А ведь сады мне даже не нравятся

– А сейчас господин его избегает! Не понятно, что случилось, но уже целую неделю господин практически не выходит из своей комнаты, а этот новый слуга ходит, как в воду опущенный! – шептал кто-то. Шото нахмурился. Он шел по коридору в столовую, решив сегодня пообедать там. Но за углом услышал чьи-то шепотки и решил остановиться, послушать. Двое слуг, видимо, обсуждали его… – Да-да! А ведь я сам, своими глазами видел, как господин его в ванны тащил! – отозвался другой. Тодороки опешил. Нет, он знал, что весь дом переполнен слухами, но не думал, что слуги так беспардонно треплются на каждом углу. Ему захотелось неожиданно выйти из-за угла, нависнуть над ними большой тенью, накричать, припугнуть. Чтобы знали, что делают. Может, даже наказать как-то, чтобы не обсуждали что не следует. Но его слишком напрягли слова «как в воду опущенный». После спонтанных признаний Шото почувствовал себя странно. Он не мог понять, как получилось так, что в обычного пленного слугу он влюбился! Как и зачем провел вместе с ним ночь. Сомнения терзали его, поэтому альфа решил немного ограничить общение с этим омегой, разобраться в себе. Он скрылся в своем кабинете и не выходил оттуда. Думал, думал, анализировал. Не было никаких объективных причин, чтобы вдруг полюбить Изуку. Он ничуть не красивый, хорошо не образован, не умеет складно говорить. В чем же дело? Тодороки в ту ночь долго не мог уснуть. Это стало подтверждением того, что без Мидории спать нормально он действительно не может. Но альфа не стал звать омегу к себе. Не просил его больше играть для себя, даже не требовал присутствия. Нет. Остался наедине со своими мыслями. Душу терзала тревога, он быстро начал… скучать. Все тело изнывало из-за желания встретиться с Изуку, заглянуть в его зеленые глаза, увидеть такую добрую улыбку, обнять. Но Шото сдерживал себя, не готовый признать, что он стал настолько зависим от какого-то там слуги. На вторую ночь он так же плохо спал. Глаза просто отказывались слипаться, хотя голова была тяжелая, будто налитая свинцом. Страшно хотелось спать, но он не мог. Всё внутри металось, намекая, что он не там, где должен быть. С балкона Тодороки частенько наблюдал за тем, как Мидория работает в саду. Несмотря на его слова, омега не бросил это дело. Он приходил каждое утро и до вечера под палящим солнцем вспахивал землю, поливал. Шото нервно вздрагивал каждый раз, когда Изуку поднимал несоразмерно большой кувшин с водой. Казалось, вот-вот и он надорвется. Альфа пытался совладать с волнением, но не мог. Он видел, как омега часто оборачивается в надежде по сторонам, будто кого-то ждет. Не трудно догадаться, кого. Но Тодороки не выходил к нему, пытаясь разобраться к себе. Неожиданно для окружающих он принимал все приглашения, что продолжали высылать ему богатые вельможи. Общался с ними, налаживал общение, пытался развеяться, найти увеселения. Но ничего не помогало. После той ночи, что с Мидорией они провели вместе, что-то изменилось в нем, что-то переломилось. И Шото не мог вернуть всё обратно. Даже его ближайшие подручные начали замечать изменения в поведении господина. Вслух этого не говорили, но он видел это по их глазам. Лекари, что тщательно следили за его здоровьем и пытались как-то нормализовать сон, одну за другой терпели неудачи. Они удивлялись и качали головами, в шоке бурча, что на Тодороки перестало работать всё, что они пробовали раньше. Организм альфы отчаянно нуждался в присутствии того омеги. Но Шото был слишком гордым, чтобы признаться с этим, чтобы ужиться с этой мыслью… – Ой, мне его так жалко! – вновь послышался чей-то шепот. – Кого из них? – Ну, слугу этого, конечно. Господин никем никогда не интересовался, все это знают. А тут увлекся этим, уродливым! Наверняка он почувствовал себя особенным, уже успел напридумывать себе всякого. А тут он попадает в немилость! Эх, как жаль… Тодороки передернуло. Он и не думал, что Мидория может так огорчиться. А от слова «уродливый» у него внутри всё заклокотало, хотя он сам множество раз называл Изуку так. И это было правдой, но из чужих уст это звучало излишне оскорбительно. А Шото не мог позволить, чтобы этого омегу кто-то оскорблял. Альфа переступил с ноги на ногу, специально создавая шум, а после вышел из-за угла, проходя мимо вмиг смолкших слуг. Ему хотелось их наказать, но он решил повременить с этим. Они даже после наказания всё равно продолжат трепаться. Он быстро отобедал в столовой и вышел на крыльцо дома, вздыхая. Прошла целая неделя, всё внутри Тодороки изнывало, желая вновь встретиться с тем слугой. Хотя раньше Шото рассчитывал, что неожиданные чувства пройдут. Не в состоянии больше сдерживать себя, альфа решительно направился к саду. Замер около калитки, осторожно ее приоткрыл, вошел на территорию. Изуку копался, как всегда в земле. Он обработал большую часть почвы, от сорняков не осталось и следа. Совсем скоро собирался засаживать семена цветков. Шото медленно, нерешительно подошел. Острое чувство вины пронзило его. Тодороки вдруг подумал, что с его стороны после признаний оставлять омегу совсем одного без возможности связаться с собой слишком жестоко. Он остановился в паре шагов от него, глубоко трепетно вздохнул. Легкие заполнил сладкий фруктовый аромат, альфа сглотнул. Мидория почувствовал его появление через пару секунд и обернулся удивленно. В его глазах блеснуло недоверие, а после они радостно загорелись. Он вскочил и подбежал, встав перед Шото. Тот от этого растерялся и отступил назад, удивившись. – Смотрю… ты… – Тодороки осекся, не зная, что сказать, – всё же занимаешься садом. – Да! – радостно выдохнул Изуку. – Хочу, чтоб он был красивым, – омега улыбнулся. У альфы екнуло от его улыбки сердце. Он нервно вздохнул. – Д-да… – выдохнул Шото. Омега вопросительно на него посмотрел, будто ожидал каких-то объяснений. Тодороки подумал, что действительно ему стоит объясниться. Пояснить, где и почему он так долго пропадал. Но разум напомнил, что он господин, а Изуку – лишь слуга, перед которым ему не предстало оправдываться. Мидория, видимо, его мнения не разделял. Он быстро заправил прядь за ухо и застенчиво улыбнулся. – Господин, вы… – омега закусил губу, – так долго не приходили, – протянул он грустно. – Где вы были? – взволнованно спросил Изуку. Шото удивленно на него посмотрел, а после нахмурился. – Не твоего ума дела, – строго ответил он. Мидория вздрогнул всем телом. Он растерянно отступил, опуская виновато глаза. Не ожидал, видимо, на грубость напороться. Из-за его опечалившегося вмиг лица Тодороки стало не по себе. Он нахмурился, нервно вбирая носом воздух. – И-извините, – тихо пробормотал омега, опустив голову. Он встревоженно начал теребить пальцами одежду. – Я… был занят, – всё же сказал Шото, пытаясь избавиться от подступившего чувства вины. Он не хотел Изуку обижать. Тот поднял глаза, неуверенно кивнул головой. – Наверное, важные какие-то дела, – мягко улыбнулся он. Тодороки дернул плечами. Отнюдь. Все важное – здесь. От одной этой мысли альфа вздрогнул. Ведь работа всегда была в приоритете для него, только она. Он столько всего отдал ради того, чтобы стать легатом, через стольких людей перешагнул. А теперь… А теперь всё рушит какой-то жалкий уродливый пленный слуга. – Д-да… – отозвался хрипло Шото. – А ты… чем был занят? – А я всегда в саду, – Изуку пожал плечами. Кажется, он чуть успокоился, решив, что Тодороки просто не может рассказать ему о своих делах. – Вас… – омега глянул на альфу и закусил губу. – Что? – Вас порой дожидаюсь, – тихо пробурчал Мидория. Шото сглотнул. – Зачем? – сдавленно спросил он. – Ну как же? – Изуку удивленно на него посмотрел. – Я… я становлюсь счастливее, когда вы рядом, – протянул он. Тодороки нахмурился. Эти слова излишне напрягли его. Он-то полагал, что омега не будет даже заикаться об их глупых признаниях в любви. Кажется, всё это было ошибкой. – Это неправильно, – альфа тяжело вздохнул. – Мне кажется, ты… я… – Что? – Мидория дернулся в его сторону, в предвкушении приподнявшись на носочки. Шото даже думать боялся, что он себе там уже надумал. – Я военный, легат, для меня моя работа, мой легион важнее всего, – твердо проговорил альфа, пытаясь убедить в этих словах в первую очередь самого себя. – Я… – И что? – Изуку нахмурился, взволнованно переступая с ноги на ногу. Он протянул ладонь, осторожно попытавшись взять Тодороки за руку. Тот отпрянул. – Нет, – хмуро сказал он. – Не надо ко мне прикасаться, – протянул он серьезно. Омега опешил, сжавшись. – Та ночь, что мы провели вместе, была… была ошибочной, – заявил альфа. Мидория нервно вздохнул. Он в шоке уставился на Шото. – Нет! Зачем вы говорите такие ужасные вещи?! – Тише, – Тодороки одернул его, не прекращая хмуриться. – Скоро мой отпуск закончится, я вернусь на границу к своему легиону. Отношения, любовь… меня это не интересует. Ни семья, ни дети… – Но… я… – Изуку растерялся. Он опустил глаза, не зная, видимо, что сказать. – Если ты хочешь, за ту ночь я могу дать тебе много золота, – предложил альфа, не зная, как сгладить свои резкие слова. И тут же одернул себя. Мидория ничего не значит, ничего не должен значить для него. Какой смысл задумываться о его чувствах? – Какое золото? – омега усмехнулся. – Нет! Как же ваши слова? Разве вы… – он отчаянно посмотрел на Шото, – ничего не чувствуете? – Ничего, – заявил Тодороки и нахмурился. Он пытался убедить в этих словах себя. Его недельная дума закончилась выводом, что ему не следует думать об Изуку. И не только о нем, но и о других омегах. – Но… но ваши слова? – Мидория удивленно на него уставился. Не мог поверить в только что услышанное. – Это был импульс… ты плакал… а мы вместе провели ночь, – Шото качнул головой. Ему ужасно хотелось, чтобы всё то, что он говорил, было правдой. Он пытался верить в это. – Но… как же… – Изуку задрожал, ссутулился. Он закусил губу, кажется, опять готовый зарыдать. – Но от других своих слов я не отказываюсь. Ты можешь не заниматься садом, если не хочешь. Твое жалование всё равно останется, – проговорил Тодороки, мысленно самому себе дивясь. Если Мидория будет продолжать жить в его доме, то он не оберется проблем. Лишние слухи… – Я хочу! – горячо воскликнул омега и тут же печально опустил голову. Он грустно вздохнул и спросил: – Вы… вы правда ничего не чувствуете? Вы… я… – Да, – твердо отрезал Шото. – Вы столько всего говорили… шептали… – Изуку закрыл лицо ладонями, кажется, всё-таки расплакавшись. Тодороки замер, не зная, нормально ли будет уйти прямо сейчас, оставив его в таком положении. – Это всё из-за гона, – попытался альфа оправдаться. Мидория лишь махнул рукой, подрагивая. – Господин, тогда я хочу… – он поднял голову, сердце Шото замерло. Глаза омеги мгновенно распухли и покраснели от слез, его лицо исказила гримаса боли. Тодороки, как бы он ни крепился, страшно было на это смотреть. – Что? Золото? – Наоборот, – Изуку помотал головой. – Я хочу… выкупиться, – выдохнул он. Альфа опешил. – Сотня золотых ваша, а я ухожу, – пробормотал Мидория. Шото глупо моргнул. Несмотря на свои горячие слова, он не был готов к такому. – Хорошо, – Тодороки пожал плечами. – А куда ты пойдешь? Попытаешься вернуться домой? – Не знаю… куда-нибудь, – омега неуверенно качнул головой. – По тебе видно, что не местный. Многие… господа не захотят брать тебя на службу, – предупредил Шото. – Да-да… – Изуку грустно вздохнул. – Золото отдай Мире, – сухо сказал альфа. – Хотя, можешь оставить и себе. Я разрешаю просто уйти, – проговорил он, развернулся и двинулся в сторону дома. Душа будто скрутилась в тугой узел. Себе вслед он услышал тихие всхлипы. Прошло два дня. Мидории, как след простыл. В тот же день он забрал свои пожитки и исчез. Шото часто подходил к балкону и смотрел на сад, в наивной надежде, что омега вновь обнаружится там. Без его присутствия в доме альфе стало хуже. Сладкий аромат выветрился мгновенно, не осталось и намека на то, что Изуку когда-то был здесь. Тодороки погрузился в домашние дела, хотя раньше не любил ими заниматься. Мира, заведующая домом в обычное время, удивленно каждый раз на него смотрела. Шото сам начал следить за слугами, наказал многих из тех, кто распускал слухи. Сон никак не приходил в норму, но альфа не обращал на это внимания. В окружении своих легионеров он страдал этим постоянно. Очередное приглашение выбило его из привычного ритма жизни. Альфа, сенатор. Жуткий, страшный человек. Но если Тодороки не явится на его банкет, то попадет в неприятнейшую ситуацию. Нажить очередного врага не хотелось бы. Учитывая, что сенаторы во многом влияют на решения членов императорской семьи. А Шото ещё рассчитывает вернуться на свой привычный пост. Банкет должен был состояться через неделю. Альфе пришлось отложить запланированную встречу, чтобы явиться туда. В ночь перед мероприятием он неожиданно легко заснул рано вечером и проспал всю ночь. Ему приснился сон. Изуку был в этом сне. Омега улыбался ему, что-то говорил. Но Тодороки не мог разобрать и слова. Мидория хватал его за руки и куда-то вел, просил пойти вместе с ним. Шото усердно этому сопротивлялся. Изуку расстраивается, вздыхает, грустно на него смотрит, больше ничего не говорит. После яркая вспышка, они уже сидят на поляне. Омега в окружении цветов, вновь улыбается. Гладит себя по животу, что-то говорит. Тодороки целует его, они смотрят на заходящее солнце. Неожиданно откуда-то набегают чужеземные солдаты. Воздух окрашивается в красный, Шото достает свой меч, кидается в гущу событий. Мидория в ужасе кричит, их разделяют, омега теряется где-то в толпе под массой человеческих тел. Альфа слышит его визг, но не может отбиться от врагов. Яркий свет, Тодороки резко открывает глаза и садится. Сердце стучит, как сумасшедшее, отбивая неровный ритм о ребра. Шото хватается за сердце, пытается отдышаться. За окном солнце уже поднялось, утро. Он встает, одевается, всё раздумывая над этим жутким сном. Тревога не отпускает его, страх окутывает крепкими путами. – Даже если у меня… – Тодороки усмехается абсурдности этой идеи, – даже если у меня появились серьезные чувства. Хотя этого просто не может быть! – он качает головой. – Все говорят, что у меня даже сердца нет, – альфа фыркает. – Даже если и так, ему будет лучше с кем-то другим, – решительно говорит он сам себе. С его работой заводить омегу и детей… нет, слишком рискованно, глупо, да и бессмысленно. Шото спускается вниз, попутно подзывает к себе слуг, распоряжается приготовить завтрак. Банкет начинается около трех, у него ещё много времени. Тодороки решает принять ванну, чтобы расслабиться после страшного сна. Он спал жутко плохо эти дни. Один раз смог нормально уснуть, как тут же дурной кошмар… Альфа опустился в горячую воду, блаженно прикрыл глаза. Было ужасно хорошо. Но чего-то не хватало, Шото отчетливо это чувствовал. Решил позвать слуг, чтобы те сыграли для него на арфе. Профессиональный музыкант, бета, скрылся за ширмой и начал играть. Мелодия была привычной, традиционной. Тодороки вздохнул, стараясь получить удовольствие. Но от этой песни его тянуло лишь убивать. – Сыграй другую! – крикнул он недовольно. – Господин, простите меня, – отозвались мгновенно, – сейчас же, сейчас же я сыграю! – воскликнул бета, видимо, испугавшись. Альфа усмехнулся. Большинство слуг его откровенно недолюбливали. Из-за взрывного характера, горячего темперамента. Шото пытался компенсировать это высоким жалованием, но всё же не все готовы были такое терпеть. Кто-то его просто боялся… Музыкант начал играть другую песню, но и она вызвала в Тодороки лишь отвращение. – Сыграй чужестранную, – недовольно бросил он. Бета послушно сменил песню, по-другому дергая струны. Мелодия полилась из-под его пальцев веселая, радостная. Шото прикрыл глаза, ему понравилось. Но ощущение, что чего-то не хватает, что-то не так, никуда не ушло. Он просидел в ванне час, но лучше не стало. Вышел, решив наконец позавтракать. Блюда были готовы, альфа сел за стол, медленно принимаясь за пищу. Он непроизвольно уставился на место, где однажды сидел Изуку, когда Тодороки заставил его составить себе компанию. Он усмехнулся, вспомнив, как омега жадно глазел на еду, как еле успевал сглатывать слюни. Шото вновь захотелось увидеть эту картину. Только на сей раз, если бы ему представилась такая возможность, он не стал бы так долго заставлять Мидорию ждать, сразу бы накормил его. – А я ведь так хотел взглянуть, как он будет выглядеть, если располнеет, – пробормотал альфа и грустно вздохнул. – Интересно, нашел ли он себе новый дом? Наверное, мне стоило предложить ему повозку, чтобы он мог доехать обратно к госпоже Сицилии. Она была довольно добра… судя по его словам, – вслух начал рассуждать Тодороки. Его это успокаивало. Он старался не допускать мыслей об Изуку. Работа важнее. Но порой его всё же пробивали странные ощущения. Шото не мог отделаться от мысли, что он упустил какую-то очень важную деталь. Не подумал о чем-то, не просчитал какую-то ситуацию. И теперь это не давало ему покоя. – Мы были вместе… от него наутро сильно пахло мной, – пробормотал альфа себе под нос и усмехнулся. – Но вскоре аромат выветрился. Его запах был сладкий… но уже не такой, как раньше, – вспомнил Тодороки и нахмурился. В последнюю их встречу ему показалось, что Изуку пахнет не совсем так, как раньше. Но он решил, что это неважно. А сейчас это не давало ему покоя. Около двух Шото собрался выезжать. Оделся прилично, подвязав тогу дорогим поясом. Взял с собой несколько слуг, сел в колесницу и двинулся к дому сенатора. Дорога оказалась неожиданно долгой, из-за чего к самому началу Тодороки немного опоздал. Он окинул недовольным взглядом дом и вздохнул. Не зря народ говорит про вельмож, что те только пируют и жируют. Территория дворца – никак, кроме как дворцом, этот дом назвать было нельзя, – превышала все допустимые нормы. Шото медленно въехал во двор вместе со слугами, оглядываясь по сторонам. Красивый небольшой садик, тут же веранда, за которой прячется настоящий фонтан и пруд с большими белыми птицами. Дорожки выложены идеальными квадратами, всюду стоят статуи. Тодороки вручил конюху своих лошадей и двинулся внутрь дома. Поднялся по невысокой белоснежной лестнице. Слуги приветствовали его, низко кланяясь. Открыли почтительно двери. В нос ударил спектр множества ароматов. Тут же до ушей донеслась мелодичная музыка. Альфа поморщился, проходя вглубь дома. Сразу же наткнулся на несколько нерасторопных вельмож, задержавшихся в первом зале. В коридоре до второго стояло ещё несколько, разглядывающих картины, что висели на стенах. Но Шото ничего из этого не интересовало. Он собирался пару часов поулыбаться сенатору, а после, сославшись на неотложные дела, уехать. Тодороки решительно вошел в главный зал, замерев на мгновение в дверях. Он оглядел присутствующих, поморщившись. Музыканты, расфуфыренные гости. Шото легко нашел сенатора, сразу же направился к нему. – О! Какие люди! – альфа заметил его и развернулся. – Полагал, что вы всё-таки не придете! – засмеялся он. Тодороки натянуто улыбнулся. Судя по раскрасневшемуся лицу, сенатор уже успел выпить. – Как я мог отказаться? – Шото наигранно встряхнул руками. – Рад, очень-очень рад посетить вас, – он качнул головой. Сенатор весело захихикал. – Ух, я уж полагал, что злобу на меня какую ты затаил. А нет, пришел! – он покрутил пальчиком. Тодороки неуверенно отстранился. Он поежился, чувствуя редкостное отвращение. Но портить отношения не стоит. – По какому поводу банкет? – поинтересовался Шото, присаживаясь на предложенную перину. – Так, решил собрать старых друзей! Дочь у меня родилась! – поднял бокал сенатор. Тодороки только вздохнул. Ему почему-то подумалось, что ему просто скучно одному выпивать. – А ты чего не пьешь? Пей, веселись! Такой праздник великий! – сенатор наклонился в его сторону, – если захочешь, за золото любой омега из подливающих вино с тобой уединиться, – тихо прошептал он. – Не интересует, – спокойно отозвался Шото, хотя внутри всё заклокотало. Он скользнул взглядом по окружающим. Вдруг его тело пробила дрожь. В противоположном углу стояла высокая, коренастая альфа из господ, уже явно пьяная. А рядом с ней стояла знакомая невысокая фигура с кувшином в руках, что подливала женщине вино.