ангел-предохранитель

Падшему не верилось, что со дня его падения минул целый год. А за несколько месяцев, прошедших с момента его последней встречи с Ангелом, зима бесповоротно захватила город. Это чувствовалось в воздухе, который отзывался болью в лёгких, селился онемением в пальцах и тонкими уколами мороза разбегался по коже лица; сильнее всех, однако, эту зиму почувствовали те, у кого не было никакого шанса согреться. Один из них — бездомный, сидящий в тени арки — мог бы остаться незамеченным, если бы не заговорил. Простуженный и слабый, он вытянул свои ободранные, дрожащие, полупрозрачные руки на свет. — Пожалуйста… Прошу тебя… Падший остановился, подождал, пока глаза привыкнут к темноте и рассмотрел просящего. Его лохмотья явно не были рассчитаны на зимний сезон, чернота покрывала отмороженные пальцы ног; лист картона и тонкое, жиденькое одеяльце отделяли его от жёсткой, тронутой первыми заморозками земли. Спутанные волосы практически полностью закрывали лицо, но Падший всё равно узнал его. Он не мог не узнать. По словам вызвавших скорую прохожих, пациент провёл на холоде как минимум несколько часов, а на любой их вопрос отвечал сдавленным хныканьем и мольбой о помощи. За минувшие с приезда бригады пару минут он, похоже, успел хорошенько рассмотреть Падшего, и его глаза вдруг округлились. — Это… ты?.. Это правда ты? Или мне опять… Померещилось?.. Не говоря ни слова, Падший протянул ему руку, однако сразу понял, что это бесполезно. Тогда он склонился и помог тому, кто совсем недавно был Ангелом, встать на ноги. У того на спине вместо белоснежных крыльев красовалась лишь пара уродливых шрамов, уже долгое время кровивших сквозь одежду. Горько улыбнувшись, этот «Ангел» с трудом произнёс: — Так и знал, что ты не предашь своего призвания… Как символично… Падший ангел помогает мне подняться!.. Падший не ответил. Показаний для госпитализации у бездомного не нашлось, однако и смена Падшего вскоре подошла к концу. Приведя того, кто когда-то был его другом, к себе домой, он сбросил верхнюю одежду и сразу же пошёл в ванную. Ангел бессильно привалился к стене прихожей и принялся растирать окоченевшие пальцы. Приглушённый шум воды убаюкивал, и он задремал; вскоре Падший разбудил его, чтобы практически перенести невесомое тело в ванную. Ангел сдавленно шипел, пока Падший пытался снять с него прикипевшие к ранам и ожогам лохмотья, щедро смачивая их антисептиком. А потом практически кричал от боли, впервые за всю свою жизнь погружаясь в тёплую, чистую воду. Спустя время раны успокоились. Падший, молча сидевший у бортика ванной и уставившийся в никуда, тихо заговорил. — Я возвращался и искал тебя там, на прежнем месте, но больше не чувствовал своего присутствия. Я искал по всему городу, обошёл окраины… Твоих следов нигде не было. Как ты оказался на улице? По лицу Ангела покатились слёзы. Падший до последнего не хотел показывать ему свои — мелкие, колючие, но с первыми же звуками его надтреснутого голоса не выдержал и обернулся. — Они… выкинули меня. Когда моя кровь перестала действовать, когда я окончательно стал человеком. Они отвезли меня куда-то далеко, отрезали крылья и выбросили, оставили одного. Всё это время я шёл… Обратно. Я шёл к тебе. Я так боялся больше никогда тебя не увидеть… Если бы я тебя не нашёл, я не знаю, я бы… Я… Его лицо сморщилось, и он, закрыв его ладонями, беззвучно разрыдался. Падшему стало больно в груди, глаза защипало новым потоком жгучих, невыплаканных слёз. Он придвинулся ближе к краю ванной, привлёк Ангела к себе и заключил его в объятия. Говорил ему какие-то слова, которые сразу же забывал, утешал и гладил по голой худощавой спине, как маленького ребёнка. Падший не знал, сколько времени прошло до момента, когда Ангел успокоился и затих. Разомкнув объятия, он вернулся на своё место. Ангел помолчал немного, его взгляд остановился в одной точке. Внезапно его губы тронула робкая, как бы виноватая улыбка. — Знаешь… я хотел, чтобы ты убил меня. Падший беспомощно уронил голову в ладони, но Ангел не умолкал. — Я хотел попросить тебя об этом, потому что умереть от твоей руки было бы не так страшно… Я думал так ровно до момента, когда мы встретились. Тогда я понял, что не хочу заставлять тебя брать на душу такой грех, и что лучше я сделаю это сам… Прости… Падший с усилием помассировал лоб, чувствуя, как от мыслей гудит в висках. Он не ответил. Он больше не сказал ни слова. Он помог Ангелу выбраться из ванной, завернуться в полотенце и дойти до дивана. Промыл и перевязал раны, нашёл ему одежду. Напоил сладким крепким чаем и дал поесть, но совсем чуть-чуть, чтобы не вырвало с непривычки. Когда Ангел уснул, Падший ушёл на кухню и до самого рассвета просто смотрел в окно. В шесть утра он очнулся как по будильнику, собрался и ушёл на работу, оставив на столе записку и щадящий завтрак. Впереди его ждала внеочередная смена фельдшера скорой помощи. Когда Падший вернулся на следующие сутки, ему было страшно поворачивать ключ в замке, страшно открывать дверь. Страшно не потому, что он мог что-то увидеть или услышать, а потому, что он боялся не увидеть и не услышать ничего. Боялся вернуться в пустую квартиру и больше никогда не поговорить с Ангелом. Боялся, что он просто исчезнет, не оставив ни следа, ни воспоминания. Он застыл на пороге собственного дома, напряжённо вслушиваясь и не решаясь пошевелиться. Собрав волю в кулак, сбросил обувь, дошёл до угла коридора и осмотрел кухню. Ангел сидел там же, где Падший провёл всю прошлую ночь, и так же смотрел в окно. Вздох облегчения вырвался у Падшего прежде, чем он успел окликнуть друга. Тот обернулся. — Привет. Теперь Падший заметил, что свалявшиеся в серые колтуны волосы Ангела, которые еще вчера доставали до плеч, стали теперь совсем короткими, будто он грубо обрезал их ножницами. Кроме одежды, которую Падший дал ему перед сном, на нём была старая застиранная рубашка. — Я замёрз немного… Вот, нашёл её, чтобы не отбирать у тебя одеяло. — Ангел проследил за его взглядом. — А волосы… Ну, их уже было не спасти, сам знаешь. Падший пару секунд простоял без движения, всматриваясь в знакомое лицо. Затем, опомнившись, сбросил куртку, прошёл на кухню и, открыв кран, принялся тщательно мыть руки. — У меня в ванной, в шкафчике, есть машинка… — Заговорил он под плеск воды. — Если хочешь, могу достать. — Да, конечно. И ты не мог бы подстричь меня нормально?.. Пожалуйста. Падший не обернулся, но ему казалось, что Ангел снова чувствует себя виноватым. Отыскав машинку, он посадил Ангела перед зеркалом и сбрил серые клоки, которые в прошлой жизни были великолепными золотистыми прядями, почти под ноль. Ангел всё гладил себя по затылку и макушке — ощущения от ёжика на голове казались ему забавными. Потом они вместе подмели за собой пол, сели пить чай и встретили рассвет. Падшего давно клонило в сон, и он понял, что, если не скажет сейчас, то не скажет никогда. — Я думал над тем, что ты говорил вчера и, знаешь… Я понимаю. В конце концов, есть что-то общее между тем, чтобы сознательно пасть, и тем, чтобы так же сознательно лишить себя жизни. Я не виню тебя за то, что произошло; не стану винить и за твой выбор. Ангел напрягся после первых слов, но вскоре снова успокоился. Падший, отметив это, продолжил. — Две вещи ты должен знать: первое — это то, что я искренне хочу, чтобы ты остался. И я помогу, сделаю всё, что в моих силах. В конце концов, мы с тобой, как божественные существа, сильно недооценивали возможности человеческой медицины. — А второе? Ангел явно хотел что-то сказать, но не стал сбивать уставшего друга с мысли. — А второе… Что ж. Ты должен понимать ещё и то, что такое решение повлияет на многое, на многих. Не только на меня. Ты, как бывший ангел-хранитель, прекрасно знаешь, как тесно переплетены людские судьбы, даже если поначалу эта связь не слишком-то бросается в глаза. Падший перевёл взгляд на окно, за которым рассветное небо окрасилось в нежно-розовый. — И кому как не нам с тобой знать всю глубину человеческого отчаяния… Как и невероятную, чудесную способность человеческой души обращать это отчаяние в свет и силу. Даже самая промерзшая и безжизненная земля по весне покрывается травой и цветами. — Да ты поэт, — раздался смешливый голос Ангела мгновением позже, — К тому же ещё и философ. — А не ты ли, дружок, недавно называл меня безумцем? — Ну, то было давно и неправда. К тому же, одно другому не мешает. Оба посмеялись. Утро постепенно набирало силу, солнечный свет заливал крохотную кухню и раскинувшийся под окнами парк. Падший наконец нашёл в себе силы снова посмотреть в глаза своему блудному другу. — В общем, я всего лишь хотел сказать, что отпускаю тебя. Я не могу освобождать тебя от одной цепи лишь для того, чтобы держать на другой, попутно сходя с ума от отчаяния. Я не могу и не хочу поступать с тобой из страха тебя потерять, а не из любви. Ты волен поступать, как посчитаешь нужным, но знай, что мое предложение помощи всегда будет в силе. Глаза Ангела наполнились слезами, и Падший почувствовал, как то же самое происходит и с ним. — Ты и вправду считаешь, что я не дошёл до точки невозврата?.. Что я ещё могу… Спастись? — Да. Я правда так считаю. Они обнялись и посидели в обнимку какое-то время. Прятать слёзы не было смысла, но и плакать больше не хотелось. — Я говорил тебе, что больше всего люблю рассвет? — Начал Ангел, когда посуда уже была помыта и убрана, а солнце выглянуло из-за кромки леса. — Ощущение солнечного тепла на коже — одна из причин, по которой конечное существование не кажется мне таким ужасным. — Мне ещё нравится золотой час. В нём больше усталости и завершённости, но и тепла достаточно. Как говорится — так красиво, что и умереть не жалко. — Нет, серьёзно, тебе бы книжки писать. — Ангел беззлобно усмехнулся. — Или стихи. — Спасибо, я учту. На следующий же вызов возьму с собой ручку и записную книжку, буду рифмовать кровь с любовью, описывая побои и сцены поножовщин. Ангел скорчил гримасу, притворяясь, что сарказм его ранил. — Не обязательно было отвечать так язвительно. Я же от чистого сердца! Падший усмехнулся и вышел из-за стола. Его глаза уже слипались от усталости, и Ангел тактично остался в кухне, чтобы дать другу выспаться на единственном в квартире диване. Он ещё долго грелся в лучах солнца, обдумывая всё, что произошло с ним на этой безумной, отчаянной и прекрасной Земле.