От сквиба сквибу

Чёрное небо за окном постепенно седело, меняло свою непроглядность на там-сям глухие краски — как меняет туристик из забугорья хороший портсигар на пару обещано хендмейд валенок с печаткой ГОСТа на подошве. Колпакову, когда он изменения за окном приметил, резко расхотелось туда смотреть. Человечки все так же прыгали по стеклу — Факов на них изредка косился и каждый раз негромко ухмылялся (так уж Андрей себе это определил, а вот бывают ли ухмылки «негромкими», решил в словарике позже поглядеть, покуда и так подходило). Беседа их, меж делом, потихоньку затухала — не дергаными рывками чихающего мотора, а мерно, плавно — мелким ветрячком на штиле. Ваня настырно, с упорством ребенка, не желающего отправляться спать, тарахтел то про свое житье-бытье («дома редко бываю, знаешь, но пару раз дворников этих…да они цветы мнут, емое, у меня бабка там живёт, соседка, она высаживает, а они топчут, я потом хожу им там…втыкайло даю»), то про пассажиров, с которыми упорно не ладилось («Думаешь, это один такой хмырек, как сегодня? Да каждый второй, говорю тебе! Ну вот на днях один кинул в багаж сетку, полную жаб. Говорю: «Дурак, подушатся! Возьми с собой». А он мне — так это для зелий, если и подушатся…». Тьфу ты, блин. А что, для зелий живые не нужны, что ли? Чего мне-то затирать? У меня по зельям вообще четверка была, помню, Булдар Бабаевич говорил, что глаз-алмаз по порошкам…». Колпаков, все пытаясь распознать причины нарастающей в нем тоски — как будто что-то отодрали и заместо нужного оклеили пчелиной лентой «хода нет» — с рассеянной полуулыбкой смотрел на него, на размашистую руку, на ходуном ходящую куртку нараспах; проморгал даже момент, когда информационная атака перешла в стадию вопросительной. — Ты что-то…? — моргнул он, увидел, что Факов как будто ждёт от него какого-то ответа. — Да я…что у тебя было по зельям? — в ванином голосе хрусталем на поминках зазвенело отчаянье. — У меня? — У тебя, да. Не у меня же. У меня я уже сказал. — По зельям? — Колпаков задумался, но быстро понял, что сплоховал — Ваня нахмурился, вперился в дорогу, мол, плевать на твои оценки, — Тройка была, — извиняющимся тоном, наконец, брякнул он, — Извини…отвлекся что-то. Факов на это ничего не ответил. Колпаков уныло потёр щеку, глянул в окошко — а там уже над полем понизу пролегла тоненькая багряная полоса, наливавшая туман над речкой лиловым сиянием. — А ты вот знал, что сейчас нельзя просто говорить «рассвет»?, — кинул на пробу Андрей, указав для наглядности в окно, как учитель младших классов, предлагающий детворе намалевать плакат ко дню мира с обязательным солнышком с лучами врастопырку. Человечки по окну дружно взмахнули руками в приветствии его пальцу. — Чего это вдруг? — помолчавши немного, все же буркнул Ваня. — Ну вот нельзя, — уже куда уверенней заговорил Колпаков, — Точнее, при вампирах надо говорить либо «утренний рассвет», либо «вечерний рассвет». Надо уточнять, иначе могут возникнуть вопросы с временными поясами. Назначишь вампиру на рассвете встречу — ты на утренний придёшь, а его нет, да и быть не может, он на вечерний планировал. Ваня крякнул. — Ну так, подожди…это же не значит «нельзя», — вновь набирая лекционные обороты начал бубнить он, — Это какие-то вот…маговские эти опять нововведения… Во-первых, есть нормальное слово «закат», вампиры его отлично… — Но вот если вампир хочет говорить именно «рассвет»… — Так ну ёпта, мало кто чего хочет, блин, — округлил глаза Ваня, — Ладно, хер с ним, не знаю — ну, хочет он, пускай хочет…Но это все равно не «нельзя». Ты просто говоришь…, — он примолк, чесанул нос, явно запутавшись, в какую сторону воюет, — Да это как у сквибов одно время было, помнишь? «Волшебник без палочки». Чайник без носика, емое. Сквиб и сквиб. Рассвет и рассвет. В салоне становилось все светлее и оттого все более блекло — картинки на стенах стали выглядеть выцветшими, как из старых журналов — а может оттуда и были подраны. Какие-то недвижимые простецовые музыканты, которых Андрей не знал, кадры из простецовых фильмов, которых Андрей не видел… — Не хочу рассвета, — вырвалось вдруг у Колпакова. Факов быстро глянул в его сторону. — Чего? Уже ведь почти приехали, полчаса каких осталось — и будешь по месту следования, — небрежно просипел он. — Знаю. Потому и не хочу. — Чего? — упрямился Факов, — Ты же говорил, что у тебя там гостишка. Это ж какая красота. Спать заляжешь — и все. Мне ещё дальше колесить, ещё часа три, получается… — Ваня… — Назад не получится заскочить за тобой, я так понимаю — я тут ночью буду, а потом два дневных до Краснодара… — Вань… — Чего? — весь аж дернулся Факов, — Ну, чего? — с неясной тоской повторил он зачем-то и вперился на него горящими глазами. Андрей моментом подвис. Одно дело в голове своей проворачивать диалоги, другое — глядеть в напряжённое, какое-то словно подвоха ждущее лицо, и что-то там ему, лицу этому, пытаться предлагать. Да и с чего бы, в самом деле, предлагать? — Я просто подумал… Если вдруг…ну мало ли…У меня, в общем, подарок для тебя есть, — выдохнул он, наконец, и, с некоторым облегчением прервав игру в гляделки, полез в свой рюкзак. — Подарки в студию, еб их мать! — радостно загудел Факов, но тут же угомонился, когда голова Андрея вынырнула из рюкзаковых поисков, — Это просто из песни одной, — пояснил он куда тише. — Да? А, ну…окей. В общем, держи, — Андрей протянул ему небольшую картонную коробочку. Факов осторожно принял подарок, тут же принявшись одной рукой кое-как его дербанить. Вскоре на свет из зверски подранной бумажной сути выглянуло… — Что это? Зеркало, что ли? — Ваня недоуменно разглядывал мелкое девчачье зеркальце в фиолетовой рамочке с ручкой, выполненной в виде пластикового единорожика с длинным витым рогом. На ободке зеркальца были косовато прилеплены серебристые звёздочки и бутоны синих розочек. — Сквозное зеркало, — затараторил Колпаков, — Китай, конечно, детский наборчик, но на пару месяцев хватает, я проверял, а там потом найдем… Это нам…ну, то есть тебе, в общем, если вдруг захочешь связаться со мной…не знаю, поболтать. Просто чтоб не теряться. Факов глянул на него с прищуром, после чего коротко кивнул. — Не будем теряться, — спокойно повторил он за Колпаковым, не выказав ни радости особой, ни волнения, после чего положил зеркало в какую-то коробку под сиденье. Андрей почувствовал себя дураком — в горле неприятно саднило. «Дней, когда ты никому не навязывался — ноль, — скребнул ногтем он мысленный свой календарик социальных взаимодействий, — Молодец, так держать». — А вот и остановка, — Факов все с тем же каменным лицом со всей дури вдарил по тормозам. Из магнитофончика неслась какая-то духоподъемная иностранщина, салон потихоньку оживал — кто-то там опять умудрился завалиться в проходе — и Андрей вдруг понял, что увидит ещё раз этого странного водилу хорошо если через несколько месяцев, и то без твердой уверенности. — Чита твоя. Ну, не твоя…ты понял. — Ага. Спасибо за поездку. Было здорово. — Ага, — кивнул Факов. — Там в зеркале…там надо сказать «Где моя подружка?» — щеки Колпакова моментально запылали. Ваня смотрел на него пристально, как-то не по ситуации серьезно, — Детское зеркальце просто, но…как-то так, в общем. — Ага. Не будем теряться. «Да что ж тебя так заклинило-то опять». Андрей уже начинал было злиться, но праведному гневу не хватало времени на достойный костер, пора было выкатываться. Он прощально отсалютовал рукой и, не оглядываясь, вышел на свежую зябкость утренней улицы. Вместе с ним вышла ещё какая-то женщина — тощая как жердь, с нежнейше-зелёным лицом. — Не автобус, а черт знает что, — пожаловалась она Колпакову в перерывах между глубокими вдохами и выдохами. Андрей сочувственно кивнул. Автобус в тот же миг заревел, загрохотал — и исчез, оставив после себя лишь вонючее облачко черного дыма. Остановка, на которой они вдвоем очутились, была толстоногой, грубого камня, с плоской крышей и крупными статуями по обе стороны: двое мужчин тянулись друг к другу через плотные стены в желании чем-то поделиться: первый нёс второму серп, второй отвечал первому молотом. Носы у обоих были отбитые, плечи и плащи — обгаженные птицами. Колпаков сам себе легонько хмыкнул, перед собой даже не пытаясь прикрыть чувство досады. «Как будто первый раз, Андрей, чего ты, в самом деле. Но вообще, конечно, с его стороны это страсть как некультурно. А чего некультурного? Не хотеть общаться дальше?..». Вдруг в рюкзаке его что-то засвистело, завибрировало. «Да не может быть…». Колпаков быстро нырнул в рюкзак, и чуть там весь не потерялся, пытаясь отыскать нужную коробку. Нашел, распаковал — и увидел в ободке с розовыми поняшками знакомую, черную от недосыпа, смущенную донельзя рожу. — А…так оно работ…то есть…привет. — Привет, — улыбнулся Андрей. Повисло молчание. — Ты потестировать хотел? — осторожно спросил Колпаков, когда понял, что ничего другого, кроме грузных вздохов Факов издавать не собирается. — Нет, я…да я спросить хотел, — нехотя ответил он, смешно наклонившись, отчего виден стал один лишь его насупленный лоб, — Я…я сначала подумал, что ты шутишь — ну, с этим зеркалом. Что это прикол такой, типа я скажу, а там моя рожа петь начнет или материться. Мне так один раз волшебник блюдце продал, типа, через него можно общаться. А не можно оказалось. Короче, раз ты не шутил, то… – Факов запнулся – Не знаю вот, любишь ли ты рыбалку там всякую, но если хочешь, то можем съездить на одно озеро, когда уже потом… Это если по времени состыкуемся…и если интересно, — поспешно добавил он. Андрей кивнул головой. И ещё раз кивнул — для закрепления эффекта. — Рыбачить толком не умею, но хотел бы научиться. С удовольствием, да! Факов с заметным облегчением улыбнулся. — Ну отлично, пока, значит, договорились так. Я тогда поехал, а там уже…ты звони в эту штуку тоже, ладно?А то чего я один как дурак с этой подружкой? — Позвоню, Вань. Обязательно. — А, ну...пока тогда. До встречи. — До встречи. Зеркало вновь начало показывать своего владельца. Колпаков долговато ещё разглядывал свое лицо в его мутноватом стеклышке, вместо того чтобы топать в гостиницу — больно радостным, даже одухотворенным было отражение, он и вспомнить не мог, когда последний раз его таким видел.