Без единого слова

Из них получились хорошие слушатели: тихие, молчаливые и очень-очень смущённые. Разговор в кухне происходил на повышенных тонах, и, может, в спальне Феликса за закрытой дверью им не пришлось бы случайно подслушивать, но идти бы туда всё равно пришлось мимо кухни — и, в общем, Минхо этого делать попросту не хотел. И мешать разговору не собирался, и где-то в глубине души опасался, что Чан опять вообразит себе что-нибудь не самое цензурное, привяжется с вопросами, а то и опять флиртовать попытается в своём духе, прямо и грубо, танцуя вокруг Минхо, точно самосвал вокруг балерины. — Расскажи мне, — попросил на кухне Сынмин. — Почему, стоило мне уйти и оставить вас вдвоём, как опять что-то случилось? Почему ты мне не позвонил? Чан что-то неловко пробормотал, Минхо разобрал только «…ты занят…», но Сынмина его ответ явно не устроил. — У тебя брат из дома сбежал, идиот! Какая разница, занят я или нет? Хотя бы позвонить мог бы, спросить, как дела — вдруг он ко мне поехал, — если уж не поставить в известность, я же тоже, черт побери, волнуюсь за него! Сцепив пальцы обеих рук на запястье Минхо, Феликс со вздохом покачал головой и, пряча взгляд, упёрся в его плечо лбом. Чан что-то опять ответил этакое, и хватка Феликса только усилилась: судя по всему, слух у него был гораздо, гораздо лучше, раз тот без напряжения разбирал и понимал слова там, где Минхо оказался вынужден только догадываться по контексту. — Ты уже облажался, Чан, раз он решил уйти, и ты мог облажаться ещё сильнее, если бы с ним что-то случилось! То, что ты его вообще нашёл — это чудо! Кстати, где? Феликс коротко фыркнул Минхо в плечо, то ли комментируя слова Сынмина, то ли ответ брата, по-прежнему неразборчивый. В этот раз пауза затянулась на некоторое время, после чего Сынмин неверяще и как-то обиженно рассмеялся: — То есть ты хочешь сказать… Ты ревнуешь, что ли? — Он ещё ребенок! — неожиданно громко рявкнул Чан. И снова тише, но все равно гораздо более разборчиво, чем раньше, остывая, добавил: — И я его первый увидел. — Если я правильно помню рассказы Ликса, — хмыкнул Сынмин, — то красивый хён в столовой начал подсаживаться к нему сильно раньше, чем этот твой Чанбин вытащил тебя на эту пьянку. — «Красивый хён в столовой»? — задрал брови Минхо, аккуратным поглаживанием привлекая к себе внимание. Вместо ответа или там попытки взять в руки телефон Феликс выдавил какой-то невнятный звук и побился головой об его плечо, словно о стену. — Ликс-а, ты там с кем-то ещё познакомился, что ли? Со смешком ущипнув его за бок, тот дожидался вскрика и мстительно ущипнул снова. Спустя, наверное, только секунд десять до Минхо дошло, что это было завуалированное «нет», а, значит, «красивым хёном» Феликс за глаза в разговоре с Сынмином называл его самого. — Ты тоже очень красивый, — с лёгкостью поделился Минхо. В какой-то иной ситуации, возможно, он бы смутился, говоря подобное, но не сейчас — не тогда, когда чуть отстранившийся Феликс, услышав комплимент, тут же покраснел скулами и засветился от удовольствия. Да даже не комплимент — констатацию факта, причем совершенно объективную. Хотя и неполную, что следовало исправить как можно быстрее, чем Минхо и занялся: — Тебе очень идут веснушки. Вот тут Феликс, кажется, не поверил. Сдвинув брови, он поднял руку к собственному лицу, потрогал подушечками пальцев щеку и уставился на Минхо так недоверчиво, как будто тот признался, что ему что-то противное нравится. Ещё и головой покачал. — Я не вру, — возразил Минхо. Не удержавшись, он потянулся кончиками пальцев к этим самым веснушкам, еле заметными прикосновениями проследил путь от скоплений созвездиями на выступающих скулах к отдельным пятнам-звёздам на висках. Прикрыв глаза и даже, кажется, затаив дыхание, Феликс послушно стоял, не двигаясь, и, если бы не чуть задранный навстречу его руке подбородок, Минхо бы засомневался, что тому нравится. Но… он не сомневался: — Я правда не вру, Ликс. Тёмные, густые ресницы дрогнули; захотелось наклониться, коснуться губами разлившегося по щекам румянца, и Минхо бы, наверное, не сумел сдержаться, пересёк бы невидимую черту, о которой он пока знал только, что та вообще есть, изменил бы отношения между ними двумя кардинально — не факт, впрочем, что к худшему, — когда им вдруг помешали. Заговорившись, они отвлеклись, перестали вслушиваться в происходящее на кухне, и ворвавшийся в гостиную Чан оказался для них сюрпризом. Оставалось только предполагать, какая картина того встретила: стоя на фоне окна, обнимая Феликса, Минхо гладил его по щеке и наклонялся с очевидной даже со стороны целью. Нет, если бы Чан зашёл парой секунд позже, было бы ещё хуже — но и без того увиденного тому оказалось достаточно, чтобы разозлиться окончательно. Особенно, возможно, того, что Минхо даже и не подумал отшатнуться, испугаться или ещё что. Это Феликс вздрогнул и попытался отодвинуться — но в следующее же мгновение решительно, причём уже куда однозначнее, чем раньше, прижался обратно всем телом; Минхо вообще-то давно перерос те подростковые попытки прятать свою личную жизнь от всех и вся, стесняясь то ли себя, то ли самой этой личной жизни в принципе. Он вырос, он справился с собой, он перестал стыдиться своих партнёров — не в последнюю очередь потому, что перестал выбирать на их роль мудаков; и если между Чаном и Феликсом он выбрал Феликса — то так тому и быть, притворяться, что испытывает хоть какое-то чувство вины перед Чаном, он не собирался. Беречь его чувства — тоже. Единственное, что могло бы заставить его остановиться — и заставило так-то — это осознание, что какие-то вещи как минимум здесь и сейчас Феликс делает сугубо ради того, чтобы разозлить брата ещё сильнее. Даже в ожидании поцелуя тот не жался так бесцеремонно, без капли стеснения демонстрируя зарождающееся возбуждения, прямо перед лицом Чана тем самым внепланово взрывая Минхо мозг. Закусив губу, вскинув голову, Феликс бегал взглядом по его лицу, то ли будто бы боясь посмотреть глаза, то ли пытаясь разглядеть что-то, какую-то реакцию, которой всё не видел, и… Черт, если тот на самом деле был настолько отзывчив на прикосновения, настолько чувственен, а не возбуждался рефлекторно, скажем, на мысли об Англии, то Минхо, кажется, ждало крайне увлекательное будущее, шагнуть в которое он был бы готов прямо здесь и сейчас, невзирая на имевшегося у них зрителя — да зритель не дал. И понимание, что Феликс перешагивает свои границы — тоже. — Ликс, какого хрена?! — поражённо выпалил Чан. Со злой усмешкой Феликс сообщил что-то жестами; впрочем, в этот раз, учитывая контекст, Минхо то ли понял, о чём речь, то ли догадался — то ли вообще домыслил. Но, ткнув в сторону Минхо, Феликс сразу же указал на себя с очень доходчивым выражением лица, а потом ещё раз на Минхо — и на Чана, после чего показал скрещённые руки. Для себя Минхо перевёл это как «Он — мой. Не твой». Интересно, эта собственническая жилка Феликса оказалась порождена их взаимной симпатией — или всё-таки желанием сделать больно брату? Ещё несколько секунд посверлив их обоих раздражённым взглядом, Чан с заметным даже плохо знающему его Минхо усилием воли взял себя в руки и глубоко вздохнул. — Я еду домой, — сообщил он. — Вещи уже собрал. Ликс, не забывай писать, пожалуйста, каждый день. Минхо-я, спасибо за всё, надеюсь, что ты присмотришь за моим братом. — В пятницу будешь? — вместо прощания спросил у него Минхо и пояснил недоуменно нахмурившемуся Феликсу: — Каждую пятницу мы с друзьями собираемся у нас, ты их всех знаешь вроде уже или хотя бы видел в столовке. Если ты против, мы можем перенести куда-нибудь наши посиделки. Брови Феликса дёрнулись и изогнулись; их хозяин, казалось, все не мог определиться. «Если твои друзья не против моего присутствия», — в конце концов кратко написал он. Минхо улыбнулся ему: — Теперь ты часть этого дома, Ликси-я, они не будут против, как только узнают тебя поближе. Вспомни Джисона, в конце концов. Феликс смешливо наморщил нос и повернулся к Чану. Снова вскинул брови. — Посмотрю по расписанию, — кивнул ему тот; ему — не Минхо. — Но я постараюсь, Ликс, честное слово. Не хочу тебя кидать одного с незнакомцами. Факт присутствия здесь вполне знакомого Минхо, видимо, игнорировался им принципиально. Им — но не Феликсом. Успокаивающе погладив Минхо по руке, Феликс показал Чану что-то короткое, непонятное, но точно заканчивающееся на «ты — нет», или типа того. — Я приду, — настойчиво повторил Чан. — Обещаю. Обнимешь меня? В распахнутые объятия Феликс пошёл с явной опаской — как будто тот был способен сгрести его в охапку и попытаться увезти с собой насильно. Но нет, коротко приобняв, Чан за плечи отстранил его, несколько мгновений посмотрел ему в лицо и наказал: — Будет плохо — звони. Не стесняйся, понял? И, только дождавшись подтверждающего кивка, выпустил окончательно. Ещё один взгляд, на этот раз пронзительный, твёрдый — в сторону Минхо, и Чан, подхватив свою сумку, без дальнейших прощаний вышел из комнаты. Шаг, другой… Хлопнула входная дверь. Мгновенно сдувшись, потеряв весь энтузиазм и уверенность, Феликс с жалобным вздохом завалился на диван и, подтянув подушку, уткнулся в неё лицом. — Что такое, Ликс-а? — Минхо присел рядом, потянулся ладонью к его спине. — Устал? — Уум, — отозвалась подушка — кажется, отрицательно. — Страшно? — принялся перебирать варианты Минхо. — Просто не знает, что дальше делать со свободой, — усмехнулся Сынмин. Сложив руки на груди, он замер в проходе — и, хоть он и стоял там вряд ли дольше пары десятков секунд, казалось, будто тот наблюдал за ними с самого их возвращения в эту квартиру. — Ликси, я украду у тебя твоего друга ненадолго, ладно? Как раз еду пока на ужин погреем. Махнув рукой — давая своё благословение — Феликс просто перевернулся на другой бок. Его тихий взгляд скользнул по комнате и остановился на лежавшем на тумбе под телевизором пульте. Мысленно хихикая над самим собой, Минхо кинул ему пульт — все равно мимо проходил, никаких мысленных подкаблучника по новому кругу; и не докинул, но Феликс с лёгкостью перехватил его, стремительно выбросив вперёд руку. И снова мгновением спустя превратился в ленивого, сонного котёнка, обнявшего подушку и уставившегося в экран. Минхо потряс головой, приходя в себя. Показалось, наверное, подумаешь — поймал. Будто он сам брошенные ему предметы без проблем не ловил… хотя он боевыми искусствами какое-то время занимался, вот и реакция хорошая, а Феликс… Тьфу. Ладно. Бросив на него последний взгляд, Минхо вышел вслед за Сынмином. — Вас с Чаном хорошо слышно было, — сообщил он первым делом, не дожидаясь, пока тот заговорит. — Ликс слышал точно. — А, — спохватился Сынмин, — давай тогда выйдем, что ли. Здесь есть балкон? — Только общая терраса, — покачал головой Минхо. — Пошли глянем, может, там никого и нет. — И повысил голос: — Ликс, мы выйдем ненадолго, телефон у меня с собой, если что! Мгновение спустя телефон в кармане коротко провибрировал. «Угум», — прислал тот. Простенькое, без формальностей, дружеское согласие. Не удержавшись, Минхо сбросил в диалог стикер с дёргающим ухом котом и, заставив себя не дожидаться ответа, убрал телефон в карман: — Пойдём?.. *** Вот так — руки в карманах, сгорбившись, уголки губ обвисли — Сынмин напоминал ему старика, хотя и разница в возрасте у них явно была небольшой. Но усталость во всём его виде, боль в глазах, смирение и терпение, какое бывает только у пожилых, поразили Минхо так, что он с трудом соотнёс с этим человеком того смешливого, улыбчивого мальчишку из машины. — Не вини Чана, — тихо попросил Сынмин, присаживаясь всё-таки на край пёнсанга. — Ладно, нет, возможно, он переборщил с Ликсом, но послушай меня, ладно? Если тебе действительно важен Ликс, если ты в этом надолго, а не просто пожалел инвалида, то тебе нужно это услышать. Минхо молчал. Ждал. Чёрт знает, не за что ему было Феликса жалеть. Может быть, если бы тому было гораздо тяжелее жить — возможно. Но не тогда, когда Феликс жил более-менее полноценной жизнью, радовался ей и её откровенно любил, заражая этой любовью всех вокруг. Наоборот, хотелось радоваться тоже, любить — с ним, а не жалеть его. Идти вперёд вместе, а не тормозить их обоих. Не дождавшись ответа, Сынмин вздохнул. Стащив с запястья браслет — чёрные, неровные, нанизанные на нитку, изъеденные бусины — он принялся методично щёлкать одной бусиной за другой, точно чётками. — Чан чувствует себя ответственным за Ликса, — сказал он в пустоту. — У них никого больше нет… ну, я имею в виду, из родных. Ты знаешь, как они уезжали? — Я знаю, что они поссорились с родителями, — пожал плечами Минхо. — И даже не знаю, откуда переехали. Или погоди, Чанбин что-то говорил… Из Австралии, да? — Да, — кивнул Сынмин. — Чан, в принципе, тут и так работал и приезжал туда только на отдых. Знаешь, нелюбимый, непутёвый старший и любимый младшенький? Вот это та самая история. Вдобавок ещё, когда вскрылась ориентация Чана, на него совсем рукой махнули и терпели только из-за денег, а всё внимание на Ликса, он же умница, он обязательно оправдал бы доверие родителей, остался бы с ними навсегда, заботился о них, привёл бы в дом красивую девушку, — Сынмин звучал зло и сухо, — женился бы. Куча детишек, понимаешь, да? — Что пошло не так? — разорвал наступившую тишину Минхо. Сынмин вскинул на него тёмный, пристальный взгляд: — Ликса застали во время секса с соседским мальчишкой. Его одноклассник был, кажется, я точно не помню. И Ликс был снизу, это сразу усугубило ситуацию. Он не слишком любит рассказывать, что было дальше, но, по словам Чана, оказалось, что Ликс уже и так был дефектным, ошибкой — и внутри оказался гнилым, предал родителей. Минхо сглотнул. Ему-то самому повезло: мама отлично приняла его ориентацию, но, конечно, вращаясь в обществе среди подобных, он неоднократно слышал и даже лицом к лицу сталкивался с куда менее счастливыми историями. Тот же самый Хёнджин стабильно ссорился из-за своей ориентации с родителями — и, когда, например, тот заболел и находился под присмотром Минхо чуть ли не с неделю, те даже и не позвонили тому ни разу, даже не забеспокоившись отсутствию новостей от сына. Чанбин, например, позвонил в панике с вопросами «Какого хрена?» и «Где Джинни?» вечером того же дня, как Хёнджин вообще заболел. Чонин — через час. Джисон, правда, традиционно в рамки не ложился и рушил всю статистику, потому что на парах в тот понедельник присутствовал и помогал тащить откровенно не стоящего на ногах от температуры Хёнджина из универа в общагу. Насколько, наверное, обидно было слышать Феликсу, что он неправильный, что неправильно то, что составляет саму его суть, что ему запрещено любить тех, кого он любит, и слышать оскорбления от собственных родителей!.. И, пожалуй, Чану было больно не слабее: Минхо догадывался о недосказанном. Возможно, раз родители Чана уже знали о его ориентации какое-то время, то всё это время Чан, вероятно, слышал в своей адрес те же самые оскорбления. — Они уехали сюда вместе, — продолжил Сынмин. — Какое-то время Ликс жил у меня, потому что тогда у Чана не было возможности за ним следить — концерты, тур… А потом их родители умерли. — Как — «умерли»? — ошарашенно повторил за ним Минхо. Вот такого продолжения этой истории он точно не ждал. — В смысле? — Автомобильная авария, — пожал плечами Сынмин. — Хоть и говорят, что о мёртвых либо хорошо, либо ничего, но, ты знаешь, я даже рад, что это случилось, слишком много боли они причинили Ча… детям. Вдобавок, как я слышал, что-то говорили про промилле в крови, то есть они ещё и сами виноваты были. — Ликс сказал мне только, что они поссорились, — бездумно процитировал самого себя Минхо, пытаясь переварить услышанное. — Ликс не знает, и я прошу тебя проследить, чтобы так это и оставалось. Он и так слишком тяжело переживал и ссору с ними, и переезд, и новый язык… Постоянно плакал, в университете его не любили из-за этого, сам понимаешь. — Сынмин вздохнул: — Если честно, я говорю тебе это только потому, что мы с Чанни не сможем проследить, вдруг Ликсу захочется попробовать связаться с ними. Следовало бы Чану самому тебе это сказать, но... Что уж теперь. Минхо тяжело опустился с ним рядом на ребристую поверхность пёнсанга и уставился в пол, жалея, что у него сейчас нет такого же браслета — очень хотелось покрутить что-то в руках, чтобы успокоиться. Как же так, как же, чёрт побери, так… Стало вдруг так больно за Феликса, захотелось обнять его, забрать себе ближе, в охапку — как тогда ночью, после кошмара — защитить, утешить… До боли захотелось увидеть его улыбку, почувствовать прикосновение пальцев, чтобы на уложенный в голове рассказ сверху добавить тот факт, что Феликс справился, пережил это, что он действительно сильный и не сломанный… Ах, Феликс же не знал, напомнил себе Минхо. И пообещал себе — хотя и мысленно, про себя — что от него тот этого не узнает никогда. Феликс не заслуживал этой боли. Никакой не заслуживал. По ассоциации с предыдущей мыслью он разлепил губы и хрипло выдавил: — Ему снятся кошмары… Это про родителей тоже? — Откуда ты знаешь?.. — растерялся Сынмин. — Да нет, наверное, это уже универ в начале этого года. Там повадились Ликса пытаться травить, когда выяснилось, что он гей, немой и ест всё время один. Спасибо тебе, кстати, за то, что помог ему после перевода. Объясняя, Минхо продолжал смотреть в пол, но уже потому что смущался: — Знаю потому, что Ликс спал у меня. Просто спал, — быстро уточнил он. — Пришёл вечером поговорить, потом попросил разрешения остаться. И… да, он дрался во сне, представляешь? Сынмин коротко усмехнулся: — Ликс может, да. Ничего, хён, я не Чан, я не буду тебя ругать, не бойся. Ликс взрослый человек, он имеет право сам управлять своей жизнью. Тем более, знаешь, у него парадоксальное чутьё на людей, так что в этом плане я за него не боюсь. Вот таким образом Минхо хорошим человеком ещё не называли. Снова смутившись, он уточнил: — Значит, Ликс действительно… м-м-м… не просто пытается разозлить брата, я же правильно понимаю? — Наверняка и это тоже, — рассмеялся Сынмин, позволив вдруг из-за ширмы серьёзности выглянуть ненадолго тому мальчишке, что сел в машину. — Но, поверь мне, я достаточно насмотрелся на вопли Ликса про столовую и «айщ, что делать, а если я ему не нравлюсь?». — Надеюсь, Джисон его хоть немного успокоил, — наморщил нос Минхо. — Слушай… Приходи в пятницу? И Ликсу спокойнее будет, и сам посмотришь на нашу компанию. Сейчас-то ты только с Чанбином же знаком, да? — И то через вторые руки, — согласился Сынмин. — Видел его пару раз, это с Чаном они дружат. Посмотрим, хён, ладно? Если Чан сможет… Минхо не стал уточнять, что вообще-то звал его отдельно от Чана, просто так, потому что Сынмин понравился ему как человек и потому, что ему стало интересно познакомить его с Чонином — на его взгляд, они бы поладили друг с другом. Чан так Чан. В конце концов, это действительно был выбор Сынмина. Но, говоря про его влюблённость в Чана, Феликс, видимо, вовсе не шутил. Подобрав убежавшую было мысль, он всё же сформулировал её в вопрос: — Это поэтому Чан так за Феликса переживает, да? — Он теперь ему и за мать, и за отца, и за себя, — снова посерьёзнел Сынмин. — И никакой подстраховки, случись что с ним самим. Конечно, он перегибает палку, причём достаточно часто, но действует из благих побуждений. Так что учитывай это в следующий раз, когда будете с ним ругаться, ладно? О том, что ругался с Чаном не в последнюю очередь ещё и из-за его попыток выказать свою симпатию, Минхо тоже промолчал. Зачем травить душу?.. Снова наступила тишина. Уже почти собравшись было предложить вернуться обратно в дом, Минхо вспомнил ещё кое-что, о чем следовало бы спрашивать без Феликса. — Слушай… — он вскинул голову. — А немота Ликса — она лечится? — Строго говоря, это не немота, — начал Сынмин, преобразившись снова: теперь ему только очков не хватало — и был бы точно учитель. — Это мутизм, алалия. Нехватка кислорода при родах — ну, последствия ты сам видишь. Повезло, что всё ограничилось именно речью, часто страдает и слух — а это прямой путь к вторичной умственной неполноценности. Ребёнок попросту не в состоянии получать нужное количество информации, чтобы развиваться своевременно и правильно. Ликсу повезло, хён, но кардинального лечения как такового на текущем уровне развития медицины пока нет. Повезло, что он хоть что-то говорит. — Говорит?.. — повторил Минхо и, уже замолчав, спохватился: Ликс же что-то такое пытался сказать… Это считалось? — А, он стесняется, — отмахнулся Сынмин. — Когда-нибудь продемонстрирует, хотя там не так много слов, так что не ожидай слишком многого и не наседай на него, хён. Вообще, чтобы поддерживать уровень, ему нужно продолжать заниматься, но сейчас он говорит, что слишком устал пытаться. Устал?.. Феликс — и устал? Солнечный, энергичный, воодушевлённый Феликс —устал? — Он… пытался сказать моё имя, — тихо признался ему Минхо и неожиданно для самого себя покраснел. Щеки тут же загорелись, и от понятливой улыбки Сынмина лучше вовсе не стало. — Значит, ты на верном пути, хён, — подмигнул тот. — Надеюсь только, что ты знаешь, куда идёшь. Вот теперь посерьёзнел Минхо. Смущение тут же схлынуло, и, выпрямившись, он поднял на Сынмина глаза. — Я хочу, чтобы ему было хорошо, — медленно сформулировал он и для Сынмина, и, пожалуй, для самого себя тоже. — Хочу, чтобы он был счастлив. Чтобы не чувствовал, что хуже других, из-за того, что не может говорить. Чтобы… — Достаточно, — широко улыбаясь, перебил его Сынмин. — Хватит. Правда, хён, я верю, что у тебя всё серьёзно. Ты справишься, я доверяю тебе. Если будут ещё какие-то вопросы — спрашивай, не стесняйся. И номер мой запиши, к Чану ты, конечно, вряд ли захочешь обращаться по пустякам, да? Телефон Минхо, словно дожидаясь момента, когда хозяин возьмёт его в руки, тут же провибрировал сообщением. «Вы долго там ещё? Я проголодался :(», — напоминал Феликс. Спохватившись, что они действительно ещё не ели, Минхо поднялся: — Ликс спрашивает, где нас носит. Пойдём домой?.. — Давай, я уже замёрз тут, — поёжился Сынмин и первым направился к двери. Через плечо бросил: — Ты записываешь? Плюс восемьдесят два…