Правда (The Truth)

Джим, уже переодевшийся в саронг, расхаживал по своей комнате. Время от времени он останавливался, переводя взгляд на ручку, лежащую на кровати. Он и в самом деле собирался это сделать? Да, он собирался это сделать. Мысль о том, чтобы утаить кое-что была заманчивой: написать кое-какие откровения на своей коже, но при этом большую часть оставить при себе. В конце концов, кто об этом узнает? Ответ пришёл к нему незамедлительно: Я. Я узнаю. Не может быть полумер. Если Джим собирался это сделать, значит, он сделает всё, как положено. На мгновение он задумался, что бы на этот счёт сказал Боунс, но он просто не мог себе это вообразить. Он вполне мог себе представить, что Боунс решил бы, что это гениальное терапевтическое упражнение, чертовски тупая идея или что-то среднее между ними. Джим решил спросить у Боунса его экспертное мнение как психолога, когда-нибудь, когда всё это закончится. Верно. Это происходит, и происходит прямо сейчас. Джим решительно подошёл к кровати. Он взял ручку и начал писать. Когда он приступил, это было похоже на открытие шлюза. Одна тревожная мысль вела к другой… И каждая из них пробуждала какое-то чувство. Джим покрывал надписями своё тело, переходя с одной его части на другую, и не забыв оставить свободное место на будущее. Выразив, наконец, всё, что мог, он рассмотрел своё творение. На его руках, груди, ногах и стопах были изложены мучительные размышления, отдельные слова и цитаты. Одинокое слово «шлюха» виднелось на его правом плече; его неуверенность в себе как в капитане была подробно изложена на левом предплечье; некоторые из самых отвратительных фраз Фрэнка украшали правую голень, а назойливая мысль: «в итоге все меня покидают» была написана поперёк живота. Он прочитал ещё раз всё это и многое другое. Он почувствовал себя… лучше. Как будто опустошил себя, избавился от этого. Осталось самое последнее. И это нашло место поверх его сердца. Он написал: «Я влюблён». Затем остановился, раздумывая. Нет, он не станет писать «в Спока» или «в своего первого офицера». Будет неправильно, если Спок узнает всё таким образом. Это была небольшая уступка. Джим хотел сделать это правильно. Гордясь достигнутым успехом, он покинул свою комнату, чтобы воспользоваться ванной и поужинать. Он подумывал над тем, чтобы постучать в дверь Спока, но тот, вероятно, всё ещё медитировал. Споку не нужно было принимать пищу так часто, а учитывая поставленную перед ними задачу, он, вероятно, собирался медитировать до поздней ночи, отказавшись от ужина. На самом деле, с учётом этой самой задачи, Споку, скорее всего, будет просто необходимо медитировать до поздней ночи. Джиму не хотелось, чтобы Спок почувствовал, что ему нужно пожертвовать медитацией ради того, чтобы составить Джиму компанию. Поэтому Джим пришёл на общественную кухню в одиночестве и набрал себе еды, которую посчитал безопасной по опыту предыдущих приёмов пищи. Окинув взглядом помещение, он заметил, что несколько аштахлийцев сидели в одиночестве и тихо ужинали. Один из них продолжал смотреть на Джима с дружелюбным любопытством. Джим сел рядом с ним. При этом он заметил, что этот дружелюбный аштахлиец был особенно плотно покрыт надписями, и чистой кожи на его теле почти не осталось. – Приветствую, – вежливо улыбнулся Джим. – Приветствую, – ответил аштахлиец, шевеля лицевыми тентаклями. – Вы один из гостей с другой планеты? – Так точно, – ухмыльнулся Джим. – Меня зовут Джим. Я с планеты Земля. – Меня зовут Кайрен, – сказал аштахлиец. – А на Земле проводятся аналогичные ритуалы, чтобы отметить свою трансформацию в мужчину? – Нет, – покачал головой Джим. – У нас совершенно другой образ жизни. И я родился мужчиной. Кайрен рассмеялся. – Это так странно! Родился мужчиной! Поразительно! – А Вы долго были женщиной? – спросил Джим, откусывая кусок тахлийского овоща. – В течение почти десяти лет, – ответил Кайрен. – Я являюсь третьим членом своего выводка, претерпевшим трансформацию. – Трансформироваться – это классно? – с любопытством спросил Джим. – В смысле, Вы ждёте этого с нетерпением? Кайрен пожал плечами. – Это ни хорошо, ни плохо. Некоторые ждут этого с нетерпением, а некоторые – нет. Я чувствовал… что я готов. Джим понимающе кивнул. – В этом есть смысл. И давно Вы здесь? – Почти два месяца, – ответил Кайрен. – Завтра я стану добровольцем на церемонии Талеша. Я считаю, что готов, поэтому надеюсь, что это будет моя последняя ночь здесь. Я скучаю по своим сёстрам-супругам и по детям своего выводка. – Да, – задумчиво ответил Джим. – Это должно быть сложно. – Это правда, – сказал Кайрен. – Разлука с ними очень сильно меня печалит. Но так должно быть. Джим кивнул, и какое-то время они ели в уютной тишине. – Кайрен? – задумчиво произнёс Джим, закончив ужин. – Какова самая ценная правда из тех, что Вы здесь узнали? Кайрен склонил голову набок и жестом указал на своё тело. – Вы не можете прочитать аштахлийские письмена, не так ли? Джим покачал головой. – Нет, не могу. Лицевые тентакли Кайрена дико извивались. – Хмм… Чем есть правда для Вас? Что ж, мне интересно… – он указал на тело Джима. – Расскажите мне об одной из своих… Джим ткнул пальцем в своё левое предплечье. – Здесь написано о моей неуверенности в себе, как в капитане. По сути, тут написано, что я думаю, что недостаточно хорош и подвожу свой экипаж. Кайрен кивнул и продемонстрировал свою ногу. – Здесь написано о моей неуверенности в себе, как в родителе: я полагаю, что недостаточно хорош и приношу разочарование детям моего выводка. Похоже, правда? Джим задумчиво согласился. – Расскажите мне ещё одну, – настойчиво попросил Кайрен. Джим указал на надпись на голени. – Во время нашей миссии за это время мы попадали в довольно серьёзные переделки. И я виню себя за это. Каждый раз я думаю, что это моя вина. – А, – качнул головой Кайрен, указывая на свою правую руку. – Вот перечень всех случаев, когда я винил себя. Расскажите мне ещё что-нибудь. Джим улыбнулся, проводя рукой по надписи на животе. Его улыбка дрогнула, когда он подумал над формулировкой. – Эта правда из старых. Там сказано: «в итоге все меня покидают», – он вздохнул. – С учётом образа жизни аштахлийцев, это, вероятно, не имеет для Вас никакого смысла. Думаю, тут также имеется в виду то, что никто не любит меня настолько, чтобы остаться со мной. Кайрен кивнул, его лицевые тентакли подёргивались, когда он приподнял свою левую руку. – Эта надпись о том, что мои сёстры-супруги любят друг друга больше, чем меня. Это похоже, да? – Да, похоже, – вздохнул Джим, а потом начал смеяться. – Знаете, моё детство было довольно отстойным. Наверное, я всегда считал, что причина этого, – сказал он, указывая на надпись на своём теле, – в моём детстве. Что я сломан внутри, но это не так, правда? У нас всех внутри своя тьма. Наши переживания подпитывают её, но у нас всех внутри одна и та же тьма. Я нахожусь в нескольких световых годах от дома, мы с Вами – представители разных видов и только-только узнаём друг друга, но, взгляните, насколько похожи наши мрачные мысли. Кайрен покивал, шевеля лицевыми тентаклями. – Это правда, Джим. Но стало легче, не так ли? Узнать, что ты в этом не одинок? – Ага, – ответил Джим, проводя рукой по волосам. – Так и есть. Спасибо Вам, Кайрен. – Спасибо Вам, Джим. Джим вернулся в свои апартаменты, глубоко задумавшись, и подготовился ко сну. После вчерашней беспокойной ночи заснуть получилось быстро. Его сон был крепким. Казалось, что только что его голова прикоснулась к подушке, а в следующий момент его разбудил стук в дверь. Это был Амреш. – Приветствую, Джим, – сказал он, входя в комнату Джима. – Хорошо ли Вам спалось? – Просто отлично, – ответил Джим. – Вы хотите, чтобы я привёл Спока? Амреш покачал головой. – Думаю, будет лучше, если я поговорю с каждым из вас отдельно. Давай найдём подходящее для беседы место. Они вместе отправились в атриум и нашли удобное местечко под деревом. Джим расслабленно растянулся на траве. – Каким Вы находите обряд на данный момент, Джим? – Раскрепощающим, – рассмеялся Джим, пробегая рукой по волосам. – Я думал, что будет ужасно. И что ужасно будет написать всё это, но как только я написал, то мне стало как-то легче. – Ложь – это ловушка, – подтвердил Амреш. Это было похоже на цитату. – Вы добились отличных успехов, – продолжил он. – Есть ли что-то особенно трудное для Вас? Моя задача как Вашего наставника – помогать с любыми трудностями. Джим указал на область сердца, читая Амрешу вслух: – Я влюблён, – затем он поднёс руку к животу: – В итоге все меня покидают. – А, – сказал Амреш. – Вы до сих пор не сказали Споку о своей любви к нему? О своём желании быть с ним? Джим покачал головой. – Вы боитесь, что если Вы это сделаете, он Вас отвергнет? – продолжил Амреш. – Да, и покинет меня совсем, – прошептал Джим. – Не думаю, что смогу вынести это. – Как Вы уже знаете, Джим, аштахлийцы не бывают отвергнуты. Мы можем опасаться, что наши сёстры-супруги по выводку не любят нас так сильно, как нам бы того хотелось, но нас никогда не отвергают. Так что, возможно, с моей стороны нечестно спрашивать Вас об этом, – Амреш замолчал, его лицевые тентакли подёргивались. – Но это мой долг – спросить Вас об этом. Что будет, Джим, если Вы оставите эту правду непризнанной и неозвученной? Что будет, если Вы проживёте всю свою жизнь с правдой, похороненной внутри Вас? Джим, широко распахнув глаза в осознании, прошептал: – Я вымерил кофейной *динь!* ложкой жизнь…* Амреш смущённо нахмурился. – Джим, одно из Ваших слов не переводится, и поэтому я не могу понять смысл сказанного Вами. Джим вскочил на ноги и принялся расхаживать туда-сюда рядом с Амрешем. – Это отрывок из земной поэзии… Джеймс Т. Кирк ничего не делает наполовину. И всё же, когда дело доходит до любви, я так и поступаю. Я всё время был так осторожен. Вместо любви я искал лишь секс, и когда любовь всё равно нашла меня, я не смог признаться в этом даже самому себе. Я люблю его, и я в ужасе от мысли, чтобы сказать ему об этом. Я в ужасе. Но я не хочу измерять жизнь в кофейных *динь!* ложках. Я не хочу умереть, не признавшись в этом. Посмею ль я обеспокоить космос?** Да, я посмею. Амреш закивал, улыбаясь. – Я понял Вас. Вы достигли великолепных успехов, Джим. Я оставлю Вас для размышлений. Джим разлёгся под тёплым солнцем Тахли и позволил своей новой решимости наполнить каждую клетку своего тела. Он признается Споку. Он расскажет ему, и к чёрту последствия, потому что он не хотел оставлять свои чувства невысказанными. На мгновение Джим задумался о том, чтобы вскочить, подбежать к Споку и выпалить ему это прямо сейчас. Но это было бы несправедливо по отношению к Споку. Джим расскажет ему, и скоро, но найдёт для этого подходящее время. Он также скажет ему всё это должным образом. Спок это заслужил. Продолжая размышлять, он увидел, как тот собственной персоной шагает к нему: его гибкое тело было нежно-зеленоватого цвета, а витиеватая вулканская каллиграфия опоясывала его талию и обвивала бёдра в восхитительно манящей манере. – Он прекрасен, – прошептал Джим самому себе, прежде чем вспомнил об остроте вулканского слуха. Чёрт. Проклятье. Глупый рот. Он вытащил ручку и написал «глупый рот» на ноге, пока Спок продолжал приближаться к нему. Он сунул ручку обратно в карман и, когда Спок подошёл ближе, сказал: – Это прекрасно. – Капитан? – Каллиграфия, – ответил Джим, указывая на тело Спока. Спок кивнул, а его глаза внимательно осмотрели тело Джима. Его брови сдвинулись, придав лицу хмурое выражение, и он обошёл Джима, быстро читая каждую надпись. Сердце Джима бешено колотилось в груди. – Джим, – наконец сказал Спок, его глаза потемнели. – Многое из этого ошибочно. Джим рассмеялся. – Это мои мысли, Спок. Я – нелогичное человеческое существо. А чего ты ожидал? – Вам не стоит думать о таких вещах, – ответил Спок, а в его голосе появился лёгкий оттенок тревоги. – Это всё неправда. Джим махнул рукой на надписи на теле Спока. – Да ладно, Спок. Ты ведь тоже написал всякие гадости про себя? – Никаких ошибочных заявлений не нанесено на моё тело, – напряжённо ответил Спок. – Что же, мне придётся поверить тебе на слово, – ответил Джим. – Хотя я не уверен, что я бы с ними согласился, если бы знал, что там сказано. Спок, казалось, принял это и сел. Джим прикинул, что Споку нужно время, чтобы восстановить контроль. Особенно, если Джим собирался бросить ему вызов. Поэтому он позволил себе пару минут провести в спокойном молчании. Но был один вопрос, который он хотел задать. И он собирался его задать. – Спок, – мягко сказал Джим. – Могу я тебя кое о чём спросить? Спок кивнул. – Я немного знаю вулканский, – продолжил Джим. – В смысле, я едва ли бегло на нём говорю. Но кое-что знаю. Ты был в курсе этого? – Утвердительно, – ответил Спок. – От хорошего капитана требуются базовые знания во многих различных областях. Хотя это ещё не доказало свою полезность во время миссий, но Вам делает честь тот факт, что Вы получили базовый уровень владения несколькими языками, Джим. Джим кивнул и дружелюбно продолжил: – И поэтому ты предпочёл писать вулканской каллиграфией, а не стандартным шрифтом? Спок нерешительно медлил. – Каллиграфия зачастую используется в церемониальном контексте. – Хотя это правда, но это не совсем ответ на мой вопрос, – ответил Джим. На мгновение заявление Джима буквально повисло в воздухе между ними. Спок выглядел расстроенным. – Вы разочарованы во мне, – сказал он. – Нет, – ответил Джим, покачивая головой. – Нет, Спок, дело не в этом. Действительно не в этом дело. Прошло ещё несколько секунд, в течение которых Спок пытался разгадать эту загадку. – Вы думаете, что это нечестно. И в этом есть логика. Я прочитаю Вам то, что написал на себе, чтобы сохранить честность между нами, – наконец сказал Спок. – Нет! – воскликнул Джим. – Не нужно, Спок. Это не имеет никакого отношения к честности. И я уважаю твоё право на конфиденциальность. Я бы никогда не потребовал от тебя ничего подобного. – Вы уважаете моё право на конфиденциальность, и всё же Вы надеялись, что я Вам откроюсь, – осторожно ответил Спок, задумчиво нахмурив лоб. Джим рассмеялся. – В общем, да. Просто ещё немного свойственной людям нелогичной фигни, Спок. Не парься об этом. – Вулканцы не… – начал Спок. – Знаю, знаю, – засмеялся Джим, – это просто выражение. В любом случае, кое-что я могу разобрать. – Действительно? – удивился Спок, изогнув бровь. – Совсем капельку, Спок. Но вот это значит «логика», верно? – ответил Джим, указывая на завитушку на ноге Спока. – Именно, – подтвердил Спок. – А это «этичность», – продолжал Джим, указывая на ещё одну завитушку на другой ноге Спока. – А вот это, – он указал на фигуру на животе Спока, и его палец был так близко, что мог почувствовать тепло тела Спока, – вот это мне знакомо… Я определённо видел этот раньше. Но я не совсем понимаю, что это означает. Спок залился зелёным румянцем. – Это вулканское слово очень условно переводится как… «любовь». – Да что ты? – изумился Джим, встречаясь взглядом со Споком. Это означает любовь. Посмею ль я обеспокоить космос? На мгновение он был охвачен потребностью признаться в любви здесь и сейчас. Но что-то его сдерживало. На сей раз это был не страх. Это был инстинкт, интуиция. Тот же самый инстинкт, на который он полагался каждый день как капитан. Он был готов сказать. Но был ли Спок готов услышать? Спок ранее сказал, что этот обряд поможет ему улучшить понимание пути Сурака. Это было важно, исключительно важно для благополучия Спока. Очевидно, Спок хотел оставить всё, над чем он работал, при себе. И он имел на это полное право. На данное время он заслужил возможность сосредоточиться на этом. Скоро Джим признается. Но инстинкты подсказывали ему, что нужно ещё немножко подождать. *-** Стихотворение, которое цитирует Джим: «Я вымерил кофейной ложкой жизнь» и «Посмею ль я обеспокоить космос?» – это «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» Т.С. Элиота (перевод Н. Берберовой). С оригиналом и несколькими вариантами перевода можно ознакомиться здесь: http://eng-poetry.ru/PoemE.php?PoemId=14809. Размышляя о вулканской каллиграфии и о том, мог ли Джим прочитать написанное Споком, автор обращалась сюда: http://korsaya.org/.