Verdiløs og Ødelagt

      Я не смог вспороть себе живот, не хватило сил. Серьёзно, как бы смешно это ни звучало, я просто не смог разрезать мясо. И сейчас «Mayhem» должны дать концерт, хоть какие-то действия. Я вылью всю ненависть в толпу. Пусть ахуеют.       Евронимус пришёл читать какую-то проповедь на тему: «поумирали и хватит», была это поддержка или насмешка — я не понял, да и понимать не хотел. Его слова были бесполезны для меня, я с трудом мог понимать их значения. Долго молчал, долго ничего не слышал. Я был удивлён, что они смогли оставить меня в покое на такое большое количество времени.       Пришёл барабанщик. Либо они опять его сменили, либо мне отшибло память. Он попытался подбодрить меня.       — Я принёс тебе труп лисы. В лесу нашёл. Ах, да, вот твои вещи, ты их закапывал перед концертом.       Этот парень смотрел на меня как-то иначе. В глазах не было жалости, он не считал меня каким-то инвалидом и больным человеком… Казалось, что он понимал меня, считал равным.       — Слуш… — стало больно. Горло высохло, его будто драло. Я начал кашлять, но резкая боль ограничила любые действия, дыхание прервалось, кислорода стало не хватать.       Барабанщик достал из кармана маленькую бутылочку какого-то пойла и присел рядом со мной, протягивая свой мерзавчик. Я выпил и отдышался. Боль не утихла, потому что стоило выпить чего полегче, но я хотя бы перестал задыхаться.       — Что ты хотел сказать? — спросил он, глядя на мои волосы, склеенные запëкшейся кровью.       — А… — я забыл, что хотел сказать, но нужно было выкрутиться. — Я хотел сказать, что мне с тобой сейчас было…       Я не смог это произнести. Потому что это был лишь слабый порыв, стоило ли тратиться на него.       — Нет? — спросил он.       — Нет…       — Ты такой потерянный. Не помнишь меня что ли? Меня зовут… А плевать, как меня зовут, обращайся ко мне… Ты знаешь, тоже плевать. Я просто гоняю с вами по концертам, похожу на Акселя, но мы разные люди, а ещё я люблю «Kiss», и я гей. И я тебя изнасилую. Изнасилую, если ты сейчас же не выйдешь на сцену! — с каждым словом он всё ближе и ближе подсаживался ко мне. Животный страх заставил меня задрожать, но безразличие к физической боли и унижению сбили адреналин.       Ещё пару минут незнакомец нёс бред о насилии, убийстве и том, как хотел бы меня отыметь здесь и сейчас во всех позах с перспективой метнуться. Но потом улыбнулся и сжал моё плечо, приобнимая.       — Ян я. Ян. Просто немного подстригся, образ поменял. И не выспался, что греха таить, плохо выгляжу, да?       — А…       — Слушай, Пелле, — он взял меня за подбородок и заглянул в глаза, сильно хмурясь. — Тебе херово, будем честны. Мне херово тоже. Давай просто попробуем отыграть это дерьмо и повеселиться?       Я смотрел на него и молчал. Мне стало стыдно почему-то из-за своей недавней ненависти. Я правда свалил свою боль на таких людей? С радостью отдал бы всё дерьмо таким, как Евро. Но Хеллхаммер… Он смеялся и шутил, когда я говорил о проблемах, а теперь пришёл обнимать меня и поддерживать, потому что понял, что мне плохо.       Когда забытое чувство снова всколыхнуло меня, я поддался.       — Мне было спокойно, когда ты пришёл, — выдал я невпопад.       Аксель кивнул, серьёзно глядя на меня. Вдруг его взгляд остекленел, он будто чего-то испугался.       — Ты правда нездоров.       Одной фразой убив зарождающуюся ясность моего сознания, он махнул рукой и встряхнул головой.       — Я не могу тебя критиковать. И не могу тебе сказать, что делать. Ты болен, и это не так уж плохо, знаешь. Привычка, образ жизни такой. Твоя боль — это всё, что у тебя есть, поэтому давай, собирайся. Сделай одолжение, отстрадай на концерте всего себя. Это будет… — он запнулся. — Это будет блэк-метал!       Стало полегче. Правда, почему-то до этого я так и не смог принять факта, что сумасшествие — это весь я. Мои страдания… Вот он Ингве Олин!