Полевой мак

Всегда ли здесь было так душно? А может ему кажется? Плотные шторы отрезают его остального мира, пуская только тонкий луч солнца на темный деревянный пол. Само собой, свой кабинет Людвиг закрыл на ключ, перекрывая любые пути к отступлению. Романо и не собирался сбегать — ему это не поможет. Остановившись с одной стороны стола, он наблюдал за сидящим за другой директором. — Я жду объяснений. — Сцепив руки в замок, он выжидающе смотрел на итальянца. Последний не сводил взгляда с ледяных вершин, смотрящих на него. Если он покажет свою слабость, то его раздавят — быстро и безжалостно. — Я не хотел идти на совмещенный урок… Поэтому и задержался в душе. Объяснительную месье Кёркленду уже написал. Разошли на дополнительных занятиях… — И это все? — Он изогнул светлую бровь, поднимаясь. Подойдя к ученику, Байльшмидт встал позади. Ловино напрягся, смотря все в ту же точку. Подцепив воротник пальцем, он оттянул ткань в сторону, склоняя голову. В нос ударил запах незнакомого одеколона, некой затхлости. — Чья это рубашка, Романо? — Моя. — Его голос дрогнул. — Неверный ответ, попробуем еще раз. Чья это рубашка? — Отпустив белую ткань, он запустил руку в волосы цыгана, чуть сжимая. — Это моя рубашка. — Через мгновение раздался вскрик. Оттянув каштановую копну резко назад, он запрокинул итальянцу голову, прожигая своим взглядом сверху — вниз — Я не помню, чтобы разрешал тебе врать мне, да еще и смотря мне в глаза. Снимай. — Оттолкнув его от себя, Людвиг присел на стоящие недалеко кресло, наклоняясь чуть вперед. От неожиданности Романо свалился на стол, запутавшись в своих ногах. Бедром он ударился о край при падении — сустав начал сильно болеть. Но не это было причиной упавших на темное дерево слез. Впервые он ощущал животный страх, находясь рядом с этим человеком. Спрашивать что-то или ослушиваться — разницы не было. Сам или нет, но Ловино не хотел, чтобы он трогал его лишний раз. — Я долго буду ждать? Дрожащие руки поднялись, подхватывая перламутровую пуговицу. На миг они крепко сжались на вороте. Даже смешно. На этот короткий миг ему показалось, что он может найти если не спасение, то утешение точно. И чувствовалось это острее с каждой расстегнутой пуговкой. Расстегнув полностью, Романо аккуратно сложил ее, положил на стол. — Хороший мальчик. Где ты был ночью, Романо? — Осмотрев похотливым взглядом стройное тело, Людвиг задержался на полураскрытых бутонах. Тело забило мелкой дрожью, когда он поднялся, не спеша подходя к нему. Врать не было никакого смысла. Ведь вся правда сейчас была на его теле. Вот только с ночи они уже должны были закрыться. Аномалия? — На работе… В баре… — чувствуя ледяное прикосновение к своему плечу со спины, он вздрогнул, подаваясь чуть вперед. Байльшмидт и раньше позволял себе что-то похожее. Он всегда только трогал его или смотрел, но чтобы перейти к чему-то большему — нет. Но сегодня его действия были напористее обычных. — И это от алкоголя такое бывает? — Он усмехнулся, чуть прикусывая кожу на плече. — Я танцевал с девушкой… И все. — Романо испугался, попытался отойти, вырваться, но немец прижал его за талию к себе рукой, второй оглаживая его грудь по линиям цветов. Это уже не было похоже на его прежние забавы. — До самого утра танцевал? Еще и с перегаром пришел. Нехорошо это. — На этом все не закончилось. Развернув цыгана к себе лицом, он небрежно, как тряпичную куклу, повалил его на стол, фиксируя руки у головы. — До середины ночи. Остановитесь! — Игры закончились — было видно по тому вождленному взгляду, с которым он смотрел на него. — Только я решаю, когда закончится это занятие. Звонок для учителя, не забыл? — К стальному тону прибавился еще и хриплый скрежет. Итальянец напрягся, попытался хотя бы освободить руки, но даже приподнять ладони не смог. — Я настолько противен тебе, Романо? — Людвиг оскалился, утыкаясь носом в его плечо, а после — поднимаясь. Даже почувствовав свободу, он не рисковал делать опрометчивых поступков. Главное — не нарываться. — Зря ты так со мной. Ты мне нравишься, Романо. Смазливый, стройный, умный и талантливый. И мне не нравится, что ты проплясал всю ночь с какой-то пигалицей и устроил недавно откровенные пляски во дворе. Чему ты учишь других своим поведением? — Это был просто танец! — Нет, это было больше чем танец. Поверь уж мне… Ты не первый у меня такой, молодой и пылкий, не до конца отдающий отчет своим действиям. И это бесит меня, как и выводит из себя то, что цветет на тебя. Ты мой, Романо, мой. Понимаешь? Я не собираюсь делить тебя ни с кем… Даже предлагаю помочь. Но только в том случае, если буду уверен в том, что более никто не посмеет сорвать цветок с моей клумбы… Ты все понял? Если да, то можешь быть свободен. Этого он и ждал. Быстро поднявшись, он накинул небрежно на себя рубашку, застегнув несколько пуговиц, пока немец открывал дверь. Теперь уже слезы лились рекой, заливались обратно в глаза, капали на белую ткань. — Так юн и глуп, Романо — Людвиг тяжело вздохнул, встряхивая головой. Нужно было успокоиться. То, что он недавно увидел разозлило его. Итальянец же знает, что он всегда следит за ним, знает о каждом шаге в подобном плане. Или все же это Антонио позволил себе много? Он может, в этом Людвиг не сомневался. О этом матадоре он наслышался достаточно от брата. Который, кстати, даже не позвонил ему от Варгасов. Не случилось ли чего серьезного? Нет. Тогда бы точно позвонил… Подойдя к широкому, во всю стену, шкафу, он достал оттуда увесистую папку, где хранил данные о сотрудниках. Там было записано все, начиная с пола и заканчивая ограничениями по здоровью. Полистав ее, он выудил дело Антонио Фернандеса-Карьедо. Его мало что интересовало, взгляд искал заметку о наличии метки родственных душ. И нашел, сразу же захлопывая со злостью. Кто бы знал. И почему он раньше не догадался? — Танцевал с девушкой значит, Романо… *** — Надоело! — Какая это была кружка по счету — Гилберт уже не соображал, а Француз подливал, подсовывая копченые колбаски бонусом своему лучшему другу. — Не кипятись. Покуда выдался отпуск, то отдохни на год вперед. И с кружками поосторожнее, а то я заметил у своих лучших друзей ярку особенность — портить мои вещи. — Да как тут отдохнешь… Я все думал, почему Людвиг тут остался. Его контракт давно истек, а он даже и не думает возвращаться на родину… А его тут пацан держит. Нонсенс, мой друг. — Людвиг влюбился? — Людвиг поехал! — И все же одна из кружек была допита, а вместе с тем и разбита. Франциск ничего на это не сказал, ударяя рукой по лицу. Все то время, что тут находится немец он слышал только упреки и проклятия. А француз рассчитывал на хорошую дружескую посиделку. — В таком состоянии я его и нашел. — Неподалеку, развалившись на диванчике пил сок Антонио. — А ты тоже хорош! — Гилберт фыркнул, а Антонио примирительно поднял руки. — Я скажу ему сегодня. И все же я не понимаю. Если твой брат втрескался в какого-то парня, то в чем проблема сказать об этом открыто? — Это мой брат… Он привык брать то, что принадлежит ему. А принуждать кого-то силой — это уже в крайнем случае. Он толком не сказал мне, кто это, но характер у того паренька скверный… Как и здоровье Аличе… Хорошее начало дня. — Что то случилось с мадмуазель? — Франциск был весь во внимании, Антонио грустно вздохнул, отпивая. — Упала без сознания. Не знаю до конца, что это — нужны анализы. Но с легкими беда на лицо. Совсем все разъехались что-ли? Людей тут кто лечит? Или помирать как мухи собрались? — Гилберт стал темнее тучи, устало потирая виски. — Романо собирался уезжать с ней в конце учебного года. Он даже на второй год остался, чтобы выпуститься вместе с ней. — Поднявшись, Фернандес подошел к стойке, усаживаясь за стойку и показывая Франциску на бутылку с прозрачной жидкостью. — Варвар… — У бармена глаз передернулся, но просьбу испанца выполнил, наливая немного в стакан с соком. — Можешь его поздравить… Мой отпуск окончен. Завтра заберу ее вечером в город с нормальной клиникой. А дальше уже посмотрим, куда ее определить… — Ты так печешься о ней, это даже мило. Или пытаешься извиниться, что не дождался рождения той самой? — Пролепетал француз, наливая себе немного бренди. Разговоры по душам о тех самых душах в их трио были тяжелыми, забитыми. Франциску повезло, он родился с одним единственным родимым пятном под лопаткой. Антонио же всю молодость красовался красивыми красными маками, прикрывшими свои лепестки. А вот Гилберт родился с чудесными нарциссами, растущими на правом плече, спине, левом боку. Вот только терпения ему не хватило. Гилберту вскружила голову сокурсница венгерка, вот как-то так и вышло, что одним утром они проснулись вдвоем. И если бы Гилберт знал, что через пару лет встретит ребенка с такими же цветами, как и у него… То не поддался бы той минутной страсти. По итогу он остался один. После универа она укатила к любовнику в Австрию. Как-то так. — Я делаю то, что должен… — Косо посмотрев на друзей, взявшихся за крепкий алкоголь, немец вздохнул. Хватит с него на сегодня выпивки. — И все же она милая, как ни крути. Надеюсь, она найдет себе хорошего парня, уедет, нарожает кучу здоровых детей и будет счастлива. — Не хочешь присоединиться к моему дню признаний? — Антонио дружески похлопал Гилберта по плечу. — И как ты себе это представляешь? Мы не знаем друг друга. Только то, что она милая, средне учится и большая мечтательница… — Уже достаточно для того, чтобы сделать первый шаг. Как пойдет на поправку — пригласи ее на свидание. — Вставил свое слово Бонфуа. — Если пойдет… — Взгляд Байльшмильдта стал печальным. — Давайте не о грустном! Вот я сегодня танцевал на глазах у всей школы с Романо. Я думал, что снова попал на корриду… Даже показалось, что я расцветаю не только телом, но и душой. — Антонио поспешил разрядить обстановку, пересказывая, как они кружились в танце любви и страсти, пока их не разогнал злой директор, забирая с собой Ловино. — Расцветал говоришь? — И без того бледный Гил, казалось, стал белее хлора. — Как весенний цветок — Антонио кивнул, прося подлить еще. — Как-то Людвиг сказал мне, что у его паренька очень пылкие красные цветы. Я не говорю прямо, но намекаю, что тебе следует уточнить у твоего Романо, в каких он отношениях с директором. — Да не может этого быть. — Фернандес отмахнулся. Но в душе поселилась тревога. То, как немец на них смотрел днем, как приволок Лови обратно на уроки. Рядом с ним Варгас становился подавленным. И дело могло быть вовсе не в математике… — А ты спроси. А мне, пожалуй, пора ползти до дому… Перебрал я со спиртным. — Я тоже пожалуй пойду, не скучай. — Положив на стол смятую купюру за двоих, испанец поспешил уйти. Скоро вечер, Романо придет домой. Заодно проведает Аличе. Все же свое обещание он еще не выполнил. *** Романо никогда так быстро не оказывался дома. — Братик? — Аличе сидела на кухне, держа в руках кружку с какао. Все мысли о немце вылетели из головы. — Как же я рад, что с тобой все хорошо. — С дверей он сразу ринулся к ней, заключая в крепкие объятия. Варгас едва успела поставить кружку на стол, обнимая брата в ответ. — Ты не пришел вчера, я испугалась! И в школе тебя не было! Вее… — Ее плечи задрожали — заплакала. — Ну ты и плакса. — Романо улыбнулся, отпуская ее. — Я не плакса, просто голова болит, дышать тяжело. Меня привез сюда Гилберт… Завтра мы уезжаем в город. — В город? — Новость дня для Ловино. — Надолго? — Не знаю… Он сказал, что хочет мне помочь, что он врач и не может оставить пациента, за которого уже взялся… Еще извинился, уходя. — Я рад это слышать… — Устало вздохнув, он сел на стул рядом, откидываясь на спинку. — Будь на связи, хорошо? — Кто бы говорил… Сам трубку не брал всю ночь… — Насупившись, она вернулся к распитию какао, а Варгас повнимательнее посмотрел на нее. Такой бледной и уставшей он видел сестру впервые, а едва колыхающийся дом у ее лица от какао показывал, что дышать ей дается с трудом. — Я был и в самом деле занят, извини меня. Я пойду спать, хорошо? Очень устал за сегодня… — Еда в холодильнике, если хочешь… Только Романо подошел к двери, чтобы запереть ее, как раздался стук. Посмотрев вопросительно на Аличе, получил такой же взгляд в ответ. — Романо, открой. — За дверью послышался голос Антонио. Ловино открыл дверь, пропуская гостя. — Поздновато вы… Аличе отдыхает. — Итальянка, понимая что ее брат даже сейчас думает о ее образовании, вздрогнула. Неужели после утреннего кошмара ей придется еще и заниматься испанским. — Я пришел к тебе. Не хочешь прогуляться немного? Есть разговор… — Итальянка облегченно выдохнула, а Романо вздохнул. — Вижу, ты только пришел. — Присмотревшись, испанец понял, что Романо дома от силы полчаса. Не гулял же он все это время после школы? Энтони со своей бандой недавно разбили окно, и теперь бегают от хозяев по всему городу. А больше гулять ему и не с кем. — Все в порядке… Аличе, я буду поздно, ложись без меня, хорошо. — А…Ладно… — Было видно, что шатенка расстроилась, но старалась не показывать этого. Она и сама очень устала, поэтому пошла спать, когда входная дверь закрылась.