От сквиба сквибу

Катились молча, зато под какую-то очередную простяцкую разухабистую про эстетику насилия и культуру доминации — Факов первым делом как в кабину забрался потыкал кнопки у мелкого, обклеенного какими-то нераспознаваемыми по затертости картинками магнитофона. Повесил шторку из висюлек для разговорчиков, очертил рамки. Колпаков сам рот открывать опасался — во-первых, все пытался понять, что именно не то ляпнул на стопе, во-вторых, угрюмое ванино лицо к беседам особо и не располагало. Факов глядел строго вперед, сурово и грозно, словно Святозар Чудохрабрый при переходе через Ермеевку. Андрей чуть ухмыльнулся в сторону окна. Там быстрым ходом стелился очередной городок без огней, весь закутанный в тени, как в бабушкин платок. Стекло самую малость запотело — и Колпаков от нечего делать принялся вычерчивать на нем пальцем человечков, корчащих бодрые рожицы. Человечки вскоре густо залепили влажноватую поверхность стекла, отчего оно стало похоже на утробу пещеры начала времен, которую изукрасили первобытные руки в надежде на чудо удачной охоты. — Я обычно не разрешаю, — вдруг буркнул Факов, указавши вялой кистью на андреевы порисули, — Они оживают потом, бегают…хрен уберешь. Да и маги рисуют абы что, емое. А у тебя… интересные. — Мои точно не убегут, — с облегчением улыбнулся Колпаков. Человечки были самыми обычными, интереса в них не было ни на грош — стало быть, Ваня сменил гнев на милость, решившись притопить лед? Прощен Андрей за дерзость задарить парочку пончиков? — Я вот в детстве больше всего хотел, чтобы можно было рисовать — и рисунки оживали, — затараторил Колпаков, — Очень мне было досадно, что именно этой волшебной силы у меня нет. Пачками бумагу черкал, все надеялся…ну, ты знаешь, все эти мечты, когда ещё надеешься, что вдруг обскур. Ничего не ожило, понятное дело, зато рисовать научился — да ещё бы, столько тренировок, месяцами за столом сидел! Ну и потом уже, когда с магазинами завертелось, мы с ребятами из маго-инженерии помозговали, так они выдумали спрей — он рисунки оживляет. Так что я дома балуюсь иногда, нарисую чего-нибудь, попырскаю, а оно потом прыгает. Ваня громко хмыкнул. «Ну ты опять растрещался. Никому твои детские дела не интересны абсолютно». Андрей примолк, недовольный своей болтливостью. Факов, явно о чем-то задумавшись, ещё раз косо глянул на окно. — Так а этих если спреем спрыснуть — тоже оживут? — Ну да. Любые виды и форматы изображений, кроме цифровых, — заученно бормотнул Колпаков. — А спрей у тебя этот есть? С собой, в смысле? — Есть, конечно. Ходовой товар. Его обычно школьники берут для ммасштабных долгосрочных рисунков, когда сами магией ещё не тянут. Граффити там всякие… — Ты попырскай тогда. Пусть прыгают. Андрей глянул на Факова чуть поблажливо. — Оно же не сотрется, Вань. Ты потом это не уберешь никак. Если не навсегда, то на очень долгое время точно останется. Факов в ответ крутанул руль резче обычного. — Так мне, может, и не надо, чтоб стиралось, — гаркнул он, мгновенно раздражаясь вновь, — Я, может, и хочу, чтоб здесь это было, а не чтоб другие всякую херню рисовали…и чтоб какая-то ерундистика скакала потом. Ты можешь пырснуть, нет? Просто для дела. — Могу, конечно…если для дела. Колпаков, не зная, удивляться то ли редкостной вспыльчивости своего нового друга — что твой феникс на пенсии! — то ли тому факту, что ему все же почему-то очень хочется величать этого мрачного нелюдимого мужика новым другом, полез в свой бездонный рюкзак. И кто, интересно, Факову на окне что рисует, позвольте узнать, если сам он в начале поездки говорил, что никого никогда в водительской не возит, не положено? Задним умом Андрей понимал, что, задай он этот колющий язык вопрос, вероятнее всего получит шанс рассмотреть как след все красоты Забайкальского края, протопав остаток дороги пешком. — Точно…? — Да точно, ну! Колпаков трижды пшикнул на окно из небольшого красного баллончика. Фигурки тут же завозились, заелозили — и начали хаотично махать ручками и ножками, либо приветствуя человеков, либо им угрожая – не поймёшь. Факов, сверкнувши глазами, грузно кивнул головой — все так, как и задумано, как и хотел. — Я же тоже в детстве рисовал, — он наконец, слегка расслабился, — Чуть-чуть. Ну там, это…баталии всякие.У меня был альбом такой…мама подарила, я там рисовал про войны пермских шаманов. Помнишь, были такие альбомы, тематические, с историями, по которым надо было картинки придумать? — Помню, конечно! У меня были про тварей, про сказки… — Ну вот! А у меня — по астрономии и по Перми. Тоже хотел…ну, чтобы ожили, — добавил он негромко. — Могу тебе спрей подарить, — Андрей зачем-то — не иначе как для наглядности – протянул баллончик, — Пару пшиков — и исполнишь детскую мечту. Ваня ответом покачал головой, но, на андреево счастье, на этот раз без злобы. — Я и не знаю, где тот альбом валяется, это у родителей, выкинули уже, наверное, сто раз. Да и пользоваться я такими штуками не умею. Пшикну — ещё чего оживет не того, что надо. Но вообще… спасибо, да. Факов влетел рукой в свои темные волосы, вздыбив их надо лбом в разные стороны, после чего глянул на Колпакова с нежданно теплой лыбой. — Гляди, этот как будто с рогами, — он тыкнул пальцем в одного из человечков, особенно яростно подскакивающего у края прорезиненной рамы. — Это жрец. Возмущается — друзей я ему вон сколько наделал, а жрать-то ничего не нарисовал, — чуть рассеянно отозвался Андрей. Ваня расхихикался глупой шутке не по чину — весь залился смехом, словно пятилетка — детсадовским киселем. Андрей глядел на него с мягкой задумчивостью. «Вот даже любопытно: если я ему сам предложу с баллончиком приехать и его рисунки оживить — согласится — или опять как с берлинерами будет?».