крепкое не пью, — улыбнулся Андрей. Ваня округлил глаза. — Вообще? Принципиально, что ли? Кодированный? Под заклятием контроля? — Просто не нравится состояние, — Андрей привычно пожал плечами, вопрос этот оттарабанив в свое время как отче наш, — Тащит меня от крепкого. Наговорю тебе потом ерунды всякой. — Это какой, например, ерунды? — поинтересовался Факов, выставляя на стол две бутылки припасенного перцового пива и пару тяжелых стаканов. Колпаков хмыкнул. — Да разной. Развозит на эмоции. Могу болтать как не в себя всякую чушь, смеяться над дребеденью. Один раз в гостях заревел — бывшую мою это расстроило страшно, позорнулся перед гостями, друзья ее были из магветлечебницы. — Да и пошла она нахуй, — грохнул Факов, разливая шипучее, пахнущее скорыми ожогами языка пиво, — И друзья из магветлечебницы. Пей спокойно. — Нет, ну ты вот сам когда-нибудь плакал перед бывшей? — Колпаков, обычно темы этой с друзьями не касавшийся, почувствовал вдруг необычную расположенность обсудить наболевшее с Ваней. Что было причиной — тусклый желтый свет висячих бра в факовском домике, лупящие артиллерией капли дождя по металлическим стенам, угомонившиеся, наконец, Жучка с Котом, уснувшие единым клубком на ковре у дивана, ванины черные глаза, внимательно вглядывающиеся в каждое его движение, реагирующие на каждое слово… — Да было бы перед кем, тоже мне, — хекнул Ваня, отпивши пивка и чуть поморщившись. Андрей скорчил мину и тоже слегка пригубил. — Не, ты просто…– Факов вдруг сообразил, что сказал что-то не то, — Я так думаю, что если ты захотел перед ней ревнуть, то, значит, доверял ей, и думал, что она что-то с этим может сделать. У меня другие бабы были, я им сам много чего делал, и хорошего, и не очень. Они ревели часто. Ну…это меня хорошим человеком не делает, я потом это уже…– закончил он тихо. Ещё по стакану выпили молча — не в тягостном, однако, молчании, когда не знаешь, куда деться, лишь бы не здесь, а при каком-то ином виде общения, где понимаешь друг друга без слов. — Если бы…если бы ты передо мной заревел, то я бы не разозлился, — выдохнул, наконец, Ваня, потупившись в пол, — Я бы только огорчился, знаешь…что тебе пришлось. Андрей разморенно, мягко улыбнулся в ответ — пиво на него действовало неумолимо благостно, отключая потихоньку голову, заминая душевные тревоги. Он уже и забыл, как попервой неловко ему было топтаться на даче, как будто не пару часов назад, а пару десятков лет прошло с тех пор. — С женщинами очень тяжело, — нараспев затянул он, — С друзьями намного проще, — Андрей с благодарностью дотронулся до ваниного плеча. Тот косо ухмыльнулся, отвернувши башку куда-то в сторону, задумчиво поглядел на свое сопящее на полу зверьё. — Ты, это…спать не хочешь? Андрей хотел было сказать, что какое ему спанье, когда ещё столько не обговорено, ёжики не съедены, под дождем не погуляли… — Хочу, — признался он, — Ты извини, я с дороги какой-то… — Да что ты, ну — завтра целый день сидеть будем. Шашлыки, рыбалка — все по плану. — А дождь…? — Скоро кончится дождь, — заверил Факов, — Это же ночной, его утром ни лужицы не будет. Я эти места как свои пять пальцев знаю, и шестой впридачу. Неловко хохотнув, Ваня пошел разбирать и стелить диван. Колпаков все это время умильно наблюдал за ним, так и не сменившим свою тяжелую зелёную куртку, тоже, наверняка, сверху донизу пропахшую мятным одеколоном… — Ваше ложе готово, — кивнул ему Факов, выводя из мечтательной полудремы. — А ваше? — встрепенулся Андрей. — А наше — на полу вон кину, рядом. И не спорь, мне там удобно, высплюсь ещё получше твоего. Колпаков размашисто покачал головой. — Не пойдет. Мы так не договаривались. Не май месяц, Вань, чтобы на полу спать. — Да что, первый раз, что ли? — Да хоть сто первый. Ложись со мной на диван — он же огромный, мы с тобой как через Китай спать будем. Факов широко почесал шею. — Да я нормально… — И я нормально. Одеяло с подушкой свои бери — и ложись. Препирались еще минут пятнадцать, после чего Ваня сдался — Колпаков обещал в противном случае улечься на пол, когда тот заснёт. Быстро переоделись, благо что на этот раз Факов трусов своих гостю не предлагал — Андрей, первым нырнувши в постель, наблюдал, как раздевается Ваня; разглядел, что руки его были полнюсенько забиты татуировками, но интересоваться рисунками сил не было, поставил галочку «на завтра». Завтра будет много любопытного, судя по всему, целый день одним на двоих. Колпаков почувствовал себя словно на каникулах, блаженно улыбнулся. Щёлкнул выключатель, свет погас, Факов грузно протопавши до дивана, упал на него где-то совсем уж далеко. «И впрямь как через весь Китай». — Доброй ночи, — прогундил Факов. — Доброй, Ваня, — тягуче отозвался Андрей. Ливень продолжал барабанить по их домику… «Их». Андрею, пусть и под пышным одеялом, было все же прохладно, хоть Ваня и подставил почти к самому дивану какую-то штуку, которую назвал «обогревателем», назначение которой, кажется, составляло лишь пованивать печеной пылью, но никак не греть помещение. Можно было слазить в рюкзак и достать пару носков-грелок, но лень побеждала — Колпаков зябко комячился, гоняя в голове какие-то совсем уж странные мысли о том, насколько тепло сейчас спится Ване. Показалось, что тепло — Ваня мерно похрапывал на своем конце дивана, в ус себе не дул. Андрей бочком пододвинулся к нему ближе, после ещё ближе. Наконец, наподвигался до того, что носом едва не уткнулся Факову в спину. Носу стало тепло. И на сердце теплее стало. «Если утром спросит — скажу, что беспокойно сплю, вот и наворочался к нему поближе». Факов вдруг зашевелился, начал переворачиваться. Андреево сердце прекратило стучать, он накрепко зажмурился, мол, спит, сонливее не бывает. Факов, однако, и сам был, как будто в сомнамбуле — не просыпаясь, кинул руку на Колпакова так, что тот лбом оказался прижатым к его груди — и замер, хрипло посапывая. «А ведь зуб даю, что спит он точно так же, как вот я сейчас сплю» — подумалось Андрею с каким-то боязливым восторгом. Впрочем, докапываться до каких-то глубоких истин ему сейчас не хотелось. Он осторожно толкнулся в Ваню лбом, устраиваясь поудобнее, отпора не получил. «Скоро кончится дождь», — штормом шумело у Колпакова в голове, пока засыпал, разнеженный прикосновениями к сухой горячей коже. «Скоро кончится дождь».