12 notes de notre amour

31 августа 2001 год Лучи проскальзывают сквозь пушистые ветви, нанизывая на себя солнечных зайчиков, что активно прыгают под моими ногами, а после пропадают, не оставив за собой и следа. Целостная лесополоса раскинулась вдоль встречной полосы, откуда был слышен непрерывный гул автомобилей, мчащихся по одной и той же траектории. Отчаянно шагая по улицам культурной столицы, я всё сильнее подмечал для себя, насколько сильно город кишит, находясь в самом разгаре дня. Я плохо помню, каково было жить в СССР, если вообще помню, на тот момент, мне едва исполнилось пять, а детский разум не сумел осознать всю серьёзность происходящего в республиках. И с каждым шагом результат был виден на лицо. Обшарпанные здания пустели, бросаясь в глаза только чаще, а тягостная гуща тоски, только сильнее оседала. Абсолютно всё было брошено, забыто, оказалось совсем не к месту. Топот народа гремел повсюду, увлечённые новой жизнью молодежь, совершенно не отдавали и долю своего внимания на старое, не совсем лучшего вида, но прошлое. Сентиментализм покидал нынешних жителей уже России, а может и вовсе вышел ещё в девяносто первом. Такие безразличные и эгоистичные души окружали, они словно нагнетали на итак обрушившиеся пустоты города. Дорога длинною в целую вечность, иначе её нельзя было назвать, оказалась некоторой экскурсией для нового жителя Петербурга. Временем ранее, я мог видеть подобные видения в книжках, либо выстраивать свои предположения в мыслях, когда зачарованные красотою культурной столицы ребята, без умолку строили мне представления. Мои глаза разбегались по разным сторонам, когда наяву примечаешь уже когда-то услышанные места. Правда, время идет, словно срываясь с цепи несётся, впредь не останавливаясь. Об этом мне повествовали закрытые заведения, поблёскивая с левой стороны. Для меня это не было чем-то сильно солнечным, скорее, мрак во главе со временем, которое и есть причина всему, ведь никто так сильно не торопится, как оно само. Я завернул за угол, встречаясь всё с новыми местами, хотя всего несколько дней назад, мне уже предстояло повидаться. Уцепившись брюками за край выступившей обломанной плитки, с уст слетело практически не слышимое ругательство, а настроение потеряло проценты радости. Ничего криминального, но неприятно. Взор медленно плыл вниз, ища источник такого неожиданного конфуза. Почти стёртые буквы на вывеске было невозможно прочитать, точнее, я видел всего две буквы — «П» и «Р», но это ничего не могло мне сказать. В левом нижнем углу уже красовалась во всю стена, с которой видимо и стали обламываться плитки, а после валиться на небольшой порог, где и была та самая плитка. Фыркнув от внезапно появившейся нудности, я вправил острый осколок ближе к двери, так можно было подарить многим людям шанс не испортить себе день. Уже собравшись уходить, глаза пали на плакат, — «И жизнь хороша, и…» и я отвернулся, не столько опечаленный, сколько обозлённый разум, отказывался дочитывать это. «Вешать на людей открытую клевету не есть принцип СССР» — проносилось внутри, не осмеливаясь вырваться наружу, никто так сильно не был озабочен этим, как я. Весь оставшийся путь пребывал в таинственно густом тумане, ничего запоминающегося не отпечаталось на мне, иначе сказать, не горел желаниям примечать косяки за прошлым, что было, то уже не изменить. Единственное обстоятельство, которое оказало на меня влияние — тяжёлый рюкзак. Привычка вечно перетаскивать груз на одном из плеч, негативно влияло, но и изменить это я никак не собирался. Туман разошёлся перед глазами, когда в поле зрения явилось нужное здание. Оно было Н-образной конфигурации, на первом этаже оконные проёмы отличались упрощенным видом, в то время как второй этаж так и блистал богатством декораций. Нижняя часть был пробелена и кирпичной кладкой под своего образа расшивку стояла напротив меня. Западная часть сооружения была продублирована, как и все остальные, ничего интригующего в них не находилось. Время на постоянную оценку архитектурного решение было более, чем просто достаточно. Автомобили толпой перекрывали весь пешеходный переход, а дабы не предвещать плохих ситуаций, приходилось подолгу клевать носом по ту сторону дороги. Быстро перебежав аж две полосы, я всё в том же темпе преодолевал итак большое расстояние. Недочёты в здании стали бросаться в глаза, хотелось перекрыть их всего в мгновение, но это были всего желания. По проложенному днём ранее плану, впереди были более волнующие для меня моменты, один из которых уже застал меня, а ведь я только сделал пару шагов после возвышенного деревянного порога. Лёгкий холодок пробежался по траектории от плеча до шеи, заставив мурашек объявится на чувствительную кожу, не есть приятное ощущение, хотелось бы слегка иное приветствие. Ненавистное и настырное дыхание в самый затылок так жаждал моего поворота на целостные сто восемьдесят, что и без слов я всё понял: — Вновь собираемся с силами, дабы устроить забавное представление о самых нелепых о отмашек при опоздании? Голос этой женщины совсем скоро будет являться во всех кошмарных снах, а вскоре и вовсе станет спутником на всю жизнь. «Тамара Аркадьевна» — без единой запинки и сомнения пробубнил себе под нос, неопределённо кивая головой, уже спустя мгновение начиная желать о проделанном. — Сдавайтесь, господин Шастун, спаличным взяли, вы окружены, — с некоторой насмешкой, но неожиданной радостью, произнесла Тамара Аркадьевна. Стиснув до боли зубы, я всё же обернулся, практически впечатавшись своим лбом в её, отчего совсем непроизвольно сделал шаг назад. А желание возразить по поводу своего неопределённого кивка, будто рукой сняло, сам не заметил, как всё улетучилось. Будущая преподавательница и классная руководительница заглядывала не то, что в глаза, а в самую душу, если можно было бы намного дальше, она бы и туда полезла. А её образ казался необычным, не каждый второй выглядел здесь подобным образом. Она была практически одного роста со мной, пара сантиметров ничего не решала, здесь скорее решали её каблуки, которые я лицезрю уже третий раз, ровно сколько и бывал тут. Чёрные лакированные туфли я узнавал по одному только звуку, когда находясь в одной из кабинетов, по ту сторону висела гробовая тишина, а в одну секунду раздавался их быстрый стук. Выше них красовались длинные и стройные ноги, по колено закрытые бежевой юбкой-карандашом, я уже не первый год видел подобные у своей мамы. И соответствуя строгим постановлениям школы, верхом являлась обычная белоснежная блузка, посреди которой был бант, видимо, такая изюминка. Волосы всегда были собраны в пучок, лишь несколько прядок каштановых волос выбивались из общего строя. Прядки падали на тускло-зелёные глаза, имеющие возможность взбудоражить одним только взглядом. Нос был идеально ровным, профиль этой женщины, как никак, всё же впечатлял меня. Губы слегка пухлые, а также вечно блестели нежно-розовым оттенком, это было единственное, что я приметил из косметики. Она отличалась от всего учительского состава своей опрятностью и дорого выглядящими вещами, зато аромат «Красная Москва» сливался в одно единое с остальными, даже с моими сверстницами. Заплутавший в собственных мыслях, даже не обнаружил некой злости на причине моего резкого поворота. Обнаружив его, побоялся даже подумать, которое время это продолжалось. Нелепо поджав губы и пожав плечами, передал свою растерянность, она и вправду была, никакой симуляции, о ней и мыслишки не было. — Тамара Аркадьевна, но я даже не опоздал! — возразил я, когда та тыча пальцем мне в грудь, завлекла внимание на свою необоснованную злость. Часы на стене и без слов мне говорили, что ещё не было даже часу дня, о каком опоздании тогда может идти речь. Назначенное время вот-вот стукнет, суждение более корректное, но это не могло обозваться словом «опоздание», отчего лишь поморщился. Смелости хватило даже на то, чтобы ткнуть своим указательным пальцем на настенные часы, уточнить, сколько именно времени они показывают. Настолько сильно играла обида. Та лишь сощурилась, чтобы увидеть время, а после неодобрительно фыркнула в мою сторону, видимо, была не совсем довольно своим безвыходным положением. Я был, честно говоря, поражён, что в ответ мне не прилетело оправдание, чтобы я всё же раскаялся над своим отсутствием пунктуальности. Победно складывая руки на груди, задрав нос, впервые чувствовалась сладость выигрыша в таком, казалось, уже заведомо решённому спору. — До свидания, Тамара Аркадьевна! — необдуманно крайне громко вскрикнул, когда табун знакомых лиц в полном составе двинулся в противоположную сторону от меня. Дождавшись недовольного взора от преподавательницы, я с уверенностью в шагах направился следом. Впереди виднелась компания девчонок, что должны были поступить вместе со мной. Нет, мы не были друзьями, да даже товарищами не считались, а звание одноклассника я ещё буду обязан заработать. Самоуверенность, которая на лицо сильно виднелась, слегка могла меня выбесить, на кой чёрт подобных личностей берут в столь культурное заведение? Очевидно ведь, что все конфликты станут крутиться исключительно вокруг них, если не из-за них. Улавливая уже упомянутый аромат духов, продолжал шагать в самом конце этой колоны, ясное дело, что без меня никто в корпус заселяться не порвётся, а если и порвётся, никуда он не денется, не улетит и не уедет. Полным составом мы добрались до нужного стенда, где каждый высматривал свою фамилию в списке поступивших. Хотя, это было бессмысленно, все это видели ещё днями ранее, иначе зачем им заселяться, если на обучение они не были приняты? По губам то и дело читалось: «Шишкина, Смирнова, Дирижевский… Шастун!». Радоваться тут нечему, этот список уже прочитан мною на несколько раз, дабы умять в себе неуверенность, а вдруг не я? А вдруг здесь есть второй Шастун? Опережая табун толпящихся девчонок, я пробился вперёд, направившись к директору, его кабинет буквально напротив. Мне следовало заполучить ключ от своей комнаты. Но и также выслушать самые банальные правила, например, пожаров не устраивать, за курения — безвозвратное исключение, лишний шум не создавать, старших по этажам не бесить, а младших не обижать, и всё в таком духе. Оказавшись одной ногой в кабинете приходилось выдержать на себе довольно-таки строгий взгляд, читающий меня вдоль и поперёк, более того, оценивающий взор медленно полз с моих потёртый кед и заканчивался гнездом, вместо прически на голове. Передо мной явился облик мужчины, что сидит в чёрном кожаном кресле. Светлые, скорее седые, волосы были зализаны на один бок, а на кончике носа едва держались очки. Узкие карие глаза целенаправленны только на меня, оказавшись тут целой толпой, я бы всё равно выделялся не совсем опрятным внешним видом. Слова вертелись на языке, но никак не выходили наружу, лишь кружились в мыслях, там за это время можно было уже целый диалог предсказать. — Юноша, если вы по поводу поступления, то уже поздно, — неторопливо и неожиданно чётко выдал мужчина, нелепо тыча себе в переносицу, вместо того, чтобы просто поправить очки. Судорожно мотая руками, я противоречил его словам, а в темп ещё и стал мотать головой, в концы устроив хаос на макушке. Неуклюжие телодвижения выделялись на щеках, они заалели, выдавая лёгкое, такое невинное смущение. Открыв рот, мне пришлось напрячься, чтобы выдать что-то членораздельное, но пока что из моих уст рекой лились мыканья и совершенно непередаваемые звуки, кое-где всё-таки проблёскивали слова, хотя были вовсе не к ситуации. — Нет-нет, я по поводу заселения в корпус, по поводу поступления я в курсе, — губы расплылись в широкой улыбке, а моя рука потянулась к затылку и неловко почесав, я нелепо уставился на директора, пока глаза старались прочитать его инициалы на бейджике, прикреплённом булавкой к чёрному пиджаку. Благо, комната не заполнялась могильной тишиной, пускай молчание длилось бы целый день. Небольшое радио на деревянном подоконнике звучало новыми хитами двухтысячных годов, а время от времени, сквозь множество помех, можно было даже услышать название следующей песни, многие я уже слышал, правда, сильного интереса никогда не проявлял. Нет, музыка была неотъемлемой частью моей жизни, мать работала в музыкальной школе, где преподавала скрипку, зачастую меня руками и ногами старались туда отправить, но моё желание брало вверх. Однако, нынешняя музыка была иная, совсем не та, что могла бы заволочь меня целиком, погрузить в эту отдельную часть света, где всё было бы заполнено только ей. «Те, кто любит» — объявил мужской голос из радио, отчего я слегка скривился, не самое лучшее, что можно крутить в расцвет последнего летнего дня. — Ваши преподаватели должны были посвятить в вас дело и дать поручение на получение определённых справок по поводу вашего состояния здоровья, а также студенческий билет, — Павел Игоревич, как прочитал я с бейджика, устало стучал ручкой по столу, не поднимая свой оценивающий взгляд, да и впрочем не поднимал глаз. — И они это сделали, — отныне радостно заявил я, бережно укладывая целую папку документов, а также все возможные справки на деревянный стол, — Здесь всё, вплоть до свидетельства о рождении! Мужчина хмыкнул, покачал головой и установив очки на более кратчайшее расстояние с глазами, бегает ими по всем документам, справкам. Неподвижно стоя напротив, в голове сопоставлялся список всего нужного со списком поданного. Когда шариковая ручка нашла мою фамилию в списке поступивших, всего одним и лёгким движением оставила размашистую галочку, волнение на задний фон не отошло. Я был уверен, что-то определённо забыл. Но заместо выговора от безответственности на душу, лёг ключ в ладонь. «двадцать два» — прочитал с брелока, где буквы были итак плохо видны. В зелёных глазах заиграло ярое удивление, заметив, как директор открыл рот, дабы начать что-то говорить, ноги не по собственному желанию ринулись к двери в быстром темпе. — Спасибо, Павел Игоревич, до свидания, Павел Игоревич! — вновь нелепые выражения непрерывно выпалил я, когда уже оказался лоб в лоб с дверью, что чуть не впечатала меня в стену. Неисчислимое количество людей, в большинстве представительниц женского пола, ввалились в кабинет бедного седого мужчины, от которого донесся грустный вздох. Как-бы не хотел выразить сожаление, удалился из этой толпы крайне быстро, впереди мне предстояло пройти в неизвестную местность, куда я, собственно, и направлялся. Пройдя вдоль всего учебного корпуса, а также преодолевая лестницу, остановившись на втором, меня встречает длинный коридор. «Девятнадцать, двадцать один.нет, двадцать, двадцать один» — шептали губы, в то время как указательный палец резкими движениями направлялся на белые двери, с обоих сторон обрамленные стенами в белой краске, кое-где виднелась текстура мазков. В расстоянии примерно сорока сантиметров от двери, глаза останавливались на самых обыкновенных обоях с изысканными цветами. Номерки на дверях были не везде, зато риск оказаться не в своей комнате присутствовал везде, так как первая цифра видна, а вторая так себе. — Вроде двадцать вторая, — без надежды в голосе пронеслось по этажу, после ещё и оповестив эхом, точно также пролетевшим вдоль коридора, но и подобно быстро пропало без вести. Ключ провернулся всего два раза и это заняло не больше минуты, но сердце замерло на целую вечность. Шаг вперед показался слишком полон уверенности, ведь именно он являлся шагом в моё будущее. Далеко не известное, полное тайн и загадок, пока позади с грохотом закрывались ворота самого беззаботного времени. Лишь воспоминания витали на пороге моей новой комнаты, а видения пройденных годов всплывали, отчего трепещущее чувство взросления смялось в один единый ком, перегородивший пути дыхания. Осознание в моменте, что прожитые года на века заточены в светлой памяти, но не имеют возможности снова вернуться на круги своя, застало прямо сейчас и прямо здесь. Каков равен процент досады, что позади не оказался ни единый человек, который сумел подтолкнуть меня вперёд, а не заставить пребывать в нелепейшем ступоре, даже не побывав двумя ногами по ту сторону моей жизни, на другом этапе. «Чушь» — кратко зазвенело в висках, когда взор пал на пустое помещение, а не сцену, где играли актеры по сценарию моего детства. Ничего привлекательного в новом месте жительства не было. Крашенный в недо-коричневый цвет пол, серые обои украшались узором в полоски тона светлее, напротив было большое окно, дарящее мне целостные волны лучей солнца, последние лучи этого лета. По правую сторону стояла обычная кровать, посредине уложена перьевая подушка, под ней аккуратно постелено белое одеяло, с виду всё выглядело уютно, однозначно. Над постелью красовался портрет Пушкина, какая бы это была школа искусства без него? Большее внимание привлекал письменный стол, небольшой, да и особого доверия не внедрял, только коснись, распадётся на части. В самом дальнем углу расположился комод, вот он точно выглядел крепким, крепче тут ничего и не найдёшь. Поверх него цвели неизвестные цветы, аромат от них я услышал ещё в самом начале, как только отворил дверь ключом. Напротив этой части, был дубликат, всё то же самое, единственным отличием был цвет одеяла, слегка серое. — Негоже дарёному коню в зубы смотреть, Шастун, обустраивайся, пока не отдали твоё имущество под власть ревущей Лариной, она точно также поступить хотела и радовалась бы побольше, — до боли в груди противно тянула внезапно появившееся Тамара Аркадьевна, её учительский говор уже набил оскомину, хотя виделись всего на пальцах сосчитай. — Да что мне эта ваша Ларина, сдалась что ли? — как бы не пылал огонь во мне, внешнее спокойствие было обязательно, только моргни глазом, как выговор и отчисление, а там и до расстроенных взглядов родителей недалеко. — Она сама допустила ошибку на экзамене, что было непонятного в смещении композиции чуть левее? Если не суметь это, то дорога вовсе перекрыта вратами, самыми тяжёлыми! Тамара Аркадьевна, стоя с округлёнными глазами, активно выпаливала своё удивление на столь резкие высказывания про такую невинную девчонку, именно такой она являлась по её мнению. А будь откровенным с ней, разглядеть натуру каждого там было невозможно, угрюмая туча людей, каждый жаждал конкуренции, причём наисильнейшей. Данная туча после показалась мне по ту сторону учреждения, ведь поступление умчалось на предыдущем вагоне, увы, последующий поезд прибудет совсем не скоро, если вовсе явится на вокзал. Успевая соорудить в голове свой последний домысел по этой ситуации, я знатно опережал мысли преподавательницы, что уже раскрыв рот, торопилась возразить. — Тамара Аркадьевна, я был уверен в своих способностях, я их оправдал, моё уважение, пройду обустраиваться в своём имуществе, — и действительно, в пару шагов оказавшись внутри, дверь наглухо закрылось мной, дабы установить преграду между источником пылающей агрессии, в глазах этой женщины бушевала молния, гляди, ослепит ею же. — Если сосед по комнате будет подобием учебного состава, я приму звание отчислившегося. Нить тишины упрямо держала планку, не давая даже листве, активно старающейся ударить по окну, нарушить её. Тяжело вздохнув от всего происходящего, рука упала с ручки двери, уставившись в мой бок. Глаза не разбегались, более того, тут не было за что уцепиться, план был под галочкой. Время едва перешагнуло порог двух часов дня. То, что быстро могло привести в чувство — рюкзак, тягостно тянущий к земле ослабевшие за полтора часа плечи. Скидывать его на пол, не показалось разумный, его место отныне было небольшим деревянным стулом возле стола, где одиноко дожидалось внимания расписание дня. «Работа в нынешнее время находит меня самостоятельно» — усмехнулся я, да поднял тонкий лист, который в ходе обучения придётся вставить в дневник. Возле слова «подъём» виднелись зловещие семь тридцать, приносящие очередные помехи в нарастающем минутами ранее счастье. С семи тридцати пяти и целых десять минут были отведены на заряду, проводящиеся в зала на этаже, до куда идти в районе пяти минут. После быстро пробуждающих упражнений показаны водные процедуры, уборки спален, а уже в восемь всех ребят будут ожидать на первом этаже в столовой, для принятия обязательного приёма пищи — завтрака, как ни странно, на него отведены целых сорок пять минут. По окончанию начинались более ответственные дела, такие как уроки, заканчивающееся без пятнадцати одиннадцать. Второй завтрак длился в два раза меньше, чем утренний, видимо, уточняли не есть бодрое состояние всех обучающихся. В три часа все шесть кругов ада будут окончены, обещанный седьмой круг не обещан, уже радует. За обедом в полчаса следовала прогулка, час одинокого блуждания по корпусу будет подкормлен полдником, но исчерпан обязательными посещениями дополнительных занятий. И в то время как диплом оконченной художественной школы молча отлеживался в рюкзаке, глаза также молчаливо пробежались мимо списка уроков искусств, огромная благодарность за довременное окончание учреждения так и бушевала. Мой взгляд пал на фортепиано, точнее, на до боли сияющие восхищением глаза мамы, когда она бы увидала своего сына за фортепиано. Ужин, свободное время и отбой я оставил без внимания, они его и не требовали. Стук в дверь разнёсся по помещению по щелчку пальца, также быстро приобрели лишние удары сердце, казалось, его стучание было очень хорошо слышно, вскоре будет видно, так как оно словно вырывалось из груди. В этот раз прогадал, это была не обладательница чёрный туфелек, а парень. Рыжие волосы едва закрывающие уши, строгий и одновременно растерянный взгляд, громкий топот его кед, опрятный прикид из чёрных джинс, да идеально выглаженной белой рубашки — единственное, что я успел разглядеть в нём. Явление неизвестного как появилось, так и пропало. Пожимая плечами, я решил сесть на постель. Мягкая, сидеть довольно удобно, а значит спать можно спокойно. Хоть что-то помогло мне улыбнуться.

***

Часы летели один за другим, корпус заселялся в активном темпе, сопровождаясь возгласами преподавателями, чтобы всё делали быстрее, насколько то было возможно. Пребывая в собственной комнате и лишь изредка выглядывая наружу, голова кипела, а ведь я даже не выходил за пределы тихого уголка. Время от времени меня посвящали в ход событий. Ветер пробивался в комнату через настежь открытое окно и самостоятельно открывал дверь, откуда крики пробирались в помещение. Каково было разочарование, когда приходилось вставать с уже уютной постели и резким движением руки дёргать на себя дверь, дабы оставаться в тишине, пускай уже не такой идеальной. Не один я был столь капризен к этому перевороту, парень, которого я запомнил как быстро уходящего, оказался чрезмерно общительным, ни одним прилагательным нельзя было охарактеризовать его тягость к дружбе со всеми в этом учреждении. Он был сразу и простым и таким загадочным, интерес к нему так пылал, что дружба с ним, могла заменить мне дружбу размером в десять лет, когда я жил ещё в Воронеже, и звали его точно также — Сашка. Мы оба были рады встрече, что жили вместе, да и просто встретились по жизни. Искусство не было его хобби или простым развлечением, скорее, это была философия его жизни. Непрерывные любопытные разговоры о любопытном завлекли обоих, однако, даже такую крепкую нить общения между нами было возможно прервать, всего одним только тембром голоса. — Обучающиеся по обязательному распорядку будут вынуждены выбрать дополнительные занятия, каждый обращается к старшему по этажу, — Тамара Аркадьевна расставляла все точки над «и», давая понять каждому, кто вовремя может дать штык. Переглянувшись с Сашкой, слова не сплетались в единое, размышления опережали собственные желания. На главную роль вступили уже не предпочтения к определённому предмету, а строгая оценка своих возможностей. Вряд ли кто-то будет гореть ярым желанием отсиживать два часа над яблоком и вазой, которую потом ещё нужно будет перемещать по другие стороны под нудные указы преподавателя. — Могу предполагать, что ты идёшь на искусство, — без особого энтузиазма в глазах и голосе, поинтересовался я у озадаченного Сашки. — И то верно, у меня практически не остаётся вариантов, будь я чуть умнее, сделал бы как ты, на год раньше поступил и не отсиживаешь лишнее время, во счастье у тебя какое! — завидно промычал Сашка, понурив нос в пол, — а ты, ты то куда собрался подаваться? Небось отлынивать будешь, ишь умный нашёлся. Первое время и вправду думал над прогулами искусства, дабы показать важность своего диплома, сама власть Павел Игоревич разрешил мне ходить на занятия по собственному желанию, а его, очевидно, не будет, взяться ему неоткуда. Однако, всё довольно переменчивое в этой жизни, сам предугадать не мог, что смогу побороть гордость, переступить её и направить свои практически нулевые способности на клавиши фортепиано. Был бы я десятилетним мальчишкой, никогда бы не поверил, что в моей голове окажутся мысли такого характера, никогда. — Рано зависть выставляешь, планирую податься в музыку, что в жизни счастье, если не звучание клавиш. Только подумай, всего лишь клавиши, а для кого то это отдельная жизнь! — я и сам того не понял, как артистичность пробралась в меня, словно актёр на огромной сцене театра. — Представляю, у меня с искусством так, я сильно не люблю его, но это лишь обстоятельства, например, ворчание преподавателей или завистливый коллектив, без кисти в руке уже не представляю свою жизнь, — искренность лилась ручьём, сопровождаясь активной жестикуляцией, Сашка так нелепо болтал руками в разные стороны, что я даже хихикать напротив стал. Разговор оборвался резко, весомой причины на то у нас не нашлось, разойтись мы, конечно, не разошлись, молча топтались по этажу в поиске главного. Таких компаний собралось достаточно, никто даже предположить не мог, где устроился нужный им человек. Вскоре, в составе Сашки и меня последовали за основным составом и сделали всё правильно. В самой дальней комнатушке, в дверном проёме стал и нам виден этот самый главный по этажу. Видимо, избираются они не по коммуникабельности, иначе как можно было оправдать растерянность в голубых глазах этого парня? Бедный брюнет был буквально окружён толпой моих сверстников, правда, совсем скоро ему на помощь прибежал другой, шатен отвёл в сторону большую часть, что-то причитая попутно. Мы даже смогли пробраться чуть ближе, настолько, что я видел его в чёткости, впереди меня никто не стоял, только он сам. И первое что смог приметить, услышанный мною грубый парфюм, его точно смогу определить от остальных, подобный уже встречался на моём пути. Глаза бегали по парню, отмечая всё больше отличительных черт. Глубоко голубые глаза сияли ярким и чистым небом, озаряя меня каждый раз, когда он взглядывал ниже своего роста. Рукава его белой в голубую полоску рубашки были закатаны по локоть, а на запястье звякал браслет под серебро. Верх опрятно заправленный в бежевые брюки соответствовал уставу школы. «Очередной ботаник» — блуждало во мне, когда он всё чаще поправлял очки. И, противореча своим же словам, выделял ровный нос в профиль, слегка пухлые губы непривычно розового оттенка, достаточное количество родинок, в особенности, вокруг губ, ярко выраженные брови, причём, с поставленной формой. — Попрошу проявить уважение и чуть снизить тон, кто направлен или добровольно уходит в художественное направление, пройдите в к моему товарищу, а будущие актёры и музыканты — за мной, — бархатистый голос слегка подрагивал, выдавая его потерянность. Попрощавшись с Сашкой лёгким рукопожатием, я был первым, кто подошёл к главному по этажу: — Я на музыкальное направление, — широко улыбнувшись я выставил руки в бока. Парень поднял брови в удивлении и кивнул мне головой. — На музыкальном направлении есть несколько групп, попрошу ознакомиться подробно, после сразу же тебе расскажу про будущего преподавателя и время. Бланк возьми у меня на столе, ты первенец в этом, мои поздравления, — всё в том же темпе бормотал он. — Ознакомиться у меня время было, хочу попробовать себя именно в фортепиано, опыта нет, но обещаю оказаться примером для остальных и демонстрировать свои способности. Брюнет на некоторое время был отвлечён основной толпой, старался расслышать фамилии и записать их, однако ничего вовсе не получалось. Все болтали между собой, кому-то хватало смелости показать максимальные частоты голоса, таких особ можно было услышать на входе в учреждение. Улавливая слова про мой выбор, тот возвратился на привычное место, откуда начался этот диалог ещё каких-то пару мгновений назад. — Тогда могу тебя поздравить уже дважды, преподаватель по фортепиано по собственным обстоятельствам не преподаёт у нас, сколько он будет в подобном статусе — никто не знает, — я знатно так расстроился такой неожиданной весточке, — не вешай нос раньше времени, счастье упустишь. С недавних пор я был назначен им, познакомиться мы уже успели, меня Арсением зовут. Уголки губ будто по команде поползли вверх, передавая улыбку Арсению, озадаченному множеством ребят, требующих отдельной минутке его времени, пока он сам не был подготовлен к тому. — Меня Антоном, только поступивший к вам. -Талант к успокоению своих сверстников имеешь? — сдерживаясь от настигшего смеха, Арсений навострил взгляд на меня, не сводя глаз. — Обижаете, буду иметь талант к любому вашему указу!