Однажды в дальнем королевстве

За два с лишним года Нику часто снился один и тот же сон, и каждый раз он просыпался в холодном поту, с воплями. Хотя всё, что произошло тогда, сном вовсе и не было, пусть и казалось мороком, навеянным горячечным бредом. Роковой осенью, после разгрома союзного войска, Ника лихорадило несколько дней, всё сильнее, когда он снова услышал поблизости голоса преследователей. Негромкие и деловитые. Без азарта погони и явной злости — они тоже устали, но упрямо шли по следу, потому что Корона хорошо платила за каждого беглеца. Живого, а ещё лучше мёртвого. Хлопот меньше. Ник же устал убегать. Устал прятаться, устал бояться. Всё, чего ему сейчас хотелось — пить, потому что от лихорадки тело горело, болело, выкручивало мышцы и суставы. Рана не заживала, пусть он и постарался примотать на неё травы, какие смог вспомнить и отыскать в осеннем лесу. Наоборот, начала гноиться, а рука неметь, что тоже пугало. Ник даже устроиться отдохнуть как следует не пытался — боялся, что уже не встанет. Плюнет на всё и останется лежать, дожидаясь конца. Чувство голода давно забылось — он не мог вспомнить, что ел и когда. Последний раз, кажется, ему достались перепревшие прошлогодние орехи и склизкие грибы из дупла — тайника запасливой белки. Голоса неумолимо приближались, пусть и стали тише. Ник знал, что может прекратить свои мучения — вместе с жизнью. Всего-то и нужно — выйти из-за ствола дерева, показаться. Это самый быстрый и логичный выход — шептал разум. Но тело, тело было категорически против и заставляло сильнее вжиматься в шершавую кору. Задержать дыхание, замереть. Тело хотело жить и толкнуло его вниз, к оврагу, заставило нырнуть под нависшие корни дерева, зарыться в ворох листьев, затаиться. Преследователи остановились буквально в нескольких шагах и всё, что оставалось Нику — это молиться. Он взывал ко всем богам разом, никого из них не называя по имени, лишь повторяя раз за разом: Укрой, помоги, защити. Прошу! Укрой, помоги, спаси. Отслужу. Усталость быстро взяла своё, стоило голосам отдалиться и стихнуть. Веки сами собой закрылись. Ветер усыплял, листья — свежие, шуршащие, ещё не тронутые сыростью, окружили пушистой периной, убаюкали, затянули в тревожное забытьё без сновидений. Проснулся Ник рывком, от резкого звука, что разорвал тишину леса щелчком, как спущенная тетива. Осторожно сел, сцепил зубы — боль в плече никуда не делась, стала даже сильнее. Онемели не только пальцы, но и локоть не сгибался. Ник подтянулся было вылезти из овражка и замер. Сумерки плотно укутали силуэты деревьев, готовясь спрятать их в ночной тьме, отчего горящие напротив глаза светились особенно ярко. Человек не шевелился — зверь не двигался тоже, только хрипло рычал. Пока они смотрели друг на друга, Ник пытался ощупать землю возле себя, стараясь еле заметно шевелить пальцами. Нет, отыскать нож или вспомнить, где обронил своё единственное оружие, было сейчас задачей непосильной. Надеялся, что подвернётся мало-мальски крупный камень. Волк, примеряясь, рычал утробнее, и начал обходить человека полукругом. Он заметно хромал, и Ник криво усмехнулся про себя — оба они пришли сюда, в чащу леса, чтобы умереть. А потом он нащупал — нет, не камень, но большой крепкий сук тоже сойдёт, — и рванул в сторону. Чуя угрозу, волк прыгнул, отлетел от удара, но мгновенно напал снова, сбил с ног. Они покатились по земле сцепившись. Ударить Ник не успел, но перехватил зверя и теперь старался удавить, а тот рвался пастью к горлу человека. По влажным листьям и рыхлой земле так и свалились в овраг. Корни больно царапали лицо и шею, бок онемел от падения, но рук Ник не разжал, вновь проваливаясь в тёмное беспамятство. Когда очнулся, сквозь корни проглядывал клок серого неба — наступал рассвет нового дня.       — Вот же, — дёрнулся и вяло удивился. Корни оплели его с головы до ног, подобно паутине — тонкие, липкие на ощупь там, где крепко впились в кожу. Приходилось их с усилием рвать, чтобы выбраться на поверхность из неглубокой, в общем-то, ямы. На удивление — плечо отнеслось к рывкам равнодушно. Не болело вообще ничего — не саднили царапины, не ныли ушибленные рёбра. Ник даже вспомнил, в какой стороне ручей, и добрался да места довольно быстро. Голова, разве что, слегка кружилась, да напомнило о себе чувство голода. Он вдоволь напился. Долго умывался и плескал на затылок, привыкая к холодной воде, прежде чем размотать тряпки и проверить рану. От перевязки резко воняло гноем и кровью, смертью, хотелось быстрее от них избавиться. Смывая с плеча грязь, Ник не верил глазам — кожа была чистой, остался лишь кривой свежий рубец. А вот когда стянул рубаху и, ёжась от холода, наклонился над зеркальной гладью, то чуть в ручей не свалился. Его отражение двоилось. На привычный, пусть потрёпанный порядком, человеческий облик, наплывала личина зверя. Щерилась пасть, скалились клыки, вставала дыбом шерсть на загривке. Раз — снова Ник видит одного себя. Понимание пришло быстро — а он то думал, как это раненый волк быстрее его из ямы убрался. Никуда зверь не делся — из двух, почти оборвавшихся жизней, Лес сплёл одну. Вот тебе и «помоги, отслужу».       — Эй, Нико! Рыжий коренастый десятник егерей окликнул его, размахивая пивной кружкой.       — Давай к нам, дело есть. Мы наливаем! Рыжий был откуда-то из Залесья, слова и звуки чуднó прокатывал на языке, невпопад менял ударения. Вдобавок имена перекраивал на привычный для себя лад, звал всех: Нико, Рико, Роберто и даже Било, чем здорово веселил, а порой и злил окружающих.       — Садись с нами, Нико-друг, — толкнул другого егеря, чтоб подвинулся. — Выпей. А дело, сам знаешь, какое.       — Куда и кого отвести? — если десятник сразу не начал костерить местную знать за желание поохотиться в дрянную погоду, значит нужен проводник. Это Ник и без подсказок быстро сообразил.       — В Прóклятый лес, Нико-друг, чтоб он весь выгорел. Слыхал байки про то, что чары Башни скоро падут? И проход к ней больше никогда не откроется? Наверняка ведь слышал, все только о том и болтают. Двести лет истекли, наша Спящая принцесса никогда уже не проснётся, если в этот раз её не разбудят. Так что, в этот раз желающих будет больше, чем всегда. Пять групп будем вести от тракта до границы Проклятого леса. Пять! Уже понаехали тупицы всякие. Им что, живых и здоровых девок под боком мало? Вот скажи мне, ты ж вроде из благородных. Польстился бы на красотку, что двести лет проспала колдовским сном. А? Вот скажи! Он ткнул в сторону Ника кружкой, расплёскивая пиво. Вопрос, как все понимали, ответа не требовал, поэтому Ник спросил о другом.       — Пять принцев приехало? Откуда набралось столько? Если он ничего не путал, а это вряд ли, то в двух (из трёх) странах, с которыми граничила Вилария, принцев подходящего возраста не имелось. Или девицы, или младенцы.       — Ну, не все они прям принцы. Один маркиз, один вроде виконт, но точно из благородных. Как наше величие объявил, что это последняя попытка, так и примчались. И ещё приедут, я уверен, дураков хватает. Но — платят хорошо. Из казны по пять золотых на группу. Да и каждый прынц отсыплет монет, никуда не денется.       — Ага, — поддакнул пожилой егерь. — Заплатят-заплатят. Знают же, что прошлый раз, двадцать лет тому, всего двое их было. Принцев. Оба сгинули.       — Попытка точно последняя? Что там в пророчестве про прялку было?       — Дык немного. Разбудит принцессу силой искреннего чувства принц, и колдовство рассеется.       — Не, не принц. Настоящий наследник своих земель — так вроде было. В принцев их потом, для красоты перекрутили.       — Может наследники не настоящие были, потому и не разбудили до сих пор. У мамок своих не уточнили, прежде чем ехать! — хохотнули на дальнем конце стола.       — А может силы не было, у чуйств-то! — подхватили ржач.       — А может лес их не пустил, — пробормотал кто-то еле слышно, но смех сразу стих.       — Эй, несите нам ещё пива, — громко, перекрывая гул в зале, крикнул десятник и махнул подавальщицам. А остальные быстро перевели разговоры на другое: погоду, лошадей, цены на шкуры. Но каждый сплюнул за плечо или сделал другой, отводящий сглаз, знак. Все свято верили, что Проклятый лес слышит и видит далеко за своими пределами. В принципе, они были правы. Как раз сейчас он наблюдал и слушал через Ника.       — Что решил, возьмёшься? — рыжий поставил перед Ником новую кружку с высокой пенной шапкой. — Ты, вроде, из Клаэрии? Тамошний принц точно будет, они ж наши соседи. Уже гонца прислали, с подтверждением. Приставим тебя вести ихнего Эдуарда. Добро?       — Эрика, — поправил Ник. — Это старшим был Эдуард, он погиб. Да. И тут только сообразил, что, вроде как, ответил рыжему хитрецу согласием вести людей через лес. Хотя всего лишь признал, что родом действительно из Клаэрии. Когда-то, в другой жизни, там был его дом. Когда он был Никлаусом Ротте Клари-Альдрингеном, а не Ником-бирюком. Хотя, последнее время всё чаще звали его попросту Бирюк, хорошо, что пока только за глаза. Но надолго ли? Ник знал, что имя, данное отцом и матерью, записанное священником в храме, — связывает его с людьми. Вот только нить эта становится всё тоньше, а желание покидать чащу — всё меньше, и это казалось ему правильным. Поэтому встречаться с Эриком и его людьми, вести их через лес Нику не хотелось. Отказаться? Но разум, его, человеческий разум, не волчий, цеплялся за давние воспоминания, а совесть упрекала в неблагодарности. Да и недавняя встреча на перекрёстке не давала покоя, словно ныл рубец на старой ране. Ник знал, что подруга детства, Сэлли, служит в егерской роте. Жив был бы Остин, не отпустил бы сестру, но теперь, видать, Селена сама себе была хозяйка. Королевские егеря редко совались к границе Проклятого леса, где у Ника была хижина. Так, пару раз в год проносились по тракту через подлесок с объездами, дольше в таверне пьянствовали — вот, как сейчас. Встречи могло и не быть, но она произошла и разворошила все Никовы сомнения и страхи. Прошло два года, а он так и не дал знать семье, что жив. И чем дальше, тем больше склонялся к мысли оставить всё, как есть. Его мать, Рузена Людвига Клари-Альдринген, почившая около десяти лет назад, была графиней «в своём праве» титул могла передать не только сыну, но и дочери. Значит Ник не так уж и важен — земли и всё остальное получит Николлета, если он не объявится. Король, наверняка, выберет ей супруга, чтоб управлял графством, но титул останется в семье. Впрочем, у Ника оставался год — пропавшим без вести он мог считаться в течении трёх лет. Но с каждым днём ему всё сложнее покидать лес и общаться с людьми. Если бы мог сам починить или сделать всё необходимое — давно бы одичал в своей хижине. Добыть пропитание не представляло сложностей, а утолять голод Ник вообще предпочитал, когда его волк выходил на охоту. Лепёшки, сыр, горячая похлёбка — всё это постепенно стало приятным ритуалом, данью человечьей сути.       — Ты трус! Никогда не думала, что скажу такое, но — ты, Никлаус, жалкий трус! — Селена набросилась на него с руганью, как только узнала. Не ожидая подобного, Ник лишь оторопело отступал и даже не мешал ей толкать себя в плечо.       — Только не вздумай жалобиться, как тебе, бедняге, тут тяжело, — она щурилась и злилась, куда сильнее, чем в детстве, когда они ссорились. — Ты просто спрятался. Что, не хочешь возвращаться домой побитым? Конечно, все ведь помнят, как вы отправились вместе с принцем Эдуардом становиться героями. Флаги развивались, музыка играла. Эдуард красовался верхом и в блестящих доспехах — все девицы рыдали от восторга! Она прервалась, набирая воздуха, и Ник сделал шаг назад, опасаясь новой вспышки. Но теперь Сэл не кричала, хотя и норовила стукнуть его кулаком снова.       — Я знаю тебя, Никлаус. Ты ведь сидишь здесь, жалеешь себя. И не вспомнил о тех, кого оставил. Совсем, как твой отец, который тоже пропадает в лесу. А ведь знаешь, что тебя ждёт Летти, ей совсем не сладко с мачехой. Ждут ваши люди, которых прямо сейчас грабят окрестные бароны, потому что их некому защитить. Она кричала и ругалась, что очень не нравилось волку — тот не терпел громких звуков.       — А ну, вернись, Никлаус, будь ты неладен! Не вздумай врать мне, что прячешься, потому что стал нелюдем! Я-то вижу твою вторую ипостась — она малая часть тебя. Ты прекрасно можешь ею управлять. Волк рычал и рвался, словно перед ним размахивали тлеющей головнёй, норовя подпалить шерсть. Или это клокотала злость внутри Ника, потому что бóльшая часть всего, что сказала девушка было правдой? Он развернулся и ушёл, всё ускоряя шаги. Даже запутал след, хотя слышал — Сэлли не бросилась вдогонку, как делала в детстве. Как сделала бы три года назад, когда они были неразлучны. Селена не сказала, что тоже ждёт его, но Ник и без того знал — потому она так и злится. С тех пор почти каждую ночь он пялился свозь разлапистые еловые ветви на звёзды, пока глаза не начинали слипаться, и думал, и думал. Уговаривал себя, — хмыкнула бы Селена. Может быть. Но ведь год — это так мало. А потом Николлете подыщут толкового мужа, и судьба графства решится. Летти справится — она сильная. И умная, пусть и настроена слегка романтично. Порой он видел близняшку во сне — вернее заглядывал через сновидения в её жизнь, как в окно, такой у него был дар. Ник знал, что сестра жива и здорова. Значит с ней всё хорошо. А Сэлли… Когда-то, в той, другой его жизни, им казалось, что они любят друг друга. Что неминуемо умрут, если расстанутся дольше, чем на неделю. Но всё миновало так быстро, он даже удивился — сильные ведь были чувства, искренние. Первая влюблённость, как ранняя весна — яркая, неистовая, хмельная. Закружила бурным паводком и схлынула.       — Вот и отлично, — Роло хлопнул Ника по плечу с такой силой, что у того чуть всё пиво не выплеснулось. — Через три дня жду тебя у постоялого двора Новетты. Там и плату обсудим окончательно. Наш король точно обещал два золотых сразу. И ещё три — когда вернёшься. А уж сколько тебе принц отмерит, про то с ним торгуйся.       — Эй! Пива нам ещё! Ник сжал пальцами переносицу, чтобы заглушить глухое ворчание волка в голове, которому не нравилось скопление людей. Сэлли действительно хорошо его знала и была права почти во всём. И да, он действительно боялся. Вот только не признаться родным, что обрёл вторую сущность — в графском роду уже случались оборотни. И не потерять контроль над волком, с которым за два года сумел неплохо поладить. Ник до жути, аж шерсть дыбом на загривке, боялся громады Леса, что сейчас незримо присутствовала рядом. Лес наблюдал.