А ведь сады мне даже не нравятся

Веселье, музыка, танцы, вино. Все пьют, радуются. Послушные слуги следят за тем, чтобы стол ломился от еды, а в бокалах гостей не заканчивалось вино. Но Шото не шибко всему этому рад. Он усердно делает вид, что вовлечен в разговор, хотя волнуют его совершенно другие вещи. Сенатор весело рассказывает о себе, своей жизни. Все заглядывают ему в рот, пытаясь показать свое уважение и почтение. Тодороки же тяжело дышит: он взволнован. У противоположной стены стоит альфа, госпожа, уже хорошо пьяная. А рядом с ней стоит его! Его омега. Шото не может отделаться от мысли, что Изуку до сих пор с ним, что Изуку его слуга, что он принадлежит ему. Он гасит в себе собственнические чувства, но они медленно и верно берут верх. Альфа пьяна, она улыбается, смеется. Мидория лишь мило улыбается ей, не поднимая глаз. Альфа шутит и тянет к нему руки, зажимая в углу. Тодороки начинает трясти от злости. Он бы легче, намного легче, смог бы себя сдержать, если бы происходящее Изуку нравилось. Но по нему видно, что он чувствует себя жутко некомфортно. Шото и подумать раньше не мог, что Мидория найдет новую работу здесь. Он что ли не знает, что у этого сенатора работать нельзя! Слишком уж опасно. Хотя да, конечно, не знает. Откуда бы? Этот альфа очень богатый, влиятельный, закон ему не помеха. Что хочет, то и делает со своими слугами. От одной этой мысли Тодороки передернуло. Изуку красотой не блещет, но ради развлечения сенатор может принудить его… Или не он сам, а кто-то из его пьяных в стельку гостей, не соображающих, что они делают. – Так поднимем же наши кубки за мою новорожденную дочь! – закончил свою речь сенатор и наконец-то сел на стул. – Да-да! – Прекрасный тост! – начали отзываться гости. Шото на всякий случай принюхался к вину, лишний раз не мешает убедиться, что оно не отравлено, и лишь пригубил его, создавая иллюзию, что пьет. Алкоголь никогда ему не нравился, слишком затуманивает рассудок. А у всех военных с этим строго. Пусть он и в отпуске. Тодороки улыбнулся мило гостям, поднялся, чуть поклонился и отошел, мол, по малой нужде. Никто и слово ему не сказал, не желая акцентировать на этом внимание. Шото же отошел вглубь зала, теряясь среди множества гостей. Он медленно добрался до противоположной стены, встал, вглядываясь в угол. Изуку стоял, зажатый между стеной и пьяной гостьей. Он прижимал к себе большой кувшин, пытаясь будто защититься им. Альфа смотрела на него затуманенным алкоголем взором, улыбалась, что-то говорила. – Ты не хочешь… – она тяжело связывает мысли, – уединиться со мной? Мидория вжимает голову в плечи, шепчет что-то в извинение. – Госпожа, вы сильно пьяна, – доносится до Тодороки его напряженный голос. Он недовольно хмурится, смотрит. Вся эта ситуация заставляет внутренности клокотать, живот крутит. Кровь будто закипает в жилах. Шото пытается совладать с собой. Он так долго пытался убедить себя, что ничего не чувствует, что сейчас не решается подойти. Подойдет – докажет, что ему не всё равно. – М… не хочешь, значит? – женщина недовольно вздыхает. Изуку испуганно вжимается в угол. Но она отходит от него, недовольно взмахивая рукой. Видно, что нормальная, просто выпила много. Так бы не стала ни к кому приставать. Мидория облегченно выдыхает и спешно ускользает к другим гостям, подливая им вино. Тодороки выдохнул, прикрыв глаза. Ему стало чуть лучше, сердце, испуганное происходящим, успокоилось. Он поспешил вернуться обратно к столу. Но страх не покинул его. Шото поднял свой кубок, сказал неуверенный тост за здравие новорожденной. Альфа улыбался, а внутри всё клокотало от мысли, что может случиться с Изуку здесь. Почему-то раньше он не сильно переживал по этому поводу, уверенный, что омега найдет себе хороший дом, добрых господ. Через пару часов танцы стихли, гости расселись устало за столами, вздыхая. Кто-то был сильно пьян, кто-то немного. Но устали все. Сенатор же, будучи хозяином дома, не шибко заинтересован был в своих гостях. Он повеселился, нашел прекрасный повод выпить. Теперь полулежал на своем ложе, смакуя виноград. Рядом с ним на коленках сидел невысокий омега с подносом в руках. Сенатор смотрел на него странно, явно наслаждался обществом. Тодороки с отвращением подумал, что эта ночь вряд ли закончится для всех хорошо. Измена является достаточным поводом для развода. Но, вероятно, его законный супруг на таких вечерах тоже уединяется с кем-то, они два сапога пара. Слуги в этом доме, омеги и альфы, да и беты, вынуждены терпеть своего господина, жизнь здесь довольно сурова. Сенатор не считается с ними, он так приближен к закону, что легко может обходить любые указы. Шото вздохнул и решительно направился к нему. Взял со стола свой кубок, желая произвести благоприятное впечатление. – Ваше здоровье! – улыбнулся он, подойдя близко. – О! Спасибо-спасибо, – сенатор весело захихикал. С его большой, даже жирной комплекцией выпить, дабы напиться, нужно очень много, но он, кажется, легко смог это сделать. – Сегодня вечером ты не многословен. – Да… я не силен в тостах, – виновато протянул Тодороки и присел, вытянув, как было принято, ноги, на соседнюю перину. – Пользуясь случаем, хочу сказать, что вы устроили замечательный праздник! – воскликнул он весело. Сенатор любил лесть. Он заулыбался, довольный собой. – Да-да. В этом я мастер. – Конечно, – Шото сладко улыбнулся. – Могу я обратиться к вам по поводу одного щепетильного вопроса? – осторожно протянул он. Не портить отношения с такими высокопоставленными чинами нужно лишь по одной причине. Их власть и связи. Ничего хорошего нет в том, чтобы заполучить себе такого врага. Друзей таких Тодороки себе не ищет, но, раз уж предстала возможность, стоит попытать удачу. – Как неожиданно, – сенатор удивленно на него посмотрел и сел, махнув рукой, отгоняя от себя омегу. Тот радостный убежал. Как Шото заметил, этому альфе всегда прислуживали одни омеги. Ни беты, ни тем более альфы. Только омеги. От этого Тодороки становилось только противнее. – Сегодня такой радостный день, – начал издалека Шото. – И ты хочешь как-то развлечься? – предположил сенатор и засмеялся. – Я же говорил тебе: предложи любому омеге деньги, он согласиться возлечь с тобой. Извращениями, как я знаю, ты не увлекаешься, принуждать никого не хочешь, – весело сказал он. Тодороки передернуло. – В чем же тебе нужна моя помощь? – Слуги… – Шото поморщился, – нет. – А! Ты хочешь какого-то омегу из господ, одного из моих гостей, правильно? – радостно воскликнул альфа. – Прости уж, я ни чем не могу тебе помочь, – развел он руками. – Господа за деньги ничего не сделают, у них у самих их столько! – сенатор наклонился к Тодороки. – Смотри, – он указал рукой на страшно красивого омегу в толпе. Тот был богато одет, держался очень возвышено. В нем чувствовался богатый вельможа. – Я с самого начала за ним наблюдаю. Больно уж красивый! Роскошный, статный. Но увы… – сенатор грустно вздохнул. Шото поспешил отстраниться. Он не заметил, когда они успели перейти на «ты». Даже просто сидеть рядом с этим альфой ему было неприятно. Тот был совершенно ненормальным и наверняка бы принудил каждого омегу к соитию с собой. Останавливало его лишь то, что господа слишком богаты и влиятельны, за такое деяние в их сторону казни ему точно не миновать. А вот несчастные слуги… – Конечно, красив, но меня не это интересует, – как можно мягче проговорил Тодороки. – Вы, наверное, знаете, меня и мой легион отправили на полугодовой отпуск, – протянул он, переходя к делу. – Знаю-знаю. Конечно, знаю! Я был одним из тех, кто поддержал эту идею. И что же? Хочешь продлить свой отгул? – засмеялся сенатор, икая. Шото покачал головой. – Напротив, – в его голосе послышалась серьезность. – Совершенно, напротив. Я подозреваю, что меня хотят лишить моего звания. Я хочу вернуться обратно, к своему легиону на границу. – Да неужели? – искренне удивился его собеседник. – Чего же в этом хорошего, позволь спросить? Пей, веселись, развлекайся с омегами! – он засмеялся. Тодороки еле сдержался, чтобы не зарычать. Не было больше ни одного человека среди множества его знакомых, кто так легко говорил о таких вещах. Большинство очень щепетильно относились к вопросу невинности до брака. А те, кто равнодушно относились к этому, чаще заводили каких-нибудь пассий. Та же Сицилия не жената, хотя уже не шибко молода. У нее лишь есть любовник-альфа, с которым, как говорят слуги, она развлекается ночами. Не более. – Работа и только работа важна для меня, – сухо ответил Шото. Сейчас, в отличие от предыдущего месяца, в этом он уже был далеко не уверен. Он любил раньше тренировать новобранцев, строить людей, раздавать приказы, принимать решения. Ему нравилось окружение альф. Все собранные, поджарые, подтянутые. Их крепкие запахи помогали справляться с гоном. Но теперь Тодороки… не знает. Изуку ворвался в его жизнь, учинил в ней настоящий переворот. Он, как вихрь, как пламя, которое может сжечь всё. До встречи с ним Шото никогда не задумывался о семье, детях. Омеги не интересовали его. А тут… – Почему же? Разве твоего состояния не достаточно, чтобы прожить всю оставшуюся жизнь в веселье? – спросил сенатор. Шото натянуто улыбнулся. – Нет, увы, я не так богат, – прикрыл он глаза, наигранно усмехнувшись. – Да и это дело всей моей жизни. С самого детства я трудился для того, чтобы стать легатом, – честно сказал Тодороки. Собеседник удивленно на него посмотрел, сдавленно хихикая. Кажется, он искренне не мог понять, почему же некоторые окружающие не интересуются чем-то вроде веселья и пьянства. – Странный ты человек! – воскликнул он, вновь икая. От выпитого алкоголя ему явно было очень хорошо и весело. – Такой уж я. Надеюсь искренне на вашу помощь, – проговорил предельно четко Шото, пытаясь сделать так, чтобы о его просьбе не забыли. – Только на вас я могу рассчитывать, – добавил он, и альфа горделиво зарделся, самодовольно улыбаясь. – Ох-ох-ох, – сенатор покачал головой, посмеиваясь. Он никогда не замечал явной лести, чем окружающие вовсю пользовались. Тодороки порой искренне не понимал, как он до сих пор удерживает свое место в сенате. – Что ж, если ты такой серьезный, – он захихикал, видимо, посчитав это слово забавным, – я замолвлю за тебя словечко на следующем собрании сената. Скажу по секрету, некоторые действительно хотели лишить тебя твоей должности. Но… если я захочу, они изменят свое мнение. Меня все уважают. Шото кивнул, еле сдерживаясь, чтобы не скривиться от отвращения. Любил этот альфа хвалиться, из-за чего слишком долго его общества никто не выдерживал. – Благодарю, – чинно сказал он, поднялся и поклонился. – Буду должен вам, – добавил Шото, подчеркивая важность своей просьбы. – Да какие долги, – сенатор махнул рукой. – Лучше выпей ещё раз за здравие моей дочери! Красивая родилась, здоровая. Лекари говорят, что омега… Тодороки натянуто улыбнулся. Этот человек и его семья ничуть его не интересовали. Он сделал, что хотел, попросил сохранить его должность. Теперь следует покинуть это пиршество. Для приличия Шото просидел ещё около часа с сенатором, травя несмешные шутки и байки, над которыми тот весело смеялся. Тодороки пытался улыбаться, чтобы альфа ни в коем случае не догадался, что тот лишь использует его в своих целях. Сенатор что-то рассказывал о своей жизни, каждый второй тост посвящал себе любимому. – Эй! – он вдруг махнул рукой. – Слуга, подлей мне ещё вина! К ним тут же устремился кто-то с большим кувшином. Шото глянул в его сторону и вздрогнул. По спине пробежали мурашки, он сглотнул. Изуку. Это был вновь он. Омега поклонился им и встал около сенатора, подливая ему в бокал веселящей жидкости. После замер, делая вид, что его здесь нет. – А гостю моему чего не подливаешь? – недовольно поинтересовался сенатор. – Какие слуги нынче нерадивые пошли, – пожаловался он Тодороки. – Не замечал, – суховато ответил тот. Мидория неуверенно подошел к нему, наливая в кубок вина. Он не поднимал головы и в целом старательно делал вид, что не узнал бывшего господина. – Экий вкусный у тебя запах, омега, – вдруг сказал сенатор, протянув к Изуку руку. Тот вздрогнул всем телом, прижав к себе кувшин. – Ещё вина, господин? – спешно предложил он. – Подливай-подливай, – улыбнулся сенатор. Мидория робко подошел, послушно подливая ещё вина. Ему явно было тяжело: кувшин был несоразмерно большой. Сенатор смотрел на него с улыбкой, внимательно изучал взглядом, а после вдруг обхватил рукой за талию и потянул к себе. Изуку испуганно вздрогнул, прижав к себе кувшин, побоялся выронить его из рук. – Господин, вы сильно пьяны, – тихонько пробормотал он. – Ну и пусть, – альфа засмеялся. – Возможно, это твой единственный шанс, – он посадил слугу к себе на коленку, – в другом случае я бы даже не взглянул на тебя! – и он рассмеялся. Мидория поежился. Он робко глянул в сторону Шото, что продолжал сидеть без движения будто на иголках. Смотрел на происходящее во все глаза, но не шевелился, лишь наблюдая. Думал о том, что же делать. Внутри всё клокочет от того, что другой альфа трогает его, его омегу! И тому ведь это совсем не нравится. – Господин, мне нужно наполнить кувшин вином, он совсем опустел, – осторожно сказал Изуку, видимо, отчаянно желая куда-нибудь убежать. – Ну нет, – сенатор отстранил кувшин из его рук, поставив на пол. – Нет-нет, – он покачал головой, подавшись ближе к слуге и с интересом его обнюхивая. – Вкусно пахнешь, омега, – проговорил альфа. Мидория вздрогнул всем телом. – Гости останутся без вина, – пробормотал он. – Помимо тебя в зале много слуг, – отмахнулся сенатор. Его руки заскользили по телу Изуку. тот нервно попытался отстраниться, убирая его ладони. По его лицу было видно, что он отчаянно хочет ударить альфу, убежать. Но если сделает это, тот обязательно будет ругаться, придумает для него какое-нибудь наказание, а то и вовсе казнит. О слугах нынче никто не думает. – Вы… – Тодороки наконец подал голос. Тот вдруг начал хрипеть. – Странный у вас вкус, – иронично сказал он, пытаясь намекнуть, что сенатору стоит найти себе другого омегу для развлечения. – Да-а, – сенатор лишь махнул рукой, – он вовсе не нравится мне. Но запах так прекрасен, – заулыбался он. – Омега, давай уединимся с тобой в моих покоях? – протянул альфа радостно. – Много золото тебе дам. Сколько ты хочешь? Мидория задрожал. Он глянул робко на Шото, глазами умоляя его что-то сделать. – Господин, мне золото не нужно, – тихо выдавил из себя Изуку. – А что же тебе нужно? – удивился сенатор. – Любовь моя? – и он засмеялся. – Прости уж, но я люблю только себя, – альфа оглушительно рассмеялся. Тодороки чуть ли глаза не закатил. Не себя он любит, а деньги, еду и выпивку. – Здесь столько прекрасных омег, – вдруг сказал Шото, махнув рукой. – Разве не лучше взять другого, кто более сговорчивый? – Ну нет, – сенатор удивленно на него глянул. – Ты понюхай, понюхай. Какой сладкий фруктовый аромат! – он блаженно втянул носом воздух. – Этой ночью я хочу развлекаться с этим омегой, – пробормотал альфа, его руки медленно начали забираться Изуку под коричневую тогу, в которых ходили все слуги здесь. Тодороки нервно сглотнул. Внутри все начинало клокотать, сжиматься. Ему хотелось ударить сенатора, на месте расчленить его, располосовать мечом. Но он сдерживался, пытаясь дышать глубже. Становилось очевидно, что Мидория многое значит для него. Омега нервно ежился. Он искоса в надежде смотрел на Шото, в его глазах то и дело светилась печаль. Изуку суматошно пытался убрать руки альфы со своего тела, отвернуться. Тот продолжал беспардонно его нюхать, трогать. Прочих гостей это совершенно не интересовало. Буквально в метре от них сидел какой-то господин-омега, прижимающий к себе какую-то альфу-служанку. Та этому не была шибко рада, но не выглядела такой уж напуганной, как Мидория. Видимо, тот омега чего-то наобещал ей. Золота… Большинство господ, из здесь присутствующих, были совершенно нормальными людьми. Их не интересовали такие увеселения, все относились к соитию со всей серьезностью. Принуждение вообще воспринималось как нечто ненормальное и ужасно постыдное. Будучи трезвыми, они бы никогда не стали ничего никому предлагать. – Вы правы, запах очень сладкий, – протянул Тодороки, еле сдерживая свою злость. – Может… – он мило улыбнулся, – вы уступите мне этого омегу? – он посмотрел на Изуку, делая усердно вид, что не знает его. – Сколько ты хочешь? – спросил Мидорию. – Этой ночью, может, будешь развлекать меня? – Ох-ох, какой ты резвый, – обернулся к нему сенатор. – Прости уж, дорогой гость, но всё на этом празднике для тебя, кроме этого омеги. Я его заприметил, – он облизнул в предвкушении губы. – Как жаль, как жаль, – наигранно проговорил Шото, мысленно ругаясь. – Если бы это был не ваш слуга, у меня был бы шанс, – он улыбнулся. – В каком смысле? – нахмурился сенатор. – Я перебью любую цену. – Возможно, омега захотел бы возлечь со мной не из-за золота, – вздохнул Тодороки. – А так… он ведь ваш слуга… Шото поморщился. Он искренне надеялся, что сенатор от его речей отвлечется, уступит. Будь они оба лишь гостями, Изуку имел бы некоторый выбор. Но увы, сенатор – его господин, он может сделать ужасные вещи, если будет недоволен. – Здесь много других омег! – сенатор махнул рукой. Тодороки нервно вздохнул. Бессилие сжигало. Мидория с тревогой на него смотрел, от неприязни отворачиваясь. Сенатор сжал толстыми пальцами, похожими на колбасы, бока Изуку, облизнув губы. – Господин, – тот подал нервный возглас, – господин, я ведь так уродлив. И я чувствую себя плохо… – Мне всё равно, – сенатор поморщился, а после рассмеялся. – Кажется… – омега глянул на него испуганно, – кажется, вот-вот начнется течка, я не должен ни с кем уединяться. – Если понесешь ребенка, озолочу, – отозвался альфа. – У меня и без тебя много детей. Больше на одного, меньше, – он засмеялся. Изуку в надежде посмотрел на Шото. Отчаянно, смело. Глазами он просил о помощи. Тодороки смотрел на него в ответ, внутри всё клокотало. Он сглотнул, с собой совладать не получилось. От мысли, что Мидорию кто-то будет принуждать… Если бы Изуку сам этого хотел, Шото бы сдержался, смог бы себя перебороть. Но омега напуган, дрожит, отворачивается. – Ему это не нравится, – неожиданно серьезно даже для самого себя сказал Тодороки. – Принуждать к соитию людей низко, – он решительно глянул на сенатора. Тот удивленно посмотрел в ответ и икнул. – Это разве люди? Слуги будто животные! – он рассмеялся. – Нет. Они тоже люди. Принуждение греховным является в любом случае. Провинившихся слуг надо наказывать, при нужде и казнить можно. Но не более, – Шото поднялся, чувствуя, что начинает распаляться. Сенатор недовольно нахмурился. – Мешаешь мне развлекаться? Что этому омеге будет? – он фыркнул, продолжая исследовать под одеждой его тело. Изуку в надежде посмотрел на Тодороки, что нахмурился. Его ладони непроизвольно сжались в кулаки, внутри скопилась злоба. – Пустите его, – тихо потребовал он. – Веселись, пей, – недовольно отозвался сенатор. – Сегодня у меня праздник, я веселюсь. Чего ты мешаешь мне? Шото тихо, еле слышно зарычал. Его глаза будто налились кровью, клыки от подступающего гнева прорезались. Он переводил взгляд с сенатора на Изуку и наоборот, смотрел, как другой альфа трогает Мидорию, от злости его распирало. – Это мой омега, – четко проговорил Тодороки. – Мой! – он схватил Изуку за руку и дернул к себе. Мидория вырвался из рук сенатора и прижался к нему, испуганно сжавшись. Сенатор удивленно посмотрел на Шото, некоторые гости начали оборачиваться. – Что ты позволяешь себе? – недовольно спросил альфа и поднялся. – Мешаешь мне развлекаться в моем доме! Тодороки зарычал. Он дернул Изуку к себе за спину, быстро оглядывая окружающих. Слуги напряглись, стражники все обратили свое внимание на него. Но никто не спешил раньше времени атаковать, с действующим легатом связываться слишком опасно. – Это мой омега. Никто не смеет к нему прикасаться без его желания, – тихо прорычал Шото. – Как ты смеешь! Не надейся теперь на мою помощь! – начал рассерженно восклицать сенатор. – Тебя лишат твоей должности навсегда, всех наград и титулов! – он остервенело погрозил Тодороки пальцем. Тот не слушал. Взял Мидорию за руку и потащил прочь из этого рассадника похоти.