Тайный Санта для Этери

      Это место выглядело… как дом. Слишком идеально, чтобы быть правдой. Уютные кровати в одной спальне, словно намеренно оформленной именно так, как Женя всегда мечтала. Плакаты с её любимыми исполнителями, пустая стена, словно ждущая её рисунков, на столе — новейший компьютер, не какая-нибудь устаревшая модель, а одна из последних разработок. Шкаф ломился от разнообразной одежды, совершенно не предназначенной для тренировок, но зато именно той, которую Женя успела приметить в интернет-магазинах, листая страницы в свободное время. Даже размер одежды был её, словно они заранее знали. И от этого вся прелесть этой комнаты, предназначенной для неё и Дианы, мгновенно исчезала, превращаясь в зловещее напоминание о тотальном контроле.       Женя наконец поняла, почему Диана была так взволнована и подавлена. Разве возможно было настолько тщательно отслеживать чужую жизнь? Буквально следить за каждым шагом, за каждым вздохом. А потом в голову Жени закралась ещё одна, ещё более тревожная мысль: за ними следили не просто так, не из-за сайта или связи с Хранителями. За ними следили, потому что они были связаны с Этери. Авербух, вероятно, предполагал, что рано или поздно Этери им всё расскажет, или же произойдёт нечто иное – они сами всё узнают, сами ввяжутся в эту опасную игру и по нелепой случайности окажутся здесь, в логове врага. И как ни странно он оказался прав, ведь нельзя иметь тайны там, где живут дети.       Рядом с книгами, на полках большого книжного шкафа, аккуратными стопками были сложены криптексы, несколько кубиков Рубика и другие, менее очевидные, но не менее сложные головоломки. Одного взгляда на эту коллекцию хватило Жене, чтобы испытать острое желание выбросить всё это куда подальше, навсегда отказаться от этой запутанной игры. Но Диана лишь отрицательно покачала головой, её взгляд был полон обречённости. Словно она хотела сказать: "Пока ты ничего не трогаешь, пока принимаешь эти условия, ты ощущаешь иллюзию свободы. Но стоит тебе только попытаться что-то изменить, выбросить хотя бы одну эту безделушку, и ты сразу поймёшь, что это невозможно".       Рядом с ними всё это время находилась странного вида женщина. Женя вроде бы и понимала, что это живой человек — вот видно, как медленно вздымается её грудь при дыхании, как едва заметно трепещут её длинные, тёмные ресницы. Но в остальном она была почти неподвижна, не произносила ни слова, её взгляд был пустым и отстранённым. В иной ситуации её можно было бы принять за искусно созданного робота или восковую фигуру в музее, в крайнем случае — за манекен в витрине магазина, но уж точно не за живого человека. Её присутствие создавало гнетущую, невыносимую атмосферу.       Женя села на край кровати рядом с Дианой. Ей нужно было заговорить с ней, обсудить произошедшее, но о чём можно говорить в такой ситуации? Как можно делиться своими мыслями и страхами, когда в комнате стоит эта почти невидимая особа, готовая передать каждое слово, каждую эмоцию прямо в руки Кодекса? С другой стороны, у Жени и не было никакой важной информации. Всё, что она знала, уже давно было известно Кодексу. Наверное, сейчас все они там, внизу, празднуют свою победу, злорадствуют и насмехаются над их наивностью. От этой мысли становилось ещё хуже, к горлу подступала тошнота. — Ди, они найдут нас, — Женя крепче приобняла подругу за плечи, пытаясь передать ей хоть немного уверенности. — Я знаю, что найдут. Мы слишком много пережили вместе… Этери никогда бы тебя не бросила, слышишь? — Я верю тебе, — тихо ответила Диана, но в её голосе звучала неуверенность. — Но Кодекс пытается убедить меня в обратном. Им нужна только одна вещь, и неужели мама не может… — Не может, — Женя вздохнула. Как же ей хотелось верить в то, что у Этери действительно нет необходимого Кодексу дневника. Она отчаянно хотела верить, что этот дневник утерян безвозвратно, что его нельзя просто так попросить у Хранителей, как намекал Авербух. В любом случае, в словах Авербуха была лишь доля правды, и Женя продолжила: — У неё нет того, что они ищут. Но они продолжают поиски. — Почему ты здесь? Если ты была с ними, как ты оказалась со мной? — Диана посмотрела на Женю с нескрываемым раздражением. Там, снаружи, пусть и в опасности, ощущалась хоть какая-то иллюзия свободы. А здесь, в этом идеально обставленном, но всё же чужом доме, они были заперты, как в золотой клетке. Для Жени, измученной пережитым — взрывами, погоней, холодом, — сейчас здесь было лучше, чем там. Ей не хотелось больше играть в эти опасные игры. Это был не привычный ей триллер, где можно было рассчитывать на благополучный исход. Здесь всё было по-настоящему, и никто не собирался с ними церемониться. Наверное, только сейчас, пока ещё не прошла усталость, здесь казалось относительно безопасно. Но что будет потом, когда силы вернутся? Не станет ли это ожидание мучительным и невыносимым? Женя хотела спросить Диану о её чувствах, но передумала, решив, что сейчас не выдержит ещё и чужой боли. Может быть там действительно было лучше. — Ди, это… сложно, — Женя приложила указательный палец к губе, и на нём остались крошечные капельки крови. Она чувствовала, как ложь постепенно встаёт между ними стеной, а Кодекс только и ждёт момента, чтобы воспользоваться этим, чтобы поссорить их, разобщить. — Понимаешь, мы… — Женя глубоко вздохнула, собираясь с духом. — Мы просчитались.       Женя ненавидела себя за эту ложь, но как же сложно было признаться подруге в том, что между ней и Этери что-то было, что они целовались, пытались разобраться в своих чувствах, и как… Этери отвергла её, словно ничего и не было. Женя не знала, как Диана отреагирует на эту попытку отношений с её матерью, особенно сейчас, когда сама Диана вынуждена находиться в руках Кодекса. — Жень, не ври мне, пожалуйста, — тихо попросила Диана. Она прислонилась спиной к холодной стене и обхватила колени руками, словно пытаясь защититься от всего происходящего. — Кодекс не станет рассказывать мне ничего хорошего, но ваш поцелуй… я видела его своими глазами. — Ди, прости… — прошептала Женя, чувствуя, как по щекам потекли слёзы. — За что? — Диана подняла на Женю взгляд, в котором смешались боль, обида и… понимание. — Я злилась на тебя, но не из-за поцелуя, а из-за того, что ты ни разу не сказала мне об этом. Неужели мы подруги… но недостаточно близкие? Почему ты думаешь, что я не пойму? Если мама будет с тобой счастлива… пусть. Просто говори мне об этом честно. — Нет, Ди, не будет, — тихо и уверенно ответила Женя, глядя в глаза Диане. Она пыталась понять, почему подруга так легко принимает её признание. Может быть, всё дело в её собственных предубеждениях? Женя уже давно убедила себя, что Диана слишком консервативна в отношении Этери и что принятие их отношений будет долгим и сложным процессом. Но реакция подруги была совсем иной. Диана согласилась так легко, словно всю жизнь ждала этого, и от этого на душе у Жени стало ещё тяжелее. — Понимаешь, между нами ничего не будет. Тот поцелуй… это была ошибка. Она так решила. — Знаешь, — Диана слегка улыбнулась, — не знаю, как там всё выглядело на самом деле, изнутри, но в объективе камеры это была неплохая сцена из романтического фильма, как раз перед началом чего-то напряжённого.       Женя невольно улыбнулась в ответ, слушая реплику подруги. Она не знала, как выглядела со стороны, да, наверное, и не хотела знать. Но принятие Дианы было для неё очень важным. Оно заставило её сердце биться чуть быстрее, а ещё помогло поверить, что, несмотря на все интриги Кодекса, они всё же остаются подругами, что их дружба сильнее всех этих игр. В этой напряжённой, гнетущей атмосфере разве это не было самым важным? — Жаль, тебе не показали феерический кадр, как руку Авербуха поймала мышеловка, — Женя усмехнулась, вспоминая недавний инцидент. — Он так закричал, что у меня чуть наушники не сломались. Глейхенгауз постарался на славу.       Диана не могла не отреагировать на это заявление. Впервые за долгое время две подруги позволили себе расслабиться, посмеяться и на мгновение почувствовать себя как прежде, забыв обо всех опасностях. В этот самый момент, пока они делились своими эмоциями, мирно стоявшая до этого у стены девушка отделилась от неё и бесшумно скользнула по коридору, явно направляясь к кому-то из Кодекса, чтобы что-то сообщить. Изнурённая и уставшая Женя не заметила этого движения, а Диана уже настолько привыкла к этой молчаливой, почти бесплотной особе, что даже не обратила на неё внимания. Должно быть, она пойдёт доложить Кодексу, что дружбу между ними разрушить не удалось, а может, пожалуется на то, как подруги посмеялись над их лидером. Эта мысль мелькнула в голове у Дианы, но она не придала ей особого значения.

***

      Женя не помнила, сколько проспала, но когда её бесцеремонно вытащили из тёплой постели и потащили куда-то, она всем своим видом выражала крайнее недовольство. Её лицо, ещё сонное и опухшее, выражало неприкрытую ненависть и раздражение, которое то и дело прорывалось наружу в коротких, резко брошенных фразах, бурчании себе под нос и демонстративном топанье ногами. Она шла по длинному, гулкому коридору в домашних тапочках в виде пушистых медведей, которые смешно шлёпали по паркету, и тёплом, уютном комбинезоне с милой мордашкой Пикачу на капюшоне. Переодеваться она не собиралась, демонстрируя этим свой протест. В отличие от неё, Диана даже в этой нелепой ситуации пыталась выглядеть безупречно — видимо, это у неё от Этери. Впрочем, Женя и сама считала себя безупречной, просто сейчас ещё и сонной, уставшей и до крайности злой. — О, приготовься, — тихонько сказала Диана, иронично скривив губы, — сейчас нас обеих ждёт урок кодексопропаганды. — Чего? — не поняла Женя, нахмурив брови. — Ну, это я так называю, — пояснила Диана, закатив глаза. — Типа: "Посмотрите, какие мы хорошие, а Хранители — исчадие ада". Так сказать, готовят кадры с самого рождения, промывают им мозги с пелёнок. — А если я не хочу? — Женя резко остановилась посреди коридора, её тапочки-медведи замерли на месте. Не говоря ни слова, она развернулась на сто восемьдесят градусов и совершенно спокойно, с упрямым выражением на лице, направилась обратно в спальню, которую уже успела мысленно объявить своей временной территорией, своим личным убежищем в этом враждебном месте. Она надеялась, что её подняли в такую рань хотя бы ради вкусного завтрака, который хоть как-то мог бы скрасить это ужасное утро, но уж точно не планировала тратить драгоценное время на скучную и лживую лекцию о людях, которые едва не пристрелили её, Этери и всех, кто случайно оказался рядом, подвернувшись им под руку. Нет, Женя твёрдо решила, что сомнительные "знания" о Кодексе ей совершенно не нужны. В конце концов, они же сами предпочитают уничтожать знания, которые считают опасными, а значит, отказываясь слушать их пропаганду, она им только помогает, действуя в их же логике.       Но стоило девушке дойти до ближайшей развилки в коридоре, как словно из воздуха возник Авербух, преградив ей путь. В этот раз он выглядел менее официально — на нём были обычные слегка потёртые джинсы и тёмная футболка, — но казался он гораздо более счастливым, его лицо сияло, словно он только что выиграл в лотерею миллион долларов. Его глаза лучились от восторга, а на губах играла самодовольная улыбка. — А пистолетик забыли? — с язвительной усмешкой поинтересовалась Женя, слегка приподняв бровь. — Без него как-то скучно. Интриги нет. — Медведева, ты здесь не особенная, — резко, но без прежней угрозы в голосе, ответил Авербух, пряча руки в карманы джинс. — В этом доме есть правила, и ты пойдёшь слушать то, что мы рассказываем. — А я особенная хотя бы потому, что меня сюда притащили угрозами и силой, — не уступала Женя, скрестив руки на груди и вызывающе вскинув подбородок. На секунду ей показалось, что мужчина сейчас замахнётся и ударит её по лицу или куда придётся, но он, к её удивлению, сдержался, проявив неожиданное терпение. — И если бы у меня был хоть малейший выбор… я бы осталась там. Я не хочу слушать вашу лживую пропаганду. — Диана тоже не горит желанием, но слушает, — спокойно парировал Авербух, бросив быстрый взгляд на Диану, стоявшую чуть позади Жени и молча наблюдавшую за их перепалкой. — Как думаешь, что нужно сделать, чтобы твоя подруга ходила на занятия каждый день с энтузиазмом? Повторить то же самое с тобой, применив силу, или ты всё-таки благоразумно решишь пойти сама?       Женя уже открыла рот, чтобы ответить, но Диана очень вовремя, с лёгким вздохом, схватила её за руку и потащила обратно в сторону лекционной аудитории, или как там это помещение могло называться. Женя бросила на подругу быстрый, вопросительный взгляд. В глазах Дианы читалась твёрдая решимость и какая-то усталая покорность. Женя была готова разорвать любого из Кодекса, если хотя бы один из них посмеет прикоснуться Диане. И она также знала, что именно этим же займётся Этери, если увидит хотя бы намёк на то, что её дочери угрожает опасность. — Он блефует, — тихо, стараясь говорить так, чтобы их не услышали, успокоила Женю подруга, когда они шли по коридору. — Но иногда Кодекс говорит и дельные вещи. А пошла я туда, — она слегка пожала плечами, — потому что… всё в нашей спальне — муляж. Компьютер ненастоящий, головоломки тоже. Всё это — показуха, пыль в глаза. Со временем становится скучно смотреть в потолок.       Женя не верила, что Диана пошла туда по своей воле, но допрашивать не стала и нехотя вошла в просторную аудиторию. Вопреки её ожиданиям, она оказалась гораздо больше и светлее, чем представлялось. Высокие окна пропускали много дневного света, помещение было обставлено простой, но добротной мебелью. Женя выбрала свободное место на длинной деревянной скамье и устало опустила голову на прохладную поверхность парты. Кому скажи, что её вытащили на учёбу в законные каникулы — ни за что не поверят, но вот она сидела здесь, в этой странной аудитории, хотя всем сердцем желала оказаться в своей уютной кровати и просто спать. Ей было совершенно всё равно, о чём им собираются рассказывать на этой лекции. Она более-менее отдохнула, пусть этого и было недостаточно, а её мозг, против её воли, начал мучительно перебирать варианты того, что могло произойти с Этери.       Женя никак не могла отделаться от навязчивой мысли, что эта стрельба не закончилась ничем хорошим. Ей никто ничего не рассказывал, не посвящал ни в какие планы и даже не сказал одну простую, успокаивающую фразу: "Она жива". Женя, конечно, догадывалась, что если Кодекс смог настигнуть их, то вероятность благополучного исхода была крайне мала. Но разве эти люди не должны были хотя бы Диане сообщить о судьбе её матери? Или в их жестоких играх смерть стала настолько обыденным явлением, что о ней даже не стоит долго говорить?       Когда в аудиторию, излучая самодовольство, вошёл Авербух, Женя была готова развернуться и уйти. Его самоуверенный вид уже порядком раздражал, а смотреть на него сейчас было просто невыносимо. Видеть его в роли учителя или наставника казалось чем-то совершенно чуждым и абсурдным. Как мог этот человек, который ещё вчера держал её на мушке, сегодня мог чему-то её учить? Впрочем, мужчину этот резкий контраст, похоже, ничуть не смущал. Он непринуждённо улыбнулся, подошёл к большому экрану, висевшему на стене, и включил его, видимо, готовый начать свою презентацию.       Диана на Авербуха не обратила ни малейшего внимания. Она продолжала раскачиваться на стуле, намеренно задевая спинкой заднюю парту, чем, судя по недовольным взглядам, сильно раздражала сидевших там парня и девушку, очевидно, близнецов. Они явно не понравились Диане с первого взгляда, и Женя с лёгкостью переняла эту неприязнь. Здесь, в этом логове, у них не было друзей, только потенциальные враги, готовые растерзать их, если они хоть на секунду проявят слабость. Авербух откашлялся, поправил невидимый галстук и обвёл аудиторию взглядом. На экране за его спиной появилась эмблема — перекрещённые перо и нож. — Вы слышали, что мы называемся Кодексом Тишины. Но знаете ли вы, почему мы выбрали это имя? Почему молчание стало нашим главным оружием? Это не просто философия, не прихоть. Это необходимость, продиктованная самой историей, — начал он, его голос звучал ровно и убедительно. — Много веков назад, когда человечество только начинало записывать свои знания, когда клинопись только-только зарождалась на глиняных табличках, существовали те, кто стремился сохранить каждую крупицу информации, не задумываясь о последствиях. Они, движимые благими намерениями, верили, что любое знание — благо, что оно само по себе несёт свет и прогресс. Но они глубоко ошибались. История не раз доказывала, что в руках злодеев даже самое чистое и благородное открытие превращается в инструмент разрушения, в орудие угнетения. Так было с алхимиками, которые, пытаясь найти философский камень, подарили миру не золото, а порох, изменив ход войн и создав новое, смертоносное оружие. Так было и с учёными, чьи фундаментальные исследования в области физики и химии стали основой для создания оружия массового поражения, способного уничтожить целые города. — Авербух сделал паузу, обвёл взглядом слушателей. — Мы — Кодекс Тишины — родились из боли и горького осознания этой истины. Осознания того, что далеко не всякое знание должно выжить, что некоторые тайны лучше оставить погребёнными под песками времени. — На экране сменилась картинка — теперь там была изображена средневековая Европа, охваченная чумой. — Наше происхождение уходит корнями в XIV век, в эпоху, когда чёрная смерть опустошала Европу, унося миллионы жизней. В то мрачное время группа учёных в Италии, в самом сердце Ренессанса, наткнулась на тексты, которые могли кардинально изменить ход истории. В этих древних рукописях описывалась технология распространения смертоносных ядов через воду, воздух и пищу. Эти знания, казалось бы, могли спасти мир, предотвратив войны и конфликты, но вместо этого они едва не были использованы для контроля и уничтожения целых народов, для развязывания ещё большей, ещё более страшной бойни. Именно тогда впервые появился наш символ — перекрещённые перо и нож. Перо, как символ знания, и нож, как символ жертвы, которую необходимо принести, чтобы защитить мир от самого себя. — Слайд на экране снова сменился. Теперь там был изображён книжный шкаф, заполненный древними фолиантами. — Наши предки, первые члены Кодекса, поняли, что простое сохранение знаний — это не всегда благо. Иногда, чтобы спасти будущее, необходимо безжалостно уничтожить прошлое, отсечь гниющие ветви, чтобы дерево продолжало расти. К XVIII веку, с наступлением Эры Просвещения, с бурным ростом библиотек и университетов, влияние Кодекса неуклонно росло. Но вместе с влиянием пришла и новая угроза — внутренний раскол. Некоторые из нас, ослеплённые жаждой знаний, начали сомневаться в наших методах. Они откололись от нас и создали группу, которую вы знаете как Хранители. Их философия диаметрально противоположна нашей: сохранить абсолютно всё, несмотря на потенциальную опасность. Именно они, движимые этой ошибочной идеей, скрывали и защищали формулы смертоносных ядов, секреты массовой манипуляции, даже древние ритуалы, способные, при неправильном использовании, уничтожить всё человечество. Хранители называют нас радикалами, варварами, уничтожителями истории. Но скажите мне, — его голос стал громче, обращаясь ко всей аудитории, — если бы вы точно знали, что одно-единственное знание может стать причиной гибели миллионов невинных людей, вы бы действительно захотели его сохранить? — Да, мы бы сохранили его, — раздался неожиданный голос. Женя, которая всё это время казалась спящей или, по крайней мере, абсолютно не заинтересованной в лекции Авербуха. Она подняла голову, её взгляд, до этого рассеянный, стал острым и пронзительным. Взгляды других подростков, сидевших в аудитории, тут же метнулись в её сторону, словно она была призраком, внезапно проявившимся из ниоткуда. Видимо эта речь мужчины предполагалась, как риторическая и никто не ожидал, что его прервут. — Ага, спасаете, как же, — протянула Женя с сарказмом, — прямо спасители мира, с бомбами и автоматами наперевес. Вы серьёзно думаете, что это кого-то спасёт? Вы просто жонглируете словами, типа "защита мира", а на самом деле только разрушаете всё вокруг. Хранители, конечно, тоже не подарок, но хотя бы не пытаются выдать себя за ангелов, когда у самих рыльце в пушку. Авербух на мгновение замолчал, его взгляд скользнул по лицу Жени. Затем он снова заговорил, его голос стал чуть тише, но не менее убеждённым: — Нас часто называют злодеями, монстрами, Жень. Но разве мы виноваты в том, что готовы принимать тяжёлые решения, которых боятся другие? Мы — те, кто несёт на себе всю тяжесть этого выбора. Мы — те, кто вынужден разрушать, чтобы сохранить нечто большее, нечто, что вы даже не можете себе представить. — Вы те, кто разрушает жизни других людей, — резко оборвала его Женя, поднимаясь со своего места. Её глаза горели гневом, а в голосе звучала неподдельная ненависть. — Вы разрушили жизни тех невинных людей в Оклахоме. Вы разрушили мою жизнь, втянув меня в свою грязную игру. Вы разрушили… — она запнулась, с трудом сдерживая рвущиеся наружу эмоции, — вы разрушили всё.       Где-то совсем рядом с Женей оглушительно прозвучал выстрел, и с потолка, прямо над их головами, осыпалась штукатурка, мелкой крошкой рассыпавшись по полу. Сердце Жени бешено заколотилось, в ушах зазвенело. Она не знала, кто стрелял, куда целился, что вообще происходит. Единственное, о чём она могла сейчас думать, о чём болело её сердце, была Диана. Инстинкт самосохранения, смешанный с отчаянной потребностью защитить подругу, мгновенно взял верх. Женя резко схватила Диану за руку, крепко сжала её пальцы и, не говоря ни слова, в образовавшейся суматохе, потянула её за собой к выходу из этой злополучной аудитории, ставшей вдруг смертельно опасной. В коридоре царил хаос. Кто-то кричал, кто-то бежал в противоположную сторону, кто-то, наоборот, пытался заглянуть внутрь аудитории, чтобы понять, что произошло. Женя, не обращая внимания на всеобщую панику, проталкивалась сквозь толпу, крепко держа Диану за руку и молясь про себя, чтобы они успели выбраться из этого места. Она чувствовала, как дрожит рука Дианы в её ладони, как её собственное тело бьёт мелкая дрожь от пережитого страха. Нужно было бежать, бежать как можно дальше отсюда, пока не стало слишком поздно. Такое уже было, но в прошлый раз рядом с ней был Даниил, а теперь никого. Так как же действовать? Куда идти и идти ли?