Маски сброшены

В кабинете мерно тикает стук небольших круглых часов, держащихся на святом духе прямо над доской. Геннадий Сергеевич скучающе подпирает щеку и разглядывает первую половину класса, которая сидит, склонившись над своими листами с контрольной работой, и едва не стонет от разочарования, в то время как вторая, подобно своему преподавателю, занимательно плюет в потолок. Нравоучающие «надо было готовиться» прозвучали еще в начале, а что можно было бы добавить еще, он не знал. — А вы знали, что во вторник у нас заменял Алексей Витальевич? — как бы между делом замечает одна из одиннадцатиклассниц, встречаясь с Геннадием взглядом и кивая головой. Историк выгибает бровь и придвигается ближе на стуле, собираясь внимать последующему рассказу, но девушка, по всей видимости не сильно увлеченная заменяющим, сменяет вдруг тему. — Почему вы отсутстовали-то? — С президентом встречался, на вас ругался. — раздражительно-язвительно комментирует он, и некоторые мальчишки заходятся тихим смехом с попеременным шиканьем, ведь если учитель заметит, то по головам получать очень даже хорошо. Фыркнув, Геннадий Сергеевич закатывает глаза и поворачивается обратно к девушке, приглашающе кивнув головой. — Ну, и чего нового вам открыл Алексей Витальевич? — То, что ему нравится разнообразие в с-… — один из учеников не успевает закончить, так как второй поспешно закрывает ему рот ладонью. Нет, конечно, Геннадий Сергеевич тот еще любитель пошлых шуток, но не настолько, чтобы при нем говорить столь откровенные слова. Кто знает, может он за это с размаху даст или контрольную, или по голове? Вздохнув, ученик отталкивает от себя руку одноклассника и продолжает. — Вот, он рассказывал, что ему нравится всякое подобное связывание или что… В голове как-то не укладываются эти два слова: Алексей — этот черствый пересушенный сухарь — и подобного рода бдсм. Хотя кто знает, какие мысли посещают его голову? Гена же тоже до последнего отрицал, что может быть влюблен в мужчину, на несколько лет старше него, думал, что это «пройдет», а в итоге-то что? Живет теперь с ним в одной квартире, просыпается и засыпает в одной постели, как старые супруги, ей богу. — А, еще он сказал, что вы бы такое никогда не сделали. — вдруг вставляет свое слово другой ученик, щелкнув в воздухе пальцами и повернувшись к своему сотоварищу, который согласно кивает на это утверждение. Геннадий Сергеевич со свистом вдыхает через стиснутые зубы и «непонимающе» выгибает бровь, внутренне уже представляя, как за свои слова поплатится Алексей. Ух как поплатится… — Ну, что вы бы никогда не позволили связать себя, ну или не связали бы другого. Или не надели бы что-то откровенное… Он говорил что-то про протупеи? «Портупеи, болван», — думает про себя Геннадий, приходя к выводу, что разговор зашел слишком далеко. — Портупеи, болван. — хохочет одноклассник, и весь класс заходится смехом, пока Геннадий Сергеевич не хлопает кулаком по несчастно скрипнувшему дереву, призывая всех к покорному молчанию. Ученики вновь утыкают носы в свои тетрадки, а Гена начинает лихорадочно думать, как отомстить за такие обидные слова. Не надел бы? Не связал бы? Ну-ну, посмотрим еще, кто чего не может.

***

По окончании работы Геннадий торопливо забежал в соответствующий магазин, где под взглядом внимательной девушки купил случайную портупею: самую невычурную, но заметно показывающую все нужные места. Похоже, она подумала, что это собирается стать подарком для какой-либо девушки, поэтому попыталась предложить какие-то… зажимы… для сосков?.. Краснея, Гена отказался и ушел из магазина под звонкий девичий смешок. Домой летел как никогда быстро, пряча от всяких глаз вычурный пакет. Как назло, в этот день он не взял ни сумки, ни рюкзака, чтобы спрятать это непотребство. Вбегая, в буквальном смысле, в квартиру Геннадий с хлопком закрывает дверь и приваливается к ней спиной, словно за ним гонится какая-то армия омоновцев. Сбрасывая без помощи рук обувь, он проходит дальше по прихожей, на ходу стягивая с плеч клетчатый пиджак. Предвкушение от реакции Алексея будоражит клокочущее чувство в душе: о, он точно поплатится за свои дурацкие предрассудки и ни за что в жизни больше не будет думать за него! Снимать с себя всю одежду, зная, что ближайшие несколько часов придется ходить в чем мать родила, кажется Геннадию чем-то донельзя постыдным и ужасным, но, вспоминая, с какими смешками одиннадцатиклассники упоминали о словах Алексея, он принимается быстрее высвобождать пуговицы из петель, стягивая темно-бордовую рубашку с плеч. Брюки вместе с нижним бельем пока снять не хватает уверенности, вместо этого он достает портупею из пакета и сомнительно вертит ее во все стороны. Как девушка и говорила, она самая простая, с отсутствием всяких заморочных завязок и петель, зато довольно «открытая», обнажающая почти всю грудь и плечи. Сглотнув, он, как инструктировала консультант, сначала утягивает вокруг талии, после закидывает за плечи и завязывает под грудью, протягивая ремешок. Разглядывая себя в зеркало, Геннадий смущается как какая-то девственница и отворачивается, решая больше туда не заглядывать. До приезда Алексея остаются считанные минуты: быстро взглянув на часы, Геннадий неторопливо плетется на кухню, почесывая белобрысый затылок. А что если Алексей говорил это просто в шутку, как говорит иногда сам Гена? Такой простой и очевидный вопрос вдруг больно ударяет прямо по лбу: ну, конечно, это мог быть простой сарказм, какой же он!.. — Я дома! — щелчок дверного замка, и из прихожей раздается звонкий голос Алексея: Гена, словно вор, не ожидавший возвращения хозяина квартиры столь скоро, скрывается в спальне, бросив что-то приветственное. Что же, поздно уже куда-то деваться, нельзя сделать вид, будто ничего нет, поэтому Геннадий выбирает самую гениальную на его вид тактику: избегание. Он открывает первое попавшееся на глаза приложение в телефоне и принимается судорожно его листать дрожащими пальцами, слыша, как с каждым мгновением шаги любовника все ближе и ближе… — Т-… — Алексей Витальевич не договаривает, замирая прямо на пороге спальни. Гена заставляет себя состроить ленивую гримасу и повернуться к нему, продолжая сжимать в руке телефон, чтобы ненароком не выдать своего волнения. У историка глаза по пять копеек: он жадно оглядывает каждую частицу оголенного торса Геннадия, и, если бы не его руки, вцепился бы в предплечье и потянул на себя. Но Гена старается незаметно отползти дальше, не отводя взгляда от Алексея. На всякий случай. — Ты чего это? — А что, нельзя уже? Решил примерить. — пожимает плечами Гена, будто говоря о чем-то совершенно будничном. Его ожидания насчет того, что его бывший историк вот-вот захохочет, тыча в него пальцем в знак унижения, никак не оправдывались — в глазах любовника не было и намека на насмешку. Кажется, ему нравится, даже очень… Может, слова учеников в самом деле были правдой и Алексею нравится подобное? В любом случае, никаких действий навстречу он делать не собирается, да и Алексею Витальевичу навряд ли позволит себя лишний раз трогать на ближайшие пару часов. Стоило бы проучить этого выскочку и показать, что у Гены тоже не железное терпение. Последующие полтора часа Геннадий расхаживал по всей квартире в одних боксерах и портупее, будто бы назло задерживаясь в каких-то особенных местах и потягиваясь, разминая затекшие плечи, отчего можно было лучше разглядеть его изящную спину и поясницу. А Алексей довольно быстро понял правила игры и разочаровался в них: нельзя трогать, вообще никак, да, даже пальцем, Леш, успокойся. Как можно быть спокойным, когда твой бывший ученик буквально расхаживает в квартире полуголый, так еще и облаченный в портупею, выделяющую более точно его гибкую фигуру? Он правда, правда старался занять себя чем-нибудь другим. Он заказал им еды на ужин, попробовал сесть проверять работы учеников, даже за книжку по Отечественной войне взялся, лишь бы забыться в описаниях Тильзитского мира и не разглядывать слишком уж пристально чужие бедра. Конечно, так нельзя, конечно, так неправильно, но что Алексей может поделать, когда Гена нарочно виляет задницей прямо у него перед носом и при этом не позволяет себя даже обнять! Мелкий, мелкий черт, не иначе. — Доставщик будет через час. — осведомляет его Алексей, видя, как Геннадий оборачивается через плечо, задумчиво почесывая предплечье, и кивает, утыкаясь носом обратно в свой телефон. О, в один момент у него точно лопнет терпение, и тогда Гена пожалеет, что вообще решил начать все это. А у того в голове происходит едва ли не апокалипсис из паники: он злится, злится на свое решение и на Алексея, что ведет себя как истукан и ничего не делает. Неужели это все? Скоро настанет вечер, они поужинают и просто лягут спать? И ради этого Геннадий Сергеевич мучал себя столько времени? — Отлично, просто прекрасно. — уже не выдержав, язвит в открытую Геннадий, и с громким топотом направляется в спальню с намерением стянуть с себя эту проклятую портупею и выбросить в ближайший мусорный бак, как вдруг Алексей сзади стремительно его нагоняет и рывком разворачивает того за плечо к себе. — Какого черта ты говоришь что-то моим, попрошу заметить, ученикам про свои наклонности и при этом не вводишь в курс дела меня, а я должен узнавать это через другие лица, объясни мне? — Гена, что у тебя за истерика вдруг? — смутившись, строго продолжает Алексей. — Какая тебе разница, ты же в целом не учитываешь мое мнение. — закатывает он глаза и собирается благополучно ретироваться, как вдруг за плечо вновь цепляется чужая рука и разворачивает обратно. — Прекрати меня трогать, ты!.. Его резко толкают в грудь, заставляя со свистом втянуть воздух и откинуться назад, падая спиной на пружинистую кровать. Алексей наваливается сверху, прижимая обе руки у него по разным сторонам от головы и грозно глядя глаза в глаза, наблюдая, как безуспешно Геннадий под ним пытается вырваться, приподнимаясь и тут же падая обратно. Он вздыхает, кряхтит и бросает на него снизу вверх разъяренные взгляды, в которых изредка все-таки блестит какая-то заинтересованность в происходящем. Ждал же, жук, когда у Алексея кончится терпение! — Слезь с меня. — требует нехотя Геннадий, поняв, что в физической силе точно своему визави не выиграет. Алексей качает головой, нахмурив брови, и склоняется еще ниже: непозволительно низко, отчего Гена неосознанно пытается уйти, откидывая голову назад. Кто первым кого поцеловал — разобрать было трудно. Гена закидывает ноги на бедра все еще нависающего над ним Алексея и выгибается навстречу его губам, выцеловывающим бледную шею и уделяющим слишком большое внимание родимому пятну, больше напоминающему засос. Перед глазами пляшут звезды: Алексей Витальевич даже не скрывает своего желания. Даже нет, не так — он не скрывает, что ему нравится. Нравится, что Геннадий провернул всю эту схему против него, что заставил известись, а не дался сразу в руки, нравится, как по-блядски на нем смотрится эта портупея, нравится, что его даже не нужно толком раздевать. Ремни портупеи обхватывают идеально так, чтобы можно было коснуться манящих участков кожи губами и при этом не беспокоиться насчет одежды. — Ты можешь быть быстрее? — возмущенно интересуется откуда-то сверху Геннадий, наблюдая, как Алексей обхватывает его бока и целует в сгиб плеча, удивленно-вопросительно выгнув брови. Так непривычно видеть его без очков, которые в данный момент преспокойно лежат на прикроватной тумбе, снятые ради мер безопасности. — И это говоришь мне ты? — не менее возмущенно отвечает ему Алексей, прикусывая кожу на плече в качестве мести. Конечно, его слова имеют место быть, ведь и сам Гена не очень-то торопился последние полтора часа, а теперь зачем-то решает бежать вперед паровоза. Алексей Витальевич вновь поднимается выше и целует его, скрывая последующие требования губами, и Геннадий сдается под таким напором, обхватывая того еще и руками. На всякий случай, чтобы даже при большом желании не смог сбежать. Поцелуй выходит каким-то чересчур осторожным и изучающим, словно для них это впервые: как тогда, в том чертовом классе, но теперь Гена не прячется, а наоборот льнет ближе, позволяя такую желанную для себя слабость. Он шарит руками по чужой спине, ищет, за что зацепиться, чтобы не утонуть в похоти окончательно. А Алексей словно препятствует ему, сминает чужие губы более пылко, сжимает пальцами бока и медленно ведет одну из рук меж разведенных ног. Гена удивленно вздыхает, жмуря глаза и наконец осознавая, насколько болезненным было возбуждение. Его любовник неловко стягивает боксеры до колен, обнажая разгоряченную плоть и обхватывая ту кольцом пальцев, что становится почти спасительным глотком. Геннадий Сергеевич со звонким свистом отстраняется, сильнее стискивая пальцы на чужих плечах. Неосознанно сильно сжимая зубы, он жмурится, стараясь незаметно, но верно поддавать бедрами руке, чтобы неистовые касания давали еще большее трение, но Алексей, чувственно прихватив за короткие волосы на затылке свободной рукой, поворачивает того на себя, заставляя встретиться глазами к глазам. Яркий румянец разливается по щекам, заставляя сглотнуть так, что острый кадык начинает дергаться, и Алексей, замедлив вождение пальцев и бездумного размазывания предъэякулята, прижимает Гену к своим губам. Через поцелуй слышатся тихие мычания, наполняющие и без того пропахшую страстью комнату еще большим жаром, и старший, отстраняясь и неожиданно срываясь на бешеный темп, ухмыляется, чувствуя на своих плечах сжимающиеся до красноты кожи пальцы. — Ну что, достаточно быстро? — саркастично интересуется Алексей, а у Гены теперь лишь два желания: чтобы он заткнулся и чтобы не прекращал. В ответ лишь резкие подергивания головой. Достаточно, еще как достаточно, и Алексей Витальевич улыбается, целуя в заалевшую щеку. Геннадий вьется под ним ужом, сдерживая где-то в груди надрывные стоны от того, насколько ему хорошо. На него смотрят внимательно-пожирающие глаза, настолько светлые, что, только встретившись с ним взглядом, Геннадий Сергеевич коротко стонет и жмурит глаза, отворачиваясь в сторону. Тепло разливается внизу живота, и Гена вскрикивает, кончая позорно быстро (словно школьник, ей Богу), чем вызывает у Алексея тонкую усмешку на губах: насмехается. Конечно, тем более уже догадался, что Геннадию самому было невтерпеж ходить вокруг да около все это время, пока старший наконец не решился взять дело в свои руки. Улыбнувшись, Алексей выпрямляется на постели, наблюдая, как лежащий под ним Гена с прилипшими ко лбу волосами смотрит на него снизу вверх опустошенно-довольным взглядом и, внезапно приподнявшись, переворачивает того на спину, теперь уже самостоятельно нависая сверху. Его оголенное тело метается перед глазами, открывая взору покрытую следами губ и зубов кожу, потертую в некоторых местах ремешками портупеи…