Полевой мак

Искать непросто в этом мире Ведь сколько их вокруг цветет и чахнет Ищи подобного ты лире Что словно солнце — не угаснет…

— Романо, пасуй! — Энтони бежит вперед, кричит через все поле. — Не оплошай! — Удивительно, но учителя по физкультуре не было видно. Однако правило пятнадцати минут в этом случае отменялось. А вот правило пятнадцатиминутной пробежки было актуально, как никогда. Класс разделился. Кто-то пошел играть в баскетбол, а остальные в футбол. Тони оказался очень хорошим другом. Сам бегал голым, а свою футболку отдал Романо. Тот был признателен до глубины души. — Попал! — Проржавевшие ворота чуть покачнулись, едва не упав на вратаря, когда Энтони забил свой первый за игру гол. — Урок окончен! — Закричали с баскетбольной площадки, через пару мгновений раздался оглушительная, жалобная трель школьного звонка. После бега по пыльному полю хотелось смыть грязь и пот с себя. Вот только кабинок было всего три, а перемена длилась не так долго, чтобы распевать сонаты в импровизированном душе. И как бы двое друзей не бежали, но товарищи с баскетбола были ближе к заветной двери. — Я пропускаю, так и быть… — Видя недовольное лицо Энтони, Романо рассмеялся. — Хочешь пропустить английский… Правда у нас сегодня совмещенка с испанцами. Один из кабинетов заняли под историю. Видно, учитель Бервальд не шутил, когда говорил про дополнительные занятия для отстающих…? — Глаза школьника выражали непонимание. — Я не думаю, что мне требуется посещать его дополнительно. Ведь мой уровень и так хорош, не правда ли? — С французского он с легкостью перешел на английский. — Что ты сейчас сказал? — Поняв всего пару слов, Энтони напряг мозги, дабы вспомнить значение остальных, но Варгас по-дружески приобнял его за плечо, выводя с в миг опустевшего поля. — Не запаривайся над этим, я сдам английский в любом случае, так что похалтурю малех. Не боись, я приду под конец, чтобы помочь тебе написать самую сложную в мире, придуманную лично учителем Артуром. Так что — не дрейфь, братишка. Это подействовало должным успокаивающим средством. Романо вообще мог раньше свалить с этой школы, но сидел тут ради сестры и него. Энтони без него же пропадет на истории, суровый скандинав раздавит его айсбергом, если он не напишет ему пятьдесят дат по памяти. При чем Бервальд обычно диктовал их воздуха, иногда пальцем тыкал в учебник. Бесило это даже Варгаса. Им повезло — в раздевалки они были последними. Вернув приятелю его футболку, Романо принялся раздеваться. От любопытных глаз не укрылись прикрытые маки, но на все расспросы Варгас отмахивался. Сказал только, что ночью плясал с очаровательной мадмуазель. Тут уже шуток про влюбленных голубков было не избежать. Но в данный момент Ловино хотел только одного — скорее заползти под прохладный душ и забыть обо всем. И этот момент настал. Он даже не заметил звонка, того, как Тони поспешил на иностранную совмещенку, как остался совершенно один. Прикрыв глаза, он подставил лицо под прохладную воду. Появилось время подумать о жизни, о своем будущем. То, что испанец согласился помочь ему — радовало. Но сейчас Ловино казалось это слишком простым. Он в самом деле готов заниматься с Аличе дополнительно? Нужно было пересмотреть свои расходы. Много он заплатить не сможет, но все же и принять его безвозмездную помощь тоже. Приоткрыв глаза, он коснулся кончиком пальца пожелтевшей от времени плитки. Но все же Ловино сам натирает ее хлоркой каждую субботу, как и подметает класс после уроков. Быть активистом неплохо — учителя многое прощают. Даже его сон на уроках. Вот только он никогда не оставался подметать кабинет алгебры, желая как можно быстрее покинуть его. Кожа немного сморщилась от воды — пора было уходить. На последок он снова коснулся цветка на груди, перекрывающего половину большой грудной мышцы. Увлекшись, он случайно надавил на сосок, тихо простонав. — Если сделаешь так еще раз, то продолжишь в другом месте, Ловино. — Стальной голос казался холоднее душа, ставшего словно ледяным. Быстро выключив воду, он испуганно посмотрел на стоящего в дверном проеме немца, сложившего руки на груди, прислонившегося к стене проема. В миг щеки итальянца залились румянцем, он поспешил прикрыться, но немец пресек это. В два шага он оказался рядом, грубо хватая за запястья. В миг немец припечатал его к холодному кафелю, нависая сверху. Романо уже не понимал, что испытывает этот человек. Каменное, ничего не выражающие выражение лица, но при этом похотливый жадный взгляд, без стеснения пожирающий его тело. Колено бесстыдно вклинилось между его ног. — Я же уже говорил тебе Романо, что ты — только мой. — Прижав его одной рукой за кисти рук над головой, второй Людвиг фальшиво-нежно провел по его боку, огладил бедро. — Хватит. — Всхлип смешался с подавленным стоном, когда грубая рука коснулась груди, бесцеремонно сжимая. Слезы текли по щекам или вода с волос уже не волновало его, но вот Байльшмидта это забавляло. — Тому, человеку, который сделал это с тобой, ты тоже говорил «Хватит»? Ну же, ответь мне, Романо. — Проведя по его уху, он звякнул серьгами, отпуская цыгана. — Ты еще и выпить умудрился… Плохо. Совсем от рук отбился. — Цокнув языком, он присел рядом с рухнувшим на пол школьником. — Я думаю, что нам стоит провести небольшой урок по манерам… Подкорректировать твое воспитание. Не думаешь? Останешься сегодня после уроков, а сейчас будь добр, иди в кабинет. Более он не сделал ничего, оставляя дрожащего Романо одного. Теперь то слезы лились так же, как и воды недавно с душа. Поднявшись, он скорее укутался в полотенце, вспоминая, какой из кабинетов больше — испанского или английского?. *** Совмещенные уроки — дрянь полная. Это знал каждый из преподавателей. Вот только для Артура Кёркленда не было дела, есть ли посторонний класс в его кабинете или нет. Включив аудирование на всю громкость, он как коршун следил, чтобы его ученики не списывали, выполняли задание сами. Энтони, сидя на последней парте от этого нервничал. Нервничал и Антонио. Во-первых, он не видел в кабинете Романо, а во-вторых — вести урок стало невозможным. Раздав всем письменное задание он сидел и читал книгу, понимая, что ему и слова англичанин вставить не даст. И ведь даже не в педагогических деяния дело… Друг моего врага — мой враг, верно? — Извините за опоздание! — Раздался робкий стук, а после в кабинет зашел Романо, уже держа учебник по английскому и тетради. Кёркленд хотел было возмутиться, но увидев его несколько потрепанный вид и еще влажные волосы — указал на его место подле Энтони, сразу оживившимся. Испанец же сделал вид, что читает дальше, украдкой поглядывая на задние парты. И неспокойно ему было. Еще утром он был как свежая молодая трава, а сейчас как сухое поле. И почему он пришел под конец, еще и весь мокрый? Неужто заперли в душе? Вроде не дети уже. Но не важно. Сверившись с расписанием, Фернандес-Карьедо выяснил, что итальянец идет домой на один урок раньше его. А Аличе и вовсе пришла на первый, но почувствовала себя плохо, уходя домой. Ее место пустовало. — И так. Сдаем. Если я увижу похожие работы, то пересдавать будут все. Возьму пример с вашего историка. Особенно это касается вас, юноша с последней парты. — Смерив всех своим вечно недовольным взглядом, Артур прошелся по партам, забирая листки. Антонио проделал то же самое. Вот только проверять он их не будет. Списали все как один, это было очевидно. Прозвенел звонок. Все начали спешно собираться, шумя бумагой и падающими ручками, карандашами. Ловино же не спешил, аккуратно складывая вещи в портфель. Антонио видел, что что-то все же произошло и пытался понять, что примерно могло расстроить его родственную душу. Варгас почувствовал на себе пристальный взгляд, поднимая свой. Они пересеклись, яблочно-зеленый и дубово-карий. — Романо? — Испанец хотел спросить, что успело случиться за пару часов, но итальянец взглядом дал понять, что не настроен разговаривать. Собрав все свои вещи, он поспешил нагнать Энтони, уже успевшего слинять на урок музыки. Их учитель так мило злился, когда весь класс фальшивил. Вроде Родерих был кузеном их директора, так говорили, по крайней мере. Урок пролетел за очередной игрой на фортепиано. Пришлось слушать, сидеть смирно. Впрочем, играл Эдельштайн виртуозно. Что он забыл здесь — неизвестно. После все поспешили на обед. Обычно они с Энтони уходили за пределы школы, засиживали во дворе и травили байки, либо просто сетовали на тяжелые школьные годы. Бывало и в картишки пропускали, пока их, как шпану, не выгоняли злые жильцы. Косо смотрели и на цыганские корни Ловино. Того гляди, подожгут чего или обкрадут. Зная местных — не зря опасались. В любом случае, надолго друзья не задерживались. — Иди без меня сегодня, я свой дома забыл. — Понимая, что его словивший культурную апатию на последнем уроке друг бочком приближается к выходу, остановился. — Да все путем! — Тони лучезарно улыбнулся. — Я все равно не хочу столько есть. Мама наложила, так что один бутерброд с оливками тебе. Пошли, а то я умираю от голода! В этот раз они заползли на гаражи, устраиваясь поудобнее на побитой каменной крыше. Рядом не было никого, кто бы мог их прогнать или того хуже — обвинить в том, чего они делать не собирались. — Лайтовый сегодня денек! — Уплетая за обе щеки свой бутерброд, Тони развалился на теплом камне, наплевав на чистоту своей формы. Романо напротив — аккуратно сел у края, спустив ноги вниз. — Проиграть два урока, а на одном и вовсе попялить в пустоту — согласен… Но вот следующие два пережить будет труднее. Две истории подряд — жди беды. — Ловино усмехнулся. После истории ему придется задержаться, вместо того, чтобы идти домой к сестре… Раньше она, даже если ей было плохо, все равно сидела на занятиях. Но неужто все настолько плохо. — Скажи, что случилось с Аличе? — Смотря, как копошатся на дереве голуби, Романо тоже откусил кусок, но тот в горло не лез. — С Аличе. Ну она побледнела, попросилась выйти. Потом к нам зашел директор, сказал, что ее нашел в коридоре его брат. Вовремя он конечно, хороший врач, между прочим. А что было дальше — я не знаю. — Гилберт? Альбинос который? — Ловино подавился, ударил себя несколько раз в грудь. Его сестра не представляет никакого интереса для немца, но от одной мысли, что он теоретически может сделать ей больно становилось тошно. А вот то, что нашел ее его брат радовало итальянца. Гилберт хоть и обладает скверным, буйным характером, но врач из него хороший. То-то Родерих позволил им сегодня петь все, что класс захочет, подыгрывая им на фортепиано. — Он самый. Соскучился видно по брату. Сам то он вечно на работе. Даже за границей работал… Прикинь, сколько у них денег, а Людвиг сидит в этой дыре. Не понимаю я этой логики… — А это и не логика, это прихоть, игра, понимаешь? — Романо грустно усмехнулся, запихивая в себя хлеб с оливками. Остаток обеда они просидели в тишине, наслаждаясь теплой погодой. На историю идти очень не хотелось. И под предлогом, что его сестре плохо — он мог бы слинять. Но Людвиг подобно ястребу — следит за ним, пока он в стенах школы. Так что на историю идти пришлось. Вот только оба из занятий он просидел в своих мыслях, смотря в окно. — Романо. — Даже благосклонному к нему шведу это поведение поднадоело. Романо перевел взгляд с младшей школы на учителя, встал. — Расскажи мне о Ютланском сражении. — Британия понесла огромные денежные потери, проиграла битву, потеряла дорогие корабли и огромное количество солдат. Но все же лишили немцев флота. — Хорошо, садись. — Ответ шведа устроил, более он не трогал его до самого конца. Мельком итальянец посматривал на часы, висящие над доской. И чем ближе была отметка ко времени звонка, тем нервознее он становился. И вот настал роковой момент. Радостные школьники поспешили покинуть школу, а он медленно плелся по застекленному коридору, смотря, как пятиклашки резвятся в школьном дворе. На губах дрогнула улыбка. Беззаботное детство — как это чудесно. И на работу сегодня не надо… Надо будет узнать о сестре, коли ему представилась такая возможность, у Гилберта. Когда-то он уже бывал здесь, когда учился. Заодно и осмотрел всех школьников. Он то и подсказал, куда им можно обратиться с приступами кашля, назначил лечение. Правда вел он себя странно, отрешенно. Верно, устал за целый день. Сейчас же он не энтерн, а врач с достаточным опытом. Так что была у Ловино надежда, что он и сейчас сможет что-либо назначить. Последний их поход к врачу кончился плачевно — все разводят руками и советуют обратиться к городским врачам. Но ездить к ним часто не было возможности. Так что раз в несколько месяцев они с сестрой ездили в ближайший крупный город. Но еще немного и они смогут перебраться в Париж. Романо уверен в своих результатах в учебе. Он обязательно вытащит ее из этого гиблого места. — А ты совсем под ноги не смотришь. — Из мыслей его вывел голос испанца. Оторвав голову от окна, он посмотрел вперед. У выхода стоял улыбающийся Антонио, держа пакет тетрадей в руках. — Извините, задумался… — Не хочешь прогуляться? Свой класс я отпустил, думаю, им полезно будет иногда поучиться и самим, без меня. Ну или получат нагоняй на следующей контрольной. — Обязательно получат. — Варгас усмехнулся, принимая предложение Карьедо. — Скажи мне, кем ты хочешь стать в будущем? — Начало разговора уже радовало. Ловино порой и сам забывал, кем он хочет быть, вспоминая только в минуты танца, когда нет никого кроме него самого во всем мире. — Я хочу стать хореографом. Еще маленьким я полюбил танцы, а потом понял, что жить без ни не могу. — Необычно, зная род твоей деятельности. С твоими успехами в учебе ты с легкостью можешь стать хорошим юристом, заработать кучу денег. — Постепенно они покинули здание школы, выходя во двор, имеющий форму квадрата. Дальше пошли по периметру. — Ну готовить не сложно… Хотя Аличе готовит кофе намного лучше меня, но я не могу ей позволить столько находиться на ногах… — При мыслях о сестре он становился одновременно и радостным и самым печальным человеком. Это не осталось незаметным для испанца. — Я видел, что ей было плохо. Даже вышел в коридор, но ее уже уносил Гилберт. Видно, искал брата по школе. Они особо не общаются, так что он не знал, что Людвиг так быстро из обычного учителя стал директором целой школы. Вид у него был серьезный, но Гил заверил, что с ней все будет в порядке. Поверь, он был обеспокоен ее состоянием, так что за твою сестру взялся очень хороший врач, сам ведь знаешь это. — Вы говорите так, словно старые с ним друзья. — Ну… — Он загадочно улыбнулся, потерев шею. — Мы с Францем и Гилом достаточно чудили в юности. Учились в одном университете… Да и потом поддерживали связь, а потом жизнь развела, так сказать. У Романо глаза округлились от удивления. Такие разные люди, живущие в разных странах — и друзья детства? Мир удивлял его все больше и больше с каждым днем. — Вот как. Значит вы учились в университете на учителя? — Нет. Я поступил на физвоз, а после подался в тореадоры. Большую часть жизни я дразнил быков тряпкой. Это чем-то схоже с танцем. Когда есть только ты и несущаяся на тебя многотонная масса ярости и гнева, чувствуешь каждый миг последним. Мандраж тот же, что и у танца. — Вам ведомы чувства танцора? Вчера вы неплохо двигались, но все же не сказал бы, что вы танцевали по настоящему. И как же ты попадешь в точку, Ловино. — Может быть… Я поддался мимолетному желанию под давлением алкоголя. В моем возрасте уже должно быть стыдно напивать до такого состояния и как мальчишка скакать на танцполе. Но все же, что сделано-то сделано. — И не говорите. — Пройдя еще пару шагов, они остановились. Испанец сделал еще один шаг, протягивая раскрытую ладонь ничего не понимающему итальянцу. — Слышишь? — Испанец лукаво улыбнулся, взглядом показывая на кабинет музыки. Родерих, как бывало не раз, выражал все свое недовольство в музыке. И не нашлось для него эмоциональнее, чем мелодия, напоминающая танго или бачату. Романо прислушался, улавливая ритм в музыкальной импровизации. — Покажешь мне, как надо танцевать? Немного покружимся в танце? — Увидев на щеках итальянца недоумение и легкий румянец, он опомнился. Но было уже поздно. Ловино, отойдя от шока, ухватил за руку испанца. То, что было дальше — собрало все остатки школы во дворе. Романо и раньше мог пуститься в пляс без особой на то причины, но чтобы отбивали бачатские ритмы вместе с их учителем — такое видели впервые. А все они танцевали, все больше отдаваясь друг другу. В начале осторожно, уделяя больше внимания правильности исполнения фигур. Движения были даже скованными — деревянными, пока Варгас не решил взять все в свои руки. Вел по началу в этой паре он. Не ведая ни стыда, не совести, он даже умудрялся несколько раз занести испанца, но тот держался молодцом. Антонио отметил, что Варгас двигается как профессиональный танцор, двигается не телом, а душой — самой важной частью танца. Это распыляло его. И уже вскоре он отвоевал у него ведущую роль, словно уклонился от несущегося быка. Они двигались как тореадор и танцовщик. Испанец наступал решительно, загоняя ускальзывающего от него при каждом резком выпаде. Ему удалось даже несколько раз прокружить его. И как после этой центрифуги он умудрялся крепко стоять на ногах — никто не понимал. Они бы и дальше кружились в танце, если бы обладатель стальных голубых глаз не решил, что с них хватит. Но они и сами остановились, замирая в паре миллиметров друг от друга, тяжело дыша. — Получилось совсем не немного. — Цыган устало выдохнул, отходя на шаг назад. — Получилось столько, сколько и должно было быть. Ты двигаешься так же, как и испанская сеньорита… У тебя большое будущее, Романо, не загуби его. Думаю, могу придти завтра? — Спасибо, да можете. — Немного задумавшись, он кивнул. Испанец нежно улыбнулся, посматривая на наручные часы. И именно в тот момент Романо пробил холодный пот. Он совсем забыл, что уже должен стоять у кабинета директора. — Ловино Варгас, в мой кабинет, живо. — Раздалось как гром среди ясного неба. А вот Людвиг этого не забыл. — Простите… Я… — Ты уже успел что-то натворить? — Перемена в лице Романо поражала Антонио. Только он был весь красный, лучистый, а сейчас побледнел, вновь бесцельно смотря перед собой. Происходящее не понравилось Карьедо, но влезать он не стал. — Это не вашего ума дело, мисье Антонио. — Подойдя почти вплотную к итальянцу, он цепко схватил его за плечо, ведя вперед словно на расстрел. — А зажиматься то зачем так, Лови? — Смотря в след, Фернандес пытался сложить общую картину происходящего. Надо бы спросить у Гила, который уже, без иных вариантов, засиживает в придорожном пабе…