Лига 17. Погонщик

      Солнце, море, облака. Солнце… Море… Облака.              Это было так странно: просто сидеть на пирсе, опустив усталые ноги в воду и, щурясь, смотреть на море, в котором отражается небо, а белые барашки волн словно силуэты облаков. На белую стрелу маяка, поблёскивающую медной крышей. На волнорез, уходящий далеко в море.              Просто сидеть. Просто смотреть. Просто ни о чем не думать. Просто ни о чем не жалеть.              Казалось бы, что-то должно было измениться. Мир должен был рухнуть, но…              На самом деле не изменилось совершенно ничего.              Ничего, кроме меня самого.              Всё тоже небо, всё то же море, всё те же вездесущие облака…              И оглушающе громкая тишина осознания собственной свободы и в тоже время ограниченности.              Ничего не изменилось. Только я сам.              Повзрослел. Перестал бежать и врать самому себе. Просто наконец принял происходящее и снял эти набившие оскомину розовые очки.              Это было так странно… Смотреть на мир без иллюзий и ожиданий.              Словно делать первый вздох. Словно первый шаг. Первый шаг в том, чтобы начать всё с начала.              Говорят, что розовые очки всегда бьются стёклами внутрь… Это правда. Правда которую я смог пережить. И о которой я совершенно не хотел сейчас думать.              В конце концов, когда ещё у меня будет небо, море, облака и… время?              Усмехаясь, подставляю лицо жаркому солнцу, вдыхая солёный, горчащий на губах бриз.              Так странно…              Здесь в Оливине — лето. Вечное лето, которого всегда не хватало.              Такой контраст с Орлахоном, застывшем в переходном периоде между слякотной грязной и промозглой осенью, когда от сырости плесенью покрываются одеяла; и морозной непредсказуемой и ветреной зимой, что вымораживает до костей и убивает даже самый крепкий иммунитет.              Я думал, что, сбежав, смогу наконец согреться, но эта сырость и промозглый холод давно выгравированы на моих костях как бы я не пытался об этом забыть.              А сейчас… Тепло. Впервые за долгое время было тепло. Словно это жаркое солнце, безжалостно палящее с неба и поднимающее температуру выше тридцати градусов в тени, прогревало не только застывшее в постоянном ознобе тело, но сами кости.              Вот только даже этот жар не мог по-настоящему согреть. И виной всему было странное чувство… Обнажённости.              Словно эта ситуация заставила снять всё наносное и искусственное — то, что я так кропотливо выращивал, чтобы влиться в это так называемое общество.              И теперь без этой, казалось бы, необходимой брони я чувствовал себя голым.              Принять себя настоящего было сложнее, чем кажется на первый взгляд… Да, даже на второй. И я до сих пор не знал как с этим жить.              Не было ни сожаления, ни злости. Скорее солёная горечь как от морских брызг.              Такое на вкус принятие?              Не знаю. Да уже и не важно.              Я хотел выжить. Я выжил. Я жив. Мои покеболы на поясе. Флешка дошла до адресатов. Я добрался до Оливина.              Всё, что нужно сделать, — сделано. Я справился. А цена… Цена уже не важна. Всё закончилось.              У нас всё будет хорошо. Казалось бы, простые слова, но как много в них смысла. Даже если внутренний голос с занудством старого профессора твердит, что это невозможно, учитывая все обстоятельства.              Но какая собственно разница? Возможно — невозможно, нельзя — можно? Какая собственно разница, если хочешь жить?              И я буду жить. Жить дальше. Да, по-другому, но жить. Решать возникающие проблемы, путешествовать, изучать новое и структурировать старое. Работать, тренироваться, развлекаться и отдыхать.              И плевать на то, что было раньше. В конце концов ничего уже изменить нельзя. Только себя. А значит, справлюсь.              Зажмурившись на солнце и зевнув, я потянулся чувствуя, как напрягаются ноющие мышцы, пуская по телу ленивую негу.              Море пахнет терпкой солью. Шум волн, разбивающихся о пирс, крики пелиперов и винглов, лениво греющихся на волнорезе. Скрипучие вопли редких фирроу, парящих над водой и вылавливающих длинными клювами зазевавшуюся у поверхности воды рыбёшку.              Каменистый старый пляж не привлекает людей. Слишком уж неудобно отдыхать на стачиваемых морем камнях, среди которых немало крупных и острых. Но покемонам тут нравится. Для них, как и для меня, это редкая возможность погреться на солнце у воды.              Ни шума, ни суеты. Только море, небо, облака и покемоны.              Покой. Тот самый покой, что позволяет залечить даже самые стойкие шрамы. Позволяет выкинуть в пучину все лишние и ненужные в данный момент мысли.              Маленькая иллюзия одиночества и вечности, лежащей в ладонях. Маленький самообман, прежде чем подняться и снова влиться в бурлящий и равнодушный мир за пределами каменистого пляжа.              Что ещё нужно?              — Все будет хорошо.              Шёпотом. Чтобы не спугнуть, не отвлечься, чтобы поверить.              Солнце ласкает лицо. Жарко. Солёно от брызг волн. Хорошо.              Пиздец случается, но здесь и сейчас все хо-ро-шо. Не это ли есть смысл жизни — ловить момент?              Мелкий, меньше ладони, маджикарп заинтересованно покрутился возле ног и неуверенно куснул за палец, заставляя вздрогнуть и растерянно посмотреть в след уже исчезнувшей в испуге рыбе.              Вместе с рыбой исчезло и умиротворение, заставив и без того слабую улыбку стать жёсткой, когда в голову неожиданно пришла мысль о пустующем счёте и долгах, которые до сих пор не закрыл.              Это заставило вздохнуть.              Не было совершенно никакого настроения сейчас разбираться со всем этим, но деньги действительно нужны как можно скорее.              Вот только передача средств от Рикса и Макса затягивалась и это не радовало. Требовать чего-то не хотелось, как и предъявлять претензии. Но…              Я не позволю парням соскочить и отделаться пустыми словами.              Незаметно последние следы расслабленности и радости исчезли, как и вымученная улыбка, которую удавалось держать ранее. Глядя на играющих в глубине под ногами мелких рыбёшек, я прикрыл глаза.              Море большое. Море глубокое. Место в нем всему найдётся.              И обидам. И давним обещаниям. И несдержанным словам. И неоправданным ожиданиям.              Похоронить, но не забыть. И всегда быть готовым собрать долги.              Больше нет сил на наносное дружелюбие. Осталось только равнодушие, и почти привычная жестокость, которую так долго удавалось подавлять, обманывая самого себя.              А ещё не было никакого желания и дальше жить по глупым, не несущим никакой выгоды правилам этого так называемого «хорошего общества», которые я сам для себя придумал. Смешно. Право, смешно. Я никогда не был «хорошим» человеком, чтобы действительно пытаться влиться в это общество.              Сейчас, когда больше нет нужды притворяться и можно взглянуть на всё со стороны, я понимаю, как же на самом деле был глуп.              Если хочешь жить — не обязательно пытаться подстраиваться под всё и всех. В конце концов все это лишь мишура. Обман. Себя. Других. Всех. Рано или поздно это приведёт к катастрофе.              Я же просто хотел жить. И жить хорошо. А чтобы жить хорошо, нужно иметь достаточно сил и злости, чтобы отстаивать собственное «хорошо». А не забиваться в самую задницу, надеясь, что тебя никто не тронет и не обидит.              За всё нужно платить. И никогда не забывать о долгах. Любой ценой. Даже если в чужих глазах будешь выглядеть монстром.              Так смешно, что эти простые истины я осознал только сейчас. Когда ошибки совершены, а цена за полученное знание отдаётся тупой болью в синяках и ссадинах, навсегда въевшись на подкорку медленно ржавеющим страхом.              Нет никакого смысла после этого оглядываться на чужие представления о себе в бессмысленной попытке подстроиться, чтобы быть комфортным и удобным для окружающих. Свою бы жизнь выстроить так, чтобы не спотыкаться.              А сейчас у меня есть море, небо, облака.              Так… Совершенно ново, просто сидеть болтая ногами в волнах и смотреть на морскую пену, ощущая как солнце печёт обнажённую кожу шеи. Вдыхать бриз и подставлять лицо брызгам.              Ощущение такого незнакомого мне отпуска. Жизни совершенно чуждой мне ранее, кусочек которой я наконец-то урвал.              Хотелось искупаться… нет не так. Хотелось сигануть в самую глубину и насладиться подводным видом кораллов и водных покемонов. Услышать голос этого моря и взглянуть под другим углом, забыть о всех заботах до того момента, как придётся усталым и счастливым выбираться на берег.              Звук шагов по деревянному настилу пирса выбивает из колеи, и я почти слышу, как рушатся собственные желания.              Мрачно опуская взгляд на босые ноги в воде, подозрительно вслушиваясь в шаги, едва сдерживаясь от того, чтобы не поморщиться.              Странное иррациональное чувство обиды заставляет закрыть глаза и сдержать совершенно неуместный тяжёлый вздох.              Я ждал этого. Но вторжение реальности всё равно было неприятным.               Рикс не торопится, я узнал его по шагам сразу. Вот только открывать глаза, поворачиваться, что-то обсуждать. Видеть его лицо, его глаза — не хотелось.              Я знал о чем он будет говорить. И не хотел этого, хотя прекрасно понимал, что по-другому не выйдет.              Тяжёлый вздох и шелест штанов, когда Рикс садится рядом.              Повисшее молчание с гнилостным привкусом вины и неловкости. Молчание, которое никто из нас не хочет нарушать, но которое придётся разрушить, чтобы можно было двигаться дальше.              Чтобы открыть глаза требуется усилие. Не физическое. Моральное. Это почти признание что готов делать первый шаг. Почти… Потому что на самом деле это тоже обман.              Пачка сигарет — прощальный подарок от Мокса — пуста на половину. Сигарета в пальцах, огонёк украденной на вокзале зажигалки. Дым, поднимающийся в небо.              Всё по-взрослому. Детство кончилось.              Я больше никогда не буду тем ребёнком, которым был. Это уже нельзя изменить и остаётся только смириться.              Рикс молчит. Молчит и даже не ругается как обычно, когда видел меня с сигаретой раньше. Молчит и вздыхает, отводя невозможно синие глазищи словно ему действительно неловко.              Давить ухмылку уже не выходит. Хмык почти издевательский, и здоровяк передёргивает плечами.              — Мне жаль.              Затяжка медленная. Спокойная. Так, чтобы в голове слегка звенело. Я не хотел это слышать. Что угодно, но не это.              А может быть дело в том, что… Это не так.              Голос у Рикса хриплый. Слишком хриплый и слишком усталый. Словно в нем что-то надломилось. И от этого мне тошно и почему-то страшно.              Я нервно смотрю в небо, прежде чем бросить на него быстрый как молния взгляд и снова уставиться в горизонт.              Боясь снова посмотреть на слишком чужого и незнакомого Рикса. С синяками под запавшими глазами, щетиной и землисто-серым лицом он словно вдруг стал кем-то другим. Кем-то, с кем я не знаю, как говорить. Кем-то с кем я… Не хочу говорить.              Вздох и снова затяжка. Кривая усмешка из-за отсутствия выбора и совершенно необоснованной издёвки. «Испереживался весь…»              — Всё нормально.              Не ответ. Просто слова. Что-то, что заполнит тишину. Какая разница, что эта ложь так въелась, что стала правдой. Правдой и утешением, которое никому не нужно. Как ирони…              — Нормально?! Ты действительно считаешь, что это нормально?! Ты всерьёз считаешь, что ты в порядке?!              Руки у Рикса сильные и сжимают до боли и почему-то обжигающе горячие. Настолько, что аж противно.              Хочется стряхнуть, рявкнуть чтобы он заткнулся и перестать так трясти, но лишь передёргиваю плечами пытаясь вырваться, и…              Он отпускает.              Мы смотрим, друг на друга почти не мигая, прежде чем я не выдерживаю и отворачиваюсь, тяжело вздыхая и поправляя рубашку, чтобы скрыть уродливые, все никак не сходящие синяки на руках, шее и ключицах. Держать лицо становится все сложнее.              Слишком уж шарящий и тревожный у Рикса взгляд.              До противного ощутимый.              И мои нервы не выдерживают. Развернувшись, дёргаю за ворот рубашки, открывая кожу.              — На, смотри… Что вылупился? Хотел же этого да?              Ярость поднимает голову совершенно не вовремя. Успокоить дыхание никак не удаётся, и Рикс отшатывается, наконец отведя взгляд и отстраняясь.              — Извини я…              — Заткнись.              Голос лязгает, я делаю тяжёлый выдох, чтобы как-то справиться с эмоциями и передёргиваюсь.              — Я в порядке.              Мы молчим. Смотрим на море. Пытаемся успокоиться.              — Ты… Чёртов псих, Эльсар. Совершенно отбитый, — я кошусь на Рикса, который тяжело вздыхает и качает головой, тускло глядя куда-то в волны.              Это смешно. Так что не могу сдержаться и тихо фыркаю.              — Ну да. А то ты не знал.              Рикс не смеётся. Только снова вздыхает.              — Прости. Я действительно должен был вмешаться и всё ещё раз перепроверить.              Я пожимаю плечами. И делаю очередную медленную и глубокую затяжку. Прежде чем, задержав дыхание, выдохнуть дымовые колечки, которые так удобно было провожать взглядом.              — Забей. Всё действительно нормально. Только вот давай поменьше на меня пялься — бесит аж.              Рикс, то и дело бросавший виноватые взгляды, вешает голову и молча отворачивается.              А я наконец выдыхаю. Чужие взгляды, шарящие по телу, действительно вызывали брезгливость. Я не мог запретить всем смотреть на своё разбитое лицо или виднеющиеся в вороте потрёпанной рубашки синяки. Но я хотя бы мог убедить Рикса не делать это так откровенно.              — Ты… Как ты с этим справляешься? — Хмыкнув кошусь на здоровяка старательно пытающегося смотреть куда угодно, но не на меня.              — Ты забыл, где я рос.              Вспоминать на самом деле не хотелось даже мне самому. Но есть вещи, которые придётся пояснить. В конце концов он рос в другой среде и…               Рано или поздно было необходимо подвести черту. Черту между представлениями и ожиданиями и реальным собой.              Мне больше не было ни нужды, ни желания притворяться кем-то другим.              Я — это я. Такой какой есть. Такой, каким меня сделало моё прошлое. Прятаться от этого бессмысленно, теперь, когда даже у меня самого больше нет иллюзий. Нет необходимости и врать.              Так что… Всё действительно проще решить одним разговором. Пусть даже он происходит совершенно не вовремя.              — Орлахон, знаешь ли, такое местечко… Учит ко всему приспосабливаться, какой бы дерьмовой не была ситуация.              Стряхнув пепел от сигареты в море, я задумчиво смотрел как он растворяется в волнах.              — Жизнь там — скорее выживание. И довольно быстро становится плевать на методы, — помолчав и подбирая слова, я хмыкнул. — Нет. Знаешь, вся эта чушь на тему чести, правил, правды, законов и прочего… Ну она есть, да. Но используется сильно по возможности. Об этом просто не думаешь, когда голодаешь уже с неделю, болезнь сжирает последние силы и концентрацию, а чтобы дотянуть до возможности сытно пожрать или раздобыть лекарства, нужно впахивать как проклятому. И кроме тебя на эти вещи претендует ещё с энное количество таких же вечно больных голодаек.              Я слабо усмехнулся, вспоминая совершенно бандитские вылазки в поисках еды, которые частенько заканчивались драками и поножовщиной.              — Знаешь, бывало хуже. Эти фотографии… Ну сделал он их, ну распространил. И что?              Смешок выходит тихий и невесёлый. Сигаретный дым греет лёгкие, принося вкус пепла на губах. Мир словно выцветает, но это неправда. Волны у ног все такие же сияющие.              — Ничего не изменилось, Рикс. Да, унизительно. Да, мерзко. Да, теперь, глядя на меня, все будут вспоминать эту чёртову ситуацию, и моя едва начавшая сформировываться репутация пошла в пизду. Вот только давай на чистоту.              Последняя затяжка и окурок зло тушится о доски причала.              — Меня это выбесило, это да, правда. Выбесило, что мои усилия ушли в ебеня из-за какого-то ублюдка, желающегося выебнуться. Вот только это всё. На саму ситуацию мне насрать. На репутацию, на мысли других обо мне — мне на это на самом деле насрать. Потому что я знаю — могло быть хуже. Намного много хуже.              Я смотрю на него растерянного и оглушённого, и усмехаюсь. Он не понимает. Это так очевидно, но он не понимает. Вот только у меня нет совершенно никакого желания что-либо объяснять. Я достаточно честен, чтобы вообще говорить об этом. И объяснения тут все равно не помогут.              Потому что я лучше, чем кто-либо другой знаю: всё, что произошло — это одно большое напоминание — не сметь расслабляться и не забывать своё место в пищевой цепи.              Тогда я думал, что люди за пределами умирающих городов отличаются. Что они добрее, чище, дружелюбнее. Что они спокойнее и не нарушают законов без необходимости…              Такая смешная ошибка. Но как дорого мне обошлась. Думая об этом, осознал ещё одну вещь…              Я понял, что каким бы не было моё будущее, я больше никогда не позволю себе стать напуганной жертвой. Я больше не буду ведомым.              В этот раз повезло. Я отделался малой кровью. Второго раза не будет.              — Ну что ты смотришь? — Я ловлю полный растерянности вид Рикса и слабо усмехаюсь. — Что мне, думаешь, надо делать? Броситься в пучину вод морских, чтобы смыть несуществующий позор? Повеситься на собственном галстуке? Выть, катаясь в истерике, прежде чем вскрыться в ванной, написав слезливую предсмертную записку? Что, Рикс? Что?              Тот медленно качает головой, а я больше не пытаюсь отводить взгляд. Я знаю, что нет смысла убеждать его. Но я действительно хочу донести эту мысль, чтобы в дальнейшем это больше не всплывало, когда не надо.              — Я не хочу Рикс. Я просто не хочу. Да, случилось. Да, пиздец. Ну и что? Я жив. Мои покемоны со мной. Задание выполнено. И, поверь, даже если это звучит совсем странно, но я рад что все закончилось именно так. Потому что могло быть хуже.              — Хуже?              — Он меня не убил, — я пожимаю плечами и достаю новую сигарету. Усталость, ранее скрытая под расслаблением, накатилась отупляющим бессилием. Я хотел закончить всё это. Этот бессмысленный разговор, это непонимание, это чувство загнанности в угол и требований ожидаемых реакций, которые я просто не в состоянии дать. Я устал и хочу всё закончить.              — Перестань себя винить в том, что произошло. Ты не мог на это повлиять. А если и мог, то сейчас уже всё равно слишком поздно плакаться и переживать. Всё что нужно — пережить и забыть. Да и я не собираюсь расклеиваться просто потому, что этот больной выблядок выкрутил всё именно так. Это действительно лучше, чем если бы он решил меня убить.              Рикс вздрагивает и впервые смотрит прямо на меня. Взгляд его почти физически ощутимый скользит по телу. Я знаю, что он видит это. Видит синяки на горле и ключицах. Видит разорванную рубашку, лишь небрежно зашитую пока я ехал в машине Мокса. Видит разбитые губы и распухший, скорее всего, сломанный нос, залепленный толстым лейкопластырем. Видит и сбитые в кровь руки с синяками от верёвок на запястьях. И исцарапанные коленки в некогда целых джинсах.              Он видит и наконец отворачивается. А я ухмыляюсь.              — Это нормально Рикс. Орлахон никогда не был тем местом, где можно обойтись без травм. Насилие тоже не было редкостью. Кому-то везло кому-то нет. Так что я не переживаю насчёт этого… А тебе и вовсе нет смыла.              — И… Часто? — Рикс смотрит хмуро, а я перевожу взгляд на волны пожимая плечами.              — Не самая большая редкость. Драки за еду, или ресурсы часто заканчивались… Не хорошо. Впрочем, междусобойчики это одно, а торговцы людьми это, знаешь, немного другое. Но такие тоже бывали. Мне и подобным — везло. Мы мелкие, да и рожей часто не вышедшие. Так что нас особо и не трогали. Стригли конечно, как овец, но сбиваться в стаи не мешали. Если только совсем не лох, тогда поймают — пиздюлей отвешают и отпустят. Ну могут ещё у своих выкуп потребовать или на работу какую поставить. Что, в общем-то, тоже не плохо. А если кто замечал, что к нему присматривались со шкурным интересом, то вопрос решался просто — ножом, например, по роже, или там какую-нибудь едкую дрянь, вроде желудочного сока мака, на лицо, и вот — уже неликвид. Так что нам везло по-своему…              Я вздохнул, глядя на искорки огня в сигарете.              — Старшим не везло больше. Им скидок уже не делали. И избить могли так, что оклематься иной раз без шансов было, и снасиловать. Смотря на какого извращенца нарвёшься. Продать тоже могли. Девкам совсем туго приходилось. Но им и от своих проблем ожидать приходилось, что уж о чужаках говорить. Была правда одна банда из девчонок — но те совсем отмороженные были. Они такие показательные казни могли устроить, что блевать будешь дальше, чем видеть, а ещё молиться всем богам, чтобы эти ебанутые тебя самого так за яйца не подвесили, чисто потому что им что-то там показалось.              Я вздыхаю. А Рикс хмурится.              — А взрослые?              — А что взрослые? Взрослые и сами за ресурсы могли как приплатить, так и головешку открутить. Нас ведь мало осталось, а ресурсов и того меньше. Вот и получается, что каждый за себя. Хочешь жить спокойно — ищи крышу. Корми её, делись ресурсами, взамен тебя хоть пиздить не будут. Может быть, — я хохотнул, вспомнив какие конфликты бывали меж теми, кто крышевал и теми, кто пытался как-то выжить и развиться. — Вообще считай все рабочие объекты, ну что вообще удалось как-то восстановить и запустить, — под бандами ходят. Это удобно, знаешь ли. Им удобно. Подростки, да молодняк за них все дерьмо разруливают, а ты, знай, подкидывай им что лишнее остаётся, да смотри как они меж собой грызутся за господские милости.              Усмехнувшись, я сделал затяжку, ощущая горечь дыма.              — Не родня и не жалко. Да и многим из родни тоже. Себя бы прокормить как-то, что уж о сопляках думать.              Смех короткий и горький обрывается так же резко. Перепады настроения утомляют ещё сильнее, а в затылке начала разрастаться тупая боль.              — Нас мало осталось, Рикс. И всё держится на вот этом дерьме из постоянного насилия и работы. И тогда держалось. Мы скоро либо передохнем все, вырезав друг друга, либо кто сможет — сбежит. Вот как я. Нас мало. Мало ресурсов. Мало рабочих рук. А уйти… Уйти не хватает либо смелости, либо сил. Устало растирая переносицу, я смотрел на отвратительно яркое небо, пытаясь успокоиться и подавить мелкую дрожь. — Я ведь мог уйти ещё года два, а то и три назад. Веришь? Нет? А я мог… Возможности были. Вот только не ушёл. Не смог. Боялся. Понимал, что надо валить. Понимал, что так жить просто нельзя. И всё равно. Всё равно держался до последнего. Не решался. А, что там не решался. Никто не решался. Все, кто знал, — отговаривали. Все говорили, что вернусь. Что нет там ничего, кроме той же безнадёги. Я потом просто сорвался и свалил. Свалил практически в никуда. Тупо веря в то, что там, где-то там, будет лучше.              Смех пустой и бессмысленный точно такой же, как и собственные глупые мечтания ранее. Это было так смешно, что я никак не мог остановиться, понимая, как же на самом деле был глуп.              Вот только прикосновение Рикса заставило успокоиться и отстраниться, уходя из-под ладони.              — Не трогай. Просто… Не надо. Не переношу всего этого. Так что не надо. Ни жалеть меня, ни трогать.              Рикс хмуриться, но руку убирает.              — Ты…              — Всё в порядке. Это нормально. Пройдёт, дай только время.              Я снова передёргиваю плечами и отворачиваюсь. Рикс молчит. Я не знаю о чем он думает, но… Почему-то всё равно решаю дорассказать. Возможно, слишком долго я об этом молчал.              — В Орлахоне было много мудаков всех мастей и калибров. Но… Жили. И знаешь, казалось даже, что живём-то не так уж и плохо. А вот вырвешься и понимаешь, что, черт побери, а ведь это реально жопа. Первостатейная. И обратно уже, знаешь, не хочется. Очень не хочется. Потому что к хорошему привыкаешь.              Ухмыльнувшись, я выпрямил ноги, наблюдая как с них босых, исцарапанных и бледных, стекают капли морской воды, а потом поджал под себя.              — Знаешь, некоторые ведь и уходили, сбегали, собрав вещички под презрительно-ожидающими взглядами в спину. И где они? Кто сдох, кто не смог приспособиться и вернулся, кто сел. Тех, кто закрепился… а, я уж даже не знаю, может по пальцам рук пересчитать можно и то, наверное, пальцы лишние останутся? Те, кто вернулся… Им только посочувствовать можно, коль сочуствовалка не отмерла. Это, знаешь, тяжко вдруг осознать, насколько в твоей жизни мало чего-то нормального. Такого, знаешь, что у вас как обыденность. Ну, вроде тех же круассанов к кофе. И становится тошно. Мелочь, а за это и глотки можно перегрызть. И ведь перегрызали. Такой контраст реальностей, знаешь ли, — совершенно убийственная штука. Когда ты вырвался, осознал и не смог удержаться. Так что…              Я улыбнулся, опуская взгляд и вздохнул.              — Это просто неприятная шуточка, чтобы не забывал откуда вылез и что может быть. Мне правда не страшно. Просто… Наверное немного противно. Вот в общем-то и всё.              Рикс молчит, и я молчу.              Тишина успокаивает. Когда её разбивают только крики винглов и шелест волны. Будто ничего серьёзного не происходит. Будто тут не выворачивают мысли наизнанку. Будто ничего и не было.              От мысли, что проскользнула в голове, меня пробивает на совершенно неприличный смех. А у Рикса на лице отражается тревога и недоумение.              И это отрезвляет.              — Хочешь верь, хочешь нет, но мне в пору ему спасибо сказать, что так легко отпустил. Я ведь о нем ещё по Орлахону наслышан был. Тип, ему и его людям вообще не в падлу зарвавшихся сопляков пристрелить. Да ж кажется, пару человек и кокнули. Ну и по новостям его поисковую сводку крутили, я, когда на место ехал, как раз случайно услышал. И пересрался, если честно не хило так. Ток соскакивать уже поздно было, надо было до конца идти, и сыкатно что пиздец. Жить-то, сам понимаешь, охота. А тут… Повезло мне короче. Как натуральной сволочи повезло.              Усмехнувшись, я подставил лицо солнцу, а Рикс покачал головой.              — Странные понятия везения у тебя. Ну да ладно… Что сам-то сщас делать планируешь?              Что можно ответить на такой вопрос? Разве что пожать плечами.              — Смотря что ты подразумеваешь под планами. Если из того, что надо, то вернуться в Луссил, забрать вещички, а потом в Голденрод рвануть, там меня полковник Хант ждать будет. Надо кой-что уладить. А если что хочу, то… В душе не ебу, что я сщас хочу. Отдохнуть наверное? А, ну и деньги свои получить, да.              Рикс криво хохотнул на утративший всякий приличия намёк, который был жирнее отожравшегося валрейна.              — Получишь, но чуть позже, сначала обсудить всё надо. Так что…              Он вдруг заткнулся, смерил меня взглядом и цыкнул, прежде чем продолжить.              — Так что приведём тебя в порядок и отправимся. А то с твоим видком вообще странно, что ты здесь, а не в участке Дженни.              Отбрехиваться я не стал. Что есть, то есть. Вид у меня действительно не располагающий. Так что не было ничего странного, что как только оставил посылку в сейфе для передачи пиджи экспрессом, я скрылся на этом заброшенном пляже, избегая назойливых и подозрительных взглядов, ползающих по телу. Вот только…              — У меня денег нет. Вообще нет, — ухмыляюсь я, видя как вытягивается его рожа.              — То есть как нет? Ты же…              — Ну, вот так нет. Вообще.              Пожатие плечами выходит ленивым и равнодушным. Мне на самом деле всё равно, что будет дальше. Всё, что я хочу — это получить свои деньги, и наконец пожрать и завалиться спать в кровати, а не на лавках вокзалов и остановок. А уж если удастся принять душ, то можно сказать, что жизнь удалась.              Вот только Рикс так явно не считал.              — Так, ладно-понятно… Сщас, мы забьём на это дело, но чуть позже ты нам с Максом все расскажешь.              Он поднялся и потянулся нетерпеливо встряхивая головой и расчёсывая спутанную гриву.              — Собирайся, пора наконец взять тебя в руки.              Приподняв брови, я вздохнул и принялся обуваться.              Двигаться было лень, идти куда-то не хотелось, но я так же прекрасно понимал, что ходить в таком виде мне действительно не следует. Слишком уж сильно привлекаю чужие взгляды, от которых хотелось встряхнуться и помыться.              Изначально я думал, что мы закупимся прямо на находящихся на главных улицах магазинчиках для туристов, и уже был готов к тому, чтобы просто пережить это премерзкое мероприятие, но нет.              Хмурящийся Рикс перевёл через дорогу и практически сразу увёл меня в узенькие пустынные переулки, где я облегчено выдохнул.              Тут тоже были свои магазинчики и иногда бывали редкие расположенные прямо на земле прилавки со всяким добром и сонными продавцами.              На первый взгляд содержимое этих лотков не шибко отличалось от тех, что расположены на главной улице или на любом другом рынке, но, если приглядеться, отличия всё же были.              — На главных улицах в основном для туристов всё, здесь для себя, — буркнул Рикс заметив мой интерес и замедлившись, чтобы я мог оглядеться.              И в самом деле было заметно, что вещи явно сделаны для себя. Они не были столь идеальными как на прилавках туристических магазинчиков, где все проставлено на поток, но зато в каждой вещи была индивидуальность и история.              Вот домашние сандалии, из какого-то тростника и плетёнными лямками украшенные цветными верёвочками. И ласты с плавательной маской и трубкой, где пластик обработан специальным покрытием, чтобы не запотевал. Вот домашние вещи, явно сшитые вручную. Вот и гребень из рыбьей кости с затейливой резьбой. Есть и сети, и удочки, и приманки, и всякие статуэтки для дома…              — Вон тот толстый старик из пирита, — Рикс указал на золотистую статуэтку толстого пожилого мужчины, держащего в руках мешок. — Это Хотей — некогда был местным торговцем мелочей, по факту он и превратил прибрежную деревушку в центр торговли и туризма… Щас его статуи продают как домашний декор и как символ того, что человек может сделать невозможное.              Я приподнял бровь и хмыкнул, но к статуэтке пригляделся. Сделано явно вручную и мастер был очень неплох. Статуэтка была на удивление живой и, казалось, старик весело смеётся.              Вот только чего я не ожидал так того, что Рикс вдруг его купит. А ещё меньше ожидал, что почти сразу же с силой приложит об стену разбив на осколки.              — Вот… Видишь?              Я потрясённо смотрел на зажатый в его ладони шнурок из двух видов нити: синей и зеленовато-серой, на которых висела крохотная монетка.              — О, смотри-ка… Повезло, — Рикс усмехается и сыпет в миску, равнодушно собравшему осколки пирита продавцу, ещё несколько йен, прежде чем дёрнуть меня за рукав. — Пошли давай. По дороге расскажу.              Я только плечами пожал шагая рядом.              — Ты как с минералами дружишь? Знаешь же, да, что некоторые каменные покемоны могут выращивать камни с помощью своих способностей?              Я кивнул, а Рикс хмыкнул.              — Ну вот тут так и сделали. Сначала запихнули амулет, а потом заставили покемона нарастить вокруг него слой камня, а дальше уже в дело вступает резчик. Вырезает как надо и продают. Амулетики такие, — Рикс покачал ниткой с монеткой, — не в каждой статуэтке есть. Считается, что если нашёл, то какие нити тебе попадут по цвету, то к тебе и придёт.              — Каждый цвет получается со значением?              — Конкретно эти или вообще? — Рикс пожал плечами. — Про все не скажу, это надо к Максу, он символизмом увлекается, а вот базу я помню: синий — это к богатству, а оттенки зелёного и серого означают мир и спокойствие. Так что хороший знак, да.              Фыркнув, отвёл взгляд, но спорить не стал. Хочет верить в символизм, пускай верит. Я же просто находил это забавной традицией.              Впрочем, от традиций тоже был свой толк. В конце концов, они позволяют иметь хоть какую-то стабильность и верить чуть больше в лучшее, чем если бы их не было. Но, над самой ситуацией серьёзно задумался. Раньше и в голову не приходило так использовать покемонов для заработка, и теперь передо мной открылся по-своему совершенно новый мир. До боли захотелось срочно залезть в свой воркбук и посмотреть: есть ли там подходящие рецепты или техники для подобных манипуляций, но всё, что я мог — это лишь в очередной раз пожалеть, что оставил свои вещи в Луссиле.              Петляя по переулкам, Рикс привёл меня в совершенно не выделяющийся жилой дом с магазинчиком одежды на первом этаже. На то, что это именно магазин, указывали лишь несколько манекенов рядом со входом в потрёпанных пончо. Так что, глядя на вход, я много и не ожидал. А вот внутри оказался приятно удивлён.              Магазин был неплох. Чистенький, аккуратный, со всем необходимым в виде маек, штанов, шорт, нижнего белья, пары моделей тёплой одежды и плащей. Да, выбор фасонов одежды был не богатым, но, как я понял, это семейное предприятие, и вещицы тут сшиты вручную. Потому качество было вполне себе удобоваримым, да и вещи были как раз на каждый день.              Здесь же был небольшой отдел с обувью и ремонтом.              Особо меж полок я не ходил и практически сразу нашёл, что мне было нужно.              Футболка из мягкой ткани серо-голубого цвета с высоким воротом и длинным рукавом вполне была мне по размеру и скрывала многочисленные синяки и ссадины, тёмная водоотталкивающая ветровка пришлась как нельзя кстати, учитывая переменчивость погоды, как и пара свежего нижнего белья и носков.              А вот штанов подходящих не нашлось. Пришлось брать те, что побольше и просить их подшить, благо, магазин такие услуги тоже оказывал.              Так что где-то через полчаса, переодевшись прямо в раздевалке магазина под мягкое бубнение пожилой мастерицы, причитавшей о том, какой я худенький и маленький, покинул магазин в компании терпеливо ожидавшего меня Рикса, с облегчением выкинув старые шмотки в близлежащую мусорку.              Лёгкое перевозбуждение от покупки новых вещей быстро отступило, давая место усталости и урчащему с голодухи желудку.              Впрочем, к тому моменту как Рикс привёл меня к снимаемому парнями домику, я просто хотел сесть и никуда больше никогда не ходить…              Маленький одноэтажный коттедж типа «минка», на берегу залива с окнами, выходящими на море.              Хмыкнув, качнул головой, прогоняя ненужную и бесполезную зависть. Парни действительно не бедствуют.              Рикс пустил первым, закрывая за мной дверь, Макс, появившийся в дверном проёме, скользнув взглядом по синякам на лице, разбитой губе и сломанному носу, смотрит на едва прикрытый воротом майки след от рук на шее, а после на запястья, прикрытые рукавами, и хмыкает.              Скривившись, передёргиваю плечами, зло глядя в ответ. И встречаю молчаливый кивок как приветствие и скрывшуюся в дверном проёме спину рыжика.              Приподняв брови оборачиваюсь к сутулившемуся Риксу. Поссорились что ли?              Но громко урчащий желудок заставил забыть о чужих проблемах.              — Душ налево по коридору, горячая вода, вроде, была, — Рикс кивнул куда-то в сторону. — Полотенце я сщас тебе принесу.              Хмыкаю и ухожу в указанном направлении.              Душ… Как давно я об этом мечтал. Горячая вода, стекающая по телу, тепло проникающее сквозь кожу и снимающее постоянную мелкую дрожь. Душистое мыло и жёсткая нераспечатанная мочалка, которой так приятно смывать с себя грязь последних недель, натираясь до густой пены и покрасневшей кожи. Лёгкое головокружение от перегрева и, наконец, расслабленность, когда заканчиваешь и едва не сворачиваешь челюсть от зевков. Свежее полотенце в забавный оранжевый цветочек у входа и, наконец, чистая одежда.              Всё такая, казалось бы, мелочь и обыденность, но даже это иногда недостижимая роскошь. Хотел бы я, чтобы эта роскошь стала для меня обыденностью.              Кухню обнаружить после выхода из ванной было не проблемой. Слишком уж оттуда вкусно пахло, да и слышались голоса о чем-то спорящих Рикса с Максом. С моим приходом парни отвлеклись и вроде сбавили обороты. Я покосился, но спрашивать ничего не стал. В конец концов, моей нынешней проблемой были не их споры, а собственное желание поесть и не заснуть в процессе.              Наблюдая, как Рикс расставляет посуду на столе, я отчаянно пытался не зевать и держать глаза открытыми, даже когда проваливался в минутную дрёму.              Парни, как-то незаметно сбавили голоса так, что я их едва слышал, но запах поставленной передо мной тарелки тонкацу с карри заставил более-менее проснуться, как и сведённый с голодухи желудок.              Карри был именно таким как я любил. Острое, наваристое, густое, с насыщенным запахом специй и овощей, с кусочками синтетического мяса и все это покрывал мягкий белый рис. Так что тарелку я едва не вылизал, а вот котлеты оставил на потом.              Что поделать, я был заядлым мясоедом. В конце концов, карри в Орлахоне ещё бывало удавалось сварить из всякой добытой всячины. А вот мясные изделия… Эх…              С хрустящей корочкой, с сочным белым мясом, острые, эти котлеты были для меня чем-то вроде десерта, и даже сытый я все равно не был готов отказаться от них только из-за риска переесть.              Единственное, что портило настроение — странные, почти физически ощутимые взгляды, от которых хотелось передёрнуться и спрятаться. Но, даже это не могло заставить меня оторваться от еды.              И лишь когда я опустошил тарелку и вытер остатки соуса кусочком мягчайшего батона, то позволил себе расслабиться и зевнуть, откинувшись на спинку мягкого кресла.              Вкусная еда. Отсутствие необходимости спешить. И небо, море, облака…              Как мало нужно для счастья. Ещё бы покемонов под бок. Но, это позже. И тогда все уже точно будет хорошо.              Прищурившись, вяло улыбнулся и прикрыл на минутку глаза…

***

             Когда Макс обернулся с кружкой только сваренного кофе, то почти сразу наткнулся на ухмыляющегося Рикса              — Тс-с…              Макс приподнял брови, бесшумно ставя кружку с капучино обратно на кухонную тумбу, и вздохнул.              — Неси его, что ли, в комнату, пусть проспится.              Рикс кивнул и, обойдя стол, хотел было взять Кира на руки, но тот вдруг дёрнулся, уходя от прикосновения, резко распахнул жёлтые пустые глаза и почти по-звериному зашипел, оскаливая зубы.              От неожиданности Рикс отступил, а после едва успел поймать резко обмякшее тело вновь заснувшего мальчишки.              — Так… — Его вздох глубокий и тихий, почти обречённый, когда он с окаменевшим лицом, держа Кирио на руках, обернулся к недоуменному Максу, — Думаю нам надо поговорить.              Макс хмуро кивает.              Гостиная встречает Рикса мрачным Максом, сидящим на диване и разглядывающим собственные руки.              Молчание затягивается. Где-то за окном шумят волны и кричат винглы.              — Он говорит, что в порядке.              Голос Рикса сухой и усталый. Макс только кривится.              — Его состояние это опровергает.              Здоровяк на это лишь кивает.              — Он весь такой… Покоцанный. Про рожу уж молчу, сам видел, но тушка не лучше, там вообще отбито синий.              Максимельян мрачнеет ещё сильнее. Откидываясь на спинку дивана, наконец закрывает глаза вздыхая.              — Если бы я знал, что до этого дойдёт я бы никогда…              — Харе. Позняк уж пиздеть то, — Рикс срезает жестоко и раздражённо. — Дерьмо случилось. Хочешь извиниться, флаг тебе в руки, но ему на твои извинения только плюнуть и растереть можно. Хочешь — валяй. Только не ной потом, что все пиздец, все пропало, и парень свалил в сизые дали.              Макс кривится, а Рикс, тяжело вздыхая, садится в кресло и зло ударяет кулаком по подлокотнику.              — Я, блять, ток одно дотумекать не могу, вот скажи мне. Нахуя?! Нахуя ты вообще вставил условие припугнуть пацана? В мафию поиграть захотел? Глаза открыть на несовершенство мира? Зачем ты вообще решил до него доколебаться?              — Да не хотел я этого! — Макс не выдерживает и повышает голос, но быстро под шипением друга затихает, переходя почти на шёпот. — Не хотел я до такого доводить! Думал, просто серьёзности придать ситуации, чтобы знал, во что ввязывается и что дальше ждёт. Всё! Не знал я, что так все пойдёт!              — До придавался? — окрысился Рикс — Что, последствия нравятся? Блевать не тянет от лицемерия-то?              Теперь уже Макс зло скалится.              — Что, думаешь, ты сам лучше? Совесть замучила? Когда я планировал, ты молчал. А сщас вдруг решил высказаться? Самого-то не тошнит, а?              — Тошнит, — Неожиданно серьёзно признает Рикс. — Реально тошнит.              Макс вздыхает, подавившись собственным раздражением и опускает голову.              — Я не хотел. Я не знал, что так будет.              — А че, если б знал-то, че, изменил бы что? — Рикс неожиданно пожимает плечами. И Максимельян молчит.              Они оба знают, что нет.              Да план чуток подкорректировали бы, лучше замели следы, но… основа осталась бы той же. Страх. Разбитые иллюзии. Работа на пределе возможностей. Выход за рамки привычного.              Парни снова замолкают, не глядя друг на друга.              Ситуация, которая должна была быть контролируемой, вышла из-под контроля. Преодолела все рамки допустимого и обрушилась на голову совершенно не ожидавшего этого пацана, чья вина была только в том, что он слишком сильно хотел быть «обычным».              Он больше никогда не будет тем ребёнком, которым был.              Слишком рано повзрослевший, слишком рано уставший и озлобившийся. Слишком рано ставший серьёзным.              Макс сам не до конца понимает, что чувствует или что должен чувствовать. Его раздражает тревога и это совершенно выводящее его из равновесия, незнакомое чувство вины.              Да, он сам попросил курьера припугнуть мальчишку, но кто бы знал что вместо этого курьер сделает… Такое…              Это совсем не то, о чем он просил. Это не его вина!              Но, несмотря на это, он чувствует, как при взгляде на дистрофичного измождённого парнишку, у него сжимается сердце и в голове бьётся, что это из-за него всё зашло так далеко.              Он не знал, что у пацана нет денег, и ему пришлось проделать весь этот путь самому, он понятия не имел, что вместо простого запугивания этот ублюдок буквально сломает пацану жизнь, он даже не знает, что делать сейчас, чтобы хотя бы как-то облегчить ситуацию, кроме как молча прятать глаза и кусать себя за язык, сдерживая поток оправданий и извинений.              В какой-то момент Максу даже кажется, что лучше бы Кирио действительно сдох где-то там в Голлет Хилле. Тогда он смог бы забыть об этом как о случайной ошибке и не чувствовать себя так… Но потом пересекает эту мысль, встряхивая головой.              Это было уже слишком даже для него.              — Кто, кроме курьера, ещё в курсе твоей идеи его припугнуть?              Рикс болезненно потирает виски, не обращая внимания на выбившиеся из причёски пряди. Макс только головой качает. И Рикс кивает.              — Хорошо. Это облегчает задачу.              От того, каким тоном это сказано, Максу становится не по себе. Он знает этот тон. Он знает Рикса. И ему очень холодно от той идеи, что за этим стоит.              — Ты не должен.              Рикс вскидывается, обжигая тяжёлым взглядом и отрезает.              — Заткнись. Заткнись и веди себя тихо, пока я буду убирать за тобой дерьмо.              И Макс затыкается, глядя на свои дрожащие руки. Он не этого хотел. Совершенно не этого.              — Я могу сам…              — Не можешь. Так что будь паинькой и не беси меня.              Макс замолкает уже окончательно. Рикс, поднявшись, опирается на окно, пустым взглядом глядя на море.              — Что там по призрачному мастеру у тебя?              Макс мнётся и снова вздыхает.              — С этим возникли некоторые сложности…              Но видя мрачное лицо Рикса спешно поясняет.              — Человек, к которому мы раньше обращались, сел. Статья серьёзная, так что выйдет не в ближайшее время. Я сейчас в поиске контактов, которые выведут нас на нового.              Рикс кривится и лбом прислоняется к холодному стеклу.              — Дай немного времени, и я обязательно его найду. Даю слово.              — Поторопись. Пацана, похоже, капитально накрыло, сам видел, что на кухне было. Эт дерьмищем попахивает, и я не хочу в него влететь. Хрен его знает, что за проблемы у него с призраком, но, сам знаешь, те, кто с ними связан, долго не протянут.              Макс вздрагивает, тревожно глядя на закрытую комнату спальни.              — Сколько осталось?              — А я ебу? — снова вспылил Рикс наконец оглядываясь. — Ты сам видел, как он выглядит. Покойники краше.              Макс вздыхает и между ними снова повисает тишина.              — Может это… К врачу его? В больничку там… Подлатают чуток…              Макс и сам понимает, что это нереалистично, глупо и опасно. Но теплится надежда, что можно на кого-то другого скинуть ответственность за происходящее.              — Ага, держи карман шире. Не, ссадины да синяки подлатают. А потом снимут все повреждения под опись и в полицию к Дженни. Веселуха правда, а? Совсем весело, если этого уебана реально поймают. Что, думаешь, он смолчит? А если нет? Как тебе идея сесть в тюрягу за подстрекательство к изнасилованию?              Вздрогнув Макс хмыкает.              — Как нить обойдусь.              — Ну, значит, хрень не морозь.              Рикс наконец вздыхает и отлипает от окна.              — Он пока держится, так что давай не будем усугублять. И работай в темпе. Помни, часики-то тикают.              — Ага, дал арсеус зайку даст и лужайку, — невесело откликнулся Макс, на что Рикс срезал.              — Ты уже этого зайку со своей лужайкой чуть не угробил, так что давай без шуточек. Хватит с пацана пытаться шкуру содрать. Зверь, что под ней сидит тебе не понравится. Он мож лютее тебя будет.              Скривившийся Макс не оспаривает. Только дёргает себя за рыжие волосы, глядя в потолок и прикидывая план дальнейших действий.              План складываться не хотел. Хотя бы потому, что не было ясно, что делать с ключевой фигурой.              В принципе, Рикс был прав: надо оставить пацана в покое, и дать ему время успокоиться, приспособиться и прийти в себя. Вот только это не соответствовало первоначальным планам, которые из-за всего произошедшего полетели, как здоровяк удачно выразился, «в пизду». Так что приходилось думать, как подстроиться.              — Я бы на твоём месте не шибко наперед думал, — Рикс взлохматил волосы, вздыхая. — Он, пить дать, надолго тут не останется. Что-то ему покоя не даёт, так что не надейся, что сможешь его куда-то припахать. Свалит. День-два, и свалит. Даже пикнуть не успеешь.              Кривящийся Макс наконец ложится на диван, закинув ногу на ногу.              — Да я не шибко-то и планировал, так мелочь… Кстати, надо бы в Голденрод смотаться. Награды за зачистку парка от катерпи забрать, да узнать, что за чертовщина творится, с нападениями этими. Как бы опять служба безопасности не влезла.              — Вот ты этим и займёшься, — Рикс вздыхает. — У меня теперь дел по горло, так что, как Кир свалит, я тоже двинусь. И не смотри так. Не будь ты таким инициативным, где не надо, сидели бы на берегу с пиноколладой.              Рыжий хмыкает и кривится. Рикс как всегда прав. Вот только это ни хрена не радует.              — Ладно, ладно, я понял уже, что перебрал… Больше так не буду. Может, хватит про это, а?              Здоровяк хмыкает, но тему закрывает. Кофе они пьют в тишине.