Маски сброшены

Блеск софитов больно режет привыкшие к темноте ночи глаза, пока духота и громкая попсовая музыка наполняет помещение до краев и даже переливается за них: Гена, глубоко вдыхая и крепко сжимая бокал в руке, продвигается боком сквозь заводную толпу — кто знает, отчего именно она такая — в неизвестном направлении и останавливается в более-менее спокойном уголке у стены, сглатывая и запивая нервные мысли. Руки потрясываются от тяжелой недели и сотни ночей недосыпа, смешенных с легкой дымкой вина, но мозг соображает трезво: он переводит взгляд на людей вокруг и усмехается, замечая, как одна парочка чуть ли не трахается посреди танцпола, а остальные завидно на нее поглядывают. Он делает большой глоток вина, отчего кадык резко дергается, и отводит взгляд в сторону, чтобы не разглядывать слишком уж бесстыдно ту самую парочку. Да, может быть, ему самому тоже чересчур завидно, но разве это повод так в открытую на них пялиться? — Кажется, тебе тут слишком скучно. — раздается голос прямо над ухом, но Гене сначала кажется, что обращаются не к нему. Толпа вокруг танцпола держится довольно плотно, поэтому вполне себе могли бы обращаться к кому-нибудь рядом с ним, поэтому он не реагирует, делая еще один глоток. Причиной обернуться становится лишь рука, мягко накрывающая его плечо. Гена от резкого изменения света едва ли может нормально различить чужое лицо, только подмечает, что у незнакомца точно есть очки и до ужаса проницательные голубые глаза. Он смотрит на него едва ли не с усмешкой, звучно хмыкая, но этот звук тонет в грохоте музыки на фоне. — Леша. — говорит незнакомец, поотягивая вперед руку, и Гена крепко ее пожимает: — Гена. — Скучаешь, говорю? — лепечет тот, вновь приближая так, что очки слегка съезжают с носа, и перед ним в полной красе предстает чужая синева: мысли плывут слишком быстро, чтобы уловить их сразу, и Гена, приулыбнувшись и одновременно выдохнув, сощуривает глаза, пытаясь переспросить вопрос погромче и помедленнее. «Леша» ухмыляется, облокачиваясь на него и перехватывая из длинных пальцев бокал, тут же отпивая большой глоток — взгляд приковывается к еще более четко выраженному кадыку, но смущенность дает знать почти сразу — и ставит его (а может и не ставит, за этим движением Гена не уследил) куда-то назад, перешивая снизу его собственную руку. — Вижу, что да. Он поднимает ладонь на зрительный уровень, проводя по ней пальцем, чем щекочет и вызывает сдавленный смех — внизу все заинтересованно оживляется, заставляя даже Гену, рьяного учителя, умеющего скрывать эмоции, длинно выдохнуть, склонив светлую макушку, и сжать зубы. — Отойдем? — Леша придвигается щекой к щеке, проводя своей легкой двухдневной щетиной туда-сюда и оттягивая Гену за талию в сторону, на что тот ни в коем случае не протестует. Чужая рука на его талии придает такой желанный за все время вес: Гена почти не отводит глаз от профиля Леши, позволяя себя вести в неизвестном доселе направлении. И уже становится все равно на ту парочку в центре танцпола, да и в целом на всех становится плевать: какое дело ему должно быть до других, когда здесь ему буквально предлагают все, ничего не беря взамен. Едва дверь закрывается, Гена набрасывается на него с поцелуями, вплетаясь длинными пальцами в темные кудри на затылке и притираясь бедрами. Леша тут же меняет их положение, с глухим стуком прижимая того к двери, обвивая рукой за талию и шею и прижимая-прижимая-прижимая, не позволяя вдохнуть. Музыка все еще ухает где-то там, за стенами, но здесь Гена слышит лишь стук собственного сердца и пульсацию где-то в паху. Слишком долго ждал. Он без лишних промедлений тянется стянуть с чужих плеч рубашку: дрожащими руками скользит вдоль пуговиц, постепенно расстегивает каждую, вызвобождая из петель, и небрежно отбрасывает в сторону, с восторгом прижимаясь к оголенному и разгоряченному торсу. Леша удовлетворенно мурлычет, проводя языком по его нижней губе и слегка прихватывая ту зубами, а после заставляет откинуть голову, прижимаясь губами в беззащитной шее. Гена глухо стонет, наплевав на все нормы приличия или как минимум на то, что знакомы они от силы минут десять — шею прикусывают и легко оттягивают кожу, слегка всасывая, оставляя безпринципиальный засос на самой явной части тела. И что он скажет ученикам после этого… Руки скользят по чужому торсу, обхватывая пальцами соски, отчего Леша неожиданно ежится, но тут же пристраняется назад, снимая очки и кладя их на полку у двери. Гена ведет полуосознанный взгляд все ниже, отмечая про себя искренней радостью явный бугорок в области ширинки, но мысли его улетучиваются, стоит Леше обратить внимание на его — длинные пальцы опрометчиво скользят взад-вперед по ширинке, быстро расстегивая молнию и очерчивая член сквозь тонкие боксеры. Дыхание застывает, и Гена, прижавшись к двери настолько, насколько вообще возможно, вцепляется короткими ноготками в голую спину, слыша над ухом полуболезненное стенание, как тут же оказывается втянут в очередной страстный поцелуй. Хочется острить или хотя бы язвить, чтобы немного взять ситуацию под контроль, но мысли плывут от того, насколько откровенно чужие ладони шарят по его телу. Мягко оглаживают острые плечи, надавливают слегка на сгибы ключиц под одеждой, скользят дальше к бокам, сминают, и одна из рук вновь ложится на член, а вторая приобнимает за поясницу, заставляя слегка прогнуться и прижаться торсом к торсу. — Расслабься. — шепчет в его губы Леша, проскальзывая ладонью под ткань боксер, и Гена коротко стонет, зажмуривая глаза и прижимаясь еще ближе, силясь скрыть тем самым покрасневшие щеки. — Девственник, что ли? — усмехается он. Будь это другая ситуация, Гена бы повернулся к нему и высказал все, что думает, но сейчас в этой насмешке скрывалось что-то еще...Что-то, что заставляет сердце биться быстрее. — Что ж, я польщен, что буду первым. Чужая ладонь мягко приспускает брюки вместе с нижним бельем, и пальца обхватывают у основания, пока глаза искоса наблюдают за реакцией: Гена откидывается обратно к двери, глядя затуманенным взглядом вниз, и тычется губами в губы, немо прося поцелуя. Он выглядит жалобным и умоляющим одновременно, что несомненно подтверждает догадки Алексея: тот послушно целует его, скользя языком по кромке зубов, и на пробу проводит рукой. — Смотри, — велит он, наблюдая, как Гена послушно переводит взгляд вниз и как замирает его грудная клетка, а воздух томно выходит изо рта вместе со вздохом — музыкальные пальцы кольцом ведут по всей, уже твердой длине вверх, большим оглаживая головку и причмокивая губами где-то сверху для атмосферы. Леша слепо тычется в его шею, целуя все открытые участки кожи, которых вмиг становится больше: Гена откидывает голову, когда любовник, несильно сжав кольцо у основания, замедляется, заставляя пульсацию отдавать в голову. Тихо промычав какую-то просьбу, Гена поднимает на Лешу светлые глаза, зрачки которых расплылись почти по всей радужке, и проводит рукой по его спине, придвигая к себе и подаваясь бедрами — тот накрывает член всей ладонью, плавно ведя пальцы по кругу и тут же отстраняя, поднимая руку выше и надавливая ею на пухлые губы — точно контурированные. — Оближи, — шепчет он низким от возбуждения голосом, и Гена слушается, приоткрывая рот и посасывая пару длинных фаланг, что тут же опускаются назад и сильнее скользят по члену. — П-погоди, нет, это слишком... — просит Гена, не в силах совладать со своими чувствами, и тихо мычит от переполняющих его ощущений, теперь уже серьезно впиваясь ногтями в оголенную спину Леши. Тот, будто бы этого не замечая, ласково целует в заалевшую щеку, придвигая к себе как можно ближе и шепча что-то развратное прямо на ухо, заставляя того окончательно терять рассудок. Внезапно пальцы на члене пропадают, и это является своеобразной передышкой для Гены: он хватает ртом воздух, силясь заглянуть любовнику в глаза, как вдруг в него проникает пара фалангов пальца, заставляя звучно вскрикнуть и попытаться уйти от прикосновений. — Ну-ну, тише... — успокаивающе шепчет Леша, накрывая свободной рукой чужой член и тем самым стараясь уравновесить ощущения боли и удовольствия. Гена жмурит глаза, чувствуя, как в уголках глаз скапливается влага, но послушно терпит, прислушиваясь к собственным ощущениям. Палец внутри изучающе оглаживает жаркие и тугие стенки, пытается расстягивать и тем самым подготавливает к дальнейшему. Спустя пару мгновений ощущения становятся менее болезненными, но все еще не очень понятными, поэтому Гена позволяет утянуть себя в поцелуй, ведя руками по чужому животу и изредка касаясь члена, все еще скрытого одеждой. — Тише-тише, мальчик, не ты ли сам этого хотел, — шепчет жарким голосом Леша, искусно ведя всеми пальцами и ухмыляясь не успевающему за его действиями Гене, чьи короткие волосенки от такого выглядят, словно тот попал под дождь. Он смущенно переводит взгляд ниже, в попытке уйти от настойчивого голоса и губ, но, натыкаясь на еще более развратный вид, все же соприкасается взглядом с голубыми глазами. И от этого взгляда резко начинают трястись и подгибаться колени. Резкие черты лица восхищают и подчеркивают какую-то нестандартную красоту, а в свете софитов та преукрашивается настолько, что хочется раздвинуть ноги прямо здесь. И не только «хочется». Гена рассматривает чужой подтянутый, но не перекачанный торс, решив, что это лучший вид для его стесненного сознания, когда Леша, видимо, приковывая внимания именно к себе, не вводит пальцы до упора, мягко надавливая на чувствительную точку, от которой юноша непростительно громко стонет, а ноги в буквальном смысле разъезжаются в стороны. — Уже представляешь, как я буду тебя трахать, м? — шепчет на ухо Леша, звонко целуя в висок и чувствуя, как от этой фразы Гена в его руках вздрагивает и льнет ближе, закатывая от смущения глаза. Пальцы делают на пробу пару грубых толчков, и Гена захлебывается в стонах, что-то пытаясь при этом пробормотать. — Как на месте этих пальцев окажусь я, о, тогда ты забудешь, как дышать. Я буду очень, очень глубоко, и ты захочешь, чтобы я был глубже. — его голос опасно понижается на последнем слове, но у Гены получается выдавить лишь: — Л-леша... — слишком жалко, что точно вызывает на чужих губах ухмылку. О, этот змей-искуситель точно знает, что делает, и собирается этим воспользоваться. — Надеюсь, ближайшие минуты ты будешь помнить только это имя. — Леша медленно вынимает пальцы с характерным хлюпаньем, заставляя Гену разочарованно вздохнуть и поднять глаза, и стягивает с него футболку через верх, разворачивая к себе спиной. Показательно долго расстегивая брюки и, перед тем как их скинуть далеко и надолго, нашаривая в карманах упаковку презерватива, он разрывает ту зубами, когда Гена, повернувшись назад и уже не выдерживая и пытаясь помочь трясущимися руками, неловко помогает тому его надеть. Леша вновь разворачивает его лицом к стене, ухмыляясь, как тот льнет к ней ближе торсом, дабы выгнуться в пояснице, и, пропустив одну руку через короткие, почти белые волосы, сжимает те в пальцах и медленно входит, помогая второй рукой. Гена стонет сквозь стиснутые зубы, стараясь удержаться на трясущихся ногах, и очень радуется, чувствуя, как непривычные ощущения перекрываются легкими касаниями члена и поцелуями в области загривка. — Тише-тише, — спокойно вверяет Леша уверенным тоном, что, думается, может расслабить кого угодно, и, подождав легкого кивка со стороны задрожавшего юноши, он начинает легкие, но громкие толчки. Гена упирается лбом в прохладную стену, пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, но тут же чувствует, как его рывком тянут назад, заставляя прижаться оголенной спиной к чужому торсу. Леша обнимает его рукой поперек груди, прижимая близко-близко к себе и ускоряя амплитуду толчков, заставляя с каждой секундой дрожать Гену все сильнее и сильнее. Разумных мыслей не осталось вовсе: Гена стонет на одной ноте, подаваясь навстречу толчкам, и жмурит глаза, до покраснения стискивая в пальцах предплечье любовника. Слишком много касаний, слишком много толчков: его распирает изнутри сладкое чувство такой правильной заполненности, что он не может решить, чего хочет больше — чтобы это поскорее закончилось или чтобы никогда не кончалось? Чужие пальцы властно разворачивают его за подбородок, и Гена чувствует, как губы накрывают в требовательном поцелуе. Оказывается, его стоны были настолько громкими, что ставили их под угрозу, поэтому Леше не оставалось ничего иного, кроме как заткнуть его одним единственным способом…