Я думал, что ненавижу тебя

      С ее серпа капала кровь, похожая на густой сироп и не менее сладкая на вкус демона. На дымящемся поле боя в окружении гипнотизирующего звона сотни цепей напротив чудовища стоял только один смертный. Коурай не был этим напуган. Он был заметно раздосадован тем, что в одну ночь потерял обоих, за кем следил и кого должен привести в штаб. Он водрузил ладонь в карман. Бомб осталось немного. — Что, заканчиваются? — два горящих угля смотрели на него сквозь пепельный туман.       Демоница прикрыла веки, ее лицо стало апатичной маской с нарисованной на губах снисходительностью. Сейчас самый подходящий момент, чтобы предложить очередному человечишке дар бессмертия и магию демонической крови, которая никогда не закончится в кармане. Но она не делала этого. — Как думаешь, сколько ты продержишься, когда бомбы абсолютно бесповоротно кончатся? — звучало так сочувствующе, что стало ясно — она решила действовать через намеки.       Сжав последние козыри, каждый из которых может спасти его жизнь, Коурай попросил духов беречь его и поглядел на демоницу. — Планируешь сделать меня частью твоей легенды? — он ответил вопросом на вопрос. Верный охотнику меч поблескивал от нечеловеческой крови. — Будущему столпу не солидно умирать из-за какой-то третьей низшей. И тем более не солидно становиться уродливым людоедом. Чем короче жизнь, тем выше ее стоимость. — Когда я пришла в низшие луны, я сразу заняла место пятой… — вдруг произнесла демоница, и ее цепи зазвучали согласной трелью, ползая вокруг ее талии, шеи, рук. — …Потому что после победы над шестой бросила вызов пятой в ту же ночь, — она внимательно смотрела на охотника. — Подумай над тем, куда направить свою волю. — Уже подумал, — Коурай наклонил голову набок. — Если я убью тебя, я стану на шаг ближе к должности столпа. — Глупо. Так глупо, — девушка не оценила его прямой отказ, уже второй за эту ночь. — Похоже, последним выродкам ниндзя и вправду суждено исчезнуть. Твой клинок не выдержит вес твоего отказа.       Ни разу он не говорил с ней о ниндзя, словно никогда не имел с ними ничего общего. Или не хотел ронять свои ценности в грязный диалог с ней. Не хотел будить собственных призраков.       Его катана вгрызлась в клыки ее серпа, и они разошлись с мерзким скрежетом. В один прыжок демоница превратила дистанцию между ними в огромное расстояние, окунулась в дым сотни воспоминаний, сгоревших внутри чьих-то домов. Коурай ринулся в черное море за ней. Это место лишало его дыхания своей ядовитой атмосферой. Он прыгнул прямо в отраву из смрада, но смех кусаригамы не оставил для охотника возможности догнать чудовище. Коурай собрался отразить шипящую жаром атаку, но мгновенно отпрянул, когда из дымовой завесы на него понесся груз, способный одним большим хлопком обратить в ничто то последнее, что он мог сегодня защитить — самого себя.       «Я… Не слышу… Кайгаку…».       Хруст цепей. Целой связки цепей, судя по звуку. Прямо оттуда, где захлебывался в стальной бездне тот маленький странный демон. С самого начала боя Коурай расстелил в голове всю карту сражения, поэтому он сразу нашел источник звука. Однако едва ли у него было время проверить, что именно происходит. Груз почти настиг крышу, с которой он еще не убрался.       Хруст цепей как хруст костей. Только демоническая магия могла сочетать в одном предмете сухой треск металла и отвратительно влажный разрыв плоти. Коурай не впервые слушал музыку ран. Когда-то в прошлом он сравнил ее со спелой дыней, брызнувшей соком и мякотью от удара топора. Однако сейчас к этой мелодии примешивался твердый звук, железный звук… Как если бы топор разбил дыню и сломался сам. Так звучали только ее сломанные цепи. Похоже, они в действительности являются частью демона. Крепкие снаружи, мягкие и хрупкие внутри.       Но порвал их отнюдь не его меч.       Гроза принесла на крышу нечто большое и нечеловечески быстрое, светившееся фейерверком искр и свистящее электрическими разрядами. Когтистая рука, покрытая хаотичным рисунком вздувшихся вен до самого потрепанного рукава, перехватила груз кусаригамы за цепь. Вот так легко, словно эта вещь не летела со скоростью ветра и не была способна взорвать остаток жизни в этой деревне. Чудовище рвануло угодившую в его лапы стальную нить и потянуло девчонку на себя. Отпускать свой край цепи она не собиралась, но ее усилия удержаться на месте оказались слишком незначительными. Разожми она руки, у нее была бы возможность избежать удара о стену одного из домов, куда с размаху отправил ее появившийся в бою еще один демон. В грохоте обрушившегося каркаса было слышно каждую сломанную кость в ее теле.       Коурай резко остановился, стерев подошвы о край крыши. Сегодняшняя ночь не переставала его удивлять. Сквозь черные тучи, не то пороховые, не то грозовые, он увидел что-то. Если бы опасность была осязаемой, она определенно бы выбрала своим воплощением этого зверя. Рассмотреть в монстре знакомое лицо было сложно, но истребитель узнал в новом союзнике Зеницу. Сравнение с чудовищем подходило как нельзя кстати, ведь с цыпленочком у него не осталось ничего общего.       Недавний мальчишка теперь выглядел как взрослый мужчина, и форма охотника была ему не по размеру. Пуговицы на груди не выдержали и поотлетали еще до того, как он явился на крышу, а порванные рукава будто стали еще короче. Коурай настороженно сжал катану, как только осознал — Зеницу теперь выше него. Электрические разряды прыгали по длинным светлым волосам, по мертвецки-белой коже, по судорожно подрагивавшему телу. Вместо крови в по его венам бежал ток. — Кто… Дал тебе позволение рвать мои цепи?! — рычащий, пульсирующий гневом голос донесся до них. Сколько бы демоница ни притворялась незаинтересованной, сейчас маска безразличия просто не держалась на ее лице.       Она возникла на соседней крыше, грузно звеня оковами и источая кудрявые клубы пара. Сквозь порванный чулок проглядывалась нога, покрытая слоем древесной пыли и заноз, сломанная кость торчала, придавая конечности противоестественный изгиб. Удивительно, что куда больше ее взбесило повреждение кусаригамы, нежели ее собственного тела. Дымясь и регенерируя травмы, враг вернул ноге прежний вид. И оружию тоже. Как кость вросла в нужное место, так и на болтавшемся огрызке цепей постепенно образовался комок из плоти, через секунду обтянутый металлом и цепями, словно кожей. — Ни один демон не смеет касаться моих цепей, — она глядела на Зеницу широко открытыми глазами. — Особенно тот, который все еще мнит себя охотником. Ты не достоин носить в себе дар бессмертия.       Но Зеницу, казалось бы, не слушал ее. Он искал другой звук, сканировал местность в поисках чего-то важного. Ему не нужен дар бессмертия. Ему нужен Кайгаку.       Когда Коурай увидел обезумевшие невидящие глаза, излучавшие ядовито-желтый свет, он попросил духов о том, чтобы демон действительно был на его стороне. Эмоции на его повзрослевшем лице выражали лишь брови, то напряженно нахмуренные, то бессильно расслабленные. Он выглядел совершенно бесконтрольным, взбешенным, не способным остановиться ни перед чем.

— Много же времени мы потеряли, да? —

его взгляд был таким нежным и теплым,

таким любящим.

Таким новым для него, для них обоих.

Его взгляд залатал дыру

в самом центре его существа.

      Демон то сжимал, то разжимал трясущиеся кулаки. Ярость.

— Теперь у нас есть все время жизни.

Если ты, конечно, не против

потратить его на меня… —

он хотел быть рядом всегда,

когда это возможно,

он хотел разделять с ним

боль, смех, слезы,

он хотел сделать его своим.

      Он слышал родной голос, но эта музыка играла лишь в его голове. Воспоминание, на ближайшую вечность сохранившееся в сознании, как самая бесценная вещь. У каждого демона такое есть. Неужели сегодня и он обрел свое собственное горе? Кипящая ярость.

— Я и не знал, что ты хочешь

добавить в наше расписание

пару свиданий, —

не верилось, что он

на самом деле сказал такое.

В ту ночь они оба были

сумасшедшими от счастья,

и это сумасшествие еще сильнее

привязало их друг к другу.

      Он слышал голос, эхом прошлого бродивший в ушах. Но не слышал этот голос в реальности. Он не слышал его дыхания. Он не слышал, чтобы в нем билась жизнь. Чудовищная ярость.

— А я думал, весь наш путь —

это уже одно большое свидание, —

они вместе, в объятиях друг друга,

в окружении волшебных огней.

Им не страшна никакая буря.

Они сами были бурей.

      Неужели обо всем этом теперь можно забыть? Неужели это то самое будущее, которого он так боялся? Но оно наступило так скоро… Несправедливо скоро… И все за одно мгновение. По ее вине. Зеницу умер как человек, и друг стал для него светом в конце тоннеля. Теперь Кайгаку больше нет, и единственное, что можно сделать — наказать того, кто отнял его надежду. Сейчас в Зеницу не было горечи и печали. Его разрывало от ярости, и ее было больше, чем во всех демонах, вместе взятых.       Коурай не успел моргнуть, как монстр, подчинивший гром, исчез со своего места. В лицо ударил ветер, пропитанный колючими молниями, и охотник сощурился. По его коже пробежала волна тока, ощутимая, но не болезненная. Он попал под влияние демонической магии, но она не была направлена на него. Противник, которому не посчастливилось навлечь на себя шторм, был шокирован скоростью Зеницу не меньше. Сильным ударом, в который было вложено куда больше сил, чем требовалось, демон подбросил девчонку на десятки метров вверх.       Небо изрезало громовыми раскатами, сияющими электричеством и гневом. Если бы воздух мог получать раны, улицы бы утонули в крови. Зеницу двигался со скоростью одной из своих молний, он и был молнией. Коурай мог увидеть лишь результат его атаки, но не поймать в поле зрения его самого. Истребитель задрал голову и, не в силах уследить за происходящим глазами, сфокусировал слух. Он слышал, как когтистые руки рвали врага на части. В этой технике слишком чувствовался почерк охотника.       Он и правда напал на демона? Коураю все еще не верилось в то, чему он стал свидетелем. Он слышал слишком много разбитых дынь и расколотых топоров. Улавливал, как звенят и хохочут в ответной атаке цепи, как два чудовища раздирают друг друга, ломают кости, вырывают внутренности, приземляются на треснувшие черепицы крыш, нападают вновь, как они восстанавливают свои раны и дымятся от ненависти. Как сильно они отличаются. — Да уж, я и правда медлительнее тебя… — Коурай водил глазами за солнечно-желтым дьяволом, который по какой-то неясной для охотника причине регенерировал с той же скоростью, что и луна. Он не знал, как отреагирует этот странный демон, если истребитель вмешается в бой.       Взгляд Коурая упал на полуразрушенный дом, ставший могилой для того опрометчивого парня, что почти отрубил демонице голову. Охотник покосился на сражение, больше напоминавшее превращение соперника в мякоть, и спустился в огромную дыру в крыше. Ее часть обвалилась вместе со стеной, но все остальное должно продержаться какое-то время, если только демоны не выберут этот дом для бесконечной попытки уничтожить друг друга. Коурай попросил духов о том, чтобы здание осталось целым. Среди разбросанной мебели, чьих-то личных вещей и собственных переломанных костей лежал юный охотник, запертый в ловушку из груды обломков. — Эй, ты там живой? Я думал, ты покрепче будешь, — Коурай присел возле него на корточки. Ему не хотелось болтать с трупом, но он регулярно занимался этим, когда встречал демонов. Уже привык.       Кайгаку не двигался. Его лицо было красным от крови, а на полу образовалась темная лужа. Пахло так же, как в комнате с мертвой семьей, куда их недавно привел ворон. Коурай выдохнул через нос и, отложив клинок, схватился за увесистый обломок крыши, лишившийся большинства черепиц как рыба чешуи. Конструкция была тяжелой, но не настолько, чтобы крепкий парень не справился с ней. Он отодвинул ее в сторону и с отвращением поглядел на свои ладони, вобравшие в себя все занозы, которые только удалось найти.       Кайгаку трупом лежал на полу, освобожденный от западни, но такой неживой на вид. Коурай вновь опустился рядом с ним и нащупал под его воротником ожерелье с магатамой. Он не помнил, какого цвета шнурок был раньше, но теперь он стал алым. Охотник прижал два пальца к сонной артерии, терзаемый сомнениями. Что-то чувствуется. Тук. Будто опытный музыкант достал тайко и медленно отбивал ритм, начиная свое выступление. Тук. Едва слышимый тук. Чрезмерно халтурный концерт.       Коураю показалось, что его мозг и пульс объединились в попытке вселить в него ложную надежду. Пульс в его собственных пальцах выстукивал это ленивое выступление, а мозг делал вид, будто эта жизнь бьется в мальчишке. Охотник сдвинул брови и наклонился к Кайгаку ближе. Тук… Тук… Тук… — И правда, покрепче, — удивленная усмешка пронзила его щеки.       Приятного в состоянии Кайгаку было мало, но все, что сейчас было от него нужно — это пульс. Совсем слабый, но он есть. Пускай музыкант в его груди не прекращает своего соло, пускай играет как может, главное — не молчит. Коурай не стал переворачивать и перекладывать юношу, он не врач и не демон, чтоб проверять, действительно ли мальчишка такой крепкий орешек, что его раны выдержат изменение позы. Ноги вроде целы, а значит, упавшая крыша не сумела закончить начатую демоницей работу. Вечер становится все лучше. — Ты только не помирай. Протяни еще чуть-чуть, — слишком уверенно произнес Коурай, подняв свой меч и покинув потерянное в черном тумане убежище Кайгаку. Лучше убежище, чем могила.       За это время демоны переместились не только в другой конец деревни, но и ближе к рассвету. Зеницу все еще дрался как зверь. Монстры и правда не знают усталости. Коурай слышал эту неутихавшую войну. Избегать боя не имело смысла, ведь каким бы ярым бойцом ни был Зеницу, без клинка он никогда не убьет ее. Появился вариант подождать, пока утреннее солнце убьет обоих демонов и лишит его сразу двух головных болей. Но Коурай не хотел отсиживаться на задних рядах.       Демоница заметила его клинок чересчур вовремя, но пропустила такую маленькую хитрость, как бомба. Хотя, казалось, она знает о них куда больше. И промахи посыпались один за другим. Лезвие охотника, быстрый кулак демона, новая бомба, и все по кругу. Это похоже на сон, кошмарный сон, который лишает сил, делает неуклюжим и беспомощным, терзает и мучает до тех пор, пока не умрешь. Лучше бы это и было сном. После дурного сна ты хотя бы просыпаешься.       Она едва успевала лечить свое несчастное искалеченное тело. Только рука поднималась, как бросить в противников было уже нечего. Голые цепи болтались без намека на серп и груз, и она сбилась со счета, сколько раз ей приходилось восстанавливать оружие. Катана истребителя не могла разрубить ее металл, но сверхчеловеческая сила надоедливого сородича из раза в раз делала это за охотника. Из двух частей пазла складывалась отвратительно невыгодная для нее техника. Никакой пощады.       Как этот демон вообще смеет нападать на нее? В ней кипела двойная ярость — ярость господина и ее собственная.       В дыму неостывающих ран демоница думала о том, как защитить свою шею. Она может обойтись без пары рук и ног, без тела, глаз, даже без своих прекрасных волос. Но не без шеи. В ней все, что у нее осталось. Остатки земного существования.       Большой демон не позволял ей увеличить дистанцию и успеть сделать замах. Его кожа светилась узором из молний, белый свет лился и из его глаз, которые он ни на миг не закрывал, словно разучился это делать. Она не видела его зрачков, но чувствовала, что ни разу за эту войну он не отвел от нее взгляда. Она не встречала никого подобного за свою сотню лет.       Его ладони невообразимо вычислили положение ее рук, поймали их, вогнав когти под кожу, и резко вырвали из плеч. Пустяк, пока это не ее шея. В уши врезался хруст, и только в одном месте он мог причинить ей физическую боль. Демоница едва успела прийти в себя, заново обрести потерянное, как ее лицо окропила роса из алых брызг. В цепях тоже есть кровь. Ее собственная кровь. Пока она была занята регенерацией рук, демон лишил ее шею железной твердости. Теперь она совершенно открыта.       Быстро вернуть все назад. Немедленно. Сейчас же! Демоница увидела розовые огни и сверхзвуковую скорость холодного клинка. Только не он. Этот мальчишка слишком много на себя берет, слишком многое он поднимает со дна ее сознания.       Острая боль пронзила ее шею. Она не могла сегодня умереть. — Я должна сказать тебе кое-что, — голос подруги вторгался в ее мысли забытым воспоминанием. Птицы прятались в зарослях, мирно и почти беззвучно река текла мимо них.       Тот вечер они целиком и полностью потратили на тренировку и до сих пор не закончили. Просто остановились на небольшой перерыв. Две кусаригамы отражали оранжевый свет своими стальными остриями. Демоница поглядела вопросительно, играя босыми ногами с поверхностью воды. Белое перо качнулось вместе с головой, и подруга спрятала глаза. — Он сделал мне предложение.       Эти слова превратили вечер в отчаяние и подожгли воздух в легких. Сердце перестало биться. Время остановило свой ход. — Правда? — единственное, что она сумела ответить. Остальные слова оказались закупорены внутри вместе с любым проявлением эмоций. — Да, я не хотела тебе говорить, но такое нельзя скрывать… Ты ведь часть моей семьи, — она видела в отражении реки сочувствующий взгляд безымянной подруги. Они росли вместе, и их чувства тоже росли. С детства им было известно друг о друге все, но это и делало ситуацию безвыходнее. Большую часть той жизни они сидели в капкане в ожидании, когда он захлопнется. И это случилось сегодня.       Демоница затихла и стала считать круги, бегущие по воде от ее ног. Хотелось стать одним из них и убежать. Ото всех. Грудь наполнилась тяжестью, словно пропитанной спиртом ватой. Подруга выглядела виновато, но на дне ее глаз блестела радость, как блики лучей заходящего солнца на воде. Она поделилась самым лучшим событием в ее жизни, и ничто не могло полностью омрачить его. Почему они обе не могли быть счастливы? Почему счастье одной убивало другую?       Закат стал всему свидетелем. Две босые пары ног вычерчивали картину на песке, лезвия рассекали воздух и звякали друг о друга, и демоница сама не заметила, как последняя тренировка плавно перетекла в настоящий бой. Ей надоело быть игнорируемой. Кусаригама зацвела новой силой, решительно бесповоротно беспощадной. Ей надоело быть третьей лишней. Удары стали опасными, эмоции не могли угнаться за ними. Ей надоело быть нелюбимой.       Вот почему хаотичный прыжок серпа со звоном лишил белые руки оружия, а груз закончил его начинание решающим ударом. Неприятный страшный хруст. Через соединявшую ее с грузом цепь демоница почувствовала, насколько точным и сильным было ее попадание. Подруга безвольно упала, ноги мгновенно перестали держать ее. Ее кусаригама, покинувшая хозяйку, сверкнула рядом с водой, в падении зарывшись в песок. Наступила тишина, жутко звенящая в ушах после шума битвы. Намотав на руку цепь, демоница замерла и медленно моргнула, словно ждала чего-то. Она заметила следы на песке и оцепенела. Алый сироп капал с груза.       Снова обернувшись на неподвижное тело, она подавилась воздухом. Руки в ужасе отбросили оружие, и демоница упала возле подруги на колени. Белые ресницы застыли на неподвижных веках, а губы замерли приоткрытыми. — Эй, ты что… Вставай, чего же ты? Я же это не всерьез, — она мягко приподняла девушку и уложила ее к себе на колени. Та совершенно не шевелилась, как парализованная. — Прости, я не знаю, что на меня наш… — дрожащие пальцы коснулись чего-то отвратительно мокрого и горячего на ее голове. Демоница уставилась на свои багряные ладони, и ее затрясло еще сильнее. — Я… Я-я… Я не хотела, я этого не хотела… — она прижала ее к себе и беспомощно огляделась. Ее глаза были полуживыми, стеклянными, будто она только что боролась сама с собой и, к сожалению, победила. — Прости меня, я правда не хотела… — боль полилась по ее щекам крупными каплями.       Она снова вгляделась в ее лицо, такое родное и такое неживое. Только что эти губы говорили, эти глаза следили, капля пота, как свидетельство тренировки, блестела на ее виске. Только что все было в порядке. Под контролем. Она пригладила ее прекрасные белые волосы. Подруга так любила расчесывать их, ухаживать за ними, экспериментировать с прическами, она гордилась тем, что в отличие от всех девушек клана ее волосы так очаровательно завиваются. Теперь ее неподвижное тело тонуло в песке, а песок захлебывался в ее крови. Кровь добавляла цвета в ее белую вечность.       Белоснежное перо, задетое дрожащей рукой, упало на берег и потемнело, покрылось багровым узором. Демоница подняла лицо к небу, задыхаясь от беззвучных рыданий.       Она не помнила ее имени. Она помнила, что убила ее.       В ту ночь клан изгнал ее.       Холодное бесчувственное лезвие прорезалось к позвоночнику. Лишняя доля секунды, и это станет концом. Она вспомнила, почему она так презирает ниндзя.       Коурай, со свистом втягивая воздух между зубами, почти завершил дело, как вдруг засек новую трель цепей. Ему показалось, что мир затрясся от движения чего-то колоссально огромного, а металлический звон заполонил собой все вокруг. В этот момент он был уверен, что звука можно коснуться, раздвинуть его как занавески, проплыть через него как через океан.       Море из цепей — там, внизу меж домами — начало постепенно исчезать. Оно не таяло, как снег, не отступало, как прилив. Оно взбунтовалось, возвращаясь туда, откуда пришло. Коурай услышал, как рвется ткань. Демонической магией вспыхнул новый серп, свистнувший со стороны правого уха и намеревавшийся сломать его оружие. Охотнику пришлось отступить, если он планировал пожить еще, а не стать одним из призраков чьего-то прошлого.       Коурай замер на безопасном расстоянии, защищая себя лучшим другом охотника — катаной. По металлу вибрацией пронеслась дрожь, и он пошатнулся от силы удара. Единственным, чего он просил у духов сейчас, была достаточная доля везения, чтобы меч не сломался. Духи ли, но что-то явно откликнулось, и клинок выдержал. Парень поднял холодные как лед глаза на существо, замершее на краю крыши в десятке метров от него.       Чудовище смерило его взаимным взглядом. Иероглиф, как титул одного из самых сильных демонов, будил в Коурае слишком много ярости, но поддаваться эмоциям было нельзя. Демоница смотрела то на него, то на Зеницу, заживлявшего свои раны неподалеку. Ее глаза сияли, словно два пробудившихся вулкана, готовых извергнуть лаву.       За спиною у порванного платья виднелись еще две когтистые руки. Козыри заканчивались у кого-угодно, только не у нее. Демоница была способна прикрывать себя же со спины, ведь противников теперь вдвое меньше, чем ее рук. В этих чудовищах всегда столько желания жить. Аж бесит. Глядя на две пары крепких рук, сжимавших две кусаригамы, перемотанных цепями как трофеями, видя закованную в броню шею, Коурай уже не просил у духов помощи. Он знал, что сегодня монстр будет мертв.       Он лежал под чем-то, казавшимся несоизмеримо тяжелым, и не мог прийти в себя. Меч… Где меч… Рука не глядя ощупывала все вокруг. Меч… Он приоткрыл глаз и почувствовал, как горячим ручьем кровь покатилась по лбу, задержалась на брови и обогнула веко. Меч… Повсюду обломки стены, которую он пробил собственным телом. Оно так ныло, будто его собственные обломки разбросало по комнате вместе с досками. Меч… Кайгаку наконец увидел его затуманенным зрением. Отсюда не дотянуться…       Силы вытекли из него вместе с кровью, и раны прибили к месту. Он лежал как под одеялом. «Совсем как в тот раз, когда я заболел и был прикован к постели… Но наставник приходил ко мне несколько раз в день… Каждый божий день…» — Кайгаку слабо усмехнулся, ощущая вкус металла во рту. Улыбка быстро исчезла, и он сделал новую попытку привстать. Тело было ватным и отчаянно молило хоть о каком-то обезболивающем, но наставника рядом не было.       Юноша достал до катаны. Меч… Сжать меч… Непослушные пальцы ненадежно сжали рукоять, и парню стало немного спокойнее хотя бы от того, что преданное оружие возвратилось к нему. Кайгаку уткнулся спиной в стену и закашлялся. Легкие рвало на части, и кашель переносил эту режущую боль в горло. «Что ж так больно-то…» — он опустил взгляд и увидел, что вся его форма на груди и животе изрезана вдоль и поперек и держится лишь за счет рукавов. Тело покрывали рваные порезы, некоторые слишком глубокие для того, чтобы закрывать на них глаза. «Теперь понятно, почему больно…» — Кайгаку сдвинул брови, но быстро расслабил, когда ощутил укол в висок.       Боль подсказывала, что он жив. Если жив, значит, не все потеряно. Он медленно взглянул на меч в своих руках. Обильно покрытое кровью лезвие едва отразило лунный свет, и пара капель упала ему на штаны. «Кровь… Ее кровь…» — Кайгаку тупо смотрел на алые разводы, не отдавая отчета своим размышлениям. Он коснулся ее пальцем, будто нужно было убедиться в том, что это кровь и что она не принадлежит ему. Его собственная кровь-то уже впиталась в одежду. Охотники неспроста носят черное.       Стоило зажмуриться, как за закрытыми веками начинали взрываться белые искры. Кайгаку вдохнул новую порцию порохового дыма. «Ее… Ее кровь… Нужно изучить…» — он резко опомнился и полез в карман, нащупав то, что на прощание дала ему демоница с добрыми глазами. Дрожащими руками он собрал несколько капель, пришлось постараться не примешать туда свою собственную кровь. Шприц наполнился алой жидкостью, и Кайгаку выдохнул.       «Надеюсь, это подойдет. По-другому я никак не возьму образец… Уже не возьму…» — он устало прикрыл глаза и опустил руки. — «Если выживу, нужно передать это Та…». Поток мыслей резко прервался громким звуком, который Кайгаку услышал, несмотря на идущую кругом голову. Это было… Мяуканье? Парень увидел у собственных ног кошку и едва не подпрыгнул на месте. Лишь полученные раны не дали ему дернуться слишком сильно. — Кошка?.. — хрипло выдал он, не веря тому, что видит. «Или это мои предсмертные видения? Хаха…» — невесело пошутил он.       Однако зверь внимательно глядел на него своими желтыми глазами. Слишком умными, почти как у людей. Кайгаку увидел на его груди лист бумаги со знакомым символом и, заставив измученный мозг поработать, вспомнил, что видел такой же дома у Тамаё. «Кошка Юширо? Пришла забрать образец?» — заторможенно моргнул юный охотник. На спине усатой гостьи было что-то, похожее на миниатюрную сумку, в самый раз для шприца. И парень, недолго думая, поместил его туда, закрыв поплотнее. «Кошка, принадлежащая демонам… Кошка-демон?.. Я, наверное, и правда умираю, раз мне не кажется это забавным…» — Кайгаку осторожно провел ладонью по спине животного, приласкав его.       Кошка мяукнула снова и испарилась прямо на глазах. Раненный юноша остался один. «Стала невидимой… Наверное, так и работает техника Юширо…» — вздохнул он. Хорошо, что кровь хотя бы одного демона, состоящего в дюжине лун, они раздобыли, но… Едва ли этого будет достаточно, чтобы изобрести лекарство, а Кайгаку уже на волоске от смерти. Станет ли его Зеницу человеком? Хоть когда-нибудь…       «Будьте сильными», говорила Тамаё. Кайгаку медленно поднялся на ноги, придерживаясь стены. Он слышал, что бой в самом разгаре и хотел вернуться в него. Хромая, он подошел к зияющей в углу комнаты дыре и поморщился от боли, пронизывавшей тело от каждого движения, словно иглой по ткани. «Будьте осторожными», говорил Юширо.       Кайгаку окаменел, когда ему открылась картина городка. Он не знал, сколько он пролежал без сознания, но демонице этого хватило, чтобы сравнять половину домов с землей. Если в прошлый раз местонахождение противника можно было вычислить по звону цепей и лязгу оружия, то теперь ставки возросли — в многострадальный городок пришли раскаты взрывов и багряные вспышки. Кайгаку ошарашенно покачнулся, когда понял, что демоница еще жива и проверяет выносливость Коурая на прочность. Она крушила оставшиеся дома кручеными движениями двух кусаригам. Четыре руки позволяли ей сражаться с двумя противниками одновременно, но что это за второй противник?       Парень прищурился, пытаясь разглядеть быстро перемещающееся, словно скачущее во времени существо. «Это… Это же Зеницу!» — если тело сейчас не могло найти силы на улыбку, то вместо него улыбалась душа — самой яркой улыбкой, припасенной на черный день. Даже несмотря на то, что до его души недавно почти добрались когтями. Кайгаку поражался тому, как его демоненок преобразился и каким сильным он стал. И руки на месте, и потерять их не страшно, потому что он невероятно быстро восстанавливался. Кайгаку задавался вопросом, почему в прошлый раз его солнце не могло вылечиться, пока не выпило крови, а сейчас в одночасье отращивает отсеченные руки и латает порезы на груди.       «В состоянии сна его способности расширяются», так говорила Тамаё. «Да… Наверное, это так… Пусть будет так,» — юноша снова закашлялся и согнулся пополам. Его скрутило такой болью, словно организм истошно пытался выкашлять легкие. Немного регенерирующих способностей ему сейчас явно не хватало.       Как и любой, кто когда-либо оказывался в подобном положении, Кайгаку задыхался от вопроса, начинавшегося с «если». Вопроса, который не так пугал, когда из тебя ключом била жизнь, но так ужасал, когда приходило осознание — сегодня может быть для тебя последним. Вдруг никакого другого «сегодня» не наступит? Если… О если… А если…?       «Если я сейчас умру…».       Скрюченными пальцами, скользкими от слабости, он вцепился в кривой край того, что раньше было стеной, и попытался успокоить собственное дыхание. Пульс колотился в висках в такт ужасу. Вся жизнь мелькала перед глазами красочными изображениями, иногда черно-белыми, иногда алыми от сжимавшей голову боли.       Он не мог вернуться в бой. Но оставить Зеницу одного тоже не мог.       Горячий металл жег воздух. Горячий металл питался кровью. Горячий металл смеялся. Заручившись внутренней помощью своего древнего короля, демоница стала сильнее. Но чьей помощью заручился этот странный демон, боящийся охотников, собственного отражения и птиц? Коурай не думал, что в список способностей Зеницу входила скорость, еще большая, чем он уже успел показать.       Он совсем перестал видеть демона и сосредоточился на собственных атаках. Пороховая поддержка закончилась в карманах, сквозь запасы выносливости уже тоже виднелось дно. Охотник отбивался от серпа, и каждое его покушение чувствовалось как последнее. Большой демон, напоминавший грозовое божество, не отставал от демоницы ни на миг. Разбитые дыни. Расколотые топоры.       Ее когтистые руки были черными почти по локоть, словно пропитались сажей насквозь. Ее босые ноги вычерчивали следы на любой из поверхностей, которых она касалась. Если бы она могла ходить по небу, взрывоопасная печать непременно бы расколола даже луну. Шипение фитиля. Перед самоуничтожением звук был совсем коротким, но Коурай засек его еще в первый раз, когда демоница использовала этот козырь. Шипение, предшествующее взрыву, напоминало ему о змеях, как они предупреждающе скалятся, демонстрируют клыки, шелестят о том, что связываться с ними нельзя. Змеи никогда не нападают первыми — оставь их в покое и не покалечишься. С техникой демонических печатей дело обстояло также.       Вероятно, Зеницу тоже это понял, потому что не было ни единого раза, когда он пропустил хоть одну змею. Похоже, не только у охотника закончились козыри. Коурай ринулся к ней через едкий туман, но она кинулась к Зеницу. Его наэлектризованные когти едва коснулись встрепенувшегося на ветру платья, когда она прорвалась сквозь клубы дыма и ударила по нему ногой. В сравнении с бешеной мощью кусаригамы этот выпад показался неимоверно слабым.       Ровно до момента, пока Коурай с содроганием не заметил на обнаженной груди союзника сияющий отпечаток ее стопы. Змея. Она настигла его. От этого шипения уворачиваться уже поздно. Истребитель, со спины замахиваясь на демоницу клинком, попал под поразительно горячий дождь из крови, смешанной с ошметками внутренностей и осколками костей. Очередная размозженная дыня. Решительно бесповоротно размозженная.       Словно ребенок, устроивший беспорядок, демоница вильнула в сторону, унося своих змей с собой, когда оставшаяся от Зеницу нижняя часть безжизненно завалилась набок и начала скатываться с крыши. Гроза закончилась. Коурай с отвращением и одновременно шоком проводил этот кошмар глазами. — Это срабатывает против любого демона, — ядовито улыбнулась демоница. Брызги чужой крови темнели на ее лице подобно украшениям. — Рядом с тобой два демона, а ты не можешь убить ни одного. Так кто из нас охотник?       Коурай сдвинул брови, став белым как призрак. Не от страха. От злобы. — Знаешь, я передумала. Я не обращу тебя, даже если ты будешь умолять об этом, — она подмигнула ему своим иероглифом, сияющим как тлеющие угли костра.       Хихикающий искрами серп свистнул прямо перед его лицом. Коурай дернулся и отбил его, а позже рванулся за монстром. Он слышал, что Зеницу не регенерирует.       Звон. Гул топоров, бьющихся друг о друга без существенного вреда. Скрежет ног о развороченные черепицы. Новый звук. Звук чужого приближения. Наконец-то.       Кайгаку зашелся кашлем вновь, как только увидел неподвижные останки его маленького Зеницу, упавшие с крыши и пропавшие из виду. Он бы мгновенно восстановился, как делал много раз до этого, но сейчас почему-то этого не делал. Новое «если», впивавшееся иглами в глазницы, душившее горьким послевкусием, бросавшее в жар и холод одновременно.       «Если он не сможет излечиться…».       Он, опустившись на колени на краю полуразрушенного убежища, все кашлял и кашлял, и задавался вопросом, как помочь Зеницу, как накормить его, если крови не хватает даже ему самому. Как вдруг он увидел его. Еще одного истребителя, оказавшегося на одной крыше с Коураем и третьей низшей луной.       Демоница отскочила назад и остановилась на безопасной дистанции от Коурая и прибывшего подкрепления. Озадаченным и слегка уставшим от сюрпризов взглядом она осмотрела высокого мужчину необычайно яркой внешности. — Я думал, что веселье уже кончилось, но вы дождались меня. Право, я польщен, — он снисходительно сложил руки на груди. Каждая его рука была размером с половину демоницы.       Первым, что Кайгаку заметил, были два поразительно огромных меча за спиной незнакомца. Юноша никогда не видел кого-то, бьющегося двумя мечами, умеющего совладать сразу обоими. Да еще и такими здоровенными. Это даже не катаны, такие большие мечи бы не влезли ни в одни ножны. Выглядели очень тяжелыми. Будь он, Кайгаку, цел и здоров, все равно бы не смог их поднять. А охотник не просто с легкостью носил их на спине, он даже не торопился обнажить их перед лицом демона двенадцати лун.       Коурай, похожий на ощетинившегося зверя, не видел никого кроме врага. Ничего не осталось от его типичной расслабленной позы, он был на взводе. Наверное, намного увереннее чувствуешь себя с бомбами в карманах, чем без них. Кайгаку еще издалека увидел на лице парня кровь — не чужую, а его собственную. Но сам Коурай не замечал ее. — Долго ты тут, Коурай, я уж было решил, что ты встретил какого-то незаурядного демона… — высокий охотник обратился к стоящему рядом нарциссу так по-свойски. Между ними было много общего — те же блестящие камни на повязках, те же золотые браслеты, те же звенящие от каждого движения побрякушки, та же манера задирать нос — так что Кайгаку уже и не удивился тому, что они знакомы. — Ты кто такой? Еще одно подобие ниндзя? — демоница глядела на него широко открытыми глазами. Слишком много сюрпризов. Слишком много воспоминаний за одну ночь.       Чужак глянул на нее и изогнул брови, словно только что обратил внимание на людоеда неподалеку. Он сощурил глаз, вокруг которого красовался яркий узор. Кайгаку со своей точки наблюдения поначалу принял это за шрам, но потом понял — этот охотник еще больший нарцисс, чем Коурай. «Все ниндзя в округе что, решили устроить вечеринку?» — юноша зажмурился и тряхнул головой, пытаясь отогнать подальше боль, мешающую следить за разворачивающейся сценой. — Так это и вправду ты. Не знал, что ты еще дышишь, — произнес охотник, будто лишь сейчас узнал подружку, которую давненько не встречал. — Так же стара, как легенда. Хотя в легенде у тебя лицо посимпатичнее. — Такое же самомнение, как сотню лет назад. Это единственное, что связывает тебя с родом ниндзя, — отпечаток намертво отсутствующего интереса вновь лег на ее лицо. Ее слова звучали так, будто она говорила не с чужаком, а убеждала себя же в том, что ошиблась — ниндзя решительно бесповоротно вымерли, и незнакомец совершенно точно не был одним из их потомков. — А что связывает тебя с родом ниндзя? — на его губах заиграла едкая усмешка.       «Куда наглее, чем Коурай,» — Кайгаку затаил дыхание. — «…Может, он еще и сильнее?».       Демоница, вновь наматывавшая цепи на свои покрытые пепельным осадком мускулы, содрогнулась. Вероятно, она подумала о том же самом. Наглость ее возмутила, но сила не испугала. Ее испугали собственные мысли. — Даже ты мне не веришь? — она с мольбой во взгляде поймала его за рукав. Так близко к заботливым ладоням и теплым пальцам.       Его опустошенные глаза. Он не двигался. Он всегда переключался между веселым смехом и серьезной сосредоточенностью. Сейчас он пытался не заплакать. Больно видеть его таким. — Уходи, — он отвернул голову. Он стал таким же бледным, как та, кому он подарил свое сердце. Казалось, он умер вместе с ней, там, на теплом песке.       В тот момент она могла думать только о том, что клан изгоняет ее. Друзья ненавидели ее, родители не хотели защищать ее, братья не могли защитить ее. Весь клан ополчился против нее. Не было ни одного человека, который понимал, что она испытывала. Неужели ее не мог понять даже тот, кто знал ее с детства? Она значит для него куда меньше, чем ее подруга? — Я виновата, но… — от этого и самой хотелось рыдать. — Я думала… — Ты правда ждешь, что я поддержу тебя? Что я встану на твою сторону?       Неужели ее не мог понять тот, кого она любила?       Она проглотила ком в горле, горький и острый как камень. Ее рука нашла его ладонь, такую же приятную и согревающую, как ее любовь. Такую же чужую, как ее невзаимные чувства. Я люблю тебя. Она хотела сказать это. Но слова утонули внутри, им на замену выплеснулось совсем другое: — Но клан — это семья…       Он вздрогнул и медленно посмотрел на нее. Его глаза пронзительно сверкнули. Бледная ярость. — Как смеешь ты говорить ее словами… — он рывком вырвал свою руку из объятий ее пальцев. Его голос сделался шипением, шипением атакующей змеи. — Называть нас семьей после того, что ты… Натворила…       Но я тоже любила ее. Я знала ее с детства. Я не хотела убивать ее. Я все бы отдала за то, чтобы она была жива. Я бы хотела все исправить. Вариантов масса, но она сказала лишь одно: — Мне жаль…       Она не помнила его лица. Но помнила то, что глядело на нее из-под его век. Гнев в его глазах угас, бессильный гнев, гнев, не способный ничего исправить. Пустота во взгляде напоминала снежную бурю, в которой уже не было слез. Бессильных слез, не способных ничего исправить. Погружаясь в ледяную пустыню отчаяния, он обдал этим холодом и ту, кто лишил его будущего. — Ее больше нет. От твоих извинений ей уже никогда не станет легче. — Что я могу сделать…       Он повернулся к ней со всем своим холодом, льдом и скорбью. Единственным, что он сказал, было: — Убирайся.       У нее больше не было той, кто ей дорога. Больше не было того, кто ей нужен. У нее больше не было семьи.       Потратив на замах и раскручивание цепей жалкую долю секунды, когтистая рука, вспомнившая прикосновение к теплой ладони, направила свист серпа в сторону охотника. Лезвия прорезались сквозь ткань, заменявшую им ножны, и обнажили свои громадные зубы. Стальные нити кусаригамы не выдерживали с ними сравнения. Разбитый топор, расколотая дыня. К демонице вернулся лишь обрубок цепи, откусанный позолоченными клыками его мечей.       Кайгаку едва не выпал из своего укрытия от шока и восхищения. Все это время они с Коураем не могли ничего противопоставить ее цепям, а теперь ее очередь бояться и беспомощно метаться с крыши на крышу. Пускай парень не был демоном, он видел что-то пугающее в мощи охотника. «Слишком сильный и быстрый, да еще и мечи огроменные… Этот яркий мужик точно столп. Нужно сматываться отсюда, и быстро,» — его мысли уводили его прочь из полуразрушенного дома. На поиски Зеницу. Радость от спасения мгновенно сменилась страхом. Он с самого начала не собирался идти в штаб и отдавать им на казнь своего друга. Если не поторопиться, того и гляди — штаб сам явится к ним сюда в полном составе. Ни демоны, ни охотники им не товарищи. Все никогда не может быть так легко.       Плач сломанной кусаригамы прекратился, и новый серп лег в девичью ладонь, как влитой. Демоница провела настороженным взглядом по острию широких как тесаки мечей и встретилась с охотником глазами. Цепи плотнее сомкнулись вокруг ее шеи. — Какие тонкие цепи. Рекомендую сменить кузнеца, — мужчина наклонил голову, и нити драгоценных камней, свисавшие с повязки на его голове, тоже наклонились. — В конце концов, оружие это лицо воина. А лицо должно быть блестящим.       Краем глаза он видел, как заведенная за спину ладонь Коурая знаками показывала ему все, что нужно знать об атаках этого чудовища — кулак, развернутая ладонь, указательный палец вниз, отогнутый мизинец. Чудовище уже восстановило повреждения и оцепенело глядело на истребителя. Казалось, ее глаза стали лавой, едва светившейся от наплыва воспоминаний. — Кажется, я посыпал солью старые раны. С удовольствием сделаю это снова, — охотник, сиявший от уверенности и решительности, смахнул с меча кровь, пролитую ее стальными венами. Клинок стал блестящим, прямо как и сам истребитель.       Она напала вновь, пустив в ход несущий взрывы груз. Едва ли стоило очищать меч, потому что он снова запятнался, рассекая цепи как стебли одуванчиков. — Любой, кто держал в руках кусаригаму, слышал легенду о демонице, уничтожившей собственный клан, — продолжил он тоном, таившим в себе насмешку и презрение. — Заткнись… — Язык не поворачивается назвать тебя «куноичи», чудовище. — Нет, ты не скажешь… — А теперь тебе больше сотни лет… Больше сотни лет ты позоришь искусство нинздя, — клинками он без труда обрубал на корню любую ее попытку заставить его замолчать. — Призраки не преследуют?       Ловко перекрутив в ладонях мечи, соединенные цепью на манер нунчаков, он в мгновение ока сократил между ними дистанцию. Лезвия вспарывали воздух, как китовьи плавники воду, и подплыли катастрофически близко к ее шее. Ее стальной воротник не был даже намеком на преграду, первый же удар мог с треском пробить ее броню. — Ты не заставишь меня вспомнить! — увиливая назад, демоница ослепла от вспышки в собственной памяти.       Люди ошибочно верят в призраков, принимая за них воспоминания. Воспоминания нельзя уничтожить. Они крепче стали. Поэтому она спрятала их поглубже и ждала. Спрятать что-то от других намного проще, чем спрятать что-то от самой себя. Нужно много времени. В дни и ночи, когда она закапывала свою память как сокровище, она чувствовала — когда весь клан ополчился против нее, на ее стороне все еще оставался один человек. Подруга без имени. Если бы она была жива, она бы поняла ее. Она всегда понимала, она всегда была на ее стороне. Теперь никто в этой семье не сможет ничего исправить.       Разбуженные криками люди были вооружены до зубов. Нет никого опаснее человека, чувствующего смерть. Смерть вернулась домой, и у нее было знакомое лицо. Они делали бомбы, продавали бомбы, использовали бомбы. Они работали на разных влиятельных людей, но никогда не шли против демонов. Они не знали, что это такое — могущественная кровь, текущая в венах. Они не знали, какую божественную силу она дает.       Они злились, они паниковали, они боролись. Они горели, они кричали, они умирали. Они бежали, они прятались, но она хорошо позаботилась о том, чтобы все обрывки ее прошлого были сожжены, а не разлетелись по ветру. Если они останутся в живых, их будет сложнее забыть. Клан был обречен.       Единственный, кого она жаждала встретить среди горящих обломков и мертвых тел, нашел ее сам. Она слишком хорошо позаботилась о том, чтобы забыть его лицо, что даже сейчас не могла вспомнить — злость, страх или печаль встретили ее в его обличье на пепелище недавней бойни. Но она слишком любила его, чтобы пролить его кровь. — Ты ведь уже не человек, да? — сказал он так тихо, что дожиравший дома огонь потрескивал громче его голоса. — Человек бы такого не сделал. Не уничтожил бы свою семью. — Ты возненавидел меня за то, когда я напомнила ее слова… — серп скользил в мокрой от крови ладони, и она вытерла ее о собственное платье. Оно не сделалось краснее, оно уже было пропитано насквозь.       Он обезоруживающе отвернул голову и тяжело вздохнул, почти болезненно. Запах того, во что превратилась его семья, наносил ему раны. Он задыхался. — Мне стало намного спокойнее, — произнесла она негромко, снижаясь до уровня его тишины. — Они лишили меня всего. И ты был на их стороне. Даже после этого… Я не хочу убивать тебя.       Он повернулся к ней снова, не понимая или же делая вид, что не понимает. Она знала его слишком хорошо, чтобы поверить, что усилий его интеллекта не хватит на этот намек.       Он был одиноким. Он был безоружным. Он был потерянным. — Пойдем со мной. В моей новой семье никто никогда не умирает, там мы сможем существовать вечно. Вместе.       Его кулаки вдруг задрожали, пока она с надеждой глядела на него в ожидании заветного ответа. Он казался ей красивым даже тогда, когда его лицо исказилось от гнева. — Ты приглашаешь меня испачкаться в крови, ждешь, что я так же перестану быть человеком. Я не был на твоей стороне, так почему ты зовешь меня с собой? — он больше не был потерянным, он нашел в себе что-то, и оно загорелось на его губах. Его волшебная сила переключаться между двумя состояниями снова проявила себя. — Ты мне дорог. Мне не хватало смелости признаться, с самого детства не хватало… — она и сама видела, что момент для такого разговора был не самым подходящим, но это уже не имело значения. Она решилась. Сейчас терять было уже нечего. — Ты признаешься в этом после того, как перерезала всю нашу семью?! Ты стоишь на их телах! — вместе с бешенством, появившимся в его голосе, между ними выросла непробиваемая стена. Она сама построила ее из трупов тех, кого они оба знали.       Она отвела глаза и стерла кровь с щеки, словно это могло как-то сгладить ситуацию. Лицо чище не стало. — Я не могла признаться, потому что ты любил ее, — она резко осознала, как это прозвучало, и сразу добавила: — Но я не хотела убивать ее… — слабый аргумент повлек за собой другие сомнительные слова: — Я всегда была на втором месте для тебя и не могла этого вынести. Когда она сказала, что вы хотите обручиться, я больше не могла… — Она не была виновата в том, что я любил ее! — он сломал ее доводы своим криком. Казалось, от него содрогнулся воздух, наполненный дымом и призраками.       Он опустил руки на рукояти мечей, точно слепой, ищущий что-то на ощупь. Не осталось ничего, что он мог потерять. В два шага он оказался очень близко, прямо как тогда, когда они играли в воде детьми, как тогда, когда он подсаживался ближе у костра и вытирал ее мокрые волосы, как тогда, когда она учила его плести корзины. Теперь она вспомнила его лицо. Эти ненавидящие глаза, обжигавшие кипящей яростью с головы до ног.       Если ничего нельзя исправить… Если от извинений не станет легче, как сделать легче себе самой? Выдохнуть тяжелый дым из груди и сделать из него щит. Снять груз с сердца и сделать из него оружие. Коснуться ногами песка и сделать из него порох. Не сдерживать слезы и сделать из них огонь.       Она знала, что его мечи не убьют ее, он мог бы рвать, резать, кромсать ее до самого утра, а она бы не почувствовала ничего, кроме печали, исцелявшей ее раны. Она знала, но отреагировала инстинктивно. И мгновенно.       Два широких клинка сверкали так же, как если бы были вчерашним воспоминанием. Они приблизились к тонкой шее подобно намеревавшимся задушить рукам. Демоница отскочила назад и под мелодию цепей вознесла серп. Она знала слабое место, плечо, которое лечила собственными руками. Она знала, куда бить.       Она стала такой, когда все забыла. Когда она все забыла, она уже не знала о том, что такое слабость. Серп в ее ладони пошел по той же траектории, как в ту ночь, когда она лишила жизни последнего из ее призраков. Та же музыка цепей, тот же узор дыма, вспоротый лезвиями, те же большие мечи. Только у охотника такой слабости не было.       Девушка словно очнулась ото сна, от кошмарного сна. Вовремя спохватившись, где сон, а где явь, она едва успела отбиться от твердого удара, отбросившего сильной отдачей. Серп пошел трещиной. Она отскочила назад, но едва не упала из-за подкосившихся ног. Сон воспоминаний оставил неизгладимый отпечаток. Она все еще не могла поверить в то, что все это время скрывала от самой себя. На нее напал тот, о чьих объятиях она мечтала целый век. Было так же больно, как сто лет назад.       Трясущимися руками она отбилась от нового нападения. Пустота в груди забилась сильнее не то в панике, не то в бешенстве. Демоница разучилась атаковать, но и вся выстроенная ею мелодия защиты сыпалась на глазах. Она пятилась от подступающей гибели, неуклюже переставляя ноги.       Неужели он взаправду напал на нее… Как он мог поступить так после того, как она пощадила его и позвала с собой? Гнев и разочарование смешались в ее венах в ядовитую обиду. Обиду на всех, кто хотя бы косвенно попадает под понятие «ниндзя». Гнев и разочарование. Но почему руки совсем не слушались ее? Она испытывала что-то еще? Это оно подмешивает слабость в ее сознание?       Опустошение.       Ее собственные цепи впились в шею. Подчиняющее удушение. Демоница безуспешно втянула воздух ртом и увидела саму себя сидящей у ног господина. Прямо как в ту ночь, когда она встретилась с ним и согласилась служить ему, стать частью его семьи. Всемогущая рука сжимала край цепи, тянула на себя, как веревку на шее щенка. Кольца страха обвили все ее существо, когда она увидела его глаза.                         — Сражайся.       В этот момент она уже не знала, кто пугал ее больше — охотник или собственный хозяин. Едва она вознесла руку серпом для удара, конечность упала на землю, отделенная от тела. Ниндзя. Как же она ненавидела их в тот момент. Сильнее, чем за всю свою долгую жизнь.       Неужели он и правда напал на нее… Она совсем забыла его сверкающие искорками-задоринками глаза, его теплую улыбку, губы, о которых при жизни она думала каждую ночь. Она слишком сильно любила его, чтобы легко принять отказ. Очевидный отказ на признание в чувствах посреди океана мертвецов. Она не помнила его лицо до того момента, пока оно не взорвалось от бешенства и презрения. Ей хотелось заполучить его сердце, но не так. Ей хотелось отдать ему свое, но в ее груди не осталось ничего, чем она могла бы поделиться. Он истекал кровью. Последнее воспоминание истекало кровью. Последняя надежда истекала кровью.       Зияющая мягкой плотью трещина на серпе затянулась крепкой броней, запирала за стальным панцирем все слабое, ничтожное. Демоница мечтала порвать охотника на части. Сломать каждую кость. Вырвать сердце из его груди. Но он оказался ей не по зубам. В сравнении с тем юношей, с которым она мерилась размерами взрывов, этот истребитель был старше, умнее, сильнее.       Звон цепей, пробитая броня, секунда острой боли. Она резко осознала, что не может контролировать ни одну из четырех рук, и лишь потом увидела, как ее тело вместе с тяжелыми оковами беспомощно рухнуло в пепел отделенным от головы. Кровь на мечах охотника. Если бы она могла, она бы ощутила, как пустота в груди отчаянно забилась.       Как же спокоен был охотник. Как же обыденно для него было то, что он только что сделал. Она глядела на него ошарашенно, едва ли веря — это конец. Груз покатился по земле и остановился, упершись в тлеющие обломки. Когтистые пальцы судорожно хватались за выскальзывавший серп, но сила покидала их с каждой секундой. Они были вместилищем воли, а воля умирала. Демоница сжала зубы до скрежета. Сто лет, оставленных за спиной, сто лет стараний и продвижения среди демонов выше и выше, сто лет в новой семье… Все это станет прахом вместе с ее останками. Глупо… Она глядела и глядела, накапливая бурлящий лавой гнев. Как он мог? Как он смел?       Вот и первые крошки, отколовшиеся от ее щеки. Это не сон. Осталась всего пара мгновений. Их хватило на осознание, что она действительно пала от руки ниндзя. Она предала не только господина, она предала саму себя. Своими воспоминаниями. Своей слабостью. Глупо. Так глупо! — Это не все! — крикнула она, когда истребитель двинулся прочь. Он не просто одолел ее — он воспринимал эту победу как нечто, полученное без усилий. Ей было тошно от одной мысли, что она не может стереть его с лица земли.       Охотник остановился и поглядел на нее сверху вниз, как на мусор под ногами. Он был удивлен, что она все еще болтает. Голова демоницы лежала в пепле и порохе, ее длинные волосы рассыпались по земле, ровно отсеченные безразличным клинком. — Мы еще увидимся! — набрав воздуха в легкие, которые уже разлетелись по округе вместе с ветром, продолжило чудовище. — Ты попадешь на тот свет и встретишь меня! Моя кусаригама будет беспощадна, — она сдвинула обе пары бровей, сама понимая, насколько бессильны и жалки ее угрозы. — Ага, — мужчина вновь смахнул с мечей кровь, и ее лицо окропило брызгами алых рубинов. — Увидимся. Только не забудь, а то я приду нескоро.       Он просто отвернулся и ушел, поигрывая мечами и крутя их умелой рукой. Демоница в беспомощном возмущении раскрыла рот. Никто из тех, кто обращался с ней так, не уходил живым. Будь у нее возможность встать, она бы не оставила это так. — Быстро вы, Тэнген, — как из-под воды донесся до нее голос второго охотника. Бегающими глазами она видела, как один враг положил ладонь на плечо второго.       Как так получилось, что он пришел под конец сражения и мгновенно окончил его? Почему все ее планы на эту ночь разрушены за считанные минуты? Он столп, но… Даже они умирали в оковах ее цепей. Почему этот оказался таким особенным? У него нет столько опыта, сколько есть у нее, у него нет столько сил, нет могущественной крови. Это потому, что он потомок ниндзя? — Щеку вытри. Мы еще не закончили, — сказал столп своему младшему товарищу. Казалось, они так же близки, как братья.       Она выбрала не ту семью?..       Лежа на голой земле, она больше не чувствовала удушающей властной руки, держащей ее за цепи как марионетку. От власти и силы ничего не осталось. Господин больше не тянул цепи на себя. Она поняла, что была лишь инструментом, которым он стер с земли все кланы, и он покинул ее, как только она перестала быть полезной. В этот момент она была рада, что встретила живых ниндзя. Тех, кого не успела уничтожить. Оставшись наедине с разрухой, которую породила ее жестокость, она будто вновь возвратилась домой. В свою деревню, что выглядела точно так же, когда она в последний раз ее видела.       Догоравшая тишина наполняла последние мгновения этой жизни. Демон с девичьим лицом проводил их в одиночестве. Тогда, в ту ночь, она встречала рассвет в тишине родного дома, в паре метров от бездыханных родителей. Сейчас она вновь была одна.       Она потратила целый век на обиду и злопамятность. Она злилась на того, кого любила, а был ли в этом хоть какой-то смысл? Насколько справедлива была эта ненависть? Он напал на нее, но не успел достать до нее и кончиком меча. Она убила его, решительно бесповоротно убила. И больше никогда не увидит. Воспоминания окружили ее лицо туманом, заволокли глаза пеленой, застыли на приоткрытых губах, рассыпались вместе с ее лицом, руками, ногами, слезами, цепями и сожалениями. Они летели туда, откуда не возвращаются.       Она сама стала призраком. Наблюдая за тем, как ветер уносит ее, она желала лишь одного.       Чтобы ветер вернул ее домой. — Зеницу! — крик заблудился в дыме.       Кайгаку остановился отдышаться, и с каждым выдохом он слышал нездоровый свист в собственном горле. Он уже не чувствовал ног, но продолжал искать, наполняя и без того потрепанные легкие гарью и пеплом. Зеницу нигде не было, словно демоны действительно могли убивать друг друга и поверженная ими луна унесла с собой жизнь его товарища. Он исчез, будто взрыв попросту стер его с лица земли, а так хотелось, чтобы он волшебным образом оказался в своей корзинке. Открыл крышку — и он там, свернулся в гнезде из одежды, спит.       Кайгаку поправил лямку, съехавшую с плеча, и поморщился. К сожалению, плетенка была пустой. Она ничего не весила, но юноша ослаб настолько, что она тянула его к земле, впивалась в изъеденные лезвиями руки и доставляла неудобства. Он вспомнил маленькие смешные брови Зеницу, когда тот обращался в мальчишку. Они были похожи на маленькие медовые сердечки и забавно подрагивали, когда демоненок спал. Это дало Кайгаку сил идти дальше. Жизненно необходимо, чтобы Зеницу вернулся в корзину до рассвета. — Зеницу! — крик был задушен кашлем.       Кайгаку согнулся пополам, не пройдя и шага. Недуг болезненно терзал легкие, а звук был такой, будто он проглотил груз кусаригамы и тот взрывался внутри от каждого приступа кашля. Парень не думал о своем здоровье и о том, насколько он близок к обмороку. Он думал о том, сможет ли он хоть пару метров пронести друга, пускай и уменьшившегося в два раза. Для начала он желал найти его. Нужно бежать отсюда, бежать так далеко и быстро, как это возможно. Если до них доберутся охотники, проблем будет больше, чем от лап демонов. Может быть, это даже хуже, чем попасть под солнечные лучи.       В лабиринте из руин, в которые превратился город, Кайгаку внезапно услышал наполненный ужасом вопль. Где-то слева, немного приглушенный, словно еще не развеявшийся пороховой туман пытался утаить его и дальше водить одинокого мечника в неверном направлении. Из последних сил Кайгаку выпрямился и, чуть не споткнувшись на ровном месте, бросился на шум. Его организм кричал о помощи не менее истошно, чем неизвестный мужской голос. Тело отчаянно показывало, что уже не выдерживает, что трещит по швам точно так же, как превратившееся в лохмотья хаори. Кайгаку не слушал его. Сейчас не время для проявлений слабости.       На окраине города замелькали уцелевшие дома и человеческие силуэты. Паника. Люди видели еще одного демона, очередное чудовище, а Кайгаку, наконец-то, увидел свое любимое солнце. Он остановился отдышаться. Облегчение еще не успело занять его голову, как вдруг он понял — все кричат, потому что демон с лицом его друга действительно готов напасть на человека.       Поняли это и два охотника, услышавшие шум сквозь треск догоравших домов. Коурай вытер след крови на щеке и поспешил за своим товарищем, перешагнув красное платье куноичи, брошенное на земле.       Темнота громадьем роилась повсюду — у ее замерзающих ног, у ее ледяных рук, холодных щек и даже на кончике носа. Как большой зверь, мгла обвилась вокруг добычи. Ее было так много, что она была и внутри — наводнила легкие, заполнила опустевшее сердце и замерзла так, что не пошевелиться. Наверное, так и ощущается забытье. Лучше назвать это так, но только не смертью.       Девушка свыкалась с новыми оковами, невидимыми, но осязаемыми. Непроглядно-черный зверь тщательно охранял ее от всего, кроме страданий. И еще мучений. И угрызений совести. Она хотела бы принять этот урок судьбы, но то, что одним извинением всего не искупить, она усвоила еще раньше.       Она услышала новый звук, так знакомо трогавший струны ее души всякий раз, когда она слышала его. Очередной призрак прошлого?.. Она увидела лучик сквозь темного зверя собственного заточения. — Вот и ты. Как долго пришлось ждать.       Она встретилась глазами с силуэтом, окруженным мягким светом. Будучи мальчишкой, он всегда надевал шарф. Став мужчиной, он никогда не снимал его. Встретившись с ней после смерти, он по-прежнему носил его.       Девушка потупила взгляд. — Да… Вот и я. Теперь тоже здесь, — выдохнула она, и облако холодного пара вырвалось из ее губ.       Неловко разговаривать с тем, кого ты собственноручно отправил на тот свет. Особенно когда ты в итоге присоединился к нему. Должно быть, ему очень приятно, что карма добралась до тебя. Однако не наступило ни неловкого молчания, ни злорадных речей. Он опустился возле нее и резко прижал к себе, словно для него не существовало никакого темного зверя и никаких ограничений. — Я должен многое тебе рассказать, — видя, как она оторопела от этого жеста, произнес он. — Так много накопилось, но, думаю, спешить нам уже некуда.       К собственному удивлению, девушка обнаружила, что на нее смотрят те самые глаза. Не из дефектных воспаленных воспоминаний. А из того прошлого, которое она хотела навсегда стереть из головы. Те самые глаза, которые будили радостную весну в ее душе даже посреди осени. Она совсем забыла, как волшебна улыбка на его губах. Как она могла забыть?.. Глупо. Так глупо. — Если бы не тот наш бой… Не знаю, как скоро я бы попал сюда, — произнес он, выпустив девушку из объятий, на которые она не решалась ответить. — В какой-то мере, ты помогла мне воссоединиться с ней.       Он поднялся, и невидимый ветер явил взору еще одного призрака. Белого при жизни, белого при смерти, белого после смерти. Белое перо, заботливо вплетенное в волосы. Глаза, блестящие бликами лучей заходящего солнца, прямо как в тот вечер. В вечер, когда ее не стало.       Она не помнила ее имени, но была невероятно рада этой встрече — встрече с человеком, которому она навредила первым. Объятия. Как они успокаивали. Подруга всегда обнимала так, что все невзгоды отходили на задний план. И правда, есть вещи, которые никогда не изменить. Демоница ответила на ее объятия, обхватив ее призрачные плечи и задыхаясь от боли. Она не заметила, как перестала выдыхать пар. Вместе с щекочущим щеку пером и теплом от воссоединения пришла и отравляющая душу печаль. Острие совести ворочалось внутри и рвало все на части. — Мы ждали тебя. Все ждали, — мягкий голос коснулся слуха.       Девушка отстранилась, пытаясь понять и осознать, что она только что услышала. Через развеивающийся черный туман она увидела фигуры с такими знакомыми лицами. У них была тяжелая жизнь и ужасная смерть. Спустя столько лет она все еще помнила их, как бы ни старалась забыть. Цветы, проросшие на голых скалах. — Вы меня… Ждали? — тихо спросила она, не веря.       Протянутая белая ладонь послужила безмолвным ответом ее сомнениям. Она растерянно уставилась на нее, словно на угрожающий жест. Но в лице подруги не было ни тени осуждения. Только солнечные лучи.       Темный зверь настороженно заерзал, обвиваясь вокруг рук парализующими объятиями. Уколы совести превратились в рваные раны. — Я не могу.       Давящая на горло боль едва позволила ей произнести эти слова. Девушка опустила глаза, сомкнув руки в замок. Не в силах подняться, она сидела в гнездовье мглы, надзиравшей ее заточение. Призраки переглянулись. — Я не заслуживаю этого.       Я не заслуживаю этих добрых глаз. Я не заслуживаю теплых объятий. Я не заслуживаю того, чтобы меня с такой преданностью ждали столько лет. Я заслуживаю чего-то намного хуже. Ничего из этого она не смогла выговорить. Чувство, будто часть пепла, в который она обратилась, все еще носилась по ветру где-то отдельно от нее.       Белые пальцы проникли к ней через мглу, пробились сквозь крепкие стены страданий и взялись за ее запястье. Похоже, родная душа не собиралась бросать ее в тюрьме из боли даже после всего, что она сделала. — Тогда поднимайся. Я пойду за тобой в другую сторону.       Девушка невольно встала, ведомая рукой любимой подруги. Все такой же прекрасной магнолии, как и сотню лет назад. — Ты не обязана. Ты должна остаться со всеми, — задрожал голос той, кто опоздал на семейную встречу на целый век.       Подруга покачала головой. Ее белые ресницы сияли вместе с ее улыбкой. Словно никогда и не было того последнего вечера на родном берегу. — Ты ведь часть моей семьи.       Девушка замерла, чувствуя, как повлажнели ее глаза. Она поймала на себе взгляд того, у кого во второй раз намеревалась отнять возлюбленную. Он никогда не ходил легкими путями. Но все дороги, которые он когда-либо выбирал, привели его в это место. — Что ж мне с вами делать, девчонки-грязные ручонки? Я не могу бросить вас одних. Я тоже пойду.       Он правда сказал это? Ей ведь не показалось? Она виновато и стыдливо поглядела на того, кому мечтала подарить свое сердце, а в итоге отняла его собственное. Счастье наполняло ее душу от понимания, как это приятно — помнить его лицо. Его глаза. Глаза человека, прождавшего ее целое столетие и обдумавшего все, что произошло с ним в прошлой жизни. Добрые глаза, принимающие ее обратно.       Подумав, куда направить свою волю, она последовала за родными силуэтами в темноту. В ту же ночь она присоединилась к призракам собственного прошлого.