Such a Smilewolf

Он приходит в себя в машине. Приходит ненадолго, только для того, чтобы почувствовать свежую дозу кислорода сквозь маску и чью-то руку в своей ладони. Боли нет. Совсем. Вообще. Только свет, ослепительный и сияющий — прямо над головой. Кто-то говорит: — Звоните. Пусть готовят реанимацию. У нас здесь тяжелый. Возможно, не довезем. Ему что-то колят. Наверное, обезболивающее и адреналин. Дереку не больно, но он не может об этом сказать. Его тело весит тысячу фунтов. Нет сил даже толком моргнуть. — Дерек, Дерек, Дерек, пожалуйста. Пожалуйста, не отключайся. Пожалуйста, мать твою, не бросай меня. Дерек хотел бы выполнить эту просьбу. Правда хотел. Но его вырубает быстрее, чем он успевает разлепить запекшиеся кровью губы.

***

Он приходит в себя снова, на операционном столе. Спине ужасно холодно. Позвоночник будто обложен льдом. Над ним склоняется человек в медицинской маске. Свет операционных ламп такой сильный, что Дерек не может разобрать даже, мужчина это или женщина. Ему говорят: «Посчитайте до десяти в обратном порядке». Говорят: «На счет «один» вы просто уснете». Дерек начинает считать. Он засыпает уже на семи.

***

На самом деле, в больнице не так уж плохо. Никаких волков. Никаких подростков. Никаких долбанутых на голову ягуаров. Зато там есть трехразовое питание и массаж. По телевизору крутят матч за матчем, но иногда мелькают боевики — какие захочешь. Есть небольшая библиотека и модные журналы, где публикуют сумочки для чихуахуа и помады за тысячу долларов. Она может сделать из любого человека топ-модель. Во всяком случае, так пишут именно в этой колонке. В следующей напишут о том, сколько погибает кашалотов ради пары унций духов, стоящих больше, чем среднестатистический американец зарабатывает за год. Развлечение получается так себе, но Дерек не жалуется. Он доволен. У него все зашибись. Маленькая медсестра по имени Шарлотта внимательно следит, чтобы Дерек ни в чем не нуждался, и балует его домашней выпечкой. Она говорит за вечерним чаем: — У вас так много друзей! Должно быть, вы — чудесный человек! Дерек думает, что в Калифорнии друзей у него не осталось. Он не может взять в толк, о ком она говорит. После наркоза до него все доходит ужасно медленно. Он так и говорит: «Шарлотта, наверное, вы что-то перепутали. Последний человек, способный меня навестить, умер лет десять назад, а я не слышал, чтобы мертвые вставали из гроба», но она все твердит, что с ним хотели увидеться. Так сильно хотели. Один молодой человек. Другой. Такая-то девушка. Красивая. Белокурая. С ней — темнокожий парень. Он не сказал ни слова, а девушка передала открытку и корзинку яблок. Шарлотта ставит и корзинку, и открытку у вазы с цветами. Она не подписана. Внутри нее лишь слово «поправляйся» в окружении семи клыкастых смайликов, нарисованных от руки, и странного бровастого волка в углу, вдали ото всех. На его бок кто-то добавил мультяшный пластырь крестиком и что-то похожее на градусник — под переднюю лапу. Дерек вздыхает. Он уже догадался, что смайликами и открытками дело не ограничится.

***

Стая заваливается к нему всей гурьбой вроде бы в четверг. Они приносят с собой шум, гам, запах шоколада и духов. Они говорят все разом, одновременно, вываливая на Дерека поток информации, которая больше не имеет ровным счетом никакой ценности. Если честно, Дерек даже не слушает. Он наблюдает, как Эрика падает в изножье его кровати. Как Айзек расползается в кресле. Как Малия заинтересованно дергает шланг капельницы, а Бойд переключает матч по регби на соревнование по фигурному катанию. Дерек чувствует себя очень уютно. Он даже что-то отвечает, когда Эрика говорит: — Мне жаль, что я не увидела, как эта стерва стала жрать землю. И когда Айзек говорит: — Чел, твои стволы — это нечто. И когда Малия говорит, указывая на шланг: — Я могу это укусить? Оно выглядит таким гладким. Дерек чувствует себя очень спокойно. За эту неделю он выспался так, как не спал, наверное, всю свою жизнь. Пусть болтают. Он успел привыкнуть к их болтовне. Это похоже на расслабляющий фон. Как радио. Шум вечно включенного телевизора. Это как вернуться домой. Дерек чувствует отголосок чего-то старого, смутно знакомого. Школьные вечеринки. Его шестнадцатый день рождения. Вечные девичники Лоры. Но что-то выбивается из общей картины. Паззл на десять тысяч деталей никак не желает складываться, потому что одного элемента не хватает. Он должен быть прямо в центре. Но на этом месте дыра. Стайлза здесь нет. Дерек хочет спросить почему, ведь Стайлз был в порядке в ночь нападения, но Скотт становится прямо перед ним, и вся стая вдруг затихает. Бойд выключает телевизор, Эрика перестает жевать яблоко, Малия наконец отходит от капельницы. Дерек упускает момент. Все волчата смотрят на него. Не хватает только света софитов и барабанной дроби. Скотт делает глубокий вдох. Его глаза загораются мягким ровным светом. Он говорит: — Ты помог нам, хоть был не обязан. У тебя нет клана и вряд ли теперь появится. Я знаю, что это из-за меня. И я буду рад, если ты станешь частью моей стаи. — Его улыбка выходит неожиданно ироничной. — Без укусов, разумеется. Волчата молчат. Дерек слышит, как тикают часы у поста дежурной медсестры и как кто-то шаркает по коридору. — Вот оно как. — Он слегка щурится. — Твоя идея? Или Дитона? — Доктор Дитон сказал, что я могу предложить, — голос Скотта звучит абсолютно спокойно. — Твое право принять или отказаться. Я говорил искренне. Ты хороший человек, Дерек. —…И твои стволы действительно впечатляют. Эрика фыркает, и улыбка Скотта становится мягкой, почти застенчивой. Его глаза гаснут. Дерек точно знает, Скотт всегда говорит искренне. Он — до глупости простодушен. Слишком простодушен для того, кто стал истинным альфой. Это им еще аукнется. Дерек говорит: — Мне нужно все обдумать. Получает в ответ короткий кивок. — Разумеется. Я понимаю. Простодушен, но не мягкотел, — думает Дерек, когда пожимает крепкую ладонь. Он все не находит момент, чтобы спросить, куда делся Стайлз. Тот за весь вечер так и не появляется.

***

Когда Дерек подходит к своему внедорожнику, то понимает две вещи: первая — все четыре колеса спущены. Вторая — кажется, что сегодня — сейчас — он никуда не поедет. Дерек ставит багажные сумки у обочины и опускается на корточки, чтобы понять, в чем, собственно, дело, когда его окликает знакомый голос: — Куда-то торопишься? Мой джип на ходу. Могу подкинуть, если очень надо. Дерек замирает. — Нет, Стайлз, — говорит он очень медленно, — не стоит. — Я увидел объявление о продаже лофта. Хотел поговорить с тобой, но — вот сюрприз — в доме тебя не было. Дерек пожимает плечами. — Такое случается, когда люди решают уехать. — А ты решил? Дерек косится на небо, прежде чем ответить. Полнолуние. Он знал это и так. Ему давно не нужен календарь, чтобы понять, какая сегодня фаза луны, и все же. — Да, Стайлз, решил. Карие глаза, огромные и сияющие, расширяются еще больше. Лунный свет тонет в них, съеденный глубиной зрачков. Стайлз кажется бледным и похудевшим. Толстовка ему велика. Дерек охватывает его взглядом, быстро сканирует на наличие повреждений и — с облегчением — ничего не находит. Увидеть Стайлза перед отъездом — это неплохо. Но он не фанат долгих, утомительных разговоров и драматичных прощаний. Бикон-Хиллс ему больше не дом, здесь не осталось ничего, что могло бы его удержать. Почти ничего. Он слишком хорошо понимает, что Стайлз не тот, за кого стоит цепляться в попытке удержаться на плаву. У него впереди целая жизнь, и отсутствие Дерека сделает ее только лучше. Еще бы Стайлзу понять это. — Но почему? Все ведь было нормально… Нормальным не было ничего, — думает Дерек. — Ничего из того, что с ним произошло. — Ты поэтому мне шины проколол? — Я проколол их, — чеканит Стайлз, — потому что не хочу, чтобы ты уезжал. Ладно. Дерек не станет говорить, что совсем не догадывался. И Дерек не станет говорить, что никогда не представлял себе возможные варианты. Представлял. Но ни один из них не был долгосрочным в перспективе. — Это глупо, — говорит он. — Я же могу уехать на автобусе. — Я подросток, — Стайлз поджимает губы и дергает плечом, из которого месяц назад Дерек вытаскивал болт, — подростки совершают глупости. Но я бы поспорил с формулировкой. Это все полнолуние. Это все обостренные до предела чувства и инстинкты. Возможно, это импринтинг. Стайлз должен был закольцевать его на альфе, а зацепило почему-то Дерека. Пиздец как зацепило, если честно. — Тебе семнадцать… — Да неужели? —…через год ты уедешь в колледж, и все изменится. Все то, что сейчас кажется тебе охренительно важным, станет лишь частью воспоминаний. Даже если ты думаешь, что это не так. — Ты нихрена не понимаешь, Дерек. Нихрена. Скорее, — отстраненно думает Дерек, — он все понимает слишком хорошо. Стайлз выглядит усталым и несчастным. Как человек, застывший на краю и пока не знающий, шагнуть ему вперед или назад. Под его глазами залегли километровые тени. От него тянет застарелой тоской. Лучше бы ему любить Лидию Мартин. Лучше бы ему верить в план ее покорения, расписанный на сколько, десять лет? Тридцатидвухлетний охотник с багажом паршивого прошлого — точно не то, что нужно Стайлзу. Дерек вообще сомневается, что это кому-нибудь нужно. Но Стайлз сделал выбор и не оставил Дереку вариантов. Любой будет плох. Абсолютно любой. Дереку слишком много известно о волчьей любви — спасибо Питеру. И в этом нет никакой романтики, никаких сердечек и валентинок. Только пепел и боль. — Да? А как же Малия? Это, вроде как, запрещенный прием. Стайлз мрачнеет и краснеет одновременно, и это было бы очаровательно, не будь его взгляд таким несчастным. — Думаю, мой волк нравится ей больше, чем я. Вряд ли у нас что-то получится. — Ей ты тоже об этом сказал? — В полнолуние я оставил ее и пришел к тебе, — голос Стайлза звучит максимально прохладно, — так что она догадалась. Не скажу, что Малия этому рада, но она смирилась. — Лидия? — Счастлива с Джексоном. Они пробудут в Лондоне до следующего уикенда. Может, и дольше. Стайлз снова — в этом уже проскальзывает что-то нервное — дергает плечом и упирается взглядом в носки своих кроссовок. Он действительно не оставляет Дереку вариантов. Совсем-совсем не оставляет. — Слушай, я все понимаю, — Стайлз говорит, все так же смотря на собственные шнурки, — Мне тоже было нелегко признать, что я гей… — Ты не гей. Стайлз вздергивает подбородок, и Дерек добавляет: — Не в этой одежде. — Да? Я всегда думал, что дело в, ну, знаешь, эрекции на парней. — Лишь половина. — Вот как? Похоже, ты знаток. — Побочный эффект бурной молодости. Они оба умолкают. Дерек прекрасно знает, как должен поступить и что должен сделать. Но нечто в нем мучительно тянет время. Наслаждается ночным небом. Ночным воздухом. Рядом со Стайлзом он пахнет как-то иначе, и это не просто шоколадное молоко, шерсть или палая листва. Это нечто большее. Дерек устало качает головой. — Ты ведь хочешь, — Стайлз слегка щурится, и его радужка вспыхивает золотым. Солнечным — думает Дерек. Цветом распаленного солнца. — Я ведь знаю. Я чую. И я хочу тоже. Так в чем проблема? — Не всегда стоит делать то, что хочется, Стайлз. — Но всегда стоит хотя бы попробовать. У Дерека на языке вертится десяток ответов и сотня отказов, но Стайлз толкает его к внедорожнику и целует, не дождавшись ни одного. И что-то невидимое со всей ебучей силы бьет Дерека под дых. Это почти невыносимо. Будто окатили кипятком и тут же — жидким азотом. Поцелуй быстрый, сухой и хлесткий, как удар плетью. Он рассекает что-то в Дереке. Освобождает. Его тело реагирует быстрее, чем мозг успевает послать стоп-сигнал. Он разворачивает Стайлза, вжимает в просевшую на спущенных шинах машину и толкается языком в его рот. Пальцы Стайлза щекочут затылок, они холодные, они практически ледяные в этой до безумия душной, жаркой ночи. Рот Стайлза податливый, горячий и влажный, и член Дерека дергается от обычного поцелуя. Стайлз жмурится. Стайлз задыхается, забывая дышать через нос. Его эмоции — это смесь восторга и одуряющей боли. Он вцепляется в куртку Дерека, утыкается носом в шею и дышит отчаянно и жадно. Его шепот обжигает кожу, обжигает воздух, обжигает небо: — Пока ты валялся в больнице, дубина, мне исполнилось восемнадцать. И ты единственный, идиот, кто не поздравил меня. Так что я хочу свой подарок, Дерек. Прямо сейчас. Это ошибка. Это болезнь. Это что-то, что они подхватили друг от друга, как смертельный вирус. — Ты будешь об этом жалеть. У Дерека выходит только предупредить. Оттолкнуть уже не получается. Слишком мало ресурса. А отталкивать Стайлза — все равно что отталкивать цунами. Можно попробовать, но все равно ничего не выйдет, и ты закончишь свои попытки где-нибудь на дне океана. Люди будут говорить: он был идиотом. Он пытался совершить невозможное. — Ну так сделай, чтоб не жалел. Потому что если уедешь, мне придется поехать за тобой. Но я не хочу бросать отца. И Скотт без меня пропадет. Проще сделать так, чтобы остался ты. — И как ты собрался это провернуть? Стайлз выныривает из-под его подбородка и улыбается. По-настоящему широко и весело. Его улыбка — разительный контраст с исхудавшим и бледным лицом. — Понятия не имею! Но получается ведь? Дерек не отвечает. Потому что да. Действительно получается.

***

Еще вчера он думал о том, чтобы переехать куда-нибудь подальше от Калифорнии. Может быть, в Огайо. Или в Техас. Он мог бы купить крохотное ранчо и выращивать лошадей, а оружие использовать только по праздникам — чтобы выиграть что-нибудь бесполезное в тире. Он мог бы коллекционировать кубки. Призы за меткость. Проводить вечера в кресле-качалке и смотреть на закат. Завести собаку или двух. Еще вчера он был уверен, что это ему очень нужно. Что это — его счастливый билет к беспечной жизни. И посмотрите, где он сегодня. Укладывает подростка на собственную постель. «Ты долбанулся, Дерек, — говорит он себе, — ты в край долбанулся». Таких уже не лечат. Таким уже ничто никогда не поможет. Они на крючке. Их можно только добить, чтобы не мучались. Он не может остановиться. И Техас, и Огайо, и ранчо — исчезают в мутно-серой дымке, распадаются на атомы сознания и тонут где-то в его глубине. Ничего из этого Дереку больше не нужно. Что ему нужно, так это эмоции Стайлза. Его дыхание. Его охренительные вдохи и выдохи — лучше любых успокоительных, поверьте ему на слово. Дереку нужен его пульс. Нужно почувствовать, как расправляются его легкие, как вздымается его грудная клетка. Ощутить наконец, какова на ощупь его кожа. Почувствовать ее на вкус. И Стайлз — пресвятое небо — готов все это дать. Авансом. Не требуя расписки. Не требуя ни-че-го. — Ты уже?.. — начинает он мягко, надеясь, что Стайлз обойдется без дополнительных пояснений. Ему важно знать, насколько Стайлз готов. Насколько далеко они смогут зайти. Стайлз качает головой. Он нервничает, бесконечно взмахивает руками и ерзает, и, Дерек, ты мог бы уже догадаться. — Нет, я еще не. Ни разу не. Хотя, знаешь, я не то чтобы против. Была у меня одна девочка, Хизер. Наши мамы дружили, мы знакомы, наверное, с рождения, а это, сам понимаешь, сближает. Ей недавно исполнилось семнадцать, и она захотела заняться со мной сексом, и… — Стайлз запинается. Смотрит, как Дерек стягивает хенли. Упирается взглядом в пропитанную мазью повязку на боку, сползает им на живот. — И как? — спрашивает Дерек, пока Стайлз пялится на него. — Хорошо, — выдавливает тот из себя. — Очень хорошо. Охуенно, если честно. — Я про Хизер. — А. У нас ничего не вышло. Мы так и не нашли подходящий гондон, а я не планирую становиться отцом. Не в ближайшее время. — Какая жалость. Когда Дерек опускается на корточки перед ним, Стайлз все еще дрожит. Скорее даже — мелко вибрирует. Дерек касается его рук, и Стайлз вздрагивает так сильно, словно пальцы Дерека генерируют ток. Дерек осторожно гладит его запястья. Обводит по кругу острые косточки. Боже, ну что он творит? Еще немного, и это будет похоже на принуждение. — Стайлз, если ты сомневаешься или не хочешь… — Я хочу! —…То все нормально. Это может подождать. Я не уеду. — Да нет же! — Глаза Стайлза загораются. — Нет же! Боже, — тихо стонет он, — я так сильно хочу. Просто не знаю, как. — О. Дерек моргает. Ладно, вот этого он не ожидал. Если память ему не изменяет, в свои восемнадцать он знал абсолютно все, чему могло научить порно. Не нюансы, конечно, но базовые вещи. Он прикидывает, нужна ли здесь анатомическая лекция, но Стайлз толкает его бедро и выглядит при этом крайне сердито. — Я знаю, как трахаются мужики! — от его крика Дерек слегка глохнет и кто-то из соседей ударяет по радиатору так, что гул наполняет комнату. — Я имею в виду, что не знаю, как делать это с тобой! В его голосе звенит настоящее отчаянье. Дерек говорит: — Как с любым другим человеком. — Но ты — не любой. У Стайлза снова это выражение. Усталое и больное. Болезненное, как у того, кто вышел из комы или пережил восемь часов операции. Словно это его, а не Дерека резали на хирургическом столе. — Хорошо. Тогда для начала ты мог бы просто раздеться. Стайлз бледнеет, хотя, вроде бы, куда уж больше. Дереку кажется, если он попробует нащупать у Стайлза пульс, тот будет лупить под все двести. Или, наоборот, совсем остановится. — Знаешь, — говорит Стайлз, — Скотту пришлось приковать меня. Когда ты попал в больницу. Но я вырвал цепь и напал на него, и мы дрались, я имею в виду, по-настоящему. Не думаю, что когда-либо злился так сильно. Это как пелена, понимаешь? Я хотел, но не мог остановиться. И не знаю, смогу ли остановиться сейчас, если все пойдет не так. Ах, вот оно что. Контроль. — Ты из-за этого не пришел ко мне? — Угу. Я перестал контролировать обращение после того, как ты… Как тебя ранили. И я сломал отцовские наручники, и нам теперь нужно восстанавливать бойлер и часть стены, так что меня отправили под домашний арест. Который я прямо сейчас нарушаю. — Вот как. Теперь все ясно. Разумеется, ты будешь зол, если у тебя отняли нечто важное. Разумеется, ты будешь зол, если единственный, кто, как тебе кажется, мог бы помочь, отказался это сделать. Конечно, поневоле начнешь думать, что сам бы справился лучше. Все эти мысли — подсознательный фон. Желания волка. А зверь Стайлза еще слишком молод. — Почему ты думаешь, что я позволю тебе сорваться? Стайлз дышит тяжело и часто. Его глаза пылают. У него полезли клыки, когти пропороли покрывало. Дерек думает — не страшно. Это можно поменять. Все это. Ни омеги. Ни ягуары. Ни ебаные берсерки. Ничто из этого не пугает его. И если Дерек решит составить список по-настоящему ужасающих вещей, Стайлз будет в нем в самом конце. — Я хочу укусить тебя. Очень сильно. И еще хочу снять твою повязку. — Стайлз медленно моргает и хмурится, прислушиваясь к себе. — Запах от нее, если честно, отвратный. Дерек говорит: — Ты можешь укусить меня. И еще: — Но мне бы не хотелось, чтобы ты повредил бинты, потому что тогда мне придется накладывать новые. Справишься с этим? — Можно укусить? Правда можно? Карие глаза переливаются всеми оттенками позолоты. Вторую часть просьбы Стайлз пропускает мимо ушей, но Дерек не удивлен. У него всегда так: в одно ухо влетело — из другого вылетело. — Правда, Стайлз. Можно. Мир Дерека окончательно ебанулся, если он готов — если он согласен — принять укус. «Дать пометить, — думает Дерек, когда Стайлз приподнимается и тянется к нему сразу всем телом, — пометить как часть своей территории. Или собственность. Повесить на свою шею табличку с надписью «занято, слезьте, будьте любезны» и еще «территория охраняется: осторожно, злые собаки». Дерек думает, что он сам окончательно ебанулся, если считает, что носить волчью метку — это нормально. Что это вполне вписывается в его реальность. И руки Стайлза на плечах, и щекочущие кожу когти, и зубы, впившиеся в плечо. Стайлза трясет, от него исходит волна жаркой похоти, когда он отстраняется, небрежно лижет укус и вгоняет зубы снова, глубже. Его губы оставляют на коже влажный след, руки вжимаются в спину Дерека, Стайлз практически забрался к нему на колени. Сквозь вздыбленную ширинку ощущается крепкий стояк. Дерек терпит еще один укус. Раз, второй, третий. На четвертый он опрокидывает Стайлза на кровать. Тот в ответ недовольно рычит, сверкает глазами и изгибается, вжавшись швом джинсов в пах Дерека. В его обдолбанном взгляде сплошное «хочу», приоткрытый рот влажно блестит. Стайлз улыбается, нарочито медленно раздвигая ноги. Джинсы натягиваются на острых коленях, и Дерек, поддавшись порыву, целует их прямо по ткани. Обычные коленки обычного пацана, а Дерек не помнит, чтобы его когда-нибудь так крыло. — У тебя потрясающие ноги, тебе говорили? — Теперь они твои. Обе. — Ухмылка у Стайлза лисья, совершенно нечитаемая и дерзкая. — Неужели? Дерек тянется выше, обхватывает губами ширинку и слегка давит на член зубами, прежде чем подцепить пальцами молнию. — Как насчет него? Стайлз охает и вскидывает бедра вверх, помогая Дереку спустить с них джинсы. Белья под ними нет, только кожа, пахнущая чем-то тонким и сладким. Дерек дразняще проводит языком по влажному от смазки члену, и тот моментально тяжелеет, но Дерек тянется выше. Он стаскивает со Стайлза рубашку вместе с футболкой, обнажая наконец его тело — распаленное, гибкое, жадное до прикосновений. Стайлз поскуливает, сверкает глазами и вжимается в его губы с такой силой, что челюсти сводит почти сразу. Он толкает язык Дереку в рот, стонет в поцелуй и кусает — чередой быстрых легких укусов. Когда Дерек кусает в ответ, глаза Стайлза расширяются. Зрачки становятся огромными, как у кошки. Он медлит пару секунд и запрокидывает голову. Открывает Дереку беззащитное горло. Не Стайлз. Волк. Дереку приходится напомнить себе, что они — одно целое. Он понимает намек. Касается тонкой кожи с сетью сиреневых вен. Проводит кончиками пальцев под острым кадыком. Мысленно повторяет ебашащий ритм пульса. — Уверен? Стайлз — волк — медленно кивает. — Да. Можно. Тебе — можно. Дерек целует его, проводит языком по острым клыкам: слюна Стайлза горчит на его языке привкусом алкоголя. Виски или водки — точнее не разобрать. Дерек целует снова, на этот раз по-волчьи — в уголок губ, и утыкается носом в подставленную шею, мягко потираясь щекой. Стайлз вздрагивает. Выгибается, прижавшись грудью к груди Дерека, и утыкается носом в его висок. — Хочу тебя внутри, — его голос хриплый, срывающийся на невнятное рычание. — Прямо сейчас. Я нахрен сдохну, если ты мне не вставишь. Дерек кусает его в ответ, и Стайлз дергается и вспарывает когтями одеяло. Тепло его кожи тягучее, дурманящее, и Дерек кусает снова, на этот раз сильнее, оставляя на ней след, и еще один — у излучины плеча. Под ключицами. Над ключицами. Над бледно-розовым соском. Засосы выцветают быстро — толком не налюбуешься. Приходится ставить снова. И снова. И еще пару раз для верности. Дыхание Стайлза становится рваным, шумным и совсем загнанным. Он вздергивает бедра, позволяя Дереку почувствовать свой тяжелый, налитый кровью член. Тот скользит по животу, оставляя на нем вязкие нити смазки. — Дерек, пожалуйста. Сними уже свои долбаные джинсы. Дерек прикусывает твердый от возбуждения сосок. — Не командуй. Дыхание Стайлза сбивается, когда Дерек целует внутреннюю сторону бедра, а от легких укусов он стонет так громко и протяжно, что у Дерека в белье становится тесно и пиздец как влажно. Он пытается отвлечься. Подумать о чем-то другом, чтобы не кончить в трусы как восьмиклассник. О чем-то кроме этих великолепных ног. О чем-то кроме этого мягкого, приоткрытого рта. О чем-то кроме стонов, абсолютно неприличных и способных поднять даже мертвого. Стайлз мог бы работать в каком-нибудь медицинском центре. Стайлз мог бы взять в руки диспетчерскую рацию и стонать, стонать, стонать, так стонать, что лежащие в коме бы оживали. По крайней мере те, что могут слышать. Дерек старается не думать о том, как восхитительно Стайлз изгибается, или о том, как эти длинные-длинные ноги сожмут его, когда Дерек будет втрахивать Стайлза в матрас. Нет, он совсем не думает о том, какие звуки Стайлз будет издавать во время оргазма или насколько чувствительным его сделало полнолуние. Насколько он узкий. Нет. Не-а. Как будет двигаться на члене его влажный подвижный язык. Дерек потирается щекой о нежную кожу бедер, оставляя красноватый след, целует колени — снова, — на этот раз обнаженные. Слизывает соленые капли пота. Наслаждается видом. Член Стайлза больше, чем Дерек предполагал. Толще. Не то чтобы Дерек не оценивал масштаб всякий раз, когда Стайлз сверкал голой задницей в его лофте, и не то чтобы Дерек не смотрел, но сейчас все выглядит иначе. Возможно, потому, что эрекция Стайлза буквально у него перед глазами. Он обводит пальцами скользкую от предэякулята головку, оттягивает крайнюю плоть, обнажая бледно-розовую кожу, и ведет рукой вниз, к основанию, и снова вверх, собирая капли смазки. Дерек машинально считает длину, он даже толком не ласкает, но Стайлз задушенно скулит и вскидывает бедра, мазнув Дерека членом по губам. — О-ох, я-я… Т-ты… — он заикается все сильнее и приподнимается как раз в момент, когда Дерек кладет пальцы на язык, чтобы смочить в слюне, пока с них не начинает капать. В лофте осталась только мебель, и в тумбочках пусто, а он не привык таскать смазку в кармане. Придется обойтись тем, что есть. — Т-ты и правда собираешься?.. Боже… Дерек мягко выталкивает пальцы изо рта. Наклоняется, чтобы оставить отпечаток зубов на бедре Стайлза. — Ты же об этом меня просил. Или есть возражения? — Н-никаких. Дерек кивает. Мажет пальцами меж его ягодиц. Приходится добавить еще немного слюны, чтобы все прошло действительно гладко, и когда он наконец проталкивает внутрь пальцы, Стайлза подбрасывает на простынях. В нем так пиздецки горячо и влажно, и… Дерек медленно моргает. Слишком влажно. И растянуто больше, чем нужно. — Кто-то подготовился? Дерек толкает пальцы глубже, позволяя себе двигаться резче, и те входят по самые костяшки. Он сглатывает. Облизывает губы. Старается не реагировать на отборный мат вперемешку с похабными стонами и на то, как Стайлз насаживается. Низ живота сводит возбуждением. Предохранители выбивает один за другим, но Дерек держит себя в узде. Ради Стайлза. Он тяжело выдыхает, прежде чем добавить третий палец. Дерек действует максимально аккуратно, когда приходится немного надавить, и Стайлз сжимается — как же сильно он сжимается, — но поддается, впускает его. Из горла Стайлза вырывается хриплый крик, и Дерека будто бьет током. Собственный стояк начинает доставлять неудобство. Собственный стояк причиняет, блядь, боль. У него яйца поджимаются — настолько сильно хочется кончить, но Стайлз почти на грани, и это сейчас важнее. Стайлз вспарывает когтями матрас, сгибает ноги, толкается навстречу и воет, когда Дерек задевает простату. — О, Дерек! О, мой бог, пожалуйста, еще! Музыка для ушей. Дерек ускоряет движения руки, проводит языком по дрожащему животу и наклоняет голову, обхватывая губами скользкий от смазки член. Он заглатывает его до самого корня и почти сразу поднимается вверх, чтобы толкнуться языком в узкую впадинку уретры, и этого хватает, чтобы Стайлз закричал и дернул бедра вверх. Дерек позволяет ему толкнуться так глубоко, как хочется, прежде чем тугая струя спермы бьет в рот, обжигая нёбо. Крик Стайлза переходит в смазанные хрипы; он толкается снова, уже слабее, изливая остатки Дереку на язык, и опадает на смятую постель. Дерек сглатывает, вытирает рот тыльной стороной ладони. Он наблюдает, как Стайлз, взъерошенный, разгоряченный Стайлз дышит, просто дышит, а это заводит сильнее, чем откровенное порно. Стайлз раскрыт, расслаблен, он раскраснелся после оргазма, и румянец расползается по щекам, плечам, локтям и коленям. Этим восхитительным коленям. Дерек дергает ширинку так резко, что едва не вырывает из швов, обхватывает собственный член еще скользкими пальцами и толкается прямо в кулак. Кажется, он все-таки стонет, потому что Стайлз моргает, пьяно ведет головой и фокусирует на нем взгляд. Он приподнимается, чтобы сесть, и тут же придвигается ближе. Кладет ладонь Дереку на затылок, тянет к себе и целует так, что дыхание вышибает. Его пальцы, легшие на член Дерека, горячие, слишком сухие, но такие шершавые и двигаются так правильно… Стайлз переплетает их с пальцами Дерека, подстраивается под него, двигая рукой в нужном темпе, и Дерек перестает ощущать мир там, где не соприкасается со Стайлзом. Тот зарывается пальцами в его волосы, открывает мягкий, чувственный рот, прижимаясь к Дереку распухшими от поцелуев губами. Он толкается глубже, проводит языком по кромке зубов, слизывает свой собственный вкус с языка Дерека, прежде чем разорвать поцелуй. Дерек перестает что-либо соображать, когда дыхание Стайлза обжигает его ухо. — Я сделаю это своим ртом в следующий раз. Прежде, чем ты меня трахнешь. Он опускает и поднимает ладонь все быстрее, сжимает крепче, и — боже — Дерека накрывает. Это судорога, прошившая его тело, неебически сильный удар тока, сраная молния, долбанувшая прямо в позвоночник. Оргазм выламывает Дерека, выбивает из головы все мысли, оставляя чистый вакуум. Сквозь мутную пелену Дерек видит, как Стайлз подносит ладонь ко рту, как размазывает по губам его, Дерека, сперму и слизывает ее, беря длинные пальцы в свой рот. Если бы Дерек мог, он кончил бы еще раз. Стайлз выдоил его насухо за один, мать его, оргазм. Совладать с дыханием никак не выходит, оно все рвется и рвется, обжигая легкие. У него гипервентиляция. У него, нахрен, передозировка. Стайлз тянет его, ослепшего, на себя, бормоча «не боись, не раздавишь» и еще «кажется, у меня только что была клиническая смерть». Он укладывает Дерека на кровать, на распоротые когтями простыни и разорванные подушки. Щеку Дерека щекочет маленькое лебяжье перо, но сил нет даже на то, чтобы поднять ладонь и смахнуть пух. Дерек не хочет двигаться. Вообще. Никогда. Ему плевать на риелтора, который должен привести потенциальных покупателей завтра утром. Ему насрать на то, что повязка на ране стала липкой от пота. Ему не плевать на Стайлза. На его дыхание, пахнущее молоком и алкоголем — прямо как Бейлис. Каждый выдох обжигает губы Дерека, и от этого ему хорошо так, как никогда в жизни не было. — Чтобы я еще хоть раз тратил полнолуние на то, чтобы бегать в лесу, — невнятно бормочет Стайлз. Дерек морщится. Он все же заставляет себя шевельнуться, чтобы коснуться острых — таких острых, будто вот-вот проткнут кожу, — позвонков. Стайлз прижимается к нему всем телом и тихо урчит в ответ, а потом потягивается и зевает, свернувшись вокруг Дерека в кошачий клубок. Дерек думает: им надо в душ. Дерек думает: им нужна хотя бы пара влажных полотенец, чтобы вытереть то, что осталось от спермы, потому что к утру все это будет зудеть, чесаться и запах… Он стягивает с себя джинсы, игнорируя кольцо обвитых вокруг него ног и протестующее ворчание, и вытирает себе живот, слегка пихая Стайлза в плечо, чтобы подвинулся. Стайлз в ответ глухо рычит и утыкается носом в его шею, прикусывая кожу над яремной веной. Он делает все это, ни на секунду не просыпаясь. Такой теплый. Такой бесконечно живой. Как знойное солнце. Дерек отбрасывает джинсы куда-то в темноту и закрывает глаза. В эту ночь — впервые без снотворных, успокоительных, обезболивающих — он по-настоящему засыпает.

***

На самом деле, это не сказать чтобы что-то меняет. На самом деле, это не меняет почти ничего. В шкафу Дерека все так же валяется собачья лежанка. Под его кроватью куча игрушечных костей. В его гостиной все время включен телевизор и «Бэтмен: начало» крутят по сотому разу. В его туалете кто-то повесил еще один плакат, на любимом диване куча шерсти, а молоко все время пропадает из холодильника. Не меняется совсем ничего. Если не считать того, что на второй половине его кровати теперь лежат дополнительные подушки и покрывала. Если не считать рыжие шерстинки, мелькающие то тут, то там. Если не брать в расчет еще то, что наволочки теперь пахнут шоколадным молоком и травой. Но сильнее всего — жгучим калифорнийским солнцем. В его жизни все идет практически без перемен. Только теперь Дереку есть куда возвращаться и есть кого защищать. Охотники найдут их, рано или поздно. Другие волки. Другие омеги. Но Дерек знает одно: альфа Бикон-Хиллс — это тот, с кем стоит считаться. И его стая достаточно сильна, чтобы дать достойный отпор любой угрозе. А если когти и клыки не помогут, у Дерека найдется пара аконитовых пуль в качестве допаргумента.

***

— Опять? — спрашивает Дерек, глядя на распахнутое окно. Стайлз свешивает ноги с подоконника, не дожидаясь приглашения. На нем футболка, утянутая из гардероба Дерека. Снова. На этот раз Стайлз даже не пытается спрятать ее под рубашкой. На этот раз он просто кивает. Его рот занят пачкой ультратонких презервативов. В его руках коробка с пиццей, попкорн и два макси-стакана с колой. Где-то громко лает собака. Где-то сердито шипит кошка. Где-то бьется в хлам очередной горшок с цветком. — Что на этот раз? Пуля в заднице? Стайлз тихо смеется в ответ. Он выпускает пачку изо рта, и та шлепает по картонной коробке. — Скорее, в голове. Пицца в его руках, должно быть, еще теплая — Дерек отсюда, с дивана, чует аромат салями с сыром. — По какому поводу праздник? — Дерек кивает на еду, вздергивая брови. Стайлз не так часто заваливается к нему в целом виде и еще реже — с чем-то съедобным в качестве презента. Мертвые кролики не в счет. Вот и сейчас: он неловко спрыгивает, цепляет кедами новенький коврик, едва не распластавшись на полу. Дерек устало вздыхает. Он уже привык. Он по-настоящему смирился. Стайлз — это ураган, и ты либо впускаешь его в свою жизнь и стараешься стоять в эпицентре, либо оказываешься размазанным по обочине. Дерек выбрал первое. — На самом деле, — тянет Стайлз, — я хотел с тобой кое-что обсудить. — Он ставит поклажу на письменный стол, небрежно сдвигая разложенные бумаги. — Мне нужна твоя помощь. — Кто бы сомневался. — В общем, — продолжает Стайлз, — мне сделали предложение. И я планирую его принять. — Поясни? — Модный собачий дом предлагает СмайлВульфу стать мордой их летней коллекции для высоких — не меньше восьмидесяти сантиметров в холке — собак. Но проблема в том, — он отвлекается, чтобы открыть коробку и выпустить облако мягкого пара, — что СмайлВульф не может заявиться на студию один. Ему нужен сопровождающий. — Хозяин? — Ну, если тебя устроит такая формулировка. Я уже зарегистрирован на твое имя, нужна лишь подпись. Документы у меня с собой. Съемка в пятницу, ответ нужно дать до вторника. Они пришлют официальное приглашение на твой почтовый ящик. — Откуда ты знаешь мою почту? Стайлз закатывает глаза. — Дерек, не тупи. Дерек вспоминает: «Волков нельзя приручить. Таких волков просто не бывает». Дерек думает: «Возможно, все-таки бывают. Один — так точно существует». Он говорит: — Я рад за Вульфа. И еще: — Но мне нужно об этом подумать. Он говорит это скорее по привычке, уже зная, что согласится. И, судя по хитрой улыбке, Стайлз тоже в курсе. Ведь Стайлз всегда получает то, что захочет.