Правда (The Truth)

Джим проснулся рано, исполненный уверенности в том, что существует лишь одно решение и только один вариант, который можно в данный момент предложить аштахлийцам. Он попросил, чтобы его немедленно связали с Тарошем, и сделал своё предложение. Потребовался весь дипломатический такт и обаяние Джима, но ему всё же удалось убедить Тароша дать Федерации ещё один шанс. Джим покинул свою каюту, фонтанируя энергией. Тем не менее, он всё-таки остановился на мгновение в коридоре, а его глаза задержались на двери Спока. На секунду он задумался о том, чтобы зайти к Споку, но отказался от этой идеи. Он предоставил Споку двадцатичетырёхчасовой больничный, и 24 часа ещё не истекли. Он не отнимет у своего друга право восстановить контроль до того, как между ними состоится разговор. Приняв такое решение, он спешно зашагал в транспортаторную. По дороге он мысленно перебирал свои прошлые травмы и личные истины. Смерть его отца. Конечно, с этого всё и начинается. Вина, которую испытывал Джим, пережив его. Постоянное ощущение отверженности: отвергнут отцом, который даже не мог выжить ради него; отвергнут матерью, которая искала утешения в своей карьере; отвергнут Сэмом, который ушёл из дома, как только смог. Фрэнк. Фрэнк и его свирепый гнев, его ядовитый язык. Злость, которая охватывала Джима каждый раз, когда Фрэнк впадал в ярость и ранил его своими словами. То, как эта злость превратилась в яд в его желудке, когда он снова и снова проглатывал её. До тех самых пор, пока он не утратил способность её проглатывать, и она не вырвалась наружу. Тарсус IV. Мучительный голод. Некое знание о том, на что он пошёл бы ради того, чтобы выжить, потому что он действительно это совершил. Джим Кирк охотно променял бы своё тело на хлеб, если бы был достаточно голоден. Он никогда не сможет забыть эту уродливую правду. Неуверенность в себе, которая проявлялась с удвоенной силой всякий раз, когда что-то случалось с кем-либо из членов его экипажа. Всеобъемлющий ужас, который он чувствовал, умирая. Дело в том, что его бравада была не более, чем актёрской игрой. Он был бы не в восторге от воспоминаний обо всём этом, особенно в присутствии незнакомцев. Но он сделает это, и он выживет. Джим редко рассказывал о своём прошлом. Но он не похоронил свою боль внутри настолько глубоко, как Спок. Он не претендовал на «функциональность». Фактически, Джим провёл свои молодые годы, придерживаясь прямо противоположного подхода, будучи настолько откровенно и нарочито дисфункциональным, насколько это было возможно. Конечно же, он оставил это в прошлом. Но он во всём признается, спокойно провозглашая каждую свою правду, как это сделал Тарош. Он пройдёт это испытание. Они доберутся до переговоров. Это станет ещё одной победой Звёздного флота. Когда Джим явился в транспортаторную, Скотти уже был там, ожидая его. – Пусть хоть на этот раз повезёт, да, капитан? – сказал Скотти. – Будем надеяться, Скотти, – улыбнулся Джим. – Я хочу, чтобы ты опять был готов быстренько забрать меня оттуда. – Так точно, – ответил Скотти. – Буду наготове, капитан. – Хорошо, – выдохнул Джим, ступая на площадку транспортатора. – Активизируй. «Энтерпрайз» вокруг Джима исчез, и он снова оказался в огромном зале на Тахли. Его ожидали Тарош, Амреш и Ларенг. Амреш держал флакончик с Талешем. – Благодарю Вас, Великий дедушка, за то, что предоставили Федерации второй шанс, – сказал Джим, кланяясь Тарошу. Лицевые тентакли Тароша зашевелились. – Как Вы сами отметили, аштахлийцы безвозмездно позволят Вам проявить себя. Возможно, изъян кроется в вулканской расе. Джим подавил инстинктивную ярость от настолько легкомысленной нетерпимости. – Я приму Талеш прямо сейчас. – Да будет так, – ответил Тарош. – Амреш, передай Талеш капитану Кирку. Амреш протянул флакончик Джиму, который проглотил содержимое одним махом. Задрожав всем телом, он рухнул на четвереньки. – Действие напитка началось! – воскликнул Амреш. В голове Джима трепетали образы и озарения. Но ничего из этого он не ожидал. Ничто из этого не было тем, к чему он готовился. Он слышал свой голос и знал, что его слова были правдой: – Спок… о, господь милосердный… Я влюблён в Спока… Я… я… люблю его? Он вроде как, типа, моя вторая половинка или вроде того. Я так сильно люблю его. Как я мог этого не понимать? Я безумно влюблён в своего первого офицера… Он никогда не ответит мне взаимностью… Что мне делать? Джим почувствовал, как эффект напитка проходит, и осознал, что его щёки были влажными от слёз. Он услышал, как Ларенг крикнул: – Я – свидетель правды Кирка. Были сделаны новые заявления. Были найдены новые откровения. Пусть же Джеймс Кирк узнает правду и живёт на её фундаменте. Джим медленно встал, совершенно подавленный и уже зная, что его ждёт. Он потерпел неудачу. – Это просто безобразие! – вскричал Тарош, сердито вращая лицевыми тентаклями. – Как это возможно, что гражданин Федерации подобного ранга, уважаемый капитан звёздного корабля, предполагаемый герой, индивидуум, которому мы должны доверять, даже понятия не имеет о природе своих собственных привязанностей? Как можете Вы ощущать привязанность к своему первому офицеру-полукровке, оставаясь при этом в неведении об этом факте? Солгав самому себе, Вы солгали всем и каждому. Вы не мужчина! *динь!* Вы даже не женщина! *динь!* Вы младенец! От нас ожидали переговоров с детьми! Печаль Джима мгновенно сменилась на гнев, и он закричал в ответ: – Нет, Тарош, от вас ожидались переговоры с людьми и вулканцами. Ожидалось, что вы поймёте, что не все во вселенной – аштахлийцы. Ожидалось, что вы сможете понять наш образ мышления, как мы пытаемся понять ваш. Вместо этого вы просто судите нас, как низших среди аштахлийцев. Я думаю, вы обнаружите, что это аштахлийцам следует повзрослеть, созреть и найти место во вселенной, как виду взрослых существ. И не смейте снова называть Спока полукровкой. Это оскорбительно. Ни на секунду не останавливаясь, Джим открыл коммуникатор. – А теперь, Скотти, забери меня отсюда. – Есть, капитан, – и комната растворилась, а Джим снова стоял на платформе транспортатора. – Ещё один проёб, капитан? – нахмурившись спросил Скотти, рассматривая покрытое пятнами лицо Джима. – Ага, и в этот раз всё ещё хуже, Скотти, – ответил Джим. – Дай мне минутку. Затем я буду в своей каюте. – Есть, капитан, – сказал Скотти, а его лицо исказилось от беспокойства. Джим быстрым шагом направился в свою каюту, сознательно выбрав путь, который, как он знал, в это время дня будет безлюдным. Когда дверь каюты закрылась за ним, он с облегчением выдохнул. Но наслаждаться одиночеством ему было суждено недолго, поскольку запищал дверной звонок. Открыв дверь и увидев за ней МакКоя, Джим вздохнул. – Да, в чём дело, Боунс? – Меня Скотти прислал, – ответил МакКой. – Да что ты, вот как? – проворчал Джим, жестом приглашая его войти. – Напомни мне поблагодарить его за это позже. – Ты тоже облажался, да? – спросил МакКой. Джим снова вздохнул и провёл рукой по волосам. – С кем я сейчас говорю? Со своим старшим медицинским офицером или со своим другом? – И с тем, и с другим, Джим, – ласково улыбнулся ему МакКой. – Кем хочешь, тем и буду. Джим покачал головой. – Круто. Ладно, я облажался… И возможно, проявил по этому поводу меньше дипломатического такта, чем следовало. – Хорошо, – ответил МакКой, – надеюсь, ты не порвал их, как Тузик грелку? Джим слабо улыбнулся. – Это было про твоего отца, Джим? – мягко спросил МакКой. Джим качнул головой. – Про Фрэнка? Джим снова качнул головой. – Тарсус? – Чёрт, Боунс, хватит гадать. Ничего из перечисленного, – ответил Джим. – Это совсем не так работает. Я не собираюсь рассказывать каждому встречному о Фрэнке или о Тарсусе, но я не лгу самому себе об этом. Талеш заставляет тебя признать то, о чём ты лжёшь самому себе. Вот, как это работает. – И что же это было, Джим? – осторожно поинтересовался МакКой. Джим фыркнул. – Я не хочу об этом говорить. – Ладно, по крайней мере, это было честно, – сказал МакКой. – Ну, если ты однажды захочешь поговорить об этом, ты знаешь, где меня найти. – Спасибо, Боунс. – И у тебя двадцатичетырёхчасовой больничный. – Боунс, – взвыл Джим, – мне нужно просто побыть наедине с самим собой минут десять. И всё. Потом я могу опять пойти на мостик. – Ты дал Споку 24 часа отдыха, и тебе тоже нужны 24 часа. Я настаиваю, – решительно заявил МакКой. – Ладно, отлично, – проворчал Джим. – Но что мне делать с этим временем? – Попробуй помедитировать, – ухмыльнулся в ответ МакКой. – Вали отсюда, Боунс, – сказал Джим. – Хорошо, я ухожу, но позови меня, если я тебе понадоблюсь, – ответил МакКой, и дверь Джима закрылась после его ухода. Джим налил себе виски и сел. Теперь его чувства к Споку казались совершенно очевидными. «Чувак, – подумал он про себя, – ты влюблён в него уже очень давно. У тебя тяжелый случай безответной любви к своему первому офицеру. Как, чёрт побери, ты будешь с этим справляться?»