Ликорис

      Последние события заставляют дышать через раз и отсеивать дурные раздумья изо дня в день. Юзуха всегда была на чеку, когда младший брат улыбался ей через чур солнечно, думая, что утаить от нее сможет проблему любой наружности. За столько прошедших лет Шиба приноровилась распознавать ложь во благо. Другой лжи познать не удалось. Оно и к лучшему, может. Последнее происшествие со слегка кривоватой и дрогнувшей улыбкой на лице Хаккая заставило ее сжать пальцы в кулаки до побеления небольших костяшек, что выглядели хрупко и безобидно. Откидывая тогда простой карандаш, которым девушка делала заметки на текущую неделю, в самый край стола и разрешая ему скатиться на пол бесшумно, Юзуха спрятала удрученное лицо в ладонях.       Слишком ранее взросление не дает никакой радости. Больше домашней работы, дел и ответственности, что походит на грубую корочку от ранки. Сейчас эта самая корочка слетает без предупреждения, окропляя кожу алыми каплями, возобновляя ранку. Не страшно, ведь она снова залечит ее, намажет всеми мазями и будет счастлива безопасности Хаккая непродолжительное время.       Вытягивая через трубочку фруктовый остывший чай до самой последней капли, она старается выглядеть сильнее, чем обычно, когда Такаши вскользь упоминает «Поднебесье». Ее уложенные гелем брови скользят к переносице, а из приоткрытых губ вырывается невнятный, почти страдальческий звук вперемешку со вздохом. Снова драка группировок. Снова она будет смывать кровь с лица Хаккая и лживо успокаивать себя тем, что все позади. Будет смотреть на то, как младший брат корчит из себя самого сильного и выносливого, отчаянно защищая свою семью. Их осталось двое, что вместе против всего мира. Шиба открыто бесится от напора Хаккая и хочет сбить его слишком сильный шаблон, образовавшийся после поражения Тайджу в разгар Рождества. Примет его и будет любить любым. Вовсе не обязательно строить из себя всесильного. Зубы до скрежета прикусывают пластиковую соломинку, и она не замечает, как начинает грызть ее от нервного истощения.       — Юзуха, ты меня слушаешь? — деловито изрекает Мицуя, склоняя голову вбок. Знает, как оборвать вихрь ее самобичевания и переключить все внимание на себя.       Отворачиваясь в сторону многоэтажного громадного здания, Шиба разжимает зубы, кивая. Слушает, старается слушать, по крайней мере. Изо всех оставшихся сил держит себя, чтобы не выведать информацию именно у него о том, где будет происходить избиение, скрывающееся под таким простым словом, как «драка». Ей вовсе не нужны лишние хлопоты в виде переживаний Такаши и неопределенного чувства перед всей «Тосвой». Командира смогла поблагодарить лишь на словах, ловя его добродушную улыбку. Тогда-то Юзуха и поняла, за что все они так любят этого Майки.       — Что будет после этого? — не выдерживает от собственных догадок для различных исходов пацанских разборок и скрещивает руки на груди, поджимая немного посветлевшие губы.       Такаши знает этот взгляд, и не понаслышке. Ее губы дрогнули в мнимой улыбке, а глаза опускаются вниз, словно она причастна ко всему на свете. Рассматривает ботинки на невысокой платформе, а после украдкой смотрит на него самого, кидая извилистые намеки. Как по-девчачьи. Противостояние каждому слову и действию высказывает. Хочет остановить это безумие раз и навсегда, но уныло и вяло понимает, что не в силах всем пересадить мозги.       — Юзуха — зовет Мицуя. Кладет ладони на ее опустившиеся плечи и улыбается так, словно знает все на свете. — Тебе не стоит переживать за Хаккая. Он не один.       Улыбаясь искренне, теребит крошечный кулончик на своей шее и кивает, доверяясь словам своего друга. Манипуляция это или нет — тоже странная мысль. Мицуя берет и успокаивает ее против ее же воли, без согласия и не принимая никаких возражений. Что, если страдания и переживания стали настолько привычными, что приносят удовлетворение? Деструктивная установка пробилась даже в костный мозг, где ее быть вовсе не должно. Необходимо держать лицо перед Такаши, чтобы он не переживал. Поэтому ладонью проводит по замерзшей щеке и растягивает губы в извинительной полу-улыбке. Однако, осматривая его повязку на голове, впитывая вооруженным взглядом, как с трудом встает с инвалидной коляски, слезы наворачиваются без пригласительного билета. Безусловно, те, кто за этим стоят, описывается лишь одним словом — зверьё. Слова Мицуи дарят ей надежду на лучший исход, и в голове расстилаются мысли о том, что «Тосва» благоразумно откажется от битвы с отморозками.       «Не мог же он солгать прямо сейчас», — пересекается с его выражением лица, подмечает, как заходили желваки под кожей. — «Мог».       — Вас же уже всех перебили, Такаши! — протестующе вскрикивает Шиба, одаряя самым умоляющим взглядом. Словно готова отдать все, что имеет, лишь бы переубедить от этого самоубийства. — Это того не стоит!       — Не беспокойся ни о чем, Юзуха. Дождись Хаккая дома, — утешает ее в крайний раз, а выходит крайне неопределенно и трескуче.       Провожает своего друга молчаливым обещанием для картинки в его памяти. Затем плавно разворачивается, как только Мицуя скрывается за дверьми больницы. Ни к чему сейчас больному с сотрясением ломать итак израненную голову лишними переживаниями.       Мысленно просит у него прощение. Нет, у всей «Тосвы».       То, где состоится массовое кровопролитие, Шиба узнает из достоверных источников лично. Следить за кем-то вовсе не было ее коньком. А вот Сейшу Инуи, считавший, что она сыграет большую роль в возвращении Хаджиме, пошел на попятную, попросив об этой услуге. Сдавленное сомнение поглощало ее быстрее, с каждым мигом разрастаясь изнутри дикими терниями, через которые не пройти, даже если вырубить добрую часть. Остаточный и придушенный страх перед Тайджу дает о себе знать именно сейчас, но девушка строго отодвигает его до понижения температуры тела. Желание защитить брата превыше всего. Ссылаясь на то, что ей необходимо больше информации, Шиба вытаскивает точное место встречи, подобно хирургу, извлекающему из раны кучу битого стекла, ловко и безболезненно. Лает обещание приложить все усилия для возвращения Коконоя в «Токийскую Свастику».       Говорить о том, что важно лишь приглядеть за братом — накликать на себя проблем. Задумываясь над любым исходом событий, она обеспокоено и медленно помешивает свой фруктовый чай. Тревога замедляет дыхание, и Юзуха отрывисто стонет, когда ключица справа начинает чесаться. Зудит так, словно под тонкой кожей поселился рой пчел. Морщится, когда держит желание расчесать кожу при себе. Наверняка возникла идиотская аллергия на какой-то продукт. Изгибает руку и запястьем осторожно трет участок кожи, скрытый под одеждой. Нужно будет зайти в аптеку на обратном пути. Наверняка Хаккаю понадобятся бинты и растворы для промывания ран. Этот неизбежный факт перебивает весь аппетит, оставляя готовый суп на плите.       — Вот же черт, — устало роняет в любимую прозрачную кружку и встает со стула, смотря, как стрелки циферблата настенных часов приближаются к назначенному времени.       Ноги сами несут Шибу на станцию метро. Хотелось успеть до начала пацанских разборок в треклятом Канто. Бежит прямо по улице и пару раз поскальзывается на покрытой инеем уличной плитке и издает злостное шипение. Неуместно падать, когда почти добралась до прибывающего вагона. Из родного района Эбису маршрут совсем не близкий. Преодолев страх передвигаться по всему Токио несколько лет назад в связи с избиениями Тайджу, Юзуха стискивает зубы, понимая, что сейчас она впервые бежит не от клокочущего ужаса, а чтобы спасти. Нервный полу-смешок вырывается из приоткрытых губ, когда успевает забежать в вагон и рухнуть на жесткое сиденье.       Канто встречает ее промозглым февральским ветром и срывающимся снегом с серого неба. Сейчас необходимо собрать свое беспокойство и преобразовать в жесткий жгут решимости, чтобы вытащить младшего брата и вернуть Хаджиме. Подошвы ботинок скользят по тонкому слою снега, телепая итак пошатывающееся тело из стороны в сторону. Шаткое положение ног выдает ее сдавленный вскрик, когда она запинается за поребрик, падая на голый бетон. Мчась на заброшенную свалку металлолома, до которой никому нет дела в этом убитом районе, Юзуха выдыхает ледяной пар изо рта, к тягучему сожалению слыша доносящиеся режущие уши крики, удары и местами омерзительные раскаты хохота. Больной, раздражающий смех, бьющий прямо по пульсирующим вискам.       «Неужели опоздала и просчиталась», — ловит скользкую мысль в черепной коробке и тут же упускает ее за хвост.       Решили поубивать друг друга наплевав на ценность каждой человеческой душонки.       Притаившись у жестяного забора, в котором светится пробоина, кричащая о том, что тонкий пласт железа может разрезать кожу прямо до голой кости, Шиба закрывает рот обеими руками, подавляя утробный писк глубоко в себе, чтобы не выдать присутствие. Кругом запятнаный кровью свежий снег, запах бойни, крики и практически бездыханные тела. Может еще живые. Ребят из «Тосвы» совсем немного. Но может ли быть такое, что просто обзор из дыры не дает увидеть всю территорию? Шиба уповала лишь на эту теорию, вплоть до самообмана. Красная форма мигает в таком громадном количестве, что их не сосчитать. Преимущество за «Поднебесьем» как бы отвратительно не звучало это осознание. Глаза Юзухи распахиваются в затуманенном ужасе до подрагивания зрачков, что сжались в мелкие точки, норовя пропасть с глазных яблок, лишь бы не видеть жуткого сборища.       Их больше нескольких сотен, и бьются они на кулаках не все. Шиба опускается на корточки, скорбно оглядывая, как одного из «Тосвы» отправляют в бессознательное положение куском металлической трубы. Просовывает руку под воротник совершенно не греющего свитера. Сдается и чешет ключицу, кажется, раздирая кожу до покрасневших царапин. Обстоятельства всем видом показывают, что ей нужно уносить ноги как можно скорее. Убьют ли Шибу за страдальческое наблюдение или отпустят восвояси, вежливо попросив не созывать мирных жителей ответ очевиден. Уроды, того и гляди, готовы зарезать без особой причины.       Слышит крик, знакомый до замирания сердечной мышцы, и неуклюже поднимается на ноги. Предостерегающе смотрит на пробитый лист металла, служащий забором, и наклоняется, пока в горле образуется засуха, а затылок тянет на мёрзлую землю. Мотая головой из стороны в сторону, юркает в дыру в заборе и пригибается, выглядывая из-за ржавого контейнера.       Хаккай.       Немигающим взглядом смотрит, как ублюдок в черной форме избивает телескопический дубинкой ее младшего брата. Снова и снова. Хаккай не подает никаких признаков, пока тот с уничтожительной силой продолжает разбивать ему лицо. Капли превращаются в более густую алую субстанцию, разливаясь по асфальту и затекая прямо за воротник проигравшего. Сердце сестринское, готовое вот-вот разорваться от сожаления, побуждает ее покинуть прикрытие в совершенно непродуманном варианте.       Выскакивая вперед, чертыхаясь между контейнерами и жестяными грудами, Юзуха пронзительно кричит, изо всех сил, кажется, заставляя голосовые связки надорваться.       — Хаккай! — верещит, как только может, пока тело непроизвольно сковывает несколькими цепями, не давая ступить ни шагу.       Пока замерзшие ладони впечатываются в какой-то ящик, аметистовые глаза смотрят на Шибу абсолютно безразлично. Так, словно девчонка на поле боя — обычное явление. И высокий отморозок, кажется, наигравшись, медленно встает, выпрямляясь во весь рост. Порция рыданий, застрявшая в слезных мешочках, не позволяет даже моргнуть. Юзуха отдаленно слышит, как он что-то говорит второму из «Поднебесья» в идентичной форме, а после приковывает к ней свой неодобрительный взгляд.       Пропуская неровный вдох, она чувствует липкий страх, расползающийся по коже, подобно сороконожке и обволакивая со спины от трескучего оскала ублюдка с двумя косами. Кажется, такое чувство наступает перед массовым апокалипсисом, когда все замирает кругом, звуки уходят в беззвучный режим, а тело прошибает электрическим разрядом. Не в силах оторвать взгляд друг от друга, Юзуха не сразу замечает разбушевавшийся снегопад. Теряет из поля зрения неподвижного младшего брата и на негнущихся ногах разворачивается, когда все инстинкты кричат ей бежать сломя голову и не оборачиваться.       Выскакивая за забор, Шиба дрожит от холода, трясется от страха и всхлипывает от эмоциональной боли. Ее соулмейт из поколения S-62, именуемое не иначе как «зверьё». Человек, предназначенный ей судьбой, избил ее Хаккая до полусмерти, при этом надменно рассматривая ее с хищными отблесками в аметистовых глазах, словно говоря, что ей не сбежать от него, никуда не спрятаться. Горделиво вздернутый подбородок и легкий прищур его безэмоциональных очей предупреждает ее не делать глупостей.       Бежать, бежать, бежать.       Огибая жутковатые контейнеры, Шиба хнычет, когда цепляется щиколоткой за какой-то мусор, не дающий пробраться к пробоине, в которую лучше бы она не лезла. Незнакомый рокочущий гул пугает настолько ошеломленно, что приходится задержаться в мнимом укрытии на минуты, длившиеся прискорбно долго.       — Гадость, — смачно ругается и, получая в лицо каким-то пеплом от надрывающего ветра, Юзуха проскакивает через пробоину, чудом не порвав свою куртку.       Не успевает перевести запыхавшееся дыхание и, плечом опираясь о шершавый забор, опускает голову, давая себе обещание к срочному побегу.       — Далеко собралась, спасительница? — хриплый и насмешливый тон со спины звучит как начало ее показательной казни.       Стоящий позади нее из «Поднебесья» раскатисто смеется над парализующим ужасом Шибы и упивается, когда она рыпается вперед, побуждая его скучающе цокнуть языком, донося, что ему неинтересны такие детские игры. Ловкими пальцами хватает за капюшон ее меховой куртки, останавливая на том же месте.       Предательски подкашивающиеся ноги, походившие на вату, не дают ей ни шанса совершить задуманное. Юзуха все еще стоит к нему спиной, затаив дыхание, словно ягненок на бойне. Один звук наверняка мог бы стоить ей жизни, если бы не импульсы по всему телу, решившие вдруг успокоить и осадить.       Судьба, играющая в грязные игры, соединяет души на свое усмотрение, заставляя соулмейтов тянуться друг к другу. И, поднимая глаза в серое, почти-что грязное небо, Юзуха задумывается: ради брата она сюда примчалась или чтобы встретить человека, с которым должна быть всю жизнь бок о бок. Не будь ей так страшно на данном этапе, она бы заливисто рассмеялась. Вместо этого сглатывает тяжелый склизкий ком в горле, когда ощущает теплое дыхание над своим ухом.       — Ты язык проглотила? — рявкает долговязый и одним движением руки разворачивает Шибу к себе лицом, словно она не имеет веса вовсе.       Прискорбно молчит и смотрит на асфальт, стремительно покрывающийся снегом, отрешенным взглядом и молится, чтобы проснуться из этого кошмара. Хочет, чтобы судьба признала ошибку, перечеркнула это недоразумение и бонусом стерла память. Избавься Шиба от этого дня, как от злокачественной опухоли, смогла бы пожить еще какое-то время в своем шатком мирке.       — А-а, — вдруг сдавленно выдает парень, касаясь хлопьев снега не женских волосах. — Тебе страшно. Изумительно. Продолжай в том же духе, прелесть. — густые брови на бездушном лице едва дергаются, словно эта встреча — лишь мелкая проблема.       Тембр мог показаться ей приятным, если бы она была чертовски глупой, не зная, насколько страшен этот человек. Вспоминает вдруг его имя и жмурится. Старший Хайтани стал убийцей, будучи ребенком. Так что мешает ему переломить ее хрупкую шею прямо сейчас? Абсолютно ничего. Только вот Хайтани любит приторный азарт с горьким послевкусием и пока игра его завлекает, он не позволит ускользнуть томящему интересу.       — Подними голову, пока я не добил твоего парнишку до конца, — елейно протягивает Ран, замечая, как девчонка исполняет его просьбу-приказ-шантаж молниеносно.       В его груди странной приятной патокой разливается тепло, когда он видит беспомощность на лице своего новообретенного соулмейта. Словно подпитываясь ее вкусным страхом, Ран продолжает осматривать ее, держа за капюшон.       «Бежала сюда, пытаясь спасти своего слабака в одних колготках», — размышляет Хайтани, слегка поджимая бесцветные губы в неприятном на душе осадке.       Девчонка явно не нужна ему, но едкая ярость расползается по грудной клетке, когда он понимает: сердце его соулмейта принадлежит другому. Так еще и слабаку из «Тосвы» которого он практически добил, если бы не появление этой то-ли довольно смелой, то-ли однозначно глупой девчонки.       Сцепив зубы вместе и блеснув небольшими клыками перед ней, Ран хрипло посмеивается, предполагая веселье в его жизни, что является сплошным расписанием.       Будто судебный приговор о пожизненном заключении на ее горящих ключицах расцветает Ликорис.