Если только

— Если бы вы двое сняли номер, всем стало бы чуточку легче жить, знаете? — вздыхает Сёко, перекладывая сигарету из одного угла губ в другой. Они сидят на покатой крыше киотского колледжа в последний день программы обмена, и Годжо со скуки отдирает старинную черепицу и швыряется ею в мелкие проклятия, которые Гето выпускает в небо забавы ради — вот тебе мишень, стреляй. Кажется, они о чём-то снова препирались. Уже и не вспомнить, о чём. Их диалоги всегда напоминают дружеский поединок: удар, блок, снова удар… — М? — отзывается Сатору, убирая волосы с лица. Его улыбка изгибается в особенно ебланской манере, и они говорит с бритвенной игривостью: — Что скажешь, Сугуру? Снимем любовное гнёздышко на одну ночь? Высидим яйца или, ну, знаешь, разрядим… Гето показывает ему средний палец, Сатору отвечает тем же — и стукается с ним, будто отбивает пятуху, как позавчера, когда они выиграли командный бой. Как вчера, когда оба победили в одиночных. «На вершине бывает одиноко». Какой же бред — это ведь вообще не про них. Ему никогда не было менее одиноко, чем на вершине с Годжо Сатору. Про гостиничный номер он, конечно же, шутит. Похабщина всегда сквозит в его словах, свистит беспечным ветром. Продувает Гето насквозь. И он лежит потом ночью, больной и простывший, и лихорадка разъедает его сон, как ядовитая кислота. Он думает о том, что было бы, если… Если бы он хоть раз и этот вызов принял: «А давай». Если бы он раздвинул рёбра, распахнул свою грудь для этого сквозняка. Вот тебе мишень. Стреляй.