Тайный Санта для Этери

Частичка меня всегда с тобой,

И, если честно,

Жизнь без тебя была бы невыносимой...

"Что ты готова сделать ради сохранения истины?" — прочла Женя на коробке, оставленной у дверей её квартиры. Холод пробежал по спине, словно от ледяного прикосновения. Девушка оглянулась вокруг, напряжённо всматриваясь в полумрак лестничной клетки, словно надеялась увидеть того, кто успел оставить этот неожиданный "подарок", пока она спустилась на два этажа ниже, выбросила мусор и вернулась домой. Из подъезда точно никто не выходил — она бы заметила, столкнулась по пути обратно, да и дверь скрипнула бы. Значит, искать следовало здесь, на этаже.       Первым делом она нажала кнопку вызова лифта, но старая кабина, словно заколдованная, не спешила подниматься, лишь жалобно скрипнула где-то внизу. Тогда Женя, не теряя времени, осмотрела лестницу — сверху донизу, быстро скользнув взглядом по ступеням и перилам, заглянула за мусоропровод, проверила каждый тёмный угол, каждую нишу, куда мог бы спрятаться человек. Но никого не было. Казалось, таинственный незнакомец попросту испарился, растворился в воздухе. Впрочем, логика подсказывала и иной, более прозаичный вариант развития событий — он мог жить или гостить в одной из соседних квартир.       Женя прислушалась, стараясь уловить хоть какой-то звук. Ей показалось, что она слышит едва уловимое, прерывистое дыхание, доносящееся откуда-то издалека, но, скорее всего, это было лишь эхо её собственного взволнованного сердцебиения, отдавающееся в ушах. Она медленно обошла этаж, бесшумно ступая по грязному ковровому покрытию, заглядывая в глазки соседских дверей, надеясь увидеть хоть какое-то движение, заметить хоть тень. Может быть, кто-то видел, кто оставил эту странную коробку? Но все двери оставались глухими и безмолвными, словно за ними никого не было. Лишь на одной из дверей виднелась свежая царапина, словно кто-то недавно задел её чем-то острым. Там, кажется уже несколько месяцев никто не жил, но Женя не придала этому значения.       Девушка вернулась к своей двери и снова посмотрела на коробку. Она была самой обычной, ничем не примечательной, сделанной из простого гофрированного картона, без каких-либо опознавательных знаков, логотипов или надписей, кроме этой зловещей, словно выжженной на крышке фразы. Женя наклонилась и внимательно осмотрела пол вокруг. Может быть, остались какие-то следы обуви? Но на грязном, испачканном следами десятков проходящих мимо людей полу подъезда, и без того испещрённом разводами от зимней слякоти и уличной грязи, было практически невозможно различить что-то конкретное. Разве что… Женя заметила едва заметную, тонкую царапину на керамической плитке прямо перед своей дверью. Она была свежей, блестящей, словно её оставили совсем недавно, буквально несколько минут назад. Может быть, коробку волокли по полу, прежде чем поставить у двери, пинали ногами, чтобы не оставить отпечатков? Или это просто случайность, совпадение, которое превращает её в параноика? Эта мысль заставила её сердцебиение участиться. Она провела пальцем по царапине, ощущая её остроту, и вскоре осознала, что просто сходит с ума. Эта маленькая коробка не могла создать царапин на плитке, только если до этого она не находилась внутри чего-то более ощутимого.       Она подняла взгляд выше и осмотрела стены, внимательно изучая каждый сантиметр поверхности. Может быть, кто-то прислонялся к ним, ожидая, пока она вернётся? Но стены были чистыми, насколько это может быть в подъезде, и в любом случае, они были лишены каких-либо видимых следов. Женя провела рукой по холодным металлическим перилам лестницы, и тут же одернула её, с досадой осознав, насколько глупо выглядит со стороны. Она представила себя глазами соседа, случайно выглянувшего на лестничную клетку: девушка, сосредоточенно ощупывающая перила, словно ищейка, вынюхивающая след преступника. "Прекрасно, Медведева, только этого нам не хватало", – с горькой иронией подумала она. В конце концов, коробку оставил человек, а не дикое животное, которое стало бы царапать стены и оставлять повсюду клочья шерсти. Конечно, этот человек был предельно осторожен, действовал быстро и аккуратно, стараясь не оставить после себя никаких улик.       Женя понимала, что тратит время на ерунду, на бессмысленные поиски, которые ни к чему не приведут. Но эти действия, хоть и казались со стороны нелепыми и даже немного комичными, парадоксальным образом частично успокаивали девушку, да и добавляли ей несколько драгоценных минут, чтобы оттянуть неизбежный момент — момент, когда ей придется прикоснуться к этой зловещей коробке. А коснуться её придется в любом случае, рано или поздно. Не оставлять же её стоять у входа до тех пор, пока кто-нибудь из соседей не заметит этот странный "подарок" и не начнёт задавать неудобные вопросы? Эта мысль заставила Женю содрогнуться. Представлять себе любопытные взгляды соседей, их перешептывания за спиной, совсем не хотелось. Нужно было что-то решать, и как можно скорее.       В голове у неё роились вопросы, один тревожнее другого. Кто оставил эту коробку? Зачем? И что, чёрт возьми, значит эта странная, зловещая надпись? Неужели это действительно связано с C.O.F.K.? И если да, то почему они не связались с ней напрямую, как делали это обычно, не передали коробку в руки, не добавили фирменные инициалы, как в два предыдущих раза? К чему эта нарочитая театральность, эта загадочная посылка, оставленная на пороге без присмотра? А как же сказки Хранителя о конфиденциальности, о "Кодексе", от которого эту информацию следует держать подальше? Женя чувствовала, как внутри нарастает беспокойство, переходящее в настоящий страх. Она понимала, что эта коробка — не просто глупая шутка, и что ей нужно быть предельно осторожной. Что-то здесь было не так, что-то настораживало, вызывало неприятное ощущение неминуемой опасности.       Она осторожно подняла коробку, словно та могла взорваться у неё в руках, пальцы невольно сжались, ощупывая гладкий, слегка шершавый картон. Страх сковал её движения, смешиваясь с почти болезненным любопытством. Женя уже знала, что C.O.F.K. может отправлять не только курьеров с запечатанными конвертами, но и Хранителей, лично вручающих задания в ходе тщательно спланированных, почти конспиративных встреч. Но ей ещё никогда не приходилось просто находить коробку у своей двери, подброшенную невесть кем, как будто это было некое послание, адресованное лично ей, но оставленное с нарочитой небрежностью. Особенно после того, как она… Впрочем, а что она, собственно, сказала? Женя почти со смущением вспомнила, как поддавшись внезапному порыву, открыла криптекс прямо перед Хранителем, убеждая его, что хочет уйти, но своими действиями показывая, что желает остаться. Этим поступком, этой демонстрацией, она, сама того не желая, заявила: "Я не уверена до конца, что хочу быть с вами. Я ни в чём не уверена, но мне любопытно".       Разрываемая противоречивыми чувствами — страхом, любопытством, упрямым желанием сохранить свою независимость и чувством вины перед семьей — она, не решаясь открыть коробку сразу, откладывая неизбежное, резко пнула её под кровать. Жест получился резким, почти агрессивным, словно она пыталась оттолкнуть от себя все связанные с C.O.F.K. проблемы, все эти загадки и опасности.       Женя почувствовала себя остро одинокой в пустой, гулкой квартире. Родителей всё ещё не было дома — они, как обычно, допоздна работали, отдавая все свои силы и время, чтобы обеспечить ей возможность заниматься фигурным катанием, учиться в престижной школе при "Хрустальном", встречаться с друзьями и ни в чем не нуждаться. В свете их неустанных трудов, их постоянного отсутствия, коробка, спрятанная под кроватью, казалась еще более нелепой и чужеродной, как зловещее напоминание о том, что у неё есть и другая, тайная жизнь, скрытая от глаз самых близких людей.       Ей не стоило сейчас тратить время на эти головоломки, на эти опасные игры, хотя бы ради семьи, ради всего пройденного пути, ради тех жертв, на которые пошли её родители, ради их надежд и мечтаний о её будущем. Она должна оправдать их ожидания, не подвести их, но сердце продолжало биться в унисон с мыслями о криптексах, о той загадочной девушке, чьи строки она прочла. Женя хотела знать жива ли она, она хотела понять, какие ужасы ещё скрыты от глаз людей. И пока разум просил её вернуться и забыть о глупостях, она держала коробку под кроватью, зная, что не выбросит.       Женя взяла в руки телефон, пальцы замерли над экраном. Стоит ли писать Диане? В памяти всплыло последнее их молчаливое расставание, повисшее в воздухе напряжение. Должно быть, отсутствие общения между ними вызвало у подруги обиду, нежелание разговаривать и даже подходить ближе. Можно ли её винить в этом? Женя сжала губы. Наверное, нет. Она сама отдалилась, замкнулась в себе, не объяснив причин, даже не спросила всё ли у неё хорошо и как Диана проведёт вечер.       Девушка пролистала список контактов, взгляд скользил по знакомым именам, лицам на маленьких аватарках, и остро ощутила своё одиночество. Казалось, она знает многих, но сейчас, в этот момент, не могла позвонить ни одному человеку. Логика подсказывала, что ей есть к кому обратиться, но для этого нужно быть искренней, честной, раскрыть свои карты. А в данном случае честность могла только навредить, усугубить и без того шаткую ситуацию. Нет, она ввязалась в это сама и выбираться будет без помощи других, ради их же безопасности.       Женя оглянулась — вокруг царили лишь одиночество и тишина, густая, давящая. Квартира, обычно наполненная теплом и уютом, сегодня казалась чужой, холодной и неприветливой. Женя не хотела оставаться здесь одна и спасаясь от этой гнетущей атмосферы, девушка схватила рюкзак, небрежно запихнув туда криптекс и коробку из-под кровати, выбежала из подъезда. Оставлять такие вещи без присмотра Женя боялась, и ещё больше боялась, что не поймёт, как ей действовать, если предметов станет больше. Куда их девать? Где прятать? А может лучше сразу выбросить на помойку?       Стоило Жене оказаться на улице, как её тут же обдало ледяным дыханием декабрьской ночи. Холодный дождь, мелкий и колючий, словно тысячи иголок, принялся сечь по лицу и одежде, заставляя невольно поёжиться. Она крепко сжала лямку рюкзака, прижимая его к себе, и быстрым шагом двинулась по тёмной узкой тропинке, стараясь выглядеть как обычный подросток, спешащий по своим делам. Но внутри всё дрожало, сердце бешено колотилось в груди, а желание позвонить Диане становилось почти невыносимым, зудящим, как заноза. С подругой всегда было проще, легче дышалось, можно было разделить и радость, и горе, любое переживание становилось наполовину меньше, когда рядом была Диана. Когда Диана была рядом, Жене даже в голову не приходило, что их ссора может оказаться настолько болезненной, настолько глубокой и затяжной. Сейчас же, в этой гнетущей атмосфере "гордого одиночества", девушка почти ненавидела себя за каждое своё действие, за выбор хранить молчание и ещё больше за то, что не нашла сил объясниться с подругой. Ей отчаянно не хватало этого заразительного смеха Дианы, этих глупых шуток, которыми они обменивались, совместных игр в приставку допоздна и их сумасбродных, порой совершенно безумных идей, которые они с энтузиазмом воплощали в жизнь. Как же было хорошо, как спокойно и беззаботно было раньше, до того, как в "Хрустальном" решили устроить эту дурацкую игру в тайного Санту, которая, казалось, стала катализатором всех их проблем, разворошив то, к чему им касаться не следовало.       Женя достала свой проездной, к счастью, работавший бесплатно в любое время суток, и заскочила в подошедший автобус, знакомый маршрут которого вёл подальше от ярких огней и суеты центра Москвы, в тихие спальные районы. На улице уже стемнело, фонари тускло освещали мокрый асфальт, и девушке казалось, что здесь всегда царит этот полумрак. Тренировки отнимали большую часть светового дня, а зимой и вовсе стирали грань между днем и ночью, превращая жизнь в бесконечную череду коротких перебежек между домом и катком. Девушка заняла свободное место у окна, надела наушники, включила музыку и прислонилась лбом к холодному стеклу, рассеянно наблюдая, как мимо проплывают размытые дождем огни машин и тусклые силуэты домов. Капли дождя стекали по стеклу, искажая и без того нечеткую картинку за окном. — Здесь свободно? — раздался неожиданный, скрипучий голос. Пожилая женщина, закутанная в тёмное пальто и вязаный платок, словно возникла из ниоткуда, хотя, возможно, она все это время стояла позади. Женя, не оборачиваясь, лишь слегка кивнула и продолжила смотреть в окно, про себя отсчитывая остановки и погружаясь в полудрёму под монотонный гул мотора и негромкое, но отчетливое бормотание радио, доносившееся из кабины водителя. — Домой едешь, милая?       Женя с трудом подавила вздох. Неужели ей действительно нужно сейчас с кем-то разговаривать? Она коротко кивнула и демонстративно отвернулась к окну, надеясь, что этот жест будет достаточно красноречивым и отобьёт у пожилой женщины всякое желание продолжать разговор. Девушка продолжала неотрывно смотреть на мелькающий за окном пейзаж, а её попутчица что-то недовольно пробормотала о невоспитанной молодежи и тут же уткнулась в свой телефон, из которого раздались громкие звуки какого-то видео. Женю это раздражало, но до конца поездки она стойко выдержала это испытание, стараясь не обращать внимания на чужой шум. Было бессмысленно ссориться и портить себе настроение дополнительной порцией негатива.       Автобус остановился на её остановке — темной, почти не освещённой, затерянной на окраине города. Женя поспешно выскочила на улицу, достала из кармана фонарик и, освещая себе путь тусклым лучом, почти на ощупь побрела по знакомой, но сейчас казавшейся чужой и мрачной тропинке. Она не видела, как женщина пристально на неё посмотрела, то ли наблюдая, то ли мысленно осуждая за нежелание с ней побеседовать.       Летом Женя часто бывала с родителями в этой части города, на набережной у реки, здесь было приятно гулять, любоваться закатами. Но зимой здесь делать было совершенно нечего: холодный ветер пронизывал до костей, а под мостом царила вечная сырость, от которой становилось зябко и неуютно. Никакого удовольствия от таких прогулок зимой не было. Деревья вокруг стояли голые, скрюченные, напоминая жутковатые декорации из фильма ужасов, и чтобы не думать об этом, не погружаться в тоску, она сделала музыку в наушниках погромче и двинулась быстрее, почти бегом, время от времени оглядываясь по сторонам и освещая себе путь фонариком телефона. Успокоилась она только под старым деревянным мостом, где еще сохранился небольшой участок ровного асфальтированного покрытия, хотя машины здесь уже давно не ездили, предпочитая более современный и удобный маршрут с другой стороны улицы. Рядом тихо шумела река, подгоняемая порывами ветра, словно нашептывая что-то неразборчивое, дождевые капли стучали вокруг, но под мост ни одна из них не долетала.       Дыхание участилось, сердце колотилось, как испуганная птица. Женя с облегчением сбросила с плеч рюкзак, бросив его в темный угол под мостом, а сверху небрежно кинула тёплую зимнюю куртку, оставшись в тонком вязаном бежевом свитере и теплых зимних рукавицах с мехом. Девушка глубоко выдохнула, собираясь с мыслями, затем резко оттолкнулась от земли, выполняя один из своих прыжкоа, стремительно вращаясь в воздухе и почти идеально приземляясь на потрескавшийся асфальт. Музыка в наушниках оглушительно кричала, поглощая все остальные звуки, перекрывая даже шум реки, словно пытаясь вытеснить из головы все тревожные мысли. А фонарь, который она предусмотрительно поставила на землю в самом центре этого импровизированного тренировочного пространства, бил ярким светом прямо в глаза, слепил, помогая ей убедить себя, что она плачет не от внутренней, раздирающей душу боли, а всего лишь от слишком яркого освещения.       Уходить куда-то специально, чтобы тренироваться, не было её обычной практикой, она предпочитала лёд и зал, но если нужно было срочно выплеснуть накопившуюся энергию, скоротать вечер, избавиться от тягостных мыслей, это заброшенное место под мостом подходило как нельзя лучше. Сколько бы раз она сюда ни приходила, здесь всегда царила тишина и уединение — даже случайные прохожие, изредка появлявшиеся на набережной, старались обходить это мрачное место стороной. Для Жени оно стало своего рода личным убежищем, их с родителями тайным уголком, где не бывает посторонних, а значит, она могла быть собой, не притворяясь, и хранить свои секреты, не опасаясь чужих глаз и ушей.       Сейчас её мотивацией был жгучий стыд. Стыд за то, что без разрешения вторглась в личную жизнь Этери, стыд за то, что не довела начатое до конца, прервала тренировки и позволила себе расслабиться. Она чувствовала, что подводит всех, кто был ей дорог, предаёт собственные идеалы и принципы. Все эти годы она упорно работала, изнуряла себя тренировками, шла к своей цели, а теперь, казалось, растеряла всю форму, растратила весь свой потенциал. Злость на саму себя, острая и болезненная, подбрасывала её всё выше и выше, заставляла непрерывно вращаться в сложных прыжках, пока голова не начинала кружиться, а в глазах не темнело. Приземляясь, Женя машинально вытирала выступившие слезы и снова отталкивалась от земли, устремляясь ввысь. Когда прыгать больше не было физической возможности, когда мышцы горели от напряжения, она пыталась повторить танцевальные движения или отработать элементы своих уже почти готовых программ, но это не приносило облегчения. Ей всегда казалось, что она недостаточно хороша, что ей нужно ещё больше работать, чтобы достичь совершенства. А сейчас она действительно была не в лучшей форме, хуже, чем обычно. "Идеально, чтобы отдать победу другому, Медведева", — с горечью подумала Женя, вспомнив ироничное замечание Этери, которое та иногда бросала в шутку, но сейчас оно прозвучало как горькая правда.       Музыка в наушниках на секунду стихла, словно давая ей возможность перевести дыхание и собраться с мыслями. Она подошла к своему рюкзаку и села на холодный, но сухой в этом месте асфальт. Дрожащими пальцами девушка достала из рюкзака коробку с той самой надписью и осторожно открыла её. Внутри лежал сложенный в несколько раз лист бумаги с очередным шифром, на этот раз совершенно иным, не похожим на предыдущие. Он выглядел как закрученная по спирали лента из букв, которые постепенно сходились к самому центру, образуя сложный, запутанный узор. На первый взгляд казалось, что буквы должны складываться в слова, но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что это не так. Загадка оказалась гораздо сложнее, чем ожидала Женя. Вопреки своему первоначальному интересу, она восприняла это как хороший знак. Это означало, что Хранитель не собирается сдаваться и по-прежнему намерен вовлечь её в свою игру, а она уже сдалась и несмотря на интерес, не станет ломать голову ночи напролёт, чтобы узнать, что зашифровано здесь. Под спиралью, в нижней части листа, длинным, бессмысленным рядом тянулись цифры. Некоторые из них были слишком большими, чтобы соответствовать порядковым номерам букв в алфавите, а другие, казалось, были расставлены совершенно хаотично, без какой-либо логики. Они никак не вязались со спиралью из букв. Загадка явно была продуманнее, чем предыдущие, но, как показалось Жене, всё же недостаточно сложной для Хранителя. Он мог придумать что-нибудь и похуже, что-нибудь действительно запутанное и неразрешимое. Было очевидно, что он, подобно лису из сказки, намеренно запутывает её в свои сети, дразнит, играет на её любопытстве, пытаясь заманить в свою ловушку. "Нет, больше я на это не куплюсь, — твердо решила Женя. — Больше не буду участвовать в этой игре". Она аккуратно сложила письмо обратно в коробку, все же не решаясь выбросить его. Что-то подсказывало ей, что это послание может оказаться важным, и что лучше его сохранить — возможно, сжечь позже, чтобы не оставлять никаких следов.       Её телефон настойчиво зазвонил, разрывая тишину под мостом. Громкая, стандартная мелодия, от которой обычно хотелось заткнуть уши, оглушительно закричала и в наушниках, и из динамиков телефона. Она ненавидела эту особенность своего гаджета и всегда раздражалась, когда кто-то грубо прерывал её единение с музыкой, но одного взгляда на экран было достаточно, чтобы все негативные эмоции мгновенно отступили, сменяясь тревогой и надеждой. На экране высветилось имя звонившего: "Э. Георгиевна" с маленьким изображением цветка в конце подписи. Женя взглянула на часы. Почти 22:00. Слишком поздно для обычных тренерских звонков, и сердце у неё тревожно забилось. Не раздумывая, она приняла вызов. — Диана у тебя? — сразу же, без приветствия, выпалила Этери, и Женя почувствовала, как острая боль кольнула её в груди. Страх, до этого момента тлевший где-то на задворках сознания, вспыхнул с новой силой. — Нет… — прошептала Женя, ощущая, как волнение и чувство вины нарастают с каждой секундой. Она подумала, что может и у неё, но её то, Жени сейчас нет дома. А тем временем внутренний голос, холодный и безжалостный, шептал ей: "Ну что, доигралась?" — Может, у Алины? — Точно не у неё, — голос Этери звучал напряженно, срывающимся, кажется, девушка никогда не видела её такой. Женя слышала на заднем фоне приглушенный шум, словно Этери нервно ходила из стороны в сторону по квартире, а может быть, торопливо осматривала каждую комнату в доме, заглядывая в самые темные углы. — Медведева, вспомни, с кем она общалась в последнее время? Может быть, какие-то общие друзья, с кем она могла уйти?       Женя почувствовала, как телефон стал вдруг непомерно тяжелым, пальцы едва удерживали его возле уха. Всё её тело била мелкая дрожь, но не от холода, а от нарастающего, парализующего страха. В голове мелькали обрывки мыслей, пытаясь сложиться в единую картину, но все тщетно. У них почти не было знакомых за пределами катка. Все, кого знала Диана, так или иначе были связаны с фигурным катанием, тренировались с ними на одном льду. Чтобы она вот так просто ушла куда-то, никого не предупредив… Нет, это было совершенно на неё не похоже. Она всегда делилась своими мыслями, своими планами, а её любимой фразой была почти детская: "Я только маме скажу". И даже если они собирались влезть в заброшенное здание, она обязательно писала об этом Этери, которая смеялась с нелепой шутки, не считая, что её правильная дочь решится на такое. Удивительно, но иногда для того чтобы вам не поверили, достаточно всегда говорить правду, какой бы абсурдной она ни была. "Почему я не поговорила с ней сегодня?" — эта мысль одновременно пронзила головы обеих женщин, словно они были связаны невидимой нитью. Женя корила себя за то, что не рассказала Диане об опасности, не предупредила её, закрылась. Этери же терзалась от осознания того, что снова, в который раз, ввязалась в опасную игру, подвергая риску близких ей людей и в особенности Диану. — Глеб уехал с родителями на все новогодние праздники, — проговорила Женя, пытаясь разорвать тягостную тишину, повисшую между ними. Она вспомнила, что Диана и Глеб были довольно близки, но сейчас он был недоступен. Они почти ни с кем не общались, кроме как друг с другом, вместе выходили с тренировок, вместе возвращались домой. Их связывала невидимая, но очень прочная лента дружбы. И сейчас Женя с горечью осознала, что она оказалась ужасной подругой, не сумевшей уберечь близкого человека. — Вы пробовали ей позвонить? Может, телефон разрядился? — Ты плачешь? — прямо, даже немного грубо, но без тени осуждения в голосе, спросила Этери. Женя не обиделась на эту резкость — сейчас было совсем не до обид, не до выяснения отношений. Этери тем временем попыталась успокоиться, собраться с мыслями, понимая, что каждая деталь, каждая мелочь может быть важна. Если Женя знает хотя бы что-то о местонахождении Дианы, эта информация может оказаться решающей. — Медведева, объясняй, — потребовала Этери, в её голосе звучала сталь, сквозь которую, однако, прорывались нотки отчаяния и страха. В глубине души она изо всех сил надеялась услышать что-то банальное, что дочь просто сбежала на какую-нибудь подростковую вечеринку, о которой ей не рассказали, или уговорила кого-то купить ей билет на новый фильм ужасов, куда её саму, скорее всего, не пустили бы без паспорта. Любая, даже самая глупая и нелепая причина была бы сейчас лучше этой пугающей неизвестности. — Мы… — Женя судорожно пыталась подобрать слова, но они отказывались превращаться в связные фразы. Ком в горле мешал говорить, дыхание сбивалось. Она волновалась за Диану, за её безопасность, волновалась из-за лжи, которую так долго скрывала внутри себя, волновалась, что потеряет доверие Этери, потеряет её... даже профессиональную часть, которая была для неё так важна. Все эти страхи сплелись в один тугой клубок, парализуя волю. — Мы… поссорились накануне. На тренировке. Не поссорились... я сама отдалилась от неё, потому что... — прошептала она, всхлипывая. Голос Жени предательски дрожал, срываясь на шепот, она понимала, что этого объяснения совершенно недостаточно, что Этери ждет от неё большего, и тихо, почти неслышно, словно выдыхая, произнесла то, что так долго держала в себе: — Я вступила в C.O.F.K.