Дружба сильнее тайн

      Комнату освещало лишь слабое пламя в камине, и в углах снова начали сгущаться тени. Джордж снял с каминной полки подсвечник, поставил его на столик между креслами и зажёг свечи. Мысли Нэда из кают-компании снова переместились на плимутский рейд, к покачивающимся кораблям. Глядя на маленькие тёплые огоньки, второй лейтенант думал о том, что совсем скоро и «Артемида» расправит паруса и унесёт его от родных берегов, и, нахмурив лоб, сосредоточенно задумался.       «Артемида» чем-то неуловимо отличалась от всех кораблей, где ему доводилось служить. Нэд не был до конца уверен, мерещилось ли ему, но если даже и мерещилось, то гораздо чаще, чем на других кораблях. Только на ней моряки, которых он как будто бы видел убитыми, через несколько дней как ни в чём не бывало работали на палубе. Хотя… Как знать, память на лица у Нэда была не ахти, да и они могли быть лишь ранены, — как говорил он себе. Порой он видел, будто в свете фонаря ночью у того или иного матроса вместо пальцев видны обгорелые кости, видел, как зияют уже бескровные раны, но стоило присмотреться, как становилось ясно: то была как будто причудливая тень, шрам или родимое пятно. Впрочем, стоило отвести взгляд, и вот краем глаза снова виделось всё то же… Казалось, что глаза капитана в полумраке вспыхивают огоньками, как у кота — но это, конечно же, всего лишь игра света. Нэд не помнил точно, правую или левую руку носовая фигура, изображающая легконогую богиню охоты, держит приставленной ко лбу, но порой задавался вопросом, не была ли это вчера другая рука. И когда он случайно встречал своих бывших сослуживцев, никто из них не мог припомнить, чтобы слышал о таком корабле.       Впрочем, Нэд старался не ломать долго голову над этими материями: служба шла, жалованье и призовые деньги, к его радости, платили вовремя, команда исполняла свои обязанности, как должно, ну а начальство… оно везде начальство.       Но теперь мысли и подозрения, которые он обычно старался гнать, тревожили его всё более настойчиво, и в голове его снова и снова возникал вопрос, на который он пока не хотел себе отвечать: уж не стал ли его друг таким же… как те из команды, в которых ему нет-нет, да и мерещилось всякое.       Но вот Джордж вернулся с графином вина и двумя бокалами. Нэд отметил, когда друг передал ему бокал, что его пальцы до сих пор холодны, словно он никак не согреется. Он не помнил, когда Джордж уже успел наполнить первый бокал, но отмахнулся от неуютных мыслей, решив оставить подозрения на потом. Сейчас ему хотелось лишь одного: провести приятный вечер за бокалом вина перед долгой дорогой.       Джордж, как оказалось, тоже думал об «Артемиде»: он соскучился и никак не мог дождаться, когда снова поднимется на борт. — Я счастлив, когда ступаю на родной берег, и ещё более счастлив, когда поднимаюсь обратно на палубу, — сказал он, устроившись в кресле перед камином. — Жизнь моряка мне больше по душе, нежели какая бы то ни было другая.       Нэд вытянул ноги к огню и сделал глоток вина. — Мне же куда более подошла бы жизнь без сражений и штормов, когда дома ждёт весёлая ласковая жена и горячий ужин… И никогда бы уже не знать ни стакселей, ни триселей, ни оверштагов!..       Старый Том, в этот момент проходящий сзади, чтобы закрыть ставни, нахмурил кустистые брови и едва заметно покачал головой.       Нэд, не замечая его, добавил: — Но стоит мне увидеть тебя, поглощённого делом, то клянусь, я сразу приободряюсь!.. — Что ж, на суше всяко безопасней, — ответил Джордж, и Нэд бросил на него короткий взгляд искоса, пытаясь понять, не язвит ли тот, но Джордж уже перешёл на другой предмет. — Пожалуй, это громкие слова, но я чувствую себя деталью, чья слаженная работа вместе с многими другими превращает корабль из куска дерева в один сложный механизм, готовый и к сражению, и к шторму, — Джордж всем телом развернулся к другу, — Я рад, что вношу свою толику. И порой мне кажется, что можно было бы улучшить работу этого механизма, немного там, немного тут, и для команды будет лучше, если…       Нэд, до этого внимательно смотревший на воодушевлённое лицо Джорджа, хмыкнул. — Ну да, если бы болезни и несчастные случаи не выкашивали порой команду, доктор не напивался бы до беспамятства, а помощник боцмана не блевал на чистую палубу, было бы куда лучше, — пожал плечами Джордж, отпил из своего бокала и поставил его на столик, — и абсолютно все матросы приходили по желанию, а не потому, что оказались на пути вербовочной команды или попали на палубу прямиком из тюрьмы. — Что ж, если ты до сих пор не разочаровался в службе, то это действительно призвание, хоть ты ещё и весьма молод, — Нэд последовал примеру друга. — Я чувствую себя на своём месте, — тот снова пожал плечами, — и если бы каждый на борту ощущал то же самое! Чтобы в нужный момент все были на своих местах, готовые исполнить свой долг, и чтобы «Артемида»… — Я уже почти ощущаю себя снова на палубе, а ведь меж тем ещё несколько дней до того, как приедем в Плимут, — усмехнулся Нэд, снова перебив его. — Мыслями я уже там, как видишь, — Джордж опять пожал плечами.       Нэд согласно кивнул, отпив вина. Нечасто он видел такую любовь к морю. Обычно молчаливый в компании других, особенно малознакомых, Джордж оживал, когда речь заходила об упражнениях с парусами, абордажах, переходах через океан и дисциплине. — Ты, кстати, никогда не рассказывал о том, как попал на флот. Взгляд Джорджа стал задумчивым, он посмотрел куда-то вверх: — Пожалуй, стоит начать с моих ранних лет… Мой отец как-то взял меня на свой корабль — он был капитаном на военном флоте.       Нэд слегка присвистнул: — Ого, да у тебя зов крови!.. — Может, и так, — согласился третий лейтенант, — так вот, он как-то взял меня с собой, и я провёл на его корабле почти весь день — тогда я впервые поднялся на борт. Мне было лет восемь. Это был замечательный день, я подержался за штурвал, постоял на корме и на носу корабля, подружился с моряками. Один матрос даже вырезал для меня эту свистульку! — Джордж взял с каминной полки ту самую деревянную рыбку, эпизод с которой почему-то врезался Нэду в память.       … под грянувший хохот пират вытащил руки из карманов лейтенанта. Добычей оказались также несколько мелких монет, небольшой носовой платок, отделанный узкой полоской кружева, и маленькая деревянная вещица. Другой пират поднёс фонарь поближе. При ближайшем рассмотрении вещица оказалась старой, грубо вырезанной игрушкой-свистулькой, изображающей рыбу с треугольными чешуйками, маленькими глазками и удивлённо приоткрытым ртом. Пират несколько секунд разглядывал рыбку, потом на лице его появилось угрюмо-разочарованное выражение, и он было размахнулся, чтобы выбросить игрушку за борт, как лейтенант рванулся вперёд: — Нет, пожалуйста!.. Пират повернулся обратно. Его тяжёлый неприязненный взгляд впился во взволнованное лицо молодого лейтенанта, но тут вмешался рябой: — Полно тебе, Джек, оставь ты мальчишке его игрушку! — Она очень дорога мне как память о том первом дне на палубе корабля, — сказал Джордж, кладя её на столик. — Что же после? Ты пошёл юнгой, а?.. — Нет, тогда я всерьёз и думать не смел о море. Где я — и где военный флот! Хоть и любил погреть уши, притаившись за дверью, когда к отцу приезжали друзья и сослуживцы. Да и отец явно не был бы в восторге, заяви я, что хочу на флот, — Джордж усмехнулся. — Будь у меня сын, я б тоже не пустил его в море, — вставил Нэд. — Но в один день — это было уже после смерти отца — я как-то оказался в порту. Я смотрел на носовые фигуры, бесконечный ряд бушпритов, мачты — какими же высоченными корабли кажутся с пристани! Пахло смолой, дёгтем и водорослями, тут и там раздавались дудки боцманов, команды, песни, грохот якорных цепей, выкрики… И я понял, что Провидение даёт мне шанс, так чего же ждать?.. И к тому же, — Джордж улыбнулся, — как так! Где-то в южных морях сражаются наши моряки, а я, вместо того, чтобы помогать, просто стою здесь и глазею! Тогда уже шла война, и на флоте, как и сейчас, отчаянно не хватало людей… Вечером того же дня я стоял на палубе, а в кармане у меня лежал мичманский патент (я потратил почти все сбережения, что были тогда при мне). Я был взбудоражен, мне с трудом верилось в происходящее, и я едва смог уснуть в ту ночь. Но одно дело мечтать, — тут лицо Джорджа стало серьёзным, — а другое — видеть, как родной берег с каждым мгновением уменьшается за кормой. Тут я и спросил себя: что же я наделал? Но было уже поздно, якорь был поднят, корабль отверповали, а паруса поймали ветер, — Джордж пожал плечами и отпил из своего бокала.       …Совсем молодой юноша, почти мальчик, стоял, прижавшись спиной к фальшборту, чтобы не мешать снующим по палубе матросам, пока из шлюпки выгружали старый небольшой рундук, который он совсем за недорого купил полчаса назад. Его невзрачный камзол был великоват, словно достался от старшего брата, но выглядел аккуратно и чисто. Юноша внимательно оглядывался по сторонам. Его взгляд старался не упустить ни малейшей детали: паруса, снасти, палуба, люди. Едва он успел поблагодарить лодочника и дать тому мелкую монету (это была треть оставшихся у него денег), как вахтенный лейтенант велел быстрее устроиться в мичманском кубрике и сразу же подниматься обратно на палубу: для него уже есть дело. — Хоро… так точно, сэр!.. — быстро ответил новенький мичман и, окинув взглядом мачты, поспешил вниз. — И что же ты, никогда не сожалел?.. — Нэд закинул ногу на ногу.       Джордж пожал плечами: — Я, пожалуй, и не обманывался ожиданиями, представляя испытания каждодневной жизни в море. Первое же сражение, в котором я участвовал... Помню, как ноги скользили по крови на палубе, как разлетались от попаданий ядер острые огромные щепки, как косило людей рядом со мной, пороховой дым, крики, стоны и проклятия... Несколько дней после этого я ходил оцепенелый, потом постепенно стал фаталистом, как и многие. Что же касается обычных дней, без сражений, то тоже было трудно, было страшно, и я ожидал, что вот-вот меня выгонят на берег, — он нахмурился, на его лице дрожали отблески пламени, — и иногда думал о том, чтобы насовсем сойти на берег в первом же порту, хоть и понятия не имел, что буду там делать. Я даже почти сошёл — два раза — один в Бостоне, другой в Бристоле, но едва стоило портовой суете замолкнуть за моей спиной, как сердце сжималось, и я чувствовал, что хочу вернуться обратно, словно моя судьба осталась ждать меня на палубе. Так что каждое утро я вставал и говорил себе, что сегодня просто буду делать всё, что только в моих силах, а там уж посмотрим. Я разбирал по косточкам всю морскую премудрость, что дают мичманам, до тех пор, пока не исчезали все вопросы и я сам мог объяснить кому угодно. Снискал славу зануды и книжного червя, — Джордж улыбнулся, — сначала меня немного задирали, как и всякого новенького, но потом я освоился и стал чувствовать себя своим в мичманском кубрике, хоть ни с кем особо так и не сошёлся… Старался выполнять свой долг так, чтобы не к чему было придраться, но порой допускал оплошности, пару раз отправлялся в «воронье гнездо». В этом были свои преимущества: можно было вдоволь подумать в одиночестве, но там порой было очень уж холодно сидеть часами без движения, да и ноги затекали. Один раз едва не полетел кувырком на палубу, запнувшись, пока вылезал. Думал, что сказали бы родители, узнай они, где я. Смирялся с мыслью, что погибну или буду ранен в ближайшем бою. Глазел на порты Южных морей. Сменил несколько кораблей, выжил в кораблекрушении, и вот, меня подобрала «Артемида». Порой кажется, что лишь какая-то невероятная удача всё это время оберегала меня… — последнюю фразу Джордж произнёс, понизив голос, словно обращаясь к самому себе, — или судьба хранила меня для чего-то другого.       Нэд долил вина в свой бокал. — Вот это я понимаю, рука Провидения!.. — воскликнул он и тут же вздохнул, — А я всё-таки не рождён для моря. Сам видишь, служба у меня идёт не лучшим образом… — Нэд поджал губы.       Джордж сочувственно посмотрел на друга. Тот продолжал: — Экзамен на лейтенанта сдал со второго раза, сперва то и дело упускал из вида не одно, так другое, а когда наконец вышколил себя не отвлекаться за делом и перестал получать замечания, то заснул на вахте. — Нэд устало пожал плечами. — Что-то я не припомню такого… Когда это было? — У берегов Ямайки. Была жара, как в пекле, почти стемнело, день выдался хлопотным, вот и сморило. Старший офицер, к счастью, вовремя заметил тот чёртов пакетбот, выскочивший непонятно откуда, тут же крикнул людям и растолкал меня. Всё обошлось, и даже капитана, к моей удаче, не было на мостике.       Джордж безуспешно пытался вспомнить, и Нэд сказал, что его, Джорджа, тогда тоже не было рядом. — Я иногда вспоминаю корабль, на котором служил перед «Артемидой», тот самый, что налетел на рифы. — задумчиво отозвался Джордж, — До сих пор не понимаю, почему никто не заметил до последней минуты… Я был у себя в каюте, когда услышал треск и крики, едва успел выбраться наружу, вода резко прибывала — было уже по пояс, и корабль кренился… Думаю, виной тому, помимо погоды, могли быть заснувшие вахтенные. Это стоило жизни стольким людям, погиб славный корабль… Признаться, я принимаю кораблекрушения очень близко к сердцу. — Да-а-а, в худшем случае мне бы грозил трибунал, — потянулся Нэд, — но всё же обошлось. Хорошо, когда кто-нибудь приходит на помощь… — Я думаю, хорошим моряка делает не природная склонность и одни лишь знания, а постоянная учёба на своих ошибках.       Нэд закивал, поднял свой бокал и посмотрел сквозь вино на огонь. — А ещё, по-моему, хороший моряк никогда не думает, что знает уже достаточно, и не полагается на счастливый случай или на других. Таким образом, всё в его руках, — Джордж сказал это, внимательно смотря на друга, и тот искоса бросил взгляд на него. — Ты — отменный моряк в таком случае, — медленно ответил Нэд, — хоть я и не согласен, будто склонность не важна.       Джордж хмыкнул, медленно покачал головой, сосредоточенно смотря в огонь: — Не могу признать себя по-настоящему хорошим моряком.       Нэд тут же подался вперёд. — Ты? Чёрт возьми, тогда не знаю, что должен делать лейтенант, чтобы считаться достойным!.. — Меня порой не оставляет чувство, будто я обманываю всех, — Джордж вздохнул, — что на самом деле мои познания недостаточно глубоки, и выезжаю я раз за разом на везении, что другие чересчур хорошо обо мне полагают. И все вот-вот поймут, что я не настолько хорош, как они всё это время ошибочно считали, и что все похвалы не заслужены, и вообще я не тот, за кого себя выдаю… — плечи молодого лейтенанта слегка опустились и выдвинулись вперёд, — и что я не имел никакого права ступать на палубу военного корабля. То, что это до сих пор не стало очевидно всем — лишь счастливая случайность. Удача. А чувство, что я на своём месте — мечта, желаемое.       Нэд протестующе затряс головой. Вино уже обволакивало его разум, и ему становилось труднее понимать, о чём толкует его друг, но зато он дал волю душевным порывам, а душа у него была отзывчивой. — Ты и не на своём месте?!.. Ты, лейтенант, толковее которого я ещё не встречал. Ты, словно чувствующий корабль и море!.. А как тебя уважает твоя вахта!.. Я бы держал пари на все свои деньги, что со временем из тебя выйдет первостатейный капитан!.. — Нэд оживлённо размахивал руками, — Я признаю, что уже немного пьян, но повторю и когда протрезвею: Англия должна быть счастлива иметь таких сыновей!..       Смущённый и явно польщённый, Джордж пытался было возразить, но Нэда было не остановить. — Да будь больше таких офицеров, мы бы разбили французов и испанцев на море в первые месяцы войны!.. Как ты мог даже помыслить, что якобы не на своём месте!.. Если ты не на своём месте, то тогда я не знаю, кто на своём! В конце концов, ты как-то спас мне жизнь, застрелив того французского лейтенанта! Ты там, где само Провидение не могло бы выбрать места для тебя лучше! — Нэд слегка икнул, тут же поднеся ладонь ко рту. — Спасибо, — серьёзно сказал Джордж, его лоб разгладился, а глаза заблестели, — я… не могу сказать, почему именно мне кажется, что только исключительная удача хранила меня всё это время. Но как бы то ни было, я рад, что нахожусь там, где я есть.       Тут Нэд сосредоточенно нахмурился, снова пытаясь понять друга, а тот продолжал: — Хотел бы я иметь иметь мужество сказать, что я не совсем тот, кого все представляют и, таким образом, ходить под своими настоящими флагами, — третий лейтенант улыбнулся, — но продолжать ходить под флагом нашего короля, конечно.       Этим вечером обычное ровное настроение слетело с Джорджа, и самые разнообразные чувства — тревога, печаль, воодушевление — то и дело сменяли друг друга на его лице. Интонации его голоса, которые Нэд почти всегда слышал спокойными, сейчас то радостно взлетали вверх, то затихали в грусти или сомнении. Ещё никогда Джордж не открывал настолько свою душу и не делился мыслями, о которых Нэд и подумать не мог, будто они мучают его друга. И тем труднее было Нэду сейчас поверить, что когда-то при знакомстве Джордж сперва показался ему надменным и холодным.       Но сейчас Нэд нахмурился и снова отрицающе затряс головой, отчего его парик едва не свалился, он стащил его и положил на колени. Понимать друга ему становилось всё труднее. — Брось эти мысли, я с трудом мог бы назвать более достойного моряка! Под своими настоящими флагами… Подожди, — Нед снова повернулся к другу всем корпусом, изображая ужас и подозрение, — уж не якобит ли ты?!..       Тут Джордж расхохотался. — Нет, я не поддерживаю Претендента, хоть и наполовину шотландец, а старший офицер каждый раз говорит, что истиннее меня шотландца не найти, когда я отказываюсь одолжить ему денег в очередной раз, без гарантии возврата, конечно. Поддерживай я Претендента, назывался бы своим вторым именем — как Красавчик Чарли, а не первым, как король Георг, храни его… — тут Джордж внезапно закашлялся, и сдавленно добавил, — Бог. Интересно, раньше никогда не задумывался, почему меня назвали двумя этими именами: Джордж Чарльз!..       Нэд засмеялся вместе с другом. — За веру в себя и чтобы всегда превосходить свои ожидания!.. — он поднял бокал и выпил всё, что оставалось, до дна, смотря, как на щеках Джорджа наконец проступает едва заметный румянец. Джордж также поднял свой бокал с густой красной жидкостью, стенки которого немного запотели, как если бы содержимое было холодным. — Как бы то ни было, я всегда думал — и думаю сейчас! — что уж лучше побывать там, куда рвётся твоя душа, хоть бы и недолго, чем не быть там никогда и даже не попытаться. И в конце концов, в Регуляциях и Инструкциях не сказано, что я не имею права служить, — Джордж кивнул на стопку книг, лежащих на столике, — так что к чёрту сомнения!.. — Вот это верно!..       Нэд налил себе ещё вина и с удовольствием сощурился, делая глоток. — Нэд?.. — Да? — Зря ты так о себе, — негромко произнёс Джордж, — ты хороший офицер, смелый, честный и справедливый. Кстати, ты ведь тоже спасал меня, и не один раз. Нельзя было бы и ожидать большей отваги и мужества в бою. — От такого лейтенанта, как ты, это особенно приятно слышать, — Нэд медленно улыбнулся, до конца не веря своим ушам, — и значит, так оно есть. Признаться, мои домашние говорили то же, но я думал это они хотели просто похвалить меня перед соседями. И Каролиной — она была на том обеде. — Это чистая правда, — Джордж приподнял свой бокал перед тем, как сделать глоток.       Поленья тихо потрескивали в очаге, багровые искры то и дело взлетали вверх, а за дверью уже не на шутку разыгралась непогода. Но в старом тихом доме было тепло и уютно, и полумрак гостиной располагал к доверительным беседам. — Родные в такую непогоду всегда думают обо мне, — вздохнул Нэд, — так что ещё одним достоинством поездки в Лондон было то, что они не переживали за меня, гадая, жив ли я, и не иду ли ко дну прямо сейчас. — Для семьи моряка это самые что ни на есть обыденные мысли, как и для моряка — о родных на берегу. — Это так. Я то и дело думаю о сёстрах. — Нэд покачал головой и отпил вина, — как бы они не натворили глупостей. Все эти романы, эта… как же её? Простая деревенская девушка, к ногам которой молодой дворянин в финале бросает руку, сердце, титул и светскую жизнь... — Фанни Хилл? — подсказал Джордж, внимательно рассматривая свой бокал. — Ну тебя! — поморщился и махнул рукой Нэд, — я про другого рода романы, которые читают мои сёстры… А, вспомнил: Памела! Честная бедная девушка, поразившая богатого дворянина своей кротостью, добродетелью, красотой и ещё чёрт знаем чем!.. Они помешаны на этой чепухе и уверены, что уж у них-то всё просто обязано сложиться наилучшим образом! — Нэд фыркнул, — И я не успокоюсь, пока обе они не выйдут замуж. Как по мне, они слишком падки на лондонские развлечения… — Я бы и сам не отказался от некоторой толики лондонских развлечений... Раз-другой в год мне бы хватило, для гармонии со службой… — усмехнулся Джордж, всё это время слушавший с сочувствием то ли к Нэду, то ли к его сёстрам. — Конечно, им обрыдла экономия на всём и жизнь в деревне… но с нашими положением дел… — Нэд пожал плечами. — Я очень надеюсь, что они ни с кем не сбегут, не позволят вскружить себе голову, и не опозорят себя и семью… Пусть им и присуща некоторая легкомысленность, как и всему женскому полу, но родители растили их в благоразумии, и они славные девочки… Я снова всё о своей семье, — спохватился Нэд. — А что же твоя сестра, как ей живётся, пока она ждёт тебя?.. — Пожалуй, Джорджиане тут порой бывает тоскливо, она бы тоже хотела немного повеселиться, — подумав, ответил Джордж, — развлечений в окрестностях мало, а старый сквайр и местное общество, похоже, всё ещё живут при Георге Первом, если не при королеве Анне. Впрочем, Джорджиана говорит, это лучше, нежели жить пусть и в Лондоне, но в доме дядюшки. — Маленький лейтенант усмехнулся и сделал неторопливый глоток, потом посмотрел сквозь опустевший бокал на огонь. — Она сбежала оттуда.       Увидев на лице друга изумление и живой интерес, он положил ногу на ногу, усаживаясь поудобнее, отчего пряжка и пуговицы у колена на его кюлотах тускло блеснули в свете камина. — Отца не стало, когда Джорджиане было… хм, пятнадцать, и она была вынуждена перебраться в семью тётушки, сестры матери. Отец… — Джордж вздохнул, — он не вернулся из очередного плавания. Матушка же умерла, едва ей исполнилось десять лет. Джорджиана с отцом… то есть мы, жили душа в душу, он не жалел денег на учителей, и сестра получила, как говорили, приличное для девушки её лет образование. Она порой была чересчур проказливой девочкой, — Джордж грустно улыбнулся, — но отец никогда даже не повышал на неё голоса, а она всё-таки старалась не становиться причиной его огорчений: после смерти матушки они остались вдвоём, и берегли друг друга, каждый по-своему. Надо ли говорить, как переменилась жизнь сестры, когда после родительского дома она в полной мере ощутила на себе влияние совсем иного уклада? Этот… — Джордж помолчал и усмехнулся, — …джентльмен, торговец шерстью, напоминал старых пуритан аскетизмом в жизни и суровостью в вере. Ты наверняка встречал этих непреклонного вида джентльменов, что всегда одеты в чёрное и носят обувь с квадратными носами?.. Когда он не отлучался из дома по делам, его домашние старались говорить как можно тише и ни в коем случае не смеяться — это праздно и тешит Сатану, а слуги боялись случайно загреметь кастрюлей или уронить что-то у него на виду. Дядя хотел, чтобы помимо помощи тётушке сестра приглядывала за детьми, учила их грамоте, прочим наукам, шитью и вышиванию — выходило куда дешевле, чем учителя! «Чтобы она не зря ела свой хлеб!» — говорил он, хотя все деньги, что оставил Джорджиане отец, были теперь в его распоряжении, как опекуна, и уж из милости она в том доме бы не жила, да и дела у него шли хорошо. Конечно, об учителях самой Джорджиане пришлось забыть — ибо зачем, по мнению дяди, девице алгебра с геометрией да французский?.. — И всего лишь?..       Взгляд Джорджа на мгновение похолодел. — Подобное наставничество не пришлось сестре по душе. Она не кричала на кузенов и кузин, а иногда и отдавала им леденцы, которыми тайком делился с ней старший кузен, сын дядюшки. Но часто мысли её уносились так далеко, что она не замечала, как дети начинали рисовать каракули вместо букв, рвать книги, щипать друг друга и драться, что заканчивалось плачем и разбитыми носами. Дядюшка не раз сурово выговаривал ей за это, и в один день он прекратил довольствоваться одними лишь словами…       … Комната с белёными стенами была обставлена скудно: большой крепкий стол у окна, жёсткие стулья и книжный шкаф, запирающийся на ключ.       Молодая девушка в тёмном простом платье и белой косынке на груди отложила книгу, из которой читала детворе — трём мальчикам и девочке, дала им задание, и они принялись старательно выводить буквы. Юная наставница посмотрела на старания каждого, кивнула и отвернулась к окну: над крышами Лондона царили серые тучи, но где-то далеко открылся крохотный клочок ясного неба. Взгляд её рассредоточился, и она, подперев голову рукой, задумалась. Тем временем старший мальчик исподтишка пнул сестру, та в ответ ткнула его остриём пера в бок, два младших мальчика тянули книгу каждый на себя, и одна страница уже порвалась до половины. Увидев это, старший назвал братьев олухами и вырвал у них книжку, опрокинув чернильницу на стол. Чернила залили бумагу перед его сестрой, и воцарился хаос: младшие братики пытались отобрать книгу назад, девочка бранила старшего брата и комкала лист бумаги с его работой. Джорджиана всё так же смотрела в окно, и шум не в силах был отвлечь её. Раздались стремительные шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошёл высокий худой мужчина в чёрном старомодном платье, ещё нестарый, но резкие складки у крепко сжатых губ и суровый холодный взгляд прибавляли ему добрый десяток лет. Джорджиана продолжала задумчиво смотреть в окно, пока он не отобрал книгу у резко затихших детей и не грохнул ею по столу. Девушка подпрыгнула на месте, тут же вскочила на ноги, и широко раскрытыми глазами оглядела учинённый кузенами беспорядок. — Джорджиана! Опять?! — Дядюшка, простите пожалуйста, — выпалила она, взяв в руки книгу, — я сейчас же заклею страницу… — Посмотри, что натворили дети, пока ты глазела в окно! — Простите… — На сегодня занятие окончено, — бросил дядюшка притихшим детям, и те, стараясь не смотреть на отца, быстро вышли.       Он подождал, пока дверь за ними закроется, и повернулся к племяннице. — Книга, чернила и бумага стоят денег. Ты живёшь в моём доме, ешь мой хлеб. И вижу ли я хоть каплю благодарности, хотя бы раскаяния за то, что сейчас случилось? — Но я попросила прощения. И я… — Джорджиана нахмурилась и приподняла подбородок. — Слова дёшевы. — прервал её дядя и прошёлся вперёд и назад. — Их легко бросать и тут же забывать. Ты должна быть хоть немного благодарной, но чем ты платишь за милосердие и заботу?! Ты опять глазеешь в окно и думаешь неизвестно о чём! — Но… — Ты должна учить их, — дядя кивнул на дверь, — ты обязана подавать им добрый пример, пока же ты считаешь ворон и служишь лишь примером праздности и лени! — Но я не живу у вас из милости! Я знаю, что все деньги, оставленные мне отцом, в вашем распоряжении, так возьмите же оттуда! — выпалила она, дождавшись паузы.       Тут на лице дяди начала проступать странная смесь отвращения и разочарования, и его взгляд застыл на лице племянницы. Джорджиана продолжала, торопясь высказаться и чувствуя прилив решимости. — Наймите обратно учителей вашим детям! — её голос дрожал, но она стояла перед дядей, выпрямившись, глядя ему прямо в глаза, — И вы могли бы нанять учителей и для меня, я же говорила, что хочу учиться ещё! А к вашим детям я не нанималась ни учителем, ни нянькой! И я не неблагодарная! Я помогаю тётушке!.. — Хватит! — отрезал дядюшка, — Вытяни руки вперёд.       Джорджиана запнулась и недоумённо-вопросительно посмотрела на дядюшку, но через несколько секунд медленно подняла руки, вытянув их перед собой. — Ладонями вверх.       Она нехотя послушалась. — Засучи рукава. Выше! — он взял длинную тонкую линейку и снова бросил на племянницу долгий тяжёлый взгляд. — Я надеялся, что ты унаследуешь от своей матери хотя бы её добрый нрав, но, видимо, тщетно…       Джорджиана побледнела, и дрожащими пальцами подтянула рукава так, что они обнажали обратную сторону локтей.       Дядя взмахнул линейкой, и она со свистом рассекла воздух. Племянница задрожала всем телом и прижала руки к груди. — Я сказал: вытяни перед собой! — его глаза сузились.       Джорджиана, не смотря на дядюшку, медленно вытянула руки вперёд, и тот, подойдя ближе, резко взмахнул линейкой. Коротко и гадко свистнув, она резко опустилась на самые кончики пальцев Джорджианы, отчего та вздрогнула и зажмурилась.       Линейка оставляла красные полосы на коже, особенно дядюшка старался ближе к локтям и кончикам пальцев, и Джорджиана, вздрагивая от каждого удара, старалась не смотреть на свои руки. Её глаза заблестели, а губы дрожали, но она сощурилась и отвернулась. — Ты понимаешь, к чему приведут твои лень, упорствование, тщеславие и гордыня? Джорджиана молчала. — Я не хочу верить, что ты безнадёжна. Я желаю тебе добра, потом ты же поблагодаришь меня за это. — Дядя хлестнул Джорджиану с ещё большим усилием, отчего девушка вздрогнула и пошатнулась, широко раскрыв глаза и стиснув зубы, но по-прежнему не издала не звука, всё так же не смотря на него. Покрасневшую кожу жгло, словно огнём, но ещё сильнее жгло у неё в душе.       Линейка, поднявшись, зависла в воздухе. Дядя слегка наклонился к племяннице: — Я жду, что ты осознаешь свою неправоту и раскаешься в небрежном отношении к долгу!       С губ девушки сорвался лёгкий вздох и дядя наклонился ниже, чтобы не упустить праведных слов покаяния. Но то, что он услышал, заставило его рот снова превратиться в нитку. — Это не мой долг, — упрямо произнесла девушка, всё так же смотря в сторону.       В следующее мгновение она шумно и резко выдохнула, пытаясь не вскрикнуть: в этот и последующие удары дядя, казалось, вложил весь свой гнев, досаду и разочарование.       …Когда дядя закончил, руки племянницы были покрыты красными вспухшими следами, и её трясло. — Сегодня без обеда. Отправляйся в свою комнату и подумай как следует, потом я спрошу тебя стих из Священного Писания о гордыне. Я хочу, чтобы этот урок пошёл тебе на пользу, — он склонился, пытаясь заглянуть ей в лицо.       Джорджиана вздёрнула голову и наконец посмотрела на дядю, но вместо вины или раскаяния на её лице были написаны злость и глубокое отвращение. Губы дяди судорожно сжались в тонкую линию.       … Едва за ней закрылась дверь и ключ повернулся в замке, Джорджиана поднесла покрасневшие руки к груди, стиснув пальцы, и уголки её губ горько искривились. Она сделала несколько быстрых шагов по комнате и прислонилась было к окну, как тут же, словно ужаленная, отпрянула от стены, словно ей был отвратителен сам дом. Её взгляд беспорядочно блуждал по комнате, пока не упал на Библию, лежащую на простом деревянном стуле около узкой кровати — эти предметы, да грубый комод, составляли убранство комнаты. Джорджиана подскочила к кровати, схватила книгу, её пальцы судорожно сжались на кожаном переплёте, и она было замахнулась, чтобы швырнуть Писание, но, постояв так около секунды, выдохнула и положила книгу обратно, а сама подошла к окну и беззвучно зарыдала, подняв плечи и спрятав лицо в ладонях. — Господи, забери, забери меня отсюда!.. — И медленно опустилась на кровать.       Прошуршал ключ в замке, дверь тихо отворилась, и спустя пару мгновений вошла тётушка, грустная и взволнованная. Как и её муж, она выглядела старше своих лет, хоть и была моложе него. Молча она села на кровать рядом с племянницей и, обняв, привлекла её к себе. Та тут же обвила её руками за шею и спрятала лицо в белоснежной тонкой косынке на её груди. — Я совсем-совсем не похожа на матушку? — глухо донёсся её голос. — Бедная моя девочка… — тётушка погладила племянницу по голове, — что за глупости он тебе наговорил… у тебя её движения, её улыбка. Ах, если бы ты могла улыбаться чаще в этом доме… — она покачала головой, — ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш. Ничего, скоро он уедет на неделю, и мы с тобой поедем гулять, отправимся в театр… — Я же не никчёмная?.. Я ведь помогала сегодня и с шитьём, и с прислугой, — девушка глубоко вздохнула, успокаиваясь, и подняла мокрое от слёз лицо. — Не бери близко к сердцу, милая, — тётушка погладила её по волосам, — ты очень помогаешь мне. Это на него что-то нашло сегодня. Он не всегда был таким, — тут она замолчала и нахмурилась.       Джорджиана тихо всхлипнула, и тётушка грустно покачала головой. — Лучше не перечь, а соглашайся со всем, что он говорит, через час он отойдёт, и так притерпитесь друг к другу, и тебе станет полегче… — Не хочу, — буркнула Джорджиана, посмотрев на свои руки.       …Это было первое в её жизни телесное наказание. То, что Джорджиана снесла всё молча, лишь укрепило дядю во мнении о её гордыне и упрямстве. — Розгами больнее, — произнёс Нэд. — Что же было после? — После этого, да скоропостижной смерти тётушки через несколько месяцев, отношения между ними стали ещё более натянутыми — дядя всё чаще наказывал Джорджиану, она всё чаще дерзила. Коса высекла искры из камня, когда дядюшка как-то сказал, что в Джорджиане течёт дурная кровь, мол стоит вспомнить, каким якобы нечестивым человеком был её отец. Судя по недомолвкам да сплетням слуг, дядюшка безуспешно ухаживал за матерью Джорджианы и даже посватался, но получил отказ, — пояснил Джордж и продолжал, — Сестра, конечно, не смогла стерпеть этих оскорблений, слово за слово, и вышло так, что Джорджиана выкрикнула, что лучше бы это он умер вместо тётушки или её матушки или отца. Дядя, в свою очередь, не смог спустить сестре такого, схватил её за локоть и крикнул служанке, чтобы та принесла розги. Но Джорджиана, едва услышав это, начала отчаянно вырываться, а когда он взял в руки розгу и попытался толкнуть её на стол и задрать юбки, потому что сестра не хотела добровольно позволить себя высечь, она закричала так, что сбежался весь дом, даже сосед потом спрашивал дядюшку, что стряслось. Кричала она больше от возмущения и отвращения, я полагаю, нежели от страха. Дядя проклял её, швырнул розгу и вышел, велев запереть её на неделю в комнате и не разговаривать с ней никому, только приносить еду. Ибо грех гордыни и непочтения вьёт гнездо в её сердце! — тут Джордж состроил нарочито праведно — гневное лицо. — И что было через неделю? — Через неделю Джорджианы там уже не было. Как-то посреди ночи в доме раздался крик о пожаре, с задней стороны из окна валил дым — горели оставленные в тазу тряпки в комнате под дядюшкиной спальней — служанка забыла постирать их и заснула, опрокинув туда свечу. Кувшин с водой стоял рядом. Это не грозило дому пожаром, — поспешил заверить Джордж, увидев, как Нэд широко раскрыл глаза, — лишь немного дыма, всё быстро потушили. Но пока дядюшка проснулся, пока выскочил из спальни, пока поднимался на ноги, сбитый бегущим слугой в диком переполохе, пока пытался остановить других слуг, начавших выбрасывать вещи из окон… Слуги потом никак не могли вспомнить, кто же отпер дверь в комнату мисс Джорджианы, но все были единодушны, что грешно было бы позволить живой душе погибнуть взаперти на пожаре.       Рука Нэда замерла, так и не донеся до рта бокал, он во все глаза смотрел на друга, жадно впитывая каждое слово. Джордж же заговорил быстрее, нахмурился и почти не смотрел на друга, сосредоточенно глядя на пляшущий огонь. — Джорджиана в ту ночь переоделась мальчишкой и сбежала. Конечно, это всё произошло не без помощи других — в доме были слуги, ещё помнившие доброту её матери с тётушкой и их родителей. И ранним утром некая добрая женщина и двое её сыновей — один уже взрослый, другой совсем юнец, появились в одном из тихих лондонских предместий. Моей сестре, как и мне, невероятно везло… Дядюшка не пытался искать её, и как мне передали, он не желал больше и знать о племяннице, испорченной, неблагодарной, порочной твари. Признаться, я был удивлён, что ему хватило совести и чести не претендовать на её наследство. Посчитав, будто сделал всё что мог, он умыл руки, и, к счастью, — фыркнул Джордж, — наши пути разошлись.       Нэд перевёл дыхание и попытался собраться с мыслями. — Пожар? Сбежала? Переоделась мужчиной?!.. — он ошалело покачал головой и наконец отпил из бокала. — Ну и ну!       Джордж пожал плечами и продолжал: — Сдаётся мне, дядя с Джорджианой ещё хлебнул бы лиха — два упрямца под одной крышей!.. Я же… я тогда не был рядом — дела вынуждали меня быть вдали от сестры. Но едва узнав о произошедшем, я нашёл возможность свидеться с ней и отблагодарить добрых людей. Я хотел, чтобы дядя больше никак не мог влиять на нашу жизнь и иметь доступ к наследству, как опекун на тот момент. Меня охватывал гнев от одной только мысли, что он посмеет прикоснуться к этим деньгам, не имея на них никакого права — мой отец рисковал ради них жизнью… К счастью, деньги и помощь неравнодушных людей могут решить многое, и мне удалось найти сестре другого опекуна, который уладил формальную сторону дела и не задавал никаких вопросов, кроме необходимых. Мне пришлось заложить немногие оставшиеся от матушки украшения, но честный ювелир придержал их до того момента, как я смог выкупить их обратно… Едва успев завершить дела — о, если бы ты знал, сколько сил у меня отобрал поиск опекунов для сестры!.. — я купил на последние свободные средства мичманский патент. Джорджиана же не осталась совсем одна: у матери была вдовая кузина, жившая то с одними, то с другими родственниками. Вот она и поселилась вместе с сестрой здесь, куда наша семья уезжала летом из Лондона. Таким образом, молодая девушка живёт не одна. — Джордж выдохнул и усмехнулся одной стороной рта. — И что же теперь, дело стало за подходящей партией? — Нэд всё ещё выглядел ошарашенным. — Дело небыстрое, — помедлив, отозвался Джордж, — хоть у Джорджианы и хорошее приданое — спасибо родителям. Иногда мы выбираемся в Бристоль, или Плимут, вот думаем и про Лондон — у нашей семьи там были знакомства. Когда-то…       Он умолк и задумчиво посмотрел в огонь. Потом медленно провёл тыльной стороной ладони по глазам и снова вздохнул, словно переживая заново всё рассказанное. Его лицо, как вдруг показалось Нэду, будто заострилось и побледнело, черты стали резче и неподвижней.       В затянувшейся тишине магия весёлого дружеского разговора постепенно рассеивалась, давая простор точившим Нэда мыслям. Его снова уколола мысль, то и дело всплывающая в сознании. Вдруг Джордж уже на самом деле мёртв? Он слышал, что бывало такое… И более того, он видит своими глазами, что с ним как будто бы не всё ладно. Вино лишь усугубляло подозрения и страхи. И мысль о том, что он сейчас, возможно, сидит в одной комнате с неупокоившимся мертвецом, в этом тихом одиноком доме в глуши, заставила Нэда покрыться мурашками. Он не сомневался в добром к нему отношении со стороны друга, но страх становился всё сильнее. Бежать? Соврать, что скоро придёт, и выбраться наружу, к лошади? Она наверняка рассёдлана. Быть может, сначала всё-таки спросить Джорджа напрямую?..       Тем временем Джордж, стряхнув оцепенение, заметил, будто что-то беспокоит его гостя и спросил об этом.       Нэд отрицательно покачал головой: — Нет-нет, я просто снова подумал о сёстрах и начал беспокоиться… Кто знает, что происходит с твоими родными, а ты даже не в силах помочь, будучи на другом краю света! И они не знают, что происходит с тобой. Я много думал об этом, когда пираты бросили меня в трюм. Некоторые вещи я никогда не расскажу родным…       Джордж усмехнулся, и его глаза живо заблестели (могут ли так блестеть мёртвые глаза?!): — Я тоже тогда подумал, что это конец, и что я уже никогда не узнаю, что же там, за новыми горизонтами!.. — лицо молодого лейтенанта преображалось, когда он смеялся, сразу становясь нежным и миловидным, — для меня это, признаться, было худшим кошмаром: что придётся распрощаться с морем.       Страх постепенно затихал, и Нэд снова подумал, что его друг наверняка прибавляет себе возраста, а его юное гладкое лицо подошло бы и девушке. — А что на тебя нашло-то тогда, когда ты так свысока держался с этими пиратами?.. Не спорю, что они мерзавцы, но ты, по-моему, зря их так разъярил…       В памяти Нэда тут же возникла та сцена: Джордж со связанными сзади руками стоит перед подручным пиратского главаря, который выше его на голову, и кажется совсем мальчишкой по сравнению с ним. Тот бьёт его под дых, и стоит лейтенанту едва отдышаться, бьёт его снова, отчего тот падает на колени под смех стоящих вокруг пиратов. Те поднимают его, и молодой лейтенант, закусив губу, молча, с презрением смотрит на подручного главаря, и тот наотмашь бьёт его по щеке. Тогда у Нэда резко заныло в груди — смешанное ощущение сильного волнения и гнева. — Я знаю, что вёл себя опрометчиво, — пожал плечами Джордж, — но ничего не мог с собой поделать. Мне глубоко отвратительно бессмысленное насилие. Это был первый раз в моей жизни, когда меня избивали кулаками. Я думал, что меня сейчас убьют, а если так — то какая разница, буду ли я сдерживать себя?.. — Они убили тебя? Ты погиб тогда? — внезапно прямо спросил Нэд, прямо глядя Джорджу в глаза. Он почувствовал, как от волнения его пальцы задрожали. — Нет, — просто ответил Джордж, выдержав взгляд друга.       Нэд кивнул, и чувствуя как камень падает с души, и ощущая себя немного дураком, и продолжал, стараясь держаться как ни в чём не бывало: — И когда они оставили тебя в живых, ты продолжил выражать своё благородное презрение? Так, что пираты наподдали ещё? — Нэд сделал очередной глоток, пытаясь унять нервную дрожь.       Джордж нахмурился, пытаясь вспомнить, и друг ему подсказал: — Ну, помнишь, они ещё порвали твой жилет и всю рубаху? — А-а-а, — ответил Джордж, — ага, — слегка кивнул и больше ничего не сказал. — Так зачем им всю рубашку-то было рвать?.. — Нэд икнул и вопросительно посмотрел на Джорджа.       Тот плотно сжал тонкие пальцы в замок: — Да потом тому пирату пришла идея проверить, нет ли у меня чего во внутренних карманах, или медальона на шее, что он мог бы пропустить. Я не хотел облегчать ему работу, вот он и рванул за ворот, что было силы, — на лице Джорджа мелькнуло отвращение, — хотя мог бы подождать и снять её на другой день с моего трупа — они же собирались покончить с нами утром. Ему маловата — так подошла бы другому бы пирату. Они были очень злы, что никак не могли узнать, где будут наши военные корабли, чтобы не попасться им, — пояснил Джордж, помолчал, вытянул левую руку к огню и добавил, — они хотели отрезать мне пальцы, чтобы я начал говорить, — он, продолжая смотреть на свою руку, подогнул к ладони мизинец и указательный палец так, что их стало не видно.       Нэд пробормотал ругательство и плеснул в бокал ещё вина. — И ты говоришь, что ни о чём не жалеешь!.. — воскликнул он. — Не жалею, — невозмутимо ответил Джордж, — всё же закончилось хорошо!.. — А кто-то говорил, что не след полагаться на других и на обстоятельства!.. — сощурился Нэд. — Есть вещи, которые от нас зависят, а есть — которые не зависят, — махнул рукой Джордж, — не сидеть же всю жизнь на берегу из-за них!.. Ты не властен над штормами и пиратами, но властен над своими действиями. — А тот помощник главаря, что с ним в итоге стало? Помню, что видел его уже мёртвым. — Когда мы уже взяли оба корабля в свои руки, я увидел, как он, бросив всё, бежит к крюйт-камере. Видно, понял, что они проиграли, и решил взять реванш. Я сообразил, что не успею его перехватить, выстрелил в него, попал в живот, рана оказалась тяжёлой, но не настолько, чтобы он умер сразу. — И?.. — Нэд слегка подался вперёд. — Я убил его, — ответил молодой лейтенант. — Взял его же саблю и покончил с ним одним ударом. Клинок легко вошёл в его грудь, и всё было кончено. — Джордж пожал плечами, — Когда я был в плену, то хотел мести, а когда оказался перед ним с оружием в руках, то понял, что его смерть не вызовет во мне удовольствия или каких-либо других чувств. Прекратить страдания — да, это имело смысл. Мне не хотелось и нарочно оставить его мучаться подольше. Я жалею только, что он не дотянул до суда и виселицы. — Джордж снова отпил из своего бокала, — или хотя бы до реи — это было бы справедливо. Я забрал себе его саблю — как честно добытую у врага, да она сломалась на следующий же день, когда мы упражнялись в фехтовании со старшим офицером - у самого эфеса.       Нэд коротко тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания: — Только уже в порту я в тот раз ощутил, каково это — быть на волосок от смерти. Солнце тогда казалось мне ярче обыкновенного, океан — прозрачней, а фрукты — слаще и ароматнее, чем когда бы то ни было… — А девушки — красивей и веселее?.. — отозвался Джордж. — Ага, — лицо Нэда стало задумчивым, — когда стояли в том порту, то выдался как-то день, когда я не мог перестать думать о Каролине, я был словно одержим… Мои мысли возвращались к ней снова и снова. Помнишь, тогда вечером мы наконец сошли на берег развеяться, и после нескольких бокалов вина я предложил пойти в бордель? Ты ещё хотел остаться в таверне, но я тебя уговорил? Так вот, едва я вошёл туда, то увидел девицу, настолько похожую на Каролину, что остолбенел. Это была вылитая она, её нежное лицо, удивительные глаза, тонкая улыбка… В этом месте. После целого дня мыслей о ней это выглядело наваждением. Но я чувствовал, что уйти с этой девицей сейчас наверх будет… неправильным?.. Но я не мог оторвать от неё взгляда…       Джордж молча слушал, и слегка приподнял брови, когда Нэд замешкался, пытаясь облечь мысль в слова. — И что же ты сделал? — Джордж неторопливо пошевелил поленья в камине кочергой, отчего огненные сполохи заплясали сильнее, а отблески стали ярче. — Я сказал сам себе, что многовато выпил, поэтому мне и мерещится, и ушёл наверх с другой шлюхой, — вздохнул Нэд, — той, что сразу начала стрелять глазками, едва мы вошли. Кстати, куда ты подевался? Когда я потом спустился, то никто не мог вспомнить, с кем это я пришёл… — Хм, — Джордж нахмурился. — Не помню. Должно быть, отправился на корабль, спать. — Спать, — Нэд зевнул, — Пожалуй, я бы сейчас уже не отказался от сна, — он допил вино, оставшееся в бокале, и медленно начал подниматься, — Да, уже скоро полночь, — Джордж посмотрел на часы и зажмурился.       Нэд опёрся о спинку кресла и, невесело усмехнувшись, покачал головой. — Впереди новое плаванье, а я всё там же: молча мечтаю о Каролине. Дни и… ночи. — Тебе надо на ней жениться, — сказал Джордж. Он встал с кресла и протянул руку пошатнувшемуся было Нэду. — Да я бы рад!.. Если бы только набрался смелости и объяснился с ней, да смог скопить достаточно денег наконец, чтобы её отец не прогнал меня. — Так ты же можешь ей написать, — уверенно начал Джордж. — Не-е-е-е. Уверен, письмо ей даже не передадут!       Джордж на мгновение задумался: — Напиши ей и вложи листок в письмо к твоим сёстрам! Уверен, они будут счастливы помочь тебе! И ты рассказывал, что старшая очень дружна с ней, наверняка они были бы не против породниться! Таким же образом сёстры передадут тебе ответ! Я могу помочь тебе составить письмо.       Нэд задумался. Такая мысль ещё не приходила ему в голову. — Хм, это изобретательность, достойная… а, не вспомню сейчас, кого. А письмо… А если Каролина сочтёт это дерзостью и навязчивостью, и не захочет больше меня знать? — Если она благоволит тебе, а по твоим рассказам это так, она будет только рада! Что если она всё это время только и ждёт от тебя подобного письма?       Нэд задумчиво кивнул, соглашаясь с доводами Джорджа. — Мне хочется в это верить… Откуда у тебя уверенность в таком? Женское сердце для меня всегда было загадкой…       Джордж слегка улыбнулся: — Джорджиана поверяет мне свои сердечные тайны. — А у тебя есть сердечко? Тьфу ты… сердечные тайны? Ты никогда не делился. — Ааа, — махнул рукой Джордж, и на его лице появилось выражение лёгкой досады, — те, в кого я влюбляюсь… Может, целюсь слишком высоко… Обычно у них есть кто-то получше. Нужна им моя любовь!.. — тут он резко тряхнул головой и замолчал.       Нэд, сочувственно посмотрев на друга, решил не расспрашивать. Он слегка пошатывался от выпитого, и Джордж помог ему подняться по узкой лестнице. — Скажи, ты ведь прибавляешь себе возраста? Год, а то и два?..       Джордж усмехнулся: — Я немного… изменил число.       Нэд отметил, как легко и уверенно сейчас Джордж поддерживает его, чтобы он не растянулся на лестнице, а ведь совсем недавно, Нэд это чувствовал, тому было куда тяжелее помогать добираться подвыпившему другу до кровати или корабельной койки. Впрочем, друзья уже были у двери в комнату, и едва Джордж открыл дверь и помог Нэду сделать несколько последних шагов, тот сразу же плюхнулся на кровать. — Если будет бессонница, то можешь спуститься в гостиную. Все книги к твоим услугам, только погаси свечи, если снова пойдёшь спать… Я к тебе постучусь завтра, сапоги выстави за дверь, Том их почистит, — сказал Джордж, смотря, как Нэд пытается стащить обувь. — И на всякий случай. — Джордж обернулся, уже почти выйдя в коридор, — Дом старый, и здесь, особенно в штормовые ночи, как эта, могут гулять сильные сквозняки, хлопать дверями, так что не думай, что это лезут разбойники. Доброй ночи! — Доброй н-ночи, — медленно кивнул Нэд, пытаясь развязать шейный платок.