Тайный Санта для Этери

      Женя так и не решилась набрать номер Дианы. Она понимала, что звонок неминуемо повлечёт за собой расспросы, а значит, придётся делиться своими опасениями. Мысль о том, чтобы посвятить подруг в происходящее, вызывала противоречивые чувства. С одной стороны, она не хотела хранить секреты, с другой — не желала без нужды тревожить близких. "Может, и стоило", — промелькнуло в голове, но было уже поздно. Телефон скользнул в карман куртки, а она без происшествий добралась до "Хрустального".       Единственной реальной проблемой Жени оказалось часовое опоздание на тренировку, что, конечно, не укрылось бы от Этери. Девушка торопливо юркнула в раздевалку, и её тут же обдало резким, но уже привычным запахом лака для волос Дианы. Это средство было её любимым, и та нередко использовала его щедрой рукой, наслаждаясь устойчивым сладковатым ароматом. "Со вкусом соревнований", — как иной раз шутила Диана, сбрызгивая волосы. Издалека доносилось эхо голосов и скрежет коньков по льду, сообщая, что тренировка в самом разгаре. Отсутствие же привычных замечаний тренера вселяло слабую, почти отчаянную надежду, что в общей суматохе её опоздание останется незамеченным.       Сломленная моральной усталостью, Женя нарочито медленно расшнуровывала и снова зашнуровывала коньки, каждый раз недостаточно туго. Пальцы неуклюже перебирали шнурки, оттягивая неизбежную встречу с Этери. С каждым днём смотреть ей в глаза становилось все труднее, не говоря уже о том, чтобы выслушивать нотации из-за опоздания. Любовь, для кого-то лёгкая и вдохновляющая, для неё превратилась в тяжелую ношу, усугубляемую невозможностью взаимности. Наверное, было проще, когда Женя не осознавала глубину своих чувств, принимая их за благодарность или простое уважение к тренеру.       Лезвие конька неприятно царапнуло палец, Женя поморщилась. Нет, Этери не станет кричать и ругаться — это было не в её стиле. Но холодное разочарование во взгляде ранит куда сильнее любых криков. Она наверняка выскажет своё недовольство, упрекнёт в безответственном отношении к тренировкам, особенно в последние дни, когда Женя стала рассеянной и вялой. Сейчас ей меньше всего хотелось выслушивать эти справедливые, но такие болезненные упрёки. Ей было невыносимо больно от мысли, что она раз за разом она почти оскорбляет женщину, к которой испытывала такие сильные, сложные чувства, потому что для Этери нежелание работать читалось именно так.       Эта невозможность разделить с Этери свою тайну, поделиться своим страхом, жгла изнутри, как раскалённое клеймо. Ей было мучительно от от того, что она не может просто, по-человечески сказать: "У меня проблемы, Этери, помоги мне, пожалуйста". Эта простая фраза, так легко произносимая в обычных обстоятельствах, сейчас казалась непреодолимой стеной, воздвигнутой из страха, недоверия и ощущения надвигающейся катастрофы. Женя чувствовала себя запертой в клетке собственного молчания, где каждый вздох, каждое движение причиняло боль. Она понимала, что её поведение не останется незамеченным, что Этери, с её острым взглядом и чутким сердцем, обязательно заметит её состояние и потребует объяснений. И тогда ей придется либо лгать, что причинит ещё большую боль обеим, либо… либо признаться. Но мысль о том, что её тайна может подвергнуть Этери опасности, парализовала, лишая воли и возможности действовать.       С тяжелым вздохом Женя заставила себя подняться со скамьи и выйти из раздевалки с рюкзаком на плече. Тащить его на лед было глупо, но оставить в пустой раздевалке, доступной для любого, было еще хуже. Криптекс внутри ощущался тяжелым, холодным и чужим, словно кусок льда, прижавшийся к спине. От него исходила пугающая, почти физически ощутимая аура. Женя поежилась. Она боялась, что её уже ищут, что за ней следят невидимые глаза, но больше всего боялась, что её неосторожность подвергнет опасности других, слишком дорогих ей людей. — Медведева, — голос Этери, резкий и отрывистый, раздался прямо за спиной, заставив Женю вздрогнуть. Она выронила из рук защиту для коньков, которая с глухим стуком упал на коврик. Обернувшись, Женя увидела тренера, стоявшую в паре метров от дверей раздевалки, словно тень, отбрасываемая резким светом из коридора. Этери выглядела напряж      нной, словно натянутая струна: губы плотно сжаты в тонкую линию, кудрявые волосы собраны в небрежный, но строгий пучок, из-под которого выбивались непокорные завитки. Руки скрещены на груди, словно воздвигая невидимый барьер между ними. От неё веяло холодом и требовательностью, раздражением и бесконечным перфекционизмом, словно морозным воздухом с катка. — У тебя появился ещё один личный тренер или ты готовишься к феерическому провалу на Олимпиаде? — Просто… — Женя сглотнула, чувствуя, как по спине пробегает неприятный холодок. Она нервно переступила с ноги на ногу, пытаясь увлажнить внезапно пересохшее горло. Голос дрожал, слова терялись, отказываясь складываться в связную речь. В голове царила мучительная пустота; ни одна правдоподобная ложь, которую Женя так тщательно продумывала всю дорогу, так и не приходила на ум. Взгляд метнулся к защите для коньков, до сих порвалявшейся на полу, и она бессвязно пробормотала: — Коньки… — Дай угадаю, Москву сковал ледяной панцирь, и ты решила отказаться от общественного транспорта в пользу пешего путешествия по сугробам? — с ледяным сарказмом отозвалась Этери, её глаза сузились, отчего взгляд стал еще более пронзительным, словно сверля дыру в Жене. Она сделала шаг вперёд, и запах ее дорогих духов смешался с запахом лака для волос Дианы, создавая странный, напряжённый контраст. — Допустим ты шла час на тренировку, хотя могла бы выйти заранее, но двадцать минут на переодевание — это уже явный перебор, тебе не кажется? Или, может, в нашей раздевалке внезапно открылся портал в Нарнию, и ты решила отправиться на разведку? — Вроде того, — едва слышно пробормотала Женя, опуская глаза и чувствуя, как к в уголках скапливаются предательские слезы. Она сжала пальцы в кулаки, ногти впились в ладони. Ей было мучительно больно от осознания, что от этой женщины, такой сильной и неприступной, невозможно дождаться ни капли сочувствия, хотя… разве она могла сочувствовать тому, о чем не знала? Возможно, если бы Женя открылась и рассказала всё, лед между ними растаял бы, но сейчас… — Рюкзак — это часть твоего нового показательного номера? — уже чуть мягче, но всё ещё с отчетливым раздражением в голосе спросила Этери, бросив взгляд на громоздкий тканевый рюкзак, тяжело висевший на одном плече Жени, оттягивая её вниз. — Медведева, личные вещи — в шкафчик и быстро на лёд. Тренировка не будет ждать. — Можно у вас оставить? — вопрос сорвался с губ прежде, чем Женя успела его обдумать. Она резко подняла голову, встретившись взглядом с Этери. Она прекрасно понимала неуместность этой просьбы, нарушение всех установленных правил, но внутренняя, нарастающая тревога, сдавливающая грудь, пересилила все доводы рассудка. Ей нужно было хоть на короткое время оградить криптекс от чужих глаз.       Навязчивая мысль о том, что "Кодекс" может появиться здесь, в самом центре "Хрустального", в любой момент, не давала ей покоя. Хранитель ведь предупреждал, что они неуловимы, действуют профессионально и от них можно ожидать чего угодно. Для Жени это слова переплетались с лучшими классическими детективами и триллерами, с чудо-людьми, проходящими почти сквозь стены, с обученными шпионами, за секунду взламывающими Пентагон. Она не знала, как работают реальные тайные общества, а мозг отказывался представлять их, как обычных людей со своими слабостями. И хотя Женя изо всех сил старалась не ввязываться в эту опасную игру, ей отчаянно нужно было выиграть немного времени и почувствовать себя в безопасности, а для этого рядом должен был находиться надежный человек. Такой, как Этери.       К её искреннему удивлению, Этери, на мгновение нахмурившись в раздумье, словно взвешивая что-то невидимое на ладони, коротко кивнула и приняла из рук Жени тяжелый рюкзак. Этот жест нетрудно интерпретировать, как: "Давай уже свой рюкзак сюда и не трать время зря". Тяжелый ремень из плотной ткани скользнул с плеча, и Женя почувствовала, как вместе с ним уходит лишь малая часть груза, давящего на неё изнутри. В воздухе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим гулом, какого-то устройства, всегда звучавшего на ледовой арене. Не желая продолжать диалог, Женя тут же поспешила на лёд, спиной ощущая изучающий, пронзительный взгляд Этери, которая, прищурившись, пыталась разгадать, что же происходит с её обычно собранной фигуристкой.       От того, что рюкзак теперь был в чужих руках, Жене легче не стало. Напротив, к липкому, обволакивающему страху за себя добавился ещё и острый, колющий, словно осколок льда, страх за Этери. Сердце болезненно сжалось, словно его сдавили ледяной рукой, мгновенно лишая воздуха. Она боялась, что своей необдуманной, импульсивной просьбой, брошенной в порыве отчаяния, подвергла эту сильную на вид, но такую уязвимую в данный момент женщину опасности. Мысль о том, что Этери может пострадать из-за неё, жгла изнутри, как раскаленное клеймо, оставляя после себя горький привкус вины. Женя в отчаянии не знала, что делать, как поступить правильно.       Может, стоило просто всё бросить, сбежать и скрыться, затеряться где-нибудь в толпе, пока всё не утихнет, пока опасность не минует? Эта мысль, как спасительная соломинка, мелькнула в её голове, но тут же была отброшена как нереальная, как трусливая и недостойная. Тогда в её сознание внезапно ворвалась мысль о записке, о том единственном слове, которое сейчас имело значение: Оклахома. Это название прозвучало в её голове, как далекий раскат грома, предвещающий бурю. Слишком далеко, слишком неожиданно, словно удар под дых. Значит ли это, что "Кодекс" орудует по всему миру, что их щупальца, холодные и цепкие, протянулись так далеко, опутывая каждый континент своей зловещей сетью? Эта мысль повергла её в ещё больший, леденящий душу ужас. Во что она ввязалась?       Она вяло махнула рукой подругам в знак приветствия, стараясь изобразить подобие улыбки, но тут же отвернулась и намеренно отъехала в дальний угол катка, подальше от любопытных глаз, чем немало их удивила. Под холодным, безжалостным светом софитов, льющимся сверху, идеально гладкий, отполированный до блеска лёд блестел, как застывшее зеркало, отражая искаженные, удлиненные силуэты фигуристов, скользящих по его поверхности. В воздухе стоял морозный пар от дыхания спортсменов.       Обычно Женя чувствовала себя здесь, на льду, как рыба в воде, свободной и уверенной, каждая клеточка её тела дышала движением, но сейчас её катание напоминало неуклюжие, робкие попытки новичка, впервые вставшего на коньки, — медленные, неуверенные круги, словно по самому краю пропасти, без прыжков и вращений. Она не могла заставить себя даже просто перебежать с ноги на ногу, зная, как это злит Этери, как эта нарочитая медлительность противоречит всему, чему она её учила, всему, что они вместе оттачивали долгими часами тренировок. Как будто год успешных побед на соревнованиях вмиг потерял свою ценность, а Женя напрочь забыла, ради чего каждый день приходила на лёд, как в собственный дом, где каждая трещинка и каждый скол были ей знакомы.       До Нового года оставалось совсем немного, всего несколько дней, и Этери, как обычно в это время, старалась выжать из фигуристов максимум, готовя их к предстоящим, ответственным соревнованиям. Но Женя никак не могла включиться в работу, её мысли были далеко. Обычно лёгкая на подъём и готовая трудиться до изнеможения, сейчас она была совершенно апатична, словно тень самой себя, еле передвигающаяся по льду, словно её ноги налиты свинцом. Этери, наблюдая за её вялыми, почти безжизненными движениями, ошибочно принимая эту пассивность за обычное для спортсменов временное охлаждение, мимолётный спад интереса, с которым она не раз сталкивалась за свою тренерскую карьеру. Но если с другими фигуристами простой, откровенный разговор обычно решал проблему, помогал вернуть искру в глазах, то как подобрать нужные слова к Медведевой, всегда такой собранной и целеустремлённой, всегда готовой работать до седьмого пота и ненавидящей создавать лишние проблемы? Эта мысль, словно заноза, беспокоила Этери, не давая ей расслабиться. — Ты не заболела? — Этери плавно проехала вокруг Жени, внимательно рассматривая её. Холодный свет софитов безжалостно подчеркивал бледность Жениного лица, делая его почти прозрачным, словно вырезанным из тонкого льда. Под глазами залегли глубокие тени, выдавая внутреннее напряжение. Женя отрицательно покачала головой, неразборчиво что-то пробормотала себе под нос, словно пытаясь отмахнуться от назойливой мухи, и даже не подняла на Этери взгляда, продолжая рассеянно ковырять лёд коньком. — А что тогда? Медведева, неделю назад ты показывала прекрасные результаты, ты буквально летала по льду, а сейчас даже с подругами не общаешься.       Женя скользнула взглядом по Диане с Алиной, которые, смеясь, разучивали новое танцевальное движение, явно вдохновившись одним из ярких ледовых шоу, которые Этери решила ставить на этом катке, чтобы разнообразить тренировки. Зная сдержанный характер подруги, они не пытались навязываться, не лезли с расспросами, ожидая, пока Женя сама позовёт их, когда будет готова поделиться своими мыслями. Они были такими беззаботными, такими счастливыми… на них не давил ни криптекс, ни зловещий "Кодекс", чье название звучало в голове Жени, как похоронный звон. Они не регистрировались на том проклятом сайте, и если Женя сохранит молчание, они, вероятно, и дальше смогут наслаждаться своей жизнью, не зная о нависшей угрозе, не чувствуя ледяного дыхания опасности за спиной.       На секунду Женя встретилась взглядом с янтарными, полными беспокойства и непонимания глазами Этери, и вдруг с острой, пронзительной ясностью поняла, почему криптексы оставались именно её, Этери, бременем, почему женщина сделала все, чтобы эти загадочные безделушки казались дочери скучными, неинтересными игрушками, пылящимися на дальней полке. Так было безопаснее, так она пыталась защитить Диану от мрачной тайны, окутывающей их семью. Но зачем всё это самой Этери? Какой груз она несёт в своем сердце, с кем делится своими страхами и тревогами, кто поддерживает её в этом бесконечном одиночестве? Почему она продолжает рисковать, когда у неё есть ради кого жить? О чём молчит эта женщина? — Иногда секреты давят, — уклончиво, но в то же время с неожиданной прямотой ответила Женя, чувствуя, как внутри нарастает напряжение. Было опасно говорить об этом, каждое слово могло иметь серьезные последствия, каждое неосторожное движение могло привлечь нежелательное внимание, но иначе она бы просто продолжала стоять и молчать, пока Этери окончательно не решит, что разговор окончен, что говорить больше не о чем, а Женя безнадёжна. — У меня есть секрет, который давит на меня и я не могу рассказать его. Понимаете? Если скажу… всё будет очень плохо. — Если скажешь, тебе станет легче, — мягко, почти шепотом возразила Этери, её голос звучал тихо на фоне монотонного гула катка и скрежета коньков. В нём больше не было ни злости, ни раздражения, только тихая, почти болезненная печаль, словно она сама несла на своих плечах непосильную ношу. Казалось, она без слов понимает, о чём говорит Женя, потому что ни один день, ни одну секунду своей жизни она не жила без этого же гнетущего чувства, сковывающего внутри и снаружи.       В такие моменты воспоминаний перед глазами Этери всегда вставала Диана, маленькая, с вздёрнутым носиком и озорными искорками в глазах, увлечённо играющая с криптексом, пытаясь подобрать к нему замысловатые пароли. Её звонкий, беззаботный смех, эхом отдававшийся в памяти Этери, сейчас звучал как далёкое, почти забытое время счастливого прошлого. Девочке, с её детской непосредственностью и наивным любопытством, никогда не удавалось разгадать сложные загадки, скрытые за вращающимися кольцами и потайными замочками, но сам процесс радовал её.       Со временем это увлечение, к огромному облегчению Этери, просто сошло на нет, растворившись в потоке детских игр и развлечений. По крайней мере, так казалось Диане, чей детский мозг, к счастью, оказался достаточно гибким, чтобы вытеснить из памяти самые страшные моменты того дня, заставил забыть о тех мрачных, молчаливых людях в черном, чьи зловещие тени мелькали в их доме, пока Этери была на тренировке. Диана не помнила ни их резких движений, ни грубых голосов, ни того, как её собственный испуганный крик едва не оглушил её. Все это осталось за гранью её детской памяти, словно стёртое ластиком.       Но для Этери этот день, навсегда остался в сердце. Она помнила всё до мельчайших подробностей: как вернулась домой с тренировки и застала распахнутую дверь, как увидела перевёрнутые вещи и разбитую вазу в гостиной, как её сердце оборвалось от ужаса, когда она не нашла Диану в её комнате. И лишь потом, услышав тихий плач из какой-то небольшой комнаты, она поняла, что дочь спряталась там, дрожа от страха.       Их няня и неизменная подруга Этери, бледная и испуганная, сбивчиво рассказала, как в дом ворвались незнакомцы, как они что-то искали, перевернув всё вверх дном, и как, забрав почерневшую от времени и влаги шкатулку, быстро ушли. Чудом, по какой-то немыслимой случайности, они не тронули Диану, не заметили её или посчитали, что она ещё слишком маленькая, чтобы представлять опасность. А может им просто не было никакого дела ко всему, если главную часть своей миссии они выполнили — стёрли историю, забрали оригинал, который подтверждал многие из преступлений "Кодекса". Тогда Этери это было неважно, она могла переживать только за дочь.       Этери каждый день винила себя, с ужасом напоминая себе, что только по странной случайности, по нелепой прихоти судьбы эти люди тогда не причинили Диане вреда. Они не тронули её дочь, но навсегда забрали душевное спокойствие, оставив взамен лишь страх и чувство вины. Этери говорила Жене о том, что станет легче, если сказать правду, но сама она правду уже давно не говорила никому, кроме самых близких людей из C.O.F.K. Секреты накладывались друг на друга, образуя тяжелый, невыносимый груз, который с каждым годом становился все тяжелее, давя на плечи и отравляя душу. Она пыталась оградить дочь от этого груза, от этой опасности, но понимала, что полностью оградить её невозможно. Тень прошлого всегда будет висеть над ними, напоминая о том, что случилось, и о том, что может случиться снова. Этери не ушла, продолжила сотрудничать с теми, чьи мысли разделяло, но каждый день она боялась, что из-за неё пострадают другие. — Жень, люди, которые тебя любят, поймут. — Вы так говорите, потому что хотите, чтобы я вернулась к тренировкам, — с горечью, сквозящей в голосе, произнесла Женя, хотя на самом деле её мучил другой, более глубокий и болезненный вопрос: почему же Этери, так горячо проповедуя честность, сама ни разу не призналась дочери в том, что на самом деле происходило и, возможно, до сих пор происходит в их жизни? Почему она скрывает правду даже от самого близкого человека? Мотивы Женя понимала и на деле лишь хотела узнать, какой совет дала бы Этери ей, если бы знала, что именно её мучит? Изменилась бы праведность греховностью? — Я так говорю, потому что твоё лицо цвета льда, а катание такое, что ты упадёшь, если не согнёшь колени, — с теплой, ободряющей улыбкой заметила Этери, оттолкнувшись от бортика и опираясь на него спиной, наблюдая за Женей. — Даже если новость плохая, окружающие сначала позлятся, покричат, а потом простят, потому что любят. — Окружающие, — Женя имела в виду прежде всего Этери, — если узнают правду, даже разозлиться не успеют, меня просто отправят на тот свет. — Ты недооцениваешь людей, Медведева, — покачала головой Этери, вероятно считая, что проблемой Жени были плохие оценки в четверти или недопонимание с родителями. — Вы правы, — с мрачной усмешкой ответила Женя, — они сделают что-нибудь намного хуже.       Женя резко оттолкнулась от бортика и, набрав скорость, устремилась к центру катка, тем самым негласно завершая разговор. Она чувствовала, как внутри неё борются противоречивые желания. В этой неожиданно откровенной беседе, в этой атмосфере непривычной теплоты, у неё было столько возможностей раскрыться, сказать: "Я знаю о криптексах" или даже "Я одна из вас". Эти слова вертелись на языке, готовые сорваться, но Женя сдержалась. Что-то внутри неё противилось этому признанию. Отчасти это был страх — страх неизвестности, страх последствий. Но больше всего её пугала мысль о том, что это признание может разрушить хрупкий мост, возникший между ними, что оно навсегда испортит этот доверительный разговор, обнажив ту пропасть, которая, как ей казалось, разверзнется между ними, если Этери узнает правду о том, что они с подругами натворили. Женя боялась, что Этери никогда не простит им этой глупой, опасной игры.       Она скользила по льду, рассекая холодный воздух, и краем глаза заметила, как Этери неожиданно обняла Диану. Этот простой, искренний жест тронул Женю до глубины души. Она невольно улыбнулась про себя. Такие моменты на льду, полные нежности и близости, были большой редкостью, особенно в отношениях Этери с дочерью, ведь женщина не хотела казаться слишком чувствительной рядом с другими, но Женя знала, что именно такие проявления человеческой теплоты её подруга ценила больше всего. В этот миг, глядя на обнимающихся Диану и Этери, Женя окончательно приняла решение. В её сознании кристаллизовалась одна, твердая, как лёд, мысль: "Ради твоей безопасности, Ди. Ты никогда не узнаешь". Это была не просто клятва, это было обещание, данное самой себе, обещание, которое она намеревалась сдержать любой ценой.