А ведь сады мне даже не нравятся

Шото находился в большой ванне своего дома. Он блаженно прикрыл глаза, облокотившись на бортик. Комната была наполнена приятными ароматами масел, пар практически висел в воздухе. Новое приобретение Тодороки, омега-садовник, сидел за ширмой и играл на арфе. Хорошо играл. Изуку сказал, что не силен в этом. Но Шото изначально было всё равно, он отчего-то страстно желал, чтобы омега, именно этот омега, сыграл для него. Мидория не мог ослушаться его приказа. Его шершавые и грубые от вечной работы пальцы коснулись струн арфу, он заиграл. Красиво… Мелодия была альфе незнакома. Но мотив был южно-восточный, сразу же чувствовалось, что Изуку чужеземец, не уроженец здешних мест. На родине Тодороки музыка была бойкая, решительная, громкая. С яркими, звонкими акцентами. В стране Мидории явно нет. Музыка, что лилась из-под его пальцев, была мелодична и спокойна. Нежной, тихой. Шото мгновенно захотелось спать. Горячая вода его разморила, веки стали тяжелее, в голове появился дурман. Он зевнул, удивляясь неожиданной сонливости. Из-за нервной и сложной работы он давно страдал проблемами со сном. Частенько видел кошмары, порой, просто не мог заснуть, несколько ночей подряд мучаясь с бессонницей. Но сейчас это вдруг прошло. Изуку дернул в последний раз по струнам, а после мелодия стихла. Наверное, подошла к своему логическому завершению. Тодороки резко открыл глаза. – Почему ты прекратил играть? – недовольно спросил он. – Господин, песня закончилась, – отозвался удивленно омега. Кажется, он полагал, что его прогонят на первых десяти минутах игры. – Ещё играй, – потребовал Шото. – Так… и разве это песня? – удивленно спросил он. – Я не слышал, чтобы ты пел. – Господин, вы же просили меня играть, а не петь, – отозвался Мидория. Альфа закатил глаза. Почтению этот омега так и не научился. – Теперь я требую, – выделил он голосом, ведь слово «просили» ему не понравилось, – чтобы ты пел! – Ох… господин, я так плохо пою… у меня совсем нет голоса, – поспешил предупредить Изуку. Тодороки захотел на него накричать. Но не стал – сильно утомился. – Пой и играй, – потребовал он. Больше омега не стал сопротивляться. Он глубоко вздохнул, его пальцы вновь легли на струны. Он дернул за них, вновь послышалась мелодичная, нежная музыка. Как перезвон колокольчиков. Вслед за мелодией запел Мидория. Шото тут же поморщился, вновь открыв глаза. Изуку явно не соврал, сказав, что плохо поет. У него явно был хороший слух и, может, даже голос, но петь он не умел. Однако, Тодороки не стал его прерывать. Он насторожился, вслушиваясь в песню. Слова были ему не понятны: омега пел на родном языке. Но ему почему-то нравилось, страшно нравилось. Голос был мягкий, родной язык Мидории звучал мягко, нежно. Альфа блаженно замычал. Он потянулся, наслаждаясь горячей водой, запахами и музыкой. Ему было удивительно хорошо. Давно Шото не чувствовал себя таким расслабленным. Ему вновь захотелось спать, веки начали тяжелеть, он устало закрыл глаза. Тодороки старался не думать, почему происходящее так сильно ему нравится. Почему рядом с этим омегой он чувствует себя так… так расслабленно. По-домашнему. Незнакомая, чужая музыка успокаивает его, непонятный язык приносит расслабление. Альфа хотел было позвать слуг, чтобы вкусить фруктов, но почему-то не решился прервать песню Изуку. Слишком уж это было хорошо. Его голова постепенно тяжела, глаза слипались. И вскоре Шото уснул… – Господин, господин! – чей-то знакомый голос вынуждает Тодороки взбодриться. Его обдувают холодным воздухом, тело обдает свежесть. – О… – альфа поежился. Он медленно открыл глаза, но зрение не сфокусировалось. – Господин, господин! – продолжали суетиться слуги. Шото чувствовал, что вокруг снуют люди, о чем-то перешептываются. Но просыпаться, чтобы развеять их страхи, он не собирался. Слишком блаженным был сон за последнее время. Уже больше месяца Тодороки не мог заснуть более, чем на пять часов. Он постоянно просыпался, чувствовал себя дискомфортно. Лекари лишь разводили руками, объясняя это тем, что у альфы слишком нервная и сложная работа. Но проблемы это никак не решало. Лекари заваривали ему успокаивающие чаи и отвары, но и от этого лучше не становилось. Они совсем не помогали. – Да чего так суетиться, он же просто заснул… – послышался знакомый голос. Альфа мгновенно понял, кому он принадлежит. Единственный из его слуг, кто отличался особенным непочтением и нахальством. – Тише ты, тише! – на слугу мгновенно зашикали другие. – Господин перегрелся в ванне, это может плохо сказаться на здоровье! – Да просто уснул человек… – продолжал фыркать новенький. Шото слышал это в пол-уха, но вида о своем бодрствовании не подавал. Интересно было послушать, что скажут. – А если не просто? Если не просто? Ох, какая беда! Куда мы все работать пойдем? – запричитал кто-то. – Только о деньгах и думаете! – заворчал другой. – Господин наш умереть никак не может! – Он просто спит! – воскликнул всё тот же. – Чего вы шумиху подняли… – А это ещё убедиться надо, что он просто спит! Вдруг это ты его потравил! Мы тебя тут же казним! – решительно начал кто-то заявлять. – Понаехали чужеземцы и гадят! – Ян, тише! – шикнул на предыдущего говорившего кто-то. – Я сюда не сам приехал… – послышался уклончивый ответ. – И не травил я его. Больно надо, пф… Шото на этом моменте еле сдержался, чтобы не засмеяться. Как будто у этого слабенького никчемного слуги, который только и умеет, что ковыряться в цветах, хватит духу кого-то убить! Или сил, возможностей. Он же слабенький, глупенький, небось. Даже засыпая, Тодороки без труда услышал бы его шаги и в случае чего положил бы на лопатки. – Как ты вообще не уследил, что господин заснул? – тихо зашипели опять. Шото узнал этот голос. Мира. Бета, работала у него довольно давно, следила за слугами и порядком в доме. – А как я мог за этим уследить? Я за ширмой сидел! – Ты должен был всё видеть! – Как? Я из-за ширмы за ним не подглядывал! – фыркнул Изуку. – Больно надо. Есть куда более красивые вещи, на которые я могу смотреть. Цветы, например… На этих словах Тодороки не выдержал и усмехнулся. Все присутствующие это заметили и тут же стихли. Альфа с грустью подумал, что ему стоило продержаться дольше. Чего ещё они могли наговорить? А вроде военный человек, знает, что такое шпионаж. А на такой ерунде прокололся… Что-то с этим омегой точно не так. Точнее, что-то с Шото не так, когда он рядом с этим омегой. Чья-то холодная рука схватила Тодороки за запястье, ощупывая пульс. Лекарь, наверное. – Господин-господин, – взволнованно позвала Мира. – Живой я… – Шото потянулся и открыл глаза. Он находился в гостиной на длинной ложе, а вокруг столпилось множество слуг. – Господин, мы так волновались! – воскликнул кто-то. – Ага, волновались они. Чуть в могилу меня словами не загнали, – пробурчал Тодороки себе под нос. А громче уже потребовал: – Идите все отсюда прочь. Слуги виновато начали кланяться и расходится. Шото столкнулся взглядом с Изуку и тут же потребовал, чтобы тот остался. Омега удивился, но послушно остановился. Тут же, чтобы не вызывать у других слуг странных мыслей, альфа приказал лекарю тоже задержаться. – Что произошло? – недовольно спросил Тодороки, зевнув. Всё-таки, он совсем не выспался. Альфа прищурился и внимательно уставился на Мидорию. – Господин, я играл на арфе, – нерешительно начал рассказывать Изуку. – Вы долгое время молчали. И даже когда я закончил, вы ничего не говорили. Прошло, наверное, около двадцати минут, в двери начали стучаться слуги, предлагали помочь вам вылезти и… фрукты, кажется, – протянул неуверенно омега. У него было такое лицо, будто его сейчас стошнит. Кажется, ему не нравилось, что все и всюду здесь прислуживали Шото. Тот из-за этого только усмехнулся. – А дальше? – Никто не отзывался, они забеспокоились и вошли. И обнаружили, что вы спите, – Мидория качнул головой. – А после, полагаю, одели меня и перетащили в гостиную, верно? Лекаря позвали… – закончил за него Тодороки. – Примерно так, господин, – кивнул Изуку. Альфа в очередной раз подумал, что этому омеге манер не занимать. – Если позволите, господин, – подал голос лекарь, низко поклонившись, – с вами всё нормально. В первый момент слуги заволновались, что вы нахлебались воды, но слава небесам, всё обошлось. – Да-да, – отмахнулся Шото. Он-то лучше других знал, что всё в порядке. – Ладно, ты можешь идти, – отослал он лекаря. Бета низко поклонился и поспешил удалиться. Тодороки остался один на один со своим новым приобретением. Изуку поежился, оказавшись с ним один на один. Он странно и быстро огляделся по сторонам, будто не веря, что они могут быть здесь только вдвоем. Альфа внимательно на него уставился, разглядывая. Он толком не понимал, зачем не отпускает его, но ему это было катастрофически необходимо. Около трех минут висело молчание. Мидория не выдержал и спросил: – Господин, а зачем… я тут стою? – в его голосе еле ощутимо послышалось раздражение. – Могу я идти? Шото устало на него посмотрел. – Гляжу, манер ты так и не набрался, – сказал он медленно и усмехнулся. – Э… – Изуку растерялся, опешил. Небось, испугался, что его опят накажут. Те розги он запомнил хорошо. Но Тодороки больше не планировал его бить. Смысла особого не было, кажется, омега от этого не прозрел. Да и альфу почему-то его глупость и отсутствие учтивости только забавляли. Раньше Шото очень остро реагировал на нерадивых слуг. Страшно злился, когда кто-то непочтительно к нему обращался, просто терпеть не мог. Но с этим омегой почему-то такого не было. От слова совсем. Тодороки очень долго шел к своему положению. Старался, трудился, работал. Шагал по головам, лишь бы добиться поставленной цели. Власть была для него всем. Шото с самого детства решил для себя, что будет господином. Отец дал ему эту установку в детстве, и ничего другого для себя Тодороки не видел. Но вот появляется человек, который, кажется, даже не знает значения слова «манеры». И впервые слышит понятие «учтивость». Но Шото, вопреки всему, это не выводит из себя, нет. Его это злит, не заставляет кричать, не вызывает гнев. Странно, очень странно… Подумав о власти, альфа скрипнул зубами. Его самого и весь его легион отправили в отпуск. Неслыханно! Просто неслыханно. Сейчас он не может не волноваться, что его лишат званий и должности. – Не дрожи, – бросил Тодороки. – Не будут тебя больше бить, – улыбнулся он. – Сразу убьют, да? – мгновенно предположил Мидория, его глаза взволнованно округлились. Шото тихо рассмеялся. – Нет, не сразу, – отозвался он, растягивая слова. – Для начала ты должен в чем-то провиниться… Но я надеюсь, ты этого не сделаешь. – Я постараюсь, – отозвался Изуку. Альфа цокнул языком. И вот. Что за хамский ответ? Будто Мидория воспринимает их как равных. Одна эта мысль приятным теплом отозвалась во всем теле Тодороки. Почему-то ему отчаянно захотелось, чтобы с Изуку они были равны… – Ох, сложно мне будет с тобой, – Шото погладил подбородок. – Спросишь у слуг, где находится сад. И… найди среди них Очако, поручаю ей тебя. Пусть глаз с тебя не спускает. Понятно? – Да, – Мидория кивнул. – Отлично. Она тебе всё расскажет, может, поумнеешь рядом с ней, – альфа усмехнулся. – Э… хорошо, – неуверенно отозвался омега. Тодороки на это только закатил глаза. – Садись, – предложил он, качнув головой на соседнюю перину. Они находились в большом красивом зале с высокими потолками и расписными стенами. Всюду по периметру стояли высокие вазы и красивые статуэтки. – Спасибо, – Изуку неуверенно присел. Шото внимательно на него уставился. – Что ж, расскажи о себе, – потребовал он. Мидория удивленно похлопал короткими ресницами. Альфа вздохнул. Этот омега, сидящий прямо перед ним, был определенно… уродцем. Совершенно не красивым. Не вышел ни лицом, ни фигурой. Но почему-то Тодороки внимательно наблюдал за каждым его движением, просто не мог оторвать взгляд… – Что рассказать? – уточнил Изуку. – Всё, – Шото погладил себя по подбородку. – Раньше… я рассчитывал, что ты будешь заниматься садом в кругу моих легионеров. Мне нечего было боятся какой-нибудь подлянки от тебя. Но… но теперь, раз уж я привез тебя в свой дом, я хочу знать, с кем мне придется работать, – объяснил альфа. Он выведывал информацию обо всех своих слугах. Не хотелось однажды просто не проснуться. Или помереть из-за отравленного вина. Тодороки не то чтобы боялся за свою жизнь, паранойей тоже не страдал. Но осторожность никогда не бывает лишней. Он ещё ни разу до этого не перекупал у других господ слуг. Ведь кто знает, вдруг те остались верны прошлому хозяину или хозяйке. И в случае чего предадут Шото, подсыплют что-то ему в еду. – О… ну… Меня зовут Изуку, мне девятнадцать. День рождение в июле… – неуверенно начал омега. Тодороки усмехнулся. Дата рождения это определенно не то, что его волновало. Но перебивать альфа его не стал, почему-то желая узнать как можно больше об этом парнише. – Я… жил с родителями на юге. Они выращивали редкие цветы, я продавал их на рынке. Мы довольно богато жили: в нашем городе было много господ. – Это я знаю, – прервал его Шото. – О… ах, да, – Мидория виновато качнул головой, – забыл. Да-да… вот… Когда началась война, мы бежали дальше на юг. Но войска… в один из дней наткнулись на нашу деревушку. Многих убили… – он печально вздохнул. Тодороки прищурился. Он ожидал, что Изуку будет злиться, вспоминая об этом. Любой бы злился. Ведь война забрала у него всё. Семью, прежнюю жизнь. А Шото, к тому же, легионер, человек, делавший всё это своими руками. Именно под его командованием шлись многие битвы. Но нет. Омега выглядел спокойным, только чуть-чуть грустным. – И что же? – альфа внимательно прищурился. – И что же, Изуку, неужто ты не горюешь? – вдруг неожиданно эмоционально спросил он. – Нет, – ответил Мидория, удивленно посмотрев на Тодороки. Тот впервые назвал его по имени. – Если вы про родителей, то… на самом деле они умерли за полгода до начала войны, – усмехнулся грустно омега. – А кроме них у меня никого не было. – Но ведь… разве тебе не грустно, что тебя силой приволокли в чужую страну и продали на рынке, как вещь? – Ну, – Изуку вдруг улыбнулся, – это довольно жутко, честно говоря. Но в моей прошлой жизни всё равно не было ничего ценного. Я совсем о ней не горюю, – пожал он плечами. – А моя жизнь сейчас… не так уж и плоха. На родине мне ровно так же пришлось бы найти господина и пойти к нему в услужение. – Хм, – Шото погладил свой подбородок и улыбнулся. Почему-то ему вдруг стало очень хорошо. Прямо-таки очень. Радость разливалась по всему телу от одной мысли, что Мидория не страдает. Альфе совершенно не хотелось, чтобы этот омега страдал. В первый момент он почувствовал это, когда увидел, как Мезо наказывает Изуку ударами розги. И мысль о том, что Мидория не держит зла и не ненавидит его, Тодороки, сильно радовала. Отчего-то альфе страшно хотелось нравиться этому омеге. Чтобы тот восхищался им и боготворил. – На рынке меня купила госпожа Сицилия, а после… вы… – неуверенно закончил Изуку. – Понятно-понятно, – Шото кивнул. – Но не совсем об этом я спрашивал тебя, – вздохнул он. – Не историю жизни, нет. Хочу знать, какой ты человек. – Я? – Мидория вздрогнул. Он очевидно донельзя был удивлен интересом к его персоне. – Да, – Тодороки подался в его сторону, улыбаясь. На мгновение ему показалось, что вот-вот и омега будет очарован им. Почему-то альфе сильно этого хотелось. Но нет, Изуку лишь испуганно отстранился. – Ну… я обычный человек из народа, – омега застенчиво улыбнулся и пожал плечами. Шото внимательно на него уставился. Мидория не был даже хотя бы просто симпатичным, из-за чего его улыбка априори не могла быть красивой. Но почему-то она мгновенно ослепила Тодороки, зацепив его взгляд. – У тебя есть любимое дело? – Ну… я люблю цветы, – Изуку склонил голову набок. – Дело всей моей жизни – любимое дело. Мне нравится заниматься садом. – Вот как… А какой ты человек, какая ты личность? – внимательно спросил Тодороки. Он поднялся и подошел к омеге, нависнув к нему. Тот вздрогнул, снизу вверх на него посмотрев. – Даже не знаю… вроде я не плохой человек, – робко прошептал Мидория. – Люблю животных… хотя с лошадьми у меня не ладится. – Я заметил, – альфа усмехнулся. – Ну… они такие большие, я их побаиваюсь, честно говоря, – протянул Изуку. Шото кивнул и присел рядом с ним. Ни с кем раньше он так долго не беседовал. Ведь самое необходимое Тодороки уже узнал. Но нет, Мидория был интересен ему до чертиков сам по себе. – Хм, а детей любишь? – Ну… как все, – неуверенно отозвался омега. Альфа прищурился. Не ясно зачем, но ему хотелось, чтобы Изуку любил детей. И чтобы хотел много маленьких красивеньких карапузов с разноцветными глазами… – Скажи, Изуку… – Шото наклонился в его сторону, заставив вздрогнуть, – неужто, ты не убиваешься по поводу того, что тебя продали практически как раба? – А? – Мидория удивленно на него глянул, – господин, кажется, вы уже это спрашивали… И я ответил, что нет. Ведь на родине мне тоже пришлось бы ровно так же работать. Тодороки проигнорировал его невежливый ответ. Он прищурился, анализируя веснушчатое лицо взглядом. – На твоем месте я бы повесился. Не могу даже думать, как это быть слугой, – его передернуло. Изуку мягко улыбнулся. – Ну… власть меня не интересовала никогда, – тихо сказал он. – Я мало вовлечен в мирские ценности. Богатство, власть, положение… Это всё для других, – он странно посмотрел на альфу. Тому из-за его слов и взгляда отчего-то стало стыдно. Как-то не по себе. Будто он настолько не развит душой, что гонится за приземленными вещами вроде власти и могущества. – Странный ты, – нахмурился Шото. – Ну… – Мидория смутился почему-то и отвернулся. – К тому же, рабство отменили довольно давно. Я не сильно ограничен в правах в отличие от обычных слуг. – Ну не скажи, – Тодороки потер подбородок, – теоретически, пока ты не станешь свободным, а будешь оставаться пленным, я могу подарить тебя. Могу продать. Могу обменять. Как вещь. Могу забить до смерти. – Не можете, – тут же встрял Изуку. – Это запрещено законом. – Мм, – альфа улыбнулся, – запрещено, – он качнул головой. – Так-то оно так, но ты здесь неофициально, никто даже не узнает об этом. Ты ведь пленный чужеземец, не более. А даже если и вскроется всё это, то я легко заплачу в казну сотню золотых, и с меня снимут все обвинения. Мидория поежился. Он почувствовал себя неуверенно и опустил взгляд. – Вы правы… – поджал омега губы. – Ладно, не расстраивайся, – поспешил его утешить Шото, – у обычных слуг положение не сильно лучше. Хотя за них мне придется заплатить тысячу золотых. – Это так жутко, – Изуку отвел взгляд. – Вот и я о том же. – Но это всё равно не страшно, – решительно заявил Мидория. – Такая жизнь нормально. Ведь бить станут только за проступки… – За проступки? – приподнял Тодороки брови и усмехнулся. Он замахнулся рукой, а омега испуганно сжался. Но Шото не стал его бить. Лишь мягко коснулся ладонью впалой щеки. – Не факт, далеко не факт. Может, у господина просто будет плохое настроение. Изуку не ответил. Он удивленно уставился на альфу, что кончиками пальцев поглаживал его по скуле. Его взгляд стал где-то даже добрым. Тодороки глубоко вздохнул. Омега наконец освободился от приевшегося аромата цветов, и Шото смог хорошо прочувствовать, как же он пахнет. Сладко, приятно. Какими-то диковинными, иностранными фруктами. Альфа боялся себе признаться, что этот запах очень нравится ему. И не только запах, но и вся ситуация в целом. – Вы… – Мидория нервно вздохнул, будто собираясь что-то сказать, но промолчал. – А ты не думал, что… – Тодороки внимательно уставился на его тонкие, как две ниточки, губы, – что слугу могут не только избить… – Что? – Изуку напрягся. – Со слугой могут сделать много жутких вещей, – Шото хитро блеснул глазами, – а если дело дойдет до судов, то господа могут просто откупиться. Да, это будет страшно дорого и сильно ударит по состоянию, но… – Что вы имеете в виду? – заволновался Мидория. – А с пленным слугой и того хуже, – Тодороки ухмыльнулся и вдруг припал к губам омеги своими.