Such a Smilewolf

Дерека будят посреди ночи. С пятницы на субботу — если точнее. В пять часов утра — если быть предельно точным. Дерек помнит это так четко, потому что первым, что он увидел, открыв глаза, были мерцающие цифры электронных часов. Он лег полтора часа назад, но по ощущениям прошло не больше пяти секунд. Его голова похожа на пульсирующий сгусток боли, и больше всего хочется смыть разрывающийся мобильник в унитаз или выкинуть в окно к такой-то матери, но Дерек принимает вызов, едва мазнув взглядом по экрану смартфона. Звонит Стайлз. А если звонит Стайлз, значит, очередная херня произошла. Или вот-вот произойдет. Если Стайлз звонит, значит, все действительно паршиво. Или станет паршивым спустя полчаса — тут никогда не угадаешь. — Да? Он подписан у Дерека как «Заноза в заднице». И это лучшая характеристика, которую кто-то когда-то давал Стайлзу Стилински. Выдайте Дереку премию. Дайте ему передохнуть. Голос у Стайлза запыхавшийся, но почти сразу переходит на крик. Так может говорить только он. Уже дыхания не хватает, а Стайлз все трындит и трындит. Чертовы пушистые жопы с их бесконечным физиологическим лимитом. — Мы поймали ее, — Стайлз задыхается от бега или драки, — мы поймали ее. Скотт порычал, но это не помогает. Нам нужна твоя помощь, чувак. Нужна твоя крепкая рука. Обе твои руки и сонные пули. Мы доставим ее к Дитону. Мы спасем ее. И ты нужен нам сегодня. Сейчас. — Не называй меня чувак. Дерек говорит это скорее по привычке, заранее зная, что бесполезно. У Стайлза в одно ухо влетает — из другого вылетает. Эта просьба не задержится в его голове и на десять минут. — Окей. Хорошо. Все, что скажешь. Пожалуйста. Ты нужен нам уже две минуты назад. Ты и твои охотничьи штучки. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожа… Дерек прикрывает глаза. Он устал. За последнюю неделю он спал не больше восьми часов. От него несет порохом и землей. Ни одеколоны, ни гель для душа уже не помогают. Кондиционер с запахом зимней свежести не справляется. Ему тридцать два, и его диагноз — ебаная старость. Его тело похоже на ржавую колымагу, которая готова развалиться. Она держится на честном слове и изоленте. Питер сказал бы, что Дерек — поехавший. Отбитый наглухо. Питер сказал бы: «Такие не выживают. И ты не выживешь, если продолжишь бегать с волками». Ночи — они либо для сна, либо для охоты. А Дерек говорит: «Скоро буду», собирает себя в кучу и бежит, надеясь, что успеет хотя бы принять душ, прежде чем этот гребаный день закончится.

***

По правде, бессонница — это хреново. Это когда закрываешь глаза и просто пялишься в темноту, слушая барабанную дробь пульса в ушах. Когда смотришь в зеркало, и синяки под твоими глазами начинают напоминать пивное брюхо охранника в таком-то торговом центре. Ты сидишь в кабинете психиатра и просишь выписать немного снотворного. Психиатр показывает тебе тест Роршаха. Он подозревает у тебя ПТСР и шизофрению. Потом ты уходишь. Без нужного рецепта, но с ненужной лекцией и рекомендацией повторного обследования. Через месяц тебе становится плевать. Ты привыкаешь закрывать глаза и видеть поверхность собственных век. Ты привыкаешь к тому, что, куда бы ни пошел, в конце найдешь себя в отделе с ортопедическими матрасами. Дерек вот привык. Как привык видеть Стайлза на собственной кухне. Голого, зато с бутылкой молока в руке. Его ступни перепачканы землей, во взъерошенных волосах застряла пара листьев. Его глаза загораются золотым, едва Дерек переступает порог. У нормальных оборотней это — признак агрессии. Попытка доминировать, показать свою силу, без слов сказать «не шути со мной, дружище, иначе одному небу известно, где ты окажешься». У Стайлза это проявление любопытства. Его глаза горят, когда смотрят на мяч для лакросса или на гамбургер с сыром. Или на Дерека. Под его кроватью склад резиновых костей. В его шкафу — собачья лежанка и покрытая шерстью подушка. Стайлз говорит: — Прости. Его кожа бледная, а соски затвердели от холода, потому что кондиционеры в лофте трудятся вовсю. — Прости, — повторяет Стайлз, — но лапами молоко не откроешь. Дерек думает, будь это Скотт, в нем только что стало бы на одно пулевое отверстие больше. Но со Стайлзом этот номер не прокатывает. Потому что Дерек привык. Это как знакомый бомж на твоем крыльце. Как прибившаяся к дому бездомная собака. Прогоняешь из раза в раз, а они все возвращаются и возвращаются. Со временем они становятся чем-то вроде части интерьера. Садовым гномом там или кустом. Со Стайлзом вот так же. Как бы Дерек ни выгонял, он возвращается и возвращается. Будто медом ему в лофте намазано. Дерек думает, что этого идиота нельзя было обращать. Вообще. Никогда. Это даже не волк. Это помесь лисы и енота, грабящая его холодильник семь раз в неделю. Стайлз убирает молоко обратно и захлопывает дверцу. Становится на четвереньки. Дерек смотрит на изгиб его спины, на вздернутые ягодицы и широко разведенные бедра. Лора говорила: «Это отвратительно». Она говорила, что когда увидела первую «перекидку», то неделю не могла смотреть на мясо. В том, что делает Стайлз, нет ничего отвратительного. В том, что делает Стайлз, Дерек видит только свободу. Он подходит ближе, кладет ладонь на узкую морду и убирает запутавшуюся в шерсти листву. На ощупь подшерсток мягкий, Дерек мог бы сказать «шелковый», но сравнение не особо подходит. В голове всплывает что-то про теплый лебяжий пух или нагретый солнцем бутон хлопка. Дерек так и не успевает определиться, что именно напоминает эта шерсть, потому что Стайлз тычет влажным носом его в запястье, и это слегка похоже на благодарность. Нежные губы испачканы в молоке, на коже Дерека остаются белые капли. Дерек говорит: «Будь осторожен», когда открывает входную дверь, выпуская волка на улицу. Дерек повторяет это из раза в раз, как заезженная пластинка. Но Стайлз никогда не слушает.

***

Дерек не спит, когда Стайлз открывает окно. Дерек не спит, когда слышит шаги. У Дерека бессонница и мигрень. Он забыл, каково это — спать. Дерек мешает обезболивающие и успокоительные с седативным эффектом. Не помогает. Раз Стайлз здесь, значит, шериф на дежурстве. Значит, он закончил патрулировать улицы и вернулся в участок. Дерек знает это, потому что Стайлз всегда сопровождает машину отца. А еще с недавних пор Стайлз не любит оставаться один. Он не говорит, но Дерек знает, потому что это свойство всех обращенных. Одиночество синтезирует чувство опасности, если ты один, то ты — легкая добыча. Инстинкты требуют держаться рядом с альфой, но дом Скотта — слишком мал для всей стаи. К тому же в нем с недавних пор живет Айзек. Дерек думает, что Питер бы посмеялся. Питер сдох бы от хохота, если бы узнал, что лофт одного из Хейлов стал логовом для начинающих волчат. Местом, куда оборотень Бикон-Хиллс может завалиться когда угодно, чтобы вздремнуть. Его лофт — перевалочный пункт. Приют для собак с надписью WELCOME на каждой стене. Добро пожаловать. Располагайтесь. Не просыпьте жареный попкорн. На любимом диване Дерека вечная шерсть. Пульт погрызен. В ванной пахнет псиной, а по телеку крутят «Бэтмен: Начало». Кто-то купил подписку на фильмы о супергероях. Кто-то принес четвертый Плэйстейшн. Кто-то повесил плакат AC/DC в туалете. Сейчас Дерек слышит, как скрипит дверца шкафа. Он давно не хранит в нем одежду, потому что это стало бессмысленным. Проще было купить новый гардероб, чем счищать с хенли собачий пух каждое утро. Дерек пробовал. Ему не понравилось. Дверца еще раз скрипит. Замирает. Снова скрипит. Стайлз старается действовать максимально аккуратно, но наступает на свою же пищалку. Дереку не повезло — это курица-орушка. — Да открой уже эту долбаную дверь, — рыкает он. Затылок тут же пробивает боль. Тугая, как бесконечная струя сиропа, и такая же липкая. Дерек сцепляет зубы и жмурится. Он так устал. Ему так сильно хочется спать. — Знаешь, — зовет Стайлз. Он остановился, наверное, замер на месте, потому что дверь не издает ни звука. — Я ведь тоже могу помочь. Забрать ее. Скотт и Айзек научили меня. Я помог бабуле Бриджит сегодня днем. У нее ревматоидный артрит и, знаешь, это довольно больно, так что я просто… — Ты поможешь мне, — чеканит Дерек, — если заткнешься и уснешь. Или свалишь. Прямо сейчас. И прекрати отсвечивать способностями у всех на виду. Охотник учит волка тому, что скрытность важна. Охуеть можно. Вся родня Дерека перевернется в гробах прямо сейчас. Если пепел умеет переворачиваться, конечно. Никто бы не понял его. Никто. Даже Лора. Даже он сам не понимает себя. Временами Дерек смотрит в зеркало, мысленно повторяя: «Что ты творишь? Что ты нахрен творишь?!». Потом он говорит себе: «Это до первой жертвы». Говорит: «Если он кого-то убьет — я выстрелю». Убить бешеную псину — это милосердие. Это дар. Это точно не проблема. Он не хочет думать, что это звучит как оправдание, настолько жалкое, что ему подавали бы мелочь на паперти. Они всего лишь щенки. Не будь Дитона, стая Скотта уже гнила бы где-то в глубине калифорнийских лесов. Убить каждого из них не составит труда. МакКолла с его синдромом спасателя — в первую очередь. — У бабушки Бри альцгеймер. Она каждый раз спрашивает, как меня зовут и когда вернется ее муж. Он умер сорок лет назад. А ей было больно. Стайлз говорит очень тихо. Его голос звучит как обида. — Мне твоя помощь не нужна. Спи. Или уходи. Дерек получает скрип вместо ответа. Ему кажется, что это первый, действительно первый раз, когда Стайлз его слышит.

***

— Сфотографируй меня, — однажды просит Стайлз. Солнце такое яркое, что если выглянуть в окно, можно сказать адьос своей сетчатке. На улице жара, градусов сорок, не меньше, и это только в тени. А Стайлз опять здесь. И опять — со своими идеями, балансирующими где-то между гениальностью и кретинизмом. — Я перекинусь, а ты сфотографируй. Дерек трет виски. Может, ему это снится? Может, все это — плод его воспалившейся от жары фантазии, с которой не справиться ни одному кондиционеру? Он валяется где-то в коме, в ожоговом центре, и умирает, пока его мозг выдает дурацкие картинки? Дерек говорит: — Ты идиот? Глаза Стайлза сияют золотым, как праздничная гирлянда. Цвет такой красивый, чистый и искренний, как луч солнца, закольцованный в петле карей радужки. Если бы Дерек мог чувствовать запахи так, как оборотни, он наверняка бы почуял восторг. Нетерпение. Возбуждение. Вздернутый нос слегка дрожит, ноздри трепещут, вдыхая воздух. Стайлз расстегивает пуговицы своей фланелевой рубашки. Дергает ремень джинсов. Они ему велики. Болтаются на бедрах, как на вешалке. Еще чуть ниже — и станут видны тазовые косточки. Острые. Очерченные мягкими тенями. «Ему всего семнадцать», — говорит себе Дерек. — «Ему семнадцать, и он не умеет выбирать себе вещи». — Мы пойдем в парк для собак «Ньюфаундленд». — Стайлз путается в штанинах и едва не разбивает нос об журнальный столик, — Ты сфотографируешь меня на фоне Калифорнийской зелени. Чувак, это будет нечто. Мы соберем миллионы. Ну, или хотя бы тысячи. Может быть, пару сотен. Стайлз добавляет: — Мне нужно копить на колледж. Обнаженный, он похож на пересечение всех мыслимых и немыслимых углов света. Каждая линия, каждая грань его тела переливается солнцем. Протяни руку и коснись. Обожгись. Сгори нахрен. — Ты идиот. От жары щеки Стайлза кажутся вишневыми. Дерек видит россыпь родинок на его груди. Животе. На внутренней стороне правого бедра. Во рту Дерека становится очень сухо. Стыд — это то, что отличает человека от животного. Стыд — это первое, что потерял Стайлз. Дерек отводит взгляд. Он смотрит куда угодно, только не на пятна света поверх острых ключиц. — Попроси Скотта. Попроси Эрику. Попроси, блядь, Айзека. Нахрена ты пришел с этим ко мне? Стайлз шагает к нему, чтобы Дерек мог по достоинству оценить его саркастичный взгляд. — Я пришел к тебе, — по слогам говорит он, — потому что у тебя айфон последней модели. Ты видел телефон Скотта? Когда Скотт уронил его в ванной, самсунг пробил эмаль. Кафель. Бетон. Пробил ядро Земли. И, — подчеркивает Стайлз, — я не буду раздеваться перед кем-то вроде Эрики. Мне, знаешь ли, дорог мой член. В его первозданном состоянии. — Ты же оборотень. Отрастишь новый. Стайлз открывает рот. Стайлз закрывает его. —…А это возможно? — Сходи проверь. Кажется, Стайлз всерьез рассматривает такую возможность. — В другой раз. Так что? — Он цепляет на себя ошейник и поводок. — Попробуем? Если выгорит, десять процентов твои. Дерек не имеет ни малейшего понятия о том, почему соглашается.

***

В парке почти никого. Собачья зона огорожена сеткой с надписью: «Осторожно, свободный выгул животных». Трава залита солнечным светом и прибита к земле духотой. Престарелый бульдог и полугодовалая лайка спят в тени одинокой сосны. Их хозяева обсуждают рост евро и цены на итальянские босоножки. Они так увлечены разговором, что не замечают Дерека. — Хорошо, Стайлз. Куда? Он задевает шерсть на загривке, когда отстегивает карабин поводка. Стайлз прижимает к голове огромные уши. Вертит головой. Тявкает. Туда. Он бежит на тренировочный снаряд, спотыкается и падает. Дерек думает, это стоило снять на видео. Он достает телефон быстрее, чем вспоминает, что вообще-то не собирался соглашаться. Теперь они привлекают внимание. Никому не интересен больше курс евро. Всем плевать на то, что итальянцы задирают ценник на свою обувь, а ее едва хватает на сезон. Гривистый волк, скачущий на качелях, гривистый волк, берущий прыжки в высоту и катающийся по траве, — это куда интересней. Рыжая шерсть горит огнем в солнечном свете, когда Стайлз вертится на месте, катается по земле и одним махом перепрыгивает барьер полтора метра в высоту. Кто-то хлопает в ладоши. Кто-то подходит к Дереку и спрашивает: «Что это за порода?» Кто-то говорит: «Это девочка?» И еще: «Когда у нее течка?» И: «Мы заплатим за щенят». Кто-то уточняет, можно ли держать такого пса в доме. Дерек отвечает: «Нет. Если не хотите, чтобы к концу дня вместо дома осталось лишь пепелище». Он не прекращает снимать. Стайлз прав. Он получит миллионы своих подписчиков. Он накопит деньги на колледж. Очарует Лидию Мартин. Вот этими длинными — это вообще нормально — иметь такую длину? — лапами. Стайлз сам по себе — разрушительная сила. Стайлз-волк — разрушительная сила, помноженная на сто. Геометрическая прогрессия в чистом виде. Такая получит все, что захочет. Исключительно все.

***

Девушка шепчет: — Посмотри, посмотри! Ее шепот такой громкий, что даже кому-то вроде Дерека можно не прислушиваться. — Посмотри, собака сидит за столиком! Он вздыхает. Снова наклоняет к Стайлзу рожок с мороженым и дает лизнуть розовый шарик. Фотографирует. Глаза Стайлза — два ореола сгорающих звезд. Его нос перемазан в ванильной клубнике. Левое ухо слегка завалилось на бок. На ошейнике красуется позолоченная бляшка в форме мультяшной кости. На ней набита огромная S. Сзади указан номер Скотта. И, почему-то, Дерека. Ему пришлось заплатить администратору сотню в довесок, чтобы их пустили на веранду. Стайлзу пришлось повилять хвостом и проявить все свое дружелюбие. Официант сказал: «Хороший мальчик» и потрепал его по голове, прежде чем спрятать деньги в нагрудный карман. Стайлз выглядел так, будто взял первое место в конкурсе на звание лучшего волка Калифорнии. Столик Дерека окружают все плотнее и плотнее. В летнем кафе сегодня битком. — Он модель? — Можно сфотографировать? — Малыш есть в Instagram? Дерек пишет на салфетках ссылку на СмайлФульф аккаунт. Стайлз абсолютно счастлив. Счастье прет от него с неимоверной силой — даже Дерека задевает. Он дает кому-то лапу. Лает, когда из толпы командуют: «Голос». — Дорогая, — говорит вдруг кто-то. — Дорогая, разве это не волк? Дорогая, это точно безопасно? — Ты дурак? — отвечает «дорогая». — Волков нельзя приручить. Таких волков просто не бывает. Стайлз улыбается на камеру.

***

Когда Дерек приносит цветы на могилу Лоры, то понятия не имеет, что ей сказать. Он вздыхает. Здоровается. Трет переносицу, прежде чем убрать старый букет и заменить его на свежий. Дерек говорит: — Подожди. Мне нужно подумать. Их «диалог» — устоявшаяся традиция. Потому что, лишившись всего, начинаешь цепляться за подобные мелочи. Это как фото погибшей семьи в кармане портмоне. Как одеколон отца, давно снятый с продажи. Как зеленый чай, который не пьет — не пил — никто, кроме твоей матери. А теперь ты завариваешь его и терпишь отвратительный вкус каждое утро. Хранишь давно выдохшийся флакон. Ламинируешь фото. Следишь, чтоб уголки не заломились, потому что оно — единственное, что ты сумел сохранить. На фото тебе четырнадцать. Того тебя уже не существует. Теперь ты приходишь на кладбище, садишься у надгробия и начинаешь говорить. Ты закрываешь глаза, и тебе кажется, что твои мертвые рядом, они внимательно слушают. Временами они вздыхают. Временами говорят, что единственный идиот здесь — это ты. Если держать глаза закрытыми достаточно долго, можно услышать дыхание. Почуять аромат сигарет сквозь запах прелой листвы. Уловить звон шармов на серебряном браслете. Дерек кладет ладонь в изголовье могилы. Его пальцы утопают в белых лепестках. Он прикидывает, с чего лучше начать. Рассказать про особняк? Там не осталось ничего, о чем стоит говорить. Ничего, кроме пепла и сгнившего дерева. Нет больше дома, нет сада, маленький пруд зарос грязью и тиной. Отцовское кресло стало рухлядью. Мамин сервант превратился в руины. Дом, где Дерек родился, давно и безвозвратно мертв. О чем тут говорить? И о чем рассказать мертвой Лоре? Об истинном альфе, Скотте МакКоле? О его стае? Его друге? Или, может, о ночи, когда Дерек Хейл в последний раз спал? Он жмурится. Перед ним распахнутые глаза. Огромные от страха, глянцево-черные от боли. Дерек зажимает ладонями рану, зная, что Стайлз не жилец. Левое легкое уже не дышит. Когда Стайлз кашляет, из его рта хлещет алый поток. Коллапс — такая хрень. Но он еще не осознал, что умирает. Адреналин ебашит так, что Стайлз должен чувствовать только собственный пульс. Еще — холод. От обильной кровопотери всех всегда морозит. Это был вопрос времени. Это должно было случиться. Это всегда случается, когда подростки ввязываются туда, куда не должны. Дереку хочется заорать: «Ну нахуя?», хочется схватить Стайлза за шкирку и хорошенько встряхнуть, а потом затолкать его в камаро и гнать под двести — до ближайшей больницы. Но ничто из этого Стайлзу уже не поможет. У него есть пара минут, прежде чем альвеолы второго легкого заполнятся жидкостью. Стайлз захлебнется собственной кровью. Буквально. Он тратит эти минуты, чтобы сказать: — Только не отцу. Не говорите отцу. Дерек не может понять, это агония или идиотизм. — Не надо отцу, — он сжимает запястья Дерека липкими от крови пальцами и просит, просит, просит, — папе не надо. Только не ему. Дерек кивает. Держит Стайлза за руку. Даже если он позвонит шерифу прямо сейчас, тот все равно не успеет. Все, что он сможет сделать, когда приедет, — поцеловать остывающий лоб мертвого сына. Дереку хочется убивать. Но омега мертв, его горло вспорото когтями. Зато жив Скотт. Пока. Ему повезло, а Стайлзу — нет. Скотт вытянул золотую ложку, а Стайлз — паршивый билет. Все клетки зачеркнуты и пусты, в лотах ни одной выигрышной цифры. У Стайлза в запасе только адреналин, безбашенная храбрость и смекалка. А Дерек устал. Он устал от количества похорон в своей жизни. Он уже забыл, когда в последний раз ел. Пил. Трахался. Дерек, блядь, скоро все деньги будет спускать на покупку могильных цветов. Он ведь предупреждал МакКола об опасности. Но кто его, нахрен, слушал? Люди стаи всегда в зоне риска. Людей убивают первыми. Когда Скотт МакКол пытается подойти, Дерек направляет на него дуло своего Дезерт Игл. Мушка и целик сходятся чуть выше сломанной переносицы. Даже истинный альфа не восстановится, если его мозги отделить от черепа. Регенерировать будет нечему. — Я хочу помочь, — говорит Скотт, делая шаг вперед. — Дай спасти. — Его глаза, глаза альфы, полыхают багровым адом, клыки расперли губы, а каждое слово — смесь рычания и воя. — Не заставляй убивать тебя. Дерек так устал. Так бесконечно устал. Пальцы Стайлза — кусочки запаянного под кожу льда. Они остывают все быстрее и быстрее. Его лицо отливает меловой синевой. Все, чего хочет Дерек, — нажать на спуск. Он хочет этого так охуительно сильно, что мысли туманит. Сквозь кровь пробивается запах детского шампуня. Молока. Губы Стайлза покрыты розовой пеной. Дерек стирает ее в уголках свободной рукой. По щекам Скотта текут слезы, смешанные с грязью, смешанные с тем, что текло в убитом им омеге. Дерек хочет сказать: «Всех невозможно спасти». Он хочет сказать Скотту то, что ему сказала мать, когда укусили Пейдж. Хочет сломать его реальность. Разбить в мелкое крошево. Но вместо этого прячет пистолет в кобуру и отходит от Стайлза, позволяя Скотту приблизиться. Сделать то, чего хочет его волк. Не убить. Не усилить свою стаю. Не усилить себя. Спасти. Дереку всегда говорили, что укус — это болезнь. Это то, что должно быть наказуемо, как наказуема умышленная передача СПИДа или ВИЧ. Если ты болен, знаешь об этом и занимаешься сексом без резинки — будь готов к последствиям. Прими их. Получи свой срок. Но — дыхание Стайлза выравнивается. Но — он дергает ногой, пытаясь спихнуть с себя скулящего Скотта. Некоторые вещи никогда не изменятся. Другие — будут вводить тебя в заблуждение всю твою жизнь. Дереку стоило уехать тогда. Бросить все и свалить. Он больше не мог помочь этому городу. Кого он, блядь, решил обмануть? Дерек не способен помочь даже себе. У него не осталось ресурса, который можно использовать. Все колодцы высохли. Дальше дна только более глубокое дно. Он оставил в живых альфу. Он позволил ему обращать людей. В их роду казнили и за меньшее. Гораздо-гораздо меньшее. И здесь нет ничего, что нужно знать Лоре.

***

— Опять, — говорит Дерек, глядя на отпечатки кровавых лап на бежевом ковре. — Опять, — соглашается Стайлз. Его одежда разорвана. Худи висит лоскутами. Рукава влажно блестят, ткань набухла от крови. Здесь понадобится аптечка. Здесь нужна маленькая скорая помощь. У Дерека ее с недавних пор целый шкаф. Его корзина на сайте «Твой карманный знахарь» регулярно пополняется. Сегодня ее приходится немного поворошить. Дерек шьет Стайлза прямо на кухне, среди кастрюль, специй и чая. Стайлз закрывает глаза и жалобно изламывает брови. От вида нити, протянутой сквозь кожу, ему становится так плохо, что он может упасть в обморок. Это уже случалось пару раз. Стайлз мог бы пойти к Скотту и попросить о помощи альфу, но Скотт занят очередной подружкой из группы поддержки. Дерек даже не пытается запоминать их имена. Он использует обычную швейную иглу из старого наборчика Лоры. Стайлз жмурится, закусывает губы, но терпит. От него тянет алкоголем и сигаретами, но Дерек не помнит, чтобы Стайлз хоть раз курил. — Кто на этот раз? — Горный лев. Дерек сидит так близко, что видит, как ресницы Стайлза подрагивают. Его дыхание быстрое, напряженное. Оно щекочет Дереку висок, когда Стайлз поворачивает голову, чтобы уткнуться в его шею. «Иглы», — напоминает себе Дерек. — «Он ведь боится». — Ты издеваешься? — Нет. Не сегодня. Это правда был лев. Он напал на туристов на прошлой неделе. Я его выследил. И убил. — Да? С каких это пор пумы пользуются ножами? Стайлз замирает. Его голос звучит неуверенно. — Эта была особенной? Дерек качает головой. Обезболивающее сегодня не помогает. Возможно, поэтому он злится сильнее, чем нужно. — Есть другие способы помочь отцу, Стайлз. — Например? — Например, не лезть на рожон. — Он перекусывает нить зубами и кидает иглу в грязный таз. — Например, не размахивать когтями перед отбитыми наглухо отморозками. Кто это был? Ребята, отнимающие мелочь у младшеклассников? — Перехватывает шов бинтами — для верности. Ему плевать на стерильность. Через пару часов все это можно снимать. Наверное, даже через час. На Стайлзе все заживает быстрее. Прямо удивительно. — Они кота пытались поджечь. Когда Стайлз открывает глаза, то выглядит старше. Серьезнее — сейчас. Дерек думает: он изменился. Все они меняются. Это больше не мальчишка, вынюхивающий что-то на руинах его сожженого дома. Стайлз — нечто другое. На его губах больше нет прикипевшей заветренной корочки, которую он вечно обкусывал. Синяки и ссадины сошли — будто и не бывало. Прежде они появлялись то там, то тут, потому что Стайлз мог навернуться, даже открывая духовку. На его теле совсем нет шрамов. Нет и не появится. Никогда. Стайлз будет жить очень долго. И очень-очень счастливо. Дерек чувствует неясное тепло, когда думает об этом. Он придерживает Стайлза за плечо. Помогает натянуть то, что осталось от рубашки, поверх смутно знакомой футболки. — Молодец. Но в следующий раз иди к Дитону. — У него выходной. — Мне не интересно. Мать твоего альфы — врач. — Медсестра. И Мелисса сегодня на сутках. — Стайлз покусывает губы, скашивая взгляд на холодильник. Дерек вздыхает. Достает пакет шоколадного молока и ставит перед Стайлзом. Иногда он всерьез задумывается о том, чтобы взять у Дитона рябиновый пепел и поставить барьер вокруг каждой комнаты. Вокруг своего дома. Вокруг целого штата. По правде, это было бы лучшим решением. — Пей. Потом прибери здесь все и езжай домой. Не заставляй отца волноваться еще больше. Я — спать. Стайлз кивает. Он срезает край пакета когтями, забивая на крышечку. Слизывает с пальцев шоколадные капли. Дерек игнорирует и его, и тянущее чувство внутри.

***

Утром в его спальне лежит дурацкий коврик с летучей мышью. На полу нет ни капли крови. Пахнет моющим средством с ароматом лаванды и антисептика. Дерек думает, что нужно купить новый ковер, а заодно — пару футболок, взамен задевавшихся куда-то старых. Еще средство для мытья. Литров на десять. А потом звонит Стайлз. И Дерек забывает о том, что хотел, уже через час.

***

От бессонницы Дерек ловит галлюцинации. От бессонницы, от головной боли, от таблеток, которые он глотает без воды, иногда добавляя сверху порцию виски. Виски — чтобы не чувствовать вкуса, потому что мятные пастилки не помогают, а зубной пасты уже уходит почти тюбик в день. Дерек уже не открывает рекомендации. Выкидывает их в мусорку сразу, только вытянув из пачки. Он и так знает, что везде, в каждой сраной инструкции написано: «НЕ ПРИНИМАТЬ С АЛКОГОЛЕМ». Шрифт жирный и огромный — для слепых или тупых. Для тех, кто не понимает, что алкоголь может убить. Именно для них, для кромешных идиотов, фармакология печатает все эти надписи. «Ядреная смесь уничтожит вашу печень. Остановит сердце. Разъест сосуды в ничто». Сэр, вас ведь не откачают. Сэр, будьте осторожнее. Кто позаботится о вас кроме вас? Дерек забивает и пьет. Он ложится на кровать и упирает взгляд в потолок, гадая, что подействует раньше: обезболивающее или успокоительное. Может быть, виски, но виски — всего капля в море седативов. В его крови их много. Так много. Хватит, чтобы вырубить весь Бикон-Хиллс, а он все никак не уснет. Возможно, это СДВГ. Возможно, он заразился им от Стайлза, когда зажимал разбитыми руками кровавую дыру в его груди. Вдохнул в себя вместе с остатками кислорода из порванных легких, со страхом и паникой. Никто не пропишет ему Аддерал или что за дерьмо там пьет Стайлз, если Дерек рискнет поделиться с кем-то своими догадками. Если скажет врачам, что, кажется, очень болен. Что, кажется, знает, в чем — в ком — причина его недомогания. Алкоголь не помогает ему. Выпивка не спасает. Он выключается минут на сорок, чтобы утром все было хуже, чем прежде. Сегодня лофт пуст. Тих. Сегодня полнолуние, поэтому Стайлз бесится где-то со стаей. Возможно — со Скоттом. Возможно — со спасенной Малией. Койот чувствует в нем зверя, нечто близкое, понятное ей самой куда больше, чем правила Скотта. «Нет, Малия, еду сначала готовят — потом едят, и только в таком порядке». «Нет, Малия, люди пользуются унитазом, а не кустами». «Нет, Малия, мы не убиваем людей. Даже если они нам очень не нравятся». Скотт говорил о Дереке, произнося последнюю фразу. Дерек стоял в двух метрах от него, с двумя обоймами аконитовых пуль и заряженным ремингтоном в руках. Дерек не любит диких койотов. Малия отвечает ему взаимностью. Она злится, рычит и кидается, выламывая руки из хвата Скотта. Ее глаза в этот момент: запаянный в сетчатку ультрамарин. Такой же был у всех убитых им омег. В этих глазах существует лишь животное, когда-то растерзавшее человека и вошедшее во вкус. Но Стайлз называет это «Эксперимент по возвращению человечности». Вся Малия для них — эксперимент. Пустынная волчица неимоверной силы, которую учат считать и писать. Держать ложку. Внятно говорить. Мочиться в определенном месте. Дерек ни разу не слышал о том, чтобы кто-то из одичавших возвращался. Чтобы кто-то, похожий на нее, захотел вернуться. Малия — первая. С оговорками. Когда Стайлз обращается, она раздевается догола и бежит за ним на четвереньках. Кусает за хвост и рычит. Царапает тупыми человеческими ногтями и воет. Стайлз отбивается от нее лапами и забавно скулит. Хвост — его слабое место. И лапы. И уши. И хребет, который Малия натирает своей обнаженной грудью. Стайлз возвращается назад и говорит: «Это прогресс. Вы просто не понимаете». Все стараются не замечать, что у него стоит. Все, кроме Малии. Та как раз не против. Та как раз пытается слизать его лицо, кусает его руки с выражением бесконечной радости на лице. У нее — свой личный штат психологов, невропатологов и психиатров. Она — феномен, с газетами и заголовками о похищениях и маньяках. Люди говорят: «Ее удерживали в подвале и насиловали». Люди говорят: «Ее воспитывали собаки». Все хотят взглянуть на Малию хотя бы одним глазком. Дерек знает, что Скотту предлагали деньги за встречу с ней. Журналисты поджидали его у школы и караулят на поле для лакросса. Все хотят прикоснуться к сенсации. Все хотят узнать, как Скотт ее нашел. Дерек понятия не имеет, на что пришлось пойти шерифу, чтобы отбрехаться от их внимания и отбить Стайлза, с которым Малия зависает почти двадцать четыре на семь. Люди много о чем говорят. Ничто из этого зачастую не имеет отношения к правде или реальности. Это как скан скана со скана, на который пролили кофе, просыпали землю и сотворили с ним еще одно непотребное дерьмо. Дерек думает — милосердней было бы пристрелить. Отдать убитому горем отцу ее тело. Отпеть, похоронить и попрощаться. Может быть, тогда в лесу наконец-то перестали бы появляться капканы. Может быть, тогда все стало бы лучше. Дерек не знает, как именно, но точно лучше. Однако у девочки-маугли целая свита. А у Дерека — его галлюцинации. Пуф! Дерек слышит, как бьются цветочные горшки — один-второй-третий. Пуф! Дерек слышит, как где-то наверху заходится лаем собака. Тут же сухо трещит пожарная лестница. Она проржавела насквозь, ее удерживает чудо и пара крепких болтов. Когда Стайлз открывает окно, хлопья рыжины повисают на подоконнике. Сыплются с его пальцев. Дерек поднимается с кровати и идет к шкафу с лежанкой. Достает фланелевую рубашку и мягкие штаны, припасенные специально для Стайлза на случай такого вот форс-мажора. Стайлз подходит к нему беззвучно. Когда он во власти зверя, то двигается вот так: тихо, не издавая ни звука. Даже дыхания не слышно. Куда только девается вся неуклюжесть. Дерек чувствует слабый запах взрытой травы и шоколадного молока. — Здравствуй, Стайлз. Эрику и Бойда им приходилось приковывать. Как и Айзека. Как и Малию. Для суперлуния Скотта Дерек раздобыл усиленную цепь. Они все слетали с тормозов. В-с-е. Кроме Стайлза. А это — его второе полнолуние. Когда Дерек поворачивает голову, Стайлз стоит от него на расстоянии шага. Обнаженный, взъерошенный, похожий на лунатика. Его щеки испачканы в земле, взгляд исключает всякую осмысленность, но вместе с тем цепкий. По-звериному внимательный. Дерек думает о том, что, возможно, стоит расширить окно. Чтобы Стайлз мог пролезть в него волком, не используя руки. Чтобы Стайлзу не нужно было обращаться и стоять обнаженным у его кровати. Потому что обнаженный Стайлз заставляет… думать о всяком. — Молодчина, Стайлз. Теперь нам нужно одеться, — Дерек говорит очень мягко. Это — его самый деликатный тон. Так говорят с бездомными животными, упрашивая подойти. «Я не причиню тебе боль, я хочу помочь, иди сюда, ну же, вот так, хороший мальчик» Стайлз замирает на месте. Его зрачки, окольцованные светящейся радужкой, мелко дрожат. Он переступает с ноги на ногу, нетерпеливо, как стреноженный жеребенок. Стоит Дереку протянуть ладонь — Стайлз отпрыгивает в сторону. Растягивает бледно-розовые губы в улыбке. Прикусывает кончик языка, прежде чем провести им по верхним зубам. Дерек видит белые острые клыки, когда Стайлз скалится. У него даже обращение проходит не так, как нужно. У него от бета-релиза только глаза, клыки да когти. — Нет, Стайлз. Мы не будем играть. Мячик — завтра. Сейчас — одежда. Иди сюда. Я не хочу, чтобы твой отец открыл огонь, как только переступит порог этой комнаты. Шериф видел много всякого дерьма. Слишком много, чтобы предположить нечто приличное при взгляде на голого сына, трущегося в спальне кого-то вроде Дерека. Шерифа не собьешь оправданиями, когда дело касается его сына. Он сначала выстрелит, а потом начнет разбираться. Стайлз отскакивает снова, к комоду, задевает его запястьем. Виляет бедрами, как мог бы вилять хвостом. Господи, дай ему сил. Господи, дай его головной боли пройти. Собака все никак не умолкнет. Стайлз разворачивается к окну и ревет на нее в ответ. Псина тут же затыкается. Зато воет встревоженная сигналка припаркованной под окном мазды. Дерек чувствует себя пациентом психиатрической клиники. Когда Стайлз притирается поясницей о стены. Когда Стайлз ведет себя как щенок. Когда Стайлз тянется к бутылке виски и облизывает горлышко. Дерек не хочет разбираться в той мешанине, которая творится в его голове. Он говорит: — Давай, Стайлз. И еще: — Хороший мальчик. Иди сюда. Они кружат и кружат по комнате, шаг Дерека на два шага Стайлза, пока Стайлз не спотыкается о прикроватный столик. Он растягивается на постели во весь рост, ложится на живот и недвусмысленно поднимает бедра. Смотрит на Дерека из-под опущенных ресниц. — Нет, — произносит Дерек, — никаких игр с доминированием. Оставь это для своих друзей. Оставь это для Малии. Он не верит, что говорит это вслух. Он не верит, что все это происходит взаправду, и что он всерьез смотрит на молочно-белые ягодицы. В свете полной луны их кожа кажется алебастровой. Взгляд Дерека мечется с выпирающих позвонков на острые лопатки, с лопаток — на руки, на стиснувшие покрывало пальцы. Он не знает, куда смотреть. Куда бы ни посмотрел — все неправильно. Он не верит, что всерьез наклоняется над Стайлзом, чтобы натянуть на него штаны. Стайлз ворчит, но не сопротивляется. А затем начинает подрывать под себя одеяло. Дерек говорит себе: «Можно обойтись без рубашки». Он так и держит ее в руках, когда набирает номер шерифа. За полгода Дерек выучил его наизусть — можно соревноваться в скорости произношения со Стайлзом. Шерифу хватает всего три слова: «Стайлз, полнолуние, лофт», чтобы ответить: «Удержи его на месте пять минут». Он не знает, что Стайлза не нужно удерживать. Стайлз сворачивается на его кровати живым, теплым клубком. Прижимает его подушку к обнаженному животу. Утыкается носом в его одеяло. Дерек подходит ближе. Он успевает сделать лишь пару шагов, а Стайлз уже спит. Дерека учили: полная луна сводит волков с ума. Они не чувствуют ничего, кроме желания вскрыть чью-то глотку. Стайлз дергает ногой во сне. Как собака. Он не похож ни на что из того, о чем рассказывали Дереку. Дерек думает: если коснуться его волос, будут ли они такими же мягкими, как шерсть волка? Он часто гладил Стайлза-волка, но никогда, никогда не касался Стайлза-человека. Во всяком случае, вот так. Чтобы просто узнать, какая на ощупь его кожа. Как ощущается он сам под пальцами. Дерек протягивает руку, тянется к взъерошенной голове, но на полпути съезжает, чтобы перехватить одеяло и запахнуть им открытое плечо.

***

Когда приезжает шериф, Стайлз так и не просыпается. Он спит и расслаблен настолько, насколько человеческое тело в принципе способно расслабиться. Шериф подхватывает его на руки вместе с одеялом. — Я верну тебе это чуть позже. Когда Стайлз проспится. Дерек говорит: — Хорошо. Для убедительности он еще кивает. — Спасибо, сынок. Дерека называли так тысячу лет назад. Шериф улыбается, произнося «сынок». Он думает о Стайлзе, когда говорит это слово, и выглядит невероятно молодым, целуя его в макушку. Стайлз в ответ урчит и утыкается лицом в отцовскую грудь.

***

Когда он наконец-то заваливается обратно в кровать, его простыни пахнут лесом. А еще молоком. Дурацким шоколадным молоком. По правде, Дерек терпеть его не может. На него уже косятся в супермаркете, потому что у Дерека нет детей, а он покупает молоко, которое не способен пить никто, кроме ребенка, — настолько оно сладкое, — и разводные хлопья. Пачками. Пачками в количестве гораздо большем, чем требуется для мужчины его возраста и комплекции. Конечно, никто из стаи не думает о том, лежит ли что-то в его холодильнике. Стайлз — в том числе. Возможно, Стайлз думает, что молоко там берется из воздуха. Дерек бы не удивился. Он прикрывает глаза, размышляя о кошках, собаках и падающих горшках. О молоке. О молочно-белой коже. Размышления тянут его в темноту.

***

Дерек понимает, что сегодня случится хуевый день, еще до того, как звонит телефон. Утро этого дня началось вкрай паршиво. Он разбил любимую кружку. Обжегся кипятком. Чай матери закончился, а новую партию еще не завезли. На двери Камаро красовалась вмятина. Утро этого дня началось по-настоящему плохо. Оно наступило на него в пять часов, разбудило вспышкой боли и предчувствия. Такое у каждого бывает в жизни раз или два. Ты просто понимаешь: сегодня лучше остаться дома. Сегодня не нужно никуда выходить. Стоит отменить все планы. Закрыть все окна. Не покидать своей спальни. Позвонить начальству и сказать, что на тебя свалился метеорит. Дерек знает, что услышит, еще до того, как Стайлз кричит ему в трубку: — Эрика! Они забрали Эрику! «Они забрали Эрику» значит еще и «Они забрали Бойда». Об этом не нужно говорить, все понятно и так. Это простая арифметика. «Эрика» равно «Бойд». «Два оборотня» равно «неприятности». Они начались ночью, несколько дней назад, когда Стайлз явился к нему с арбалетным болтом в левом плече, не потрудившись вытащить древко. — Прости, — сказал он. — Прости, чувак. Но у Дитона сегодня аншлаг. Дереку понадобилось сорок секунд, чтобы подумать: «Боже, за что мне все это», вскочить с кровати и подбежать к сползающему на пол Стайлзу. Еще сорок, чтобы извлечь острие, застрявшее в плечевой кости, и заляпать кровью новейший коврик. Затем еще минута, чтобы позвонить Дитону и спросить, какие ингредиенты у яда, потому что Стайлз не исцеляется. Попробуйте сделать все это, едва проснувшись. Просто попробуйте. Затем прибавьте к затраченному времени еще те несколько минут, которые нужны, чтобы разобрать чей-то голос на фоне рыка, и еще столько же — на приготовление антидота. Прибавьте к этому Стайлза. Прибавьте к этому его боль, жар и кровь — руки Дерека в ней по локоть. Вы получите проблемы. Они продолжились капканом, в который попался Айзек, и взволнованным воем сбежавшей из дома Малии. С пропажи Эрики начался пиздец. Дерек предполагал, что он настанет рано или поздно. По правде, он ждал чего-то подобного. Истинный альфа, обращающий подростков направо и налево, обязательно привлечет к себе внимание. Не важны его мотивы. Неважно, что он спасает людей от вероятной смерти, ПТСР, домашнего насилия или болезни. Обычный альфа даже в одиночку способен доставить охотникам массу проблем. А истинный, еще и со стаей — это проблемы неизмеримых масштабов. Настоящая катастрофа. Никто не знает, что с ней делать и как такую остановить. Дерек все это предвидел еще в момент, когда глаза Скотта загорелись алым впервые. МакКолу стоило уехать. Забрать самых преданных из стаи и свалить. Но Скотт сказал «Я останусь. Мы с этим справимся». Ну что ж. Справились. Аплодисменты господину с вывихом челюсти, пожалуйста. Сейчас Дерек слушает, как Стайлз повторяет все его мысли вслух. Слово в слово. Будто Дерек говорит с самим собой. В конце Стайлз твердит: — Нам нужен план. Дерек прижимает указательный палец к виску. Затем растирает ноющий лоб. Зажимает телефон плечом, освобождая руки. — Вам нужно в участок. Скажи отцу запереть вас в обезьяннике, пусть наставит на вас все камеры, которые есть в его доступе. Сидите там и не высовывайтесь. Стайлз, ты слышишь меня? Н е. В ы с о в ы в а й т е с ь. Повтори, что я сказал. Дерек думает: «Обнадежь меня. Воскреси во мне веру в то, что не все еще просрано». — Мы идем в лес и… — Стайлз, ты глухой? Вы сидите в полицейском участке и ждете. Стайлз говорит: — Прости, чувак, но твои аргументы не звучат убедительно. Вообще-то, они никак не звучат, потому что ты ни одного не привел. Мне нечего слушать. — Спрошу по-другому. Стайлз, вы жить хотите? Да или нет? Тишина. — Я найду их и приведу к вам. Пока просто будьте на виду. И не отходи далеко от Скотта. Потеря беты — это удар. Потеря двух — нокаут. Он может сорваться. Сейчас это лишнее. — Ты знаешь больше, чем говоришь. — Это не вопрос, Стайлз. — Потому что я не спрашиваю. Молчание. Оно все тянется и тянется, и стоило бы обрубить его на корню, но Дерек никак не может нажать на сброс. Дыхание Стайлза его успокаивает. Дыхание Стайлза говорит: все будет хорошо, чел. Этот день закончится. Этот день перейдет в спокойную, тихую ночь. Дыхание Стайлза похоже на обещание чего-то лучшего. Дерек прикрывает глаза и просто слушает. Вдох. Выдох. Негромкие биты тихого голоса. — Давай это обсудим. Давай сядем и поговорим. Мне не нравится то, что ты предлагаешь. Скотту не нравится. Айзек против. Ты знаешь, как кончаются хорроры? Команда разделяется. Не выживет никто. А я хочу жить. Мы все хотим. Что насчет тебя? Дерек думает, что у него нет для Стайлза правильного ответа. А тот, что есть, Стайлзу не понравится. — Я приеду через пятнадцать минут. Ничего не делайте. Ясно, Стайлз? Ни-че-го. Стайлз отвечает: — Ждем. Он умудряется вложить в это слово так много надежды, что Дереку становится физически плохо.

***

Она говорит: — Эй, сладкий, твоя ненависть — это так заводит. Дробь разносит ствол дерева в щепки. Она говорит: — Эй, сладкий, а ты возмужал. Дерек бегает от нее по кустам, как гребаный заяц. Все, что он чувствует в этот момент, — усталость. Ему хочется вздремнуть. Хочется разжевать остатки обезболивающего и завалиться спать. Боль опаляет бок, когда он бросается вперед, чтобы спрятаться за валун в форме перевернутой капли. На камне и мху остаются следы, там, где Дерек к нему прижимается: его хенли насквозь мокрая от крови. В воздухе пахнет электричеством, сухими костями и пеплом. От берсерков несет звериной мочой и медвежьей шкурой. Похоже, Дерек влип. На этот раз капитально. Он перезаряжает глок, ни на что особо не надеясь. Он всадил в Кейт десять пуль, но она сломала себе руку и побежала. — А ты постарела, — кричит он в ответ. Каменное крошево осыпается ему на макушку. Крохотный осколок рассекает кожу на скуле. Ладно, стоит признать, такое предвидеть было нельзя. Да, он думал, что сюда заявится Джерард — хоть, как он слышал, старик совсем тронулся, — или Крис, чтущий кодекс не меньше отца. С Крисом — Дерек знал — можно иметь дело. С ним реально прийти к консенсусу, пожать друг другу руки и разъехаться без единого трупа. Он ожидал, возможно, увидеть свиту на внедорожниках, услышать пафосные речи, призывы сдаться. Дерек ожидал, что ему зачитают приговор, распишут его грехи, заклеймят как предателя. Так было с его семьей. Так было, когда дом его родителей пылал из-за того, что Питер трахался с волчицей. Дерек был готов — с того момента, как позволил Скотту укусить Стайлза и не сделал ничего, чтобы предотвратить его обращение. Дерек был готов понести наказание за то, что каждый раз просто стоял и смотрел. К чему Дерек не был готов, так это к чокнутой бывшей, которая стала ебучим ягуаром. Кейт кричит: — Я чую твой страх! Дерек думает, что это не страх. Это бессонница и усталость. Головная боль его совсем доконала. У него в обойме всего четыре патрона. На очередном пробеге он стреляет почти в упор. Пуля застревает где-то в ее селезёнке. Кейт запинается на камнях и падает, судя по хрусту, что-то ломая. Это сдержит ее секунд на двадцать, не больше. Дерек успевает сменить укрытие, но с раной уже ничего не поделать. Придется терпеть. До барьера Дитона метров двести. Трех патронов должно хватить. Бересерк вылетает откуда-то сбоку. Сверху. Может, снизу. Дерек успевает перекатиться с криком: «Да вы заебали!» и выстрелить. Попасть куда-то между сердцем и легкими. Теперь до спасения двести метров и два патрона. Нужно встать и бежать. А Дерек, знаете ли, хочет лечь и поспать. Он хочет в отпуск. Дерек хочет на пляж, пить коктейль и вставлять длинноногой красотке, пока нахрен не отрубится. При мысли о «длинноногой» мозг подкидывает ему голого Стайлза, стоящего у кровати. Раздвигающего свои длинные стройные ноги. Блядь. Это ужасный, ужасный, ужасный день. И у Стайлза не настолько длинные ноги. — Твое сердце так колотится, милый, я могу станцевать чечетку под этот ритм! Дерек орет: — Начинай, сука! Прямо перед ним, в центре незавершенного рябинового круга, стоит Скотт. Кейт ревет и обращается, и бежит вперед. Ей становится плевать на Дерека. Плевать на мешанину чужих запахов. Скорее всего, она не чует даже Дитона, стоящего у Скотта за спиной. «На самом деле, — думает Дерек, когда кто-то хватает его сбоку и тащит в сторону, не давая упасть, — это ведь было логично». Он подумал об охотниках, но не подумал о том, что на Скотта могут охотиться другие волки. Или не волки. В конце концов, сила, которая позволит тебе воскреснуть, — это довольно заманчиво. Скотт не двигается. Ему нужно, чтобы она подошла ближе. И ближе. И еще немного ближе. Азарт охоты слишком распалил Кейт, слишком распалил. Дерек чувствует это, когда кто-то укладывает его на траву. Дерек пытается проморгаться, но на глаза наползает темнота. — Дерек, ты тут полежи немного, ладно? Рев. — Я только помогу Скотту убить эту хрень и вернусь, я быстро, о`кей? Ты же не умираешь, да? Не умираешь? Бог мой. Да у тебя аритмия! Дерек думает, что это место — самое офигенное для хорошего сна. — Свали, Стайлз. Иди, спасай жопу своего альфы. Не собираюсь я помирать, — бормочет он в ответ. Ему так сильно хочется спать. Он поворачивает голову, чтобы увидеть, как Скотт раскалывает медвежий череп. Прямо об барьер. Прямо изнутри завершенного круга. Стайлз делает так же со вторым, — или третьим? — только снаружи. Кости ломаются, осыпаются в траву пыльной трухой. Под ними ничего нет. Удобно. Можно не заморачиваться с трупами. Голос Дитона, читающего что-то на древне-кельтском, похож на морской прибой. На громовой раскат. Дерек видит, как Скотт пересекает границы круга. Выходит из него, оставив Кейт внутри. А вот это уже что-то новенькое. Дерек не помнит, чтобы хоть кому-то из оборотней удавалось пройти сквозь оборону из пепла. Надо же. Чудеса-таки случаются. Ладно. Может, эти ребята на что-то и сгодятся. Если Скотт может такое. Может, у них правда есть шанс. — Дерек, нет! Ну мы же не так договаривались! Что-то с силой бьет его в челюсть, заставляя открыть глаза. Все, что видит Дерек, — два огромных золотых круга. — Скотт! — орет кто-то, — Скотт, сюда! Скорее! У Дерека сейчас барабанные перепонки нахрен лопнут. — Только попробуй, МакКолл, — говорит он, едва завидев два красных фонаря и линию обнаженных клыков, — только попробуй. Я обращусь и вырву тебе горло. Своими же зубами. Не смей меня кусать. — Ты же умираешь! — Стайлз, идиот, в этом мире еще существуют гребаные врачи. Вызывай скорую, — бормочет Дерек, прежде чем отключиться.